Gob5

- Готовы к терапии? Сегодня поговорим о животных. Какое Ваше любимое?
- Кот.
- Расскажите о них.
- Был у меня как-то случай…
- Продолжайте.
- Дело было дома. Я выдыхаю клубы дыма вместе со всеми мыслями о скуке и подношу сигарету к цветочному горшку, стряхивая туда пепел. Глубоко заполночь. Лампа на столе отбрасывает мою скрючившуюся тень на стену позади меня. Город за окном спит и это как нельзя лучше успокаивает, даже эффективней чем эта одинокая терпкая сигарета. Рядом с лампой лежит раскрытая книга Кортасара. Отхлебнув из чашки чая, тушу сигарету в земле и перелистываю страницу. "Сумерки - трещина между мирами" - Кастанеда попал в точку. Подойдя к окну, я мог бы увидеть проезжающие вдалеке машины и пьяных прохожих возвращающихся домой. Однажды мне приходилось видеть как мужик пытался волочить вусмерть пьяную бабу и такого же, еле стоящего на ногах, товарища. Они падали, он их поднимал, они орали на него, материли. В итоге ему видимо стало стыдно проходивших мимо людей, он постоял в сторонке, посмотрел на два валяющихся тела и ушел. Так закаляется сталь. Система давит всех без разбора. Попробуй быть добрым и тебя разорвет изнутри собственная жалость, когда доберется каток безразличия. Тут мне в рот попала чаинка и я её сплюнул обратно в кружку, как сразу же услышал детский плач на кухне. Негромкий, но отчетливо ориентирующий себя именно на кухню, что отбросило надежды слышать рёв соседского дитя. Я поднялся со стула вместе со свей тенью на ватных ногах. От головы тут же отхлынула кровь и в глазах потемнело, голова пошла кругом. Придя в себя, спустя пару секунд, я сделал первый шаг на пути к кухне. Теперь я в коридоре и до цели осталось несколько шагов. Давление пульсирует в висках, представляю как сейчас я выгляжу со стороны. Наконец, войдя в кухню, я счелкаю выключателем и вижу сидящего на полу моего кота. Поначалу я даже забыл об этом недоразуменческом плаче, как он вновь раздался и я понял откуда он идет. Да, животное должно мяукать, но только не этой ночью. Удивлению моему конечно же не было предела, но страх затмевал все мысли. Я не знал куда деваться и схватил кота на руки, прижав к груди. Плач не унимался, тогда я схватил его за шиворот и начал бить ладонью по голове, требуя прекратить. Ничего не выходило, я швырнул его в угол комнаты. Он неподвижно сидел там же куда упал и смотрел своими большими глазами на меня. Это же мой кот! Или всё-таки нет? Черт возьми, мой кот был самым обычным, а это какое-то сатанинское отродье. Он кричит, воет, орет, стонет, хлюпает. Мне показалось что моему коту больно от этого всего. Что он тут вовсе не при чем. Мне надо было его спасать от паранойи, от вселившегося беса и я твердо решил - этой ночью быть мне экзорцистом. Только родив в себе эту идею, я бросаюсь за кухонным ножом и прыгаю на кота. Нож вошел легко как по маслу, лишь в конце упершись в кость. Крови почти не было, лишь когда я вытащил его и вонзил снова, из первой раны слегка брызнуло мне на футболку. Плачь стал еще громче, он звенел у меня в ушах. Не помню сколько я нанес ударов, но в итоге передо мной лежал кусок мяса с шерстью лишь отдаленно напоминавший домашнего кота, а скорее похожий на младенца в изрезанных пеленках. Страшный крик становился еще громче, когда я думал, что хуже уже некуда. Казалось, голова готова треснуть пополам. Я вскочил и схватился за неё. Не зная, как с этим справится, начал в панике резать руки в районе запястий. Когда кровь с руки закапала на пол, плачь резко прекратился и наступила вакуумная тишина. Я услышал как работает соседский телевизор и размеренный разговор, лай собак за окном, шум воды в батарее. Тогда же я пошел в ванную вымыть руки. Смотря на себя в зеркало и держа их под теплой водой я подумал - физическая боль всегда затмевает душевные муки. Вытерев руки и выйдя обратно на кухню, я увидел в углу комнаты мертвого ребенка. Теперь это был точно ребенок. Под этой тусклой лампой он был особенно жалок. Кто он я не мог даже предположить, но после испытанного шока уже мало что соображал. Собрав его в пакет из под мусора, оккуратно туда сложив, я вышел в подъезд и кинул в мусоропровод, при этом чувствуя как за каждым дверным глазком таится чей-то любопытный глаз. Вины я своей не чувствовал, ведь я убивал кота, а умертвленный вслед за ним - не убиенный лично мной. Скорей его убил мой кот, за что и поплатился жизнью.
Гоб жил на девятом этаже меблированной квартиры, которую делил с ее владелицей, дамой в возрасте, с которой у него не было ничего общего, поэтому все их общение сводилось до приветствий, прощаний и разговоров о погоде. Каждую пятницу, а то и чаще он пускался в мозговое отречение, заливая себя всеми возможными напитками или убиваясь более мощными препаратами до потери сознания. Все это было ему необходимо, так как он не мог избавиться от кипящих в голове мыслей, которые никогда не давали ему расслабиться и дать насладиться жизнью. Эти мысли почти никогда не имели после себя разумных выводов, которыми можно было бы поделиться, они подобны тропической реке, которая никуда не впадает, по ней несутся гнилые фрукты, испражнения, опавшие листья и пустые упаковки от чипсов, выброшенных туристами. Иногда он очищал эту реку с помощью кровоточащих порезов. Камера выдергивает зрителя из тропиков и показывает одинокую фигуру на стуле, медленно разрезающую ладонь. Крупным планом – лицо, искаженное от боли, в глазах блеск и горесть. Плутоновый гангстер взрывает свое тело в лучах упавшего на него прожектора и оставляет после себя высохшие воспоминания о напрасно прожитых столетиях. Сколько людей томится в болоте напряжения пока счет дойдет и до них? Гоб вытряхивает на стол все свои планы в ржавом обличьи.
- Застоявшаяся кровь?
- Да.
- Начинаем варить. И не забудьте добавить свежие железы космической проститутки. Совсем как в былые времена!
Врачи выходят, Гоб остается один в стерильной комнате и долго не мешкая хватается за зубило, готовясь совершить самолоботомию. Не будучи обученным в подобных хирургических вопросах, он пробивает себе череп и падает замертво. Швы сознания расходятся и кровь покрывает пол. Прежде чем умереть, ему открываются несколько видений, исход которых определит его прожитые страницы как неудавшиеся волнения и попытки вырасти в целенаправленный образ с сюжетными переплетениями. Страх – блевотная мудрость новорожденного. Свет гаснет, камеры выключаются и режиссер облегченно вздыхает, распуская актеров по домам. Декорации складывают и увозят на груженых машинах, а тело остается лежать в пустом подвале заброшенного дома.
Последние видения Гоба:
- Несколько минут назад я шел по больничному коридору в поисках кота, который вечно скрывался за очередным поворотом. По обе стороны находились палаты, большинство из них были открыты и я вглядывался в происходящее там. Мастурбирующие женщины за пятьдесят лет, врачи, распивающие водку с медсестрами, суетящиеся люди в белых халатах в помещениях меж трубок, капельниц, колбочек и стекляшек с инструментами по залатыванию прорех в телах, одна из них была моей матерью и я поспешил пройти незамеченным. В последней мужчина в возрасте лежал на хирургическом столе под огромной лампой и делал себе татуировку на руке, вверх поднималась струйка дыма. Спустившись на первый этаж и миновав регистратуру, я увидел моего кота на диване из фиолетовой кожи, метнувшись к нему, он запрыгнул за него и исчез. Пока я рыскал вокруг него в поисках, меня окликнул голос сзади, сообщив, что кто-то ждет меня наверху. Делать нечего, на ватных ногах я побежал обратно на второй этаж, по пути поняв, что это всего лишь уловка и я не выйду отсюда, а моя цель подобна Замку Кафки. Поднявшись на пять ступеней, я увидел, что дальше лестница обрывается и мне не забраться выше. Внизу была пропасть, черная дыра, уходящая вникуда. Наверху слышались голоса. За окном резко стемнело и голоса унеслись прочь, я остался стоять тут один в тишине. Паника во мне всё нарастала, я решил вернуться назад, но в регистратуре на этот раз никого не обнаружил. Свет горел лишь над диваном, от чего он приобретал какой-то мистический облик, подходить к нему я не рискнул, поэтому пошел по коридору направо, слева двери был закрыты. В конце коридора из одной из палат свет слегка выливался на мою дорогу. Я прошел к нему и попал в яркую небольшую комнату с раковиной, пустым столом и шкафом с картами больных. У раковины стояла худая женщина с культей вместо одной ноги, на костылях и блевала. Её рыжие с сединой волосы склонялись вниз и были заляпаны рвотой, её ритмично выворачивало, заставляя грудную клетку подниматься вверх, а голову выпячивать вперед. В комнате парил мерзкий запах. "Гоб", - произнесла она моё имя и в очередной раз выблевала из себя поток желчи. Я боялся пошелевиться. "Гоб... прости меня", - повторила она, породив во мне жуткую злость, заставив руки сжаться в кулаки. Это была ОНА. В чистом виде, без иллюзий и прикрас.
Выбежав из комнаты, оставив там блюющее человеческое отродье, я кинулся по коридору обратно к регистратуре. На столе сидел кот, за которым я гонялся. Он как-то странно сидел, сгорбившись, зайдя к нему сзади, я увидел наполовину отрезанные задние лапы с уже запекшейся кровью. После увиденного в комнате, не думаю, что мог чего-то испугаться или испытать отвращение. Перемахнув через стол, я нашел под ним ящик с ключами, там был всего один, с брелком в виде небольшой заржавевшей металлической пластины. Кот спрыгнул на пол и побежал, стуча культями по кафелю. Как только я коснулся ключа, зажегся свет и я оказался на улице между стен разрушенного здания психиатрической клиники, шел сильный снегопад, ветер заставил поднять повыше воротник пальто. Стены обнажали в себе красный кирпич и отнюдь не внушали доверия. Пробираясь меж сугробов снега, я вышел из этого зала в сеть коридоров и маленьких комнат. Через какое-то время, найдя проём окна, я вышел из постройки, тут же провалившись по пояс в снег. Несмотря на морозную погоду, снег таял, едва соприкасаясь с моей одеждой, словно моя температура была в десятки раз больше. Добравшись до дороги и сев в автобус, я был уже насквозь промокшим. Ни одного человека до сих пор не видел. Автобус неспеша и аккуратно ехал, время от времени останавливаясь на остановках. За окном проносились пустые улицы, дома, магазины. Все машины стояли на обочине, казалось двигаюсь тут только я. Последнее, на что я успел обратить внимание перед выходом, надпись кровью на потолке - "Если бы ты был здесь, ты был бы уже дома".