Исповедь королевы

Исповедь королевы
Автор: Светлана Петрова.

Земным матерям и женщинам посвящается. Примите с поклоном за любовь вашу, за смирение выстраданное, и детей рождённых в мире бушующем, за верность им, за силу воли вашей спасающую их в часы тяжкие… Тем, кто Любовь Высшую через человеческую и материнскую проходил и проходит, через земные недра огонь её пропуская.
Да пребудет с вами, Воля Создателя!


Я в жизни смех, как слёзы лью и пью улыбку горя,
И в адском пламени желаний с Богами спорю.
Из тканей чёрно-белых жизнь свою крою.
Сквозь негу боли неустанно в небо говорю:
«Творец блаженства, боли и печали,
Твои ли руки сына создавали и
через тело здесь моё рождали?
Твои ли мысли путь его верстали?
Зачем так тяжко тропку выбирали?»
Теперь я смех, как слёзы лью и пью улыбку горя,
И в адском пламени желаний с Богами спорю.
Любовь свою к нему к Твоим ногам слагаю,
Его - как часть Тебя познаю,
и хоть судьбу его пока не признаю, не принимаю
и болью вся истерзана – страдаю,
Я знаю: Тебя ночами руки пеленали,
Тебя глаза среди толпы искали.
И думы о тебе с тоскою в небо улетали.
И ежечасно всё уста мои шептали:
«Тебя люблю, люблю тебя, люблю…»
Хоть смех, как слёзы лью и пью улыбку горя,
И в жарком пламени любви земной с Богами спорю.


1.
Тьма окутала плотным покрывалом всё пространство вокруг. Гул подсказывал Диаре, где сейчас находится море. Ей просто невозможно было разглядеть дорогу, камни и деревья. Женщина брела наощупь, полагаясь только на слух. Буря уже сутки не оставляла своей затеи сравнять небо с землёй, перемешать и расплавить всё это огнём молний. Только при очередной вспышке Диара замечала, что волны моря неистово бьются о скалы, и в эти мгновения ей становилось ещё страшнее. Страшнее, потому что звуки приобретали невообразимые очертания. Море вело давний спор со скалой, доказывая ей, что песком на морском дне ей будет спокойно и тихо, что будет качать её волна с лаской матери. Но скала никак не хотела уступать вот уже тысячу лет, да ещё держала на себе замок, сложенный из такого же камня. Извечный бой воды и камня сейчас заполнял собою шумом и стоном всё вокруг Диары. Брызги солёной волны смешивались с ледяным дождём и протекали уже не по платью женщины, а по нервам её и венам. Небо пыталось прекратить бой стихий, но ветер не отличался спокойствием никогда и втянут был в спор, сам того не заметив. Он собирал тучи, такие же чёрные как морская волна сейчас, и тяжестью своей они закрыли небо.  Рокот протеста непокорным старым камнем появлялся где-то в глубине моря и с возмущением огромной волной приближался к основанию скалы. Удар, через мгновение ещё. Сейчас с трудом верилось, что буквально день назад море ласково обмывало и окутывало каждый выступ скалы, и их диалог о былом и вечном слушать было приятно всем тварям на берегу и в воде. Их вид гармонией восхищал обитателей небес и вселял уверенность в сердца людей на побережье, что мир вечен и прекрасен. Но вернёмся к Диаре. Усталость и холод, ужас от картин вокруг при всполохах молний, оставил ей только одно желание – желание согреться у огня и видеть людей. Диара искала людей, искала убежище от ужаса ночи. Тело, онемевшее от холода, стонало под струями дождя как под лезвием ножа. Силы оставляли женщину, а страх сковывал мысли. Очередной всполох грозы на мгновение осветил скалу, и сквозь чёрные тучи Диара разглядела огонёк. Она уже не могла определить идёт ли она по дороге или давно сошла с неё, как далеко берег, и вполне возможно, что очередная волна могла унести женщину в море. Поймав на мгновение огонёк, и взяв его как ориентир, Диара чуть поменяла направление движения. Камни давно изрезали обувь, она размокла от грязи и воды, и каждый шаг давался ей с большим трудом. Порывы бури сбрасывали её с острых выступов, мокрые поверхности под ногами скользили, на теле стали появляться раны и ссадины. Вот ещё всполох молнии и Диара в кромешной тьме и криках стихий опять замечает огонёк. Очертания замка сливаются для неё в один огромный каменный монолит, но огонёк, мелькнувший второй раз, заставляет её двигаться, даже не имея сил. 

2.
Мир перестал существовать в одну минуту, он свернулся, и мысли свернулись вместе с ним, погасли. Диара падала во тьму, и боль перестала существовать, и хлёсткий дождь, резавший кожу как лезвие, не касался больше её тела, и рокот волн и грохот бури больше не проникали внутрь Диары. Сколько минут или часов пролежала так измождённая женщина, но настал момент, когда слабое биение жизни в ней почувствовало шершавое и тёплое прикосновение на лице. Её тело не способно было сопротивляться и не могло испытывать сейчас страх или осторожность. Сквозь грохот бури донёсся лай собаки, и в следующее мгновение тьма опять окутала сознание несчастной. Опять время остановилось и потерялось в ужасе ночи. Следующее чувство Диары было прикосновение сильных и властных рук, бархатный голос что-то говорил или уговаривал. Сознание слабо отличало реальное от нереального и Диаре на миг даже показалось, что её несёт море, добившееся наконец, что хоть что-то попало ему как жертва его претензий, если уж не скала, то хоть это бедное, замёрзшее и хрупкое тело. А голос человека вполне мог быть голосом души моря, мягким и по-матерински заботливым. Если смерть так приятна, зачем люди так сопротивляются ей всю свою жизнь? Если холод, голод и муки боли отступают с приходом этого важного момента, зачем Диара так долго шла, терпела столько страха, а вот сейчас совсем не страшно, мягко и уютно. Так мысли больного существа, прорезая небытие её мозга, плыли, не вызывая у неё чувств и желаний. Она жила в другом мире, спокойном и тёплом, лишённом чувств и неприятных ощущений.

3.
Лист бил в стекло упорно и стук его – первое, что услышала Диара после долгих часов бессознательного состояния. Память стала прокручивать как фильм, в обратном порядке смещая и заменяя кадры, эпизоды жизни. Она видела сюжеты её детства, где отец мастерил ей своими руками качели, вырезая каждый завиток острым ножом, украшая сиденье их материей. Ей шесть лет. Отец и Ремий – единственные члены её семьи. Ремий слуга, но никто в доме не воспринимал его именно в этой роли. Он был братом для Диары и сыном и другом для отца. Всё детство прошло на руках этих двоих людей. Вспомнилось, как Ремий учил её держаться в седле, а отец привёз специально сделанное для неё седло. Мастер долго мучился, прежде чем добился идеальной формы. Седло было действительно как произведение искусства и Диара очень любила прогулки верхом. А ещё в это время мучила Ремия своими капризами и часто не получив желаемое пришпоривала коня и неслась во весь опор, смеясь ветру и наслаждаясь полётом. А бедный Ремий очень нервничал и старался объяснить ей как это неосмотрительно и опасно, потом вынужден был всё происшедшее рассказывать отцу и, конечно же, получал выговор. Скоро это время детства прошло, и они все вместе вспоминали такие эпизоды и смеялись. Память вырывала фрагмент за фрагментом, не соблюдая очерёдности. Когда родилась Диара, отец был уже в возрасте, а сразу же после смерти жены – постарел ещё больше. И каждый эпизод жизни Диары содержал образ старика отца, с седым волнистым волосом, доброй улыбкой и быстрой походкой. Его натура не переносила старости и немощи, и даже при ходьбе, он ей сопротивлялся, как мог. Все вокруг старались не говорить ей о матери, не напоминать, старались окружить её заботой и любовью, и Диара ни разу в жизни не почувствовала одиночество и нехватку близкого существа. Ей казалось, что жизнь её во много раз лучше жизни знакомых детей. Отношения с родителями в других семьях порой казались ей странными. Почему нельзя рассказать отцу все свои секреты? Почему Ремия надо называть слугой и относиться к нему высокомерно, как это делают другие дети? Зачем надо соблюдать вымышленное расстояние со всеми в окружении? Со временем эти вопросы ушли, и девушка выстроила свои отношения созвучно взглядам на окружающий мир и людей в нём. Они занимали своё положение не по выполняемым ими обязанностям, а открытости, доброте, горящему сердцу, милосердию, честности. Отец приложил максимум усилий для получения дочерью хорошего образования. Приглашал лучших учителей и гувернанток, покупал дорогие и редкие книги, разговаривал с нею на нескольких языках и, в конце концов, девушка стала слыть в обществе очень образованной и смышлёной особой. Сочетание доброты и ума, такое редкое в высшем свете, привлекало к ней большое количество людей, быстро располагало окружение и, где бы ни появлялась Диара, разговоры и отношения неминуемо смягчались, а вражда и пафос сходили на нет. Всплывали в памяти бальные залы, маскарадные костюмы, приёмы. Отец никогда не говорил о своих повседневных заботах, и речи не могло идти о том, что состояние семьи постепенно падает, а затраты на обучение дочери давно превысили доходы.  Если он и обсуждал это, то только с Ремием. Всё что могло старое любящее сердце положить к ногам единственной дочери, оно сделало это с благоговением и благодарностью за само её существование. Всколыхнула память эпизод с приездом в дом старого знакомого отца графа Горанжа. Диара вспомнила, что это событие почему – то вызвало на лице отца смущение, и озабоченный взгляд его запечатлелся в её памяти. Только теперь она понимала, важность этого момента. Настало время рассказать дочери, что их финансовые дела идут не так хорошо как хотелось бы, что он не видит другого выхода их сложившейся ситуации, как выйти Диаре замуж. И что самое неприятное в этом – долг графу Горанжу заплатить нечем и, что старый холостяк просит её руки в уплату этого долга. Но отец тогда смолчал. Этот эпизод вызвал, в ослабленной муками Диаре, чувство похожее на тошноту, и память, пожалев женщину, быстро затушевала образы.
Комната окутывала спокойствием и тишиной. Диара отметила, что хозяин помещения не лишён вкуса. Вспомнилась шершавое прикосновение тёплого языка собаки, теперь она уже не сомневалась, что это была именно собака. Память вскрыла прикосновение тёплых и сильных рук, принёсших её, скорее всего, сюда. Вспомнился вкус тёплого и терпкого вина во рту, и мелькали перед глазами языки огня, вероятно, это огонь камина. Она не могла вспомнить, как ни пыталась образ незнакомца, не могла даже вспомнить слов, а ведь она слышала его голос. Мысли метались между обрывками, фрагментами, звуками, чувствами, ощущениями. Она попыталась пошевелиться, и движение принесло ломоту во всех клетках тела, но тут же её движение и стон были замечены. Она увидела около кровати пса. Тот поднялся на лапы и внимательно посмотрел на Диару. В его взгляде любопытство преобладало над настороженностью. Собака сорвалась с места и выбежала из комнаты. Сторож побежал с докладом к хозяину. При этой мысли Диара улыбнулась, уж очень понятным было поведение собаки, значит, сейчас в комнату войдёт её спаситель. Диара постаралась привести мысли в порядок, пытаясь подыскать слова благодарности человеку, спасшему её от смерти или в морской пучине, или от холода. Шаги действительно не заставили себя ждать, Диара постаралась приподняться на кровати, что опять вызвало боль. На пороге комнаты появился мужчина, вид его заставил больную женщину вздрогнуть. Трудно сказать, что конкретно вызвало такую реакцию. Внешне статность, даже холёность, приятная улыбка сочетались с абсолютно холодными глазами, немного жёсткими, пронзающими и проникающими внутрь, в самую глубину вашего существа. Женщины, собирая букеты, стараются придать им  цветовую гамму: нежность вступает в контраст с яркостью и броскостью, с невзрачностью и холёностью и каждый оттеняет другого. Так некая тоска чуть сквозила в этих глазах, придавая им мягкость. Но в них не было сострадания, а лишь допущенное хозяином: внимательность и учтивость. Он заговорил, и Диара отметила бархатность его голоса, её это немного успокоило.
- Я рад, что всё самое неприятное уже позади и ваша жизнь леди вне опасности. Разрешите представиться: граф Мегрейд.
Следующей фразой должен быть ответ Диары, но все подготовленные слова никак не сходили с её языка. И она промолчала, в эту минуту она сама себе казалась маленькой девочкой на огромной как комната кровати, затеявшейся и утонувшей в куче подушек.
- Я рад предоставить вам не просто убежище, но и кров пока вы не решите продолжить ваше путешествие дальше. Можете не благодарить, я уверен, что вы поступили бы точно так же, и мои услуги мне не обременительны, я хотел бы, чтобы вы не стесняли сейчас себя ни чем. Доктор осмотрел вас и пришёл к выводу, что через сутки вы вполне сможете гулять в саду. Сейчас прислуга принесёт вам завтрак, надеюсь, он придаст вам силы. Мой друг и верный слуга пёс Вальтер будет сопровождать вас и позовёт меня, если вам, леди, понадобиться меня видеть.
С этими словами граф с поклоном покинул комнату. Его шаги дышали, как и фразы, им произносимые, спокойствием и уверенностью. Диара смущена была и речью графа и собственной немотой. Как могла она не поблагодарить человека за спасение её жизни, почему слова застревали, и мысли все заняты были только одним – они рассматривали, слушали, чувствовали. Как можно быть такой неучтивой? Расстроенная женщина досадливо поморщилась на себя и своё поведение. Надо будет при следующей же встрече попросить прощение у графа за своё невежливое поведение и невнимательность. Через некоторое время служанка действительно принесла завтрак и Диара с удовольствием его съела. Силы восстанавливались, и она уже без особого напряжения сидела в кровати. Вальтер оказался интересным существом и Диара начала разговаривать с умной собакой, замечая, что его реакция была явно реакцией понимания сказанного ею. А может, ей так очень хотелось. В комнате пахло приятным тонким ароматом, только что это был за аромат, Диара так и не смогла определить. Мягкие и плотные шторы на окнах служанка открыла, и внутрь ворвался солнечный свет, всё пространство повеселело и заиграло под солнечными бликами. Книжные полки заблестели позолотой букв на обложках, извещая какие важные тайны они хранят, их вид действительно вызвали у Диары уважение, хотя многие из названий она просто не могла прочесть, не владея языком авторов этих шедевров. На шторах высветились золотые нити вышивки, складывая замысловатый узор в виде лилий. Шёлковый ковёр под ногами отливал теперь разными красками. Комната и без того была приятной и хорошо обставленной, теперь занимала внимание Диары. Говорят, что о хозяине можно сказать практически всё, если хотя бы раз посетить его дом. Диара изучая обстановку пыталась понять характер и жизнь своего спасителя. Долгое молчание не свойственно было её женской натуре и время, проведённое в одиночестве под натиском стихий, она старалась теперь компенсировать разговором с Вальтером. Обычное женское любопытство и открытость расположили Вальтера к этому хрупкому созданию, и он с видимым удовольствием, положив свою крупную вытянутую морду на край кровати, слушал её фразы и временами издавал что-то похожее на скуление или хрип со вздохом. Несмотря на то, что дверь в комнату оставалась открытой, оттуда не доносилось ни единого звука, и Диара предположила, что детей в доме нет и, вероятно, граф одинок, может быть даже – нелюдим. Состояние её постепенно приходило в норму, и она решилась встать. Очень хотелось выглянуть в окно, ведь солнце говорило о том, что от шторма не осталось и следа и это радовало. Осторожно спустив ноги с края кровати, Диара встала. Голова тут же напомнила головокружением о пережитом, но ей удалось устоять на ногах. Вальтер всем видом показывал как он рад движению и полностью его одобряет. И действительно псу было, наверное, странно столь долгое лежание в кровати. Диара, подойдя к окну, всматривалась в голубизну неба, мягкие белые облака, зелень деревьев и аккуратно стриженых кустов террасы. Вид действительно вселял покой и заставлял размышлять о вечности мироздания, о его незыблемости. С этой стороны замок окутывался зеленью и белыми песчаными дорожками. Страшное вчерашнее море оставалось позади, и сколько мог охватить взгляд, всё дышало миролюбием. Диара заметила, как подъехала карета, и кучер осматривал лошадей, поправляя сбрую. Через несколько мгновений из дверей внизу показалась стройная мужская фигура и быстрым шагом направилась к карете. Очень жаль сейчас было Диаре, что окна находились высоко, и она не могла в подробностях рассмотреть мужчину. Подойдя к карете, он, почувствовав её взгляд в спину, на мгновение повернулся и пристально посмотрел на Диару, и тут, несмотря на большое расстояние, женщина чётко увидела его глаза, его взгляд и вздрогнула от неожиданности. Холодом по позвоночнику пробежала дрожь. Как он мог знать, что она сейчас стоит у окна и наблюдает за ним, почему этот взгляд не согревает, почему от всего его вида веет холодом? Ей стало неловко, ведь он может подумать, что она за ним подсматривает. В конце концов, ей совсем не важно какой он и кто он, она знает его имя, и этого вполне достаточно, чтобы поблагодарить за приют, когда он вернётся. Надо с ним будет обязательно встретиться сегодня же. Интересно, когда он возвращается? Вальтер крутился сейчас около кареты, и явно ожидал поездки, кучер хлестанул лошадей, они почти встали на дыбы и понесли. Вероятно, граф очень торопился. Вся процессия быстро удалялась, сопровождаемая редким лаем пса и топотом копыт. Смотреть было уже нечего. Диара прошлась по комнате, с интересом ещё раз рассмотрела  книжные полки, найдя несколько книг на французском языке, взяла одну потоньше, и села читать. Книга содержала описание предмета совсем ей не знакомого, странная постройка выглядела как лопасти мельницы, направленные вверх, их поверхность была обращена к солнцу и на рисунке солнечные лучи ударялись в чудо машину. Стрелками было показано вращение. Рисунок содержал несколько сложных схем. Диара стала читать текст. Он содержал много технических терминов, но общий смысл стал  понятен даже ей. Машина предназначалась для получения и передачи солнечного света. Судя по схеме, устанавливать её надо было на крыше дома, а используемые зеркала, путём сложного перенаправления, освещали, в конце концов, комнаты и залы внутри помещения. Ознакомившись с текстом и получив приблизительное понимание смысла книги, Диара отправила её на место. Следующая книга содержала более тяжёлый текст. И совсем не технические описания. Это была анатомия магии, и её рисунки вселяли панический ужас в сердце бедняжки. Она отправила и эту книгу на место, решив, что хозяин дома не зря вызывает странное чувство дискомфорта, раз в его библиотеке есть такие вещи. Пожалев, что добрый Вальтер отсутствует и предоставленная сама себе, Диара отправилась познавать замок, ведь должны же быть слуги, может быть, разговор с ними скрасит её одиночество в красивом, безусловно, но слишком загадочном замке. Отметив, глядя в зеркало, что тёмные круги под глазами совсем не украшают её лицо, она вышла из комнаты. Коридор круто поворачивал вправо и, стараясь в тишине, ступать тише и осторожнее, она рассматривала висевшие на стенах изображения. Здесь были виды разных замков, старых и мрачных строений, приятно выделялись на фоне этих изображений картины с уголками леса, живописными реками, озерами, были изображения скал и моря. Глубина его прозрачная и синяя заставила остановиться Диару около картины. Она всегда любила море, отец часто брал её с собою в путешествие на побережье. Это были очаровательные дни радости, детского азарта, смеха, который звоном разносился по берегу. Втроём с отцом и Ремием целыми днями бродили у кромки воды, поднимались на выступы скал, собирали что-то, отец часто рассказывал милые сказки-былины, в которых удачливые рыбаки любили красавиц, легенды о борьбе человека и стихии. Чудеса перекликались и порой повторялись, но Диаре можно было рассказывать всё это ещё и ещё раз – отец был прекрасный добрый человек и каждый рассказ дышал добротою, и обязательно заканчивался самым лучшим образом, дополняясь интересными и мудрыми подробностями. В деревеньке на берегу снимали обычно домик, и рассказанная отцом история приобретала декорации в виде бородатых обветренных лиц рыбаков, их сильных рук, остром взгляде, развешанных всюду около домов сетей, рыбе в лодках, загорелых мальчишках с интересным говором. Замысловатая речь только поначалу казалась непонятной, но день-два и Диара сыпала словечками местного наречия, разговаривая с отцом или Ремием, чем очень смешила их. Память странная вещь, каждый раз она пронырливо опускает ваш взгляд в глубину вашей души и проверяет: как вы сейчас, что вы сейчас чувствуете, спокойно вам или нет, а если нет, то почему. Сейчас Диаре очень грустно, всё это прошлое было прекрасной сказкой-былью, подаренной ей отцом, вся лишь разница в том, что те сказки он мог рассказать много раз, а эту повторить уже невозможно. Реальность, серьёзная и жестокая взглянула в глаза Диаре неделю назад. Восемнадцать лет – начало жизни, а у неё всё чаще в последние дни ощущение, что её жизнь закончилась именно сейчас в восемнадцать. Неделю назад в её глазах появилась печаль и тревога, и задор и весёлость остались в прошлом как на этой картине на стене коридора в чужом замке. Коридор закончился витой огромной лестницей вниз и перед взором женщины открылся холл замка. По всей видимости, строение имело два крыла, потому что левее была ещё одна такая же лестница. Холл внушительных размеров был пуст, Диаре стало грустно, она всё же ожидала встретить здесь хотя бы портье или слугу, обходя залы и комнаты замка, она уже отчаялась найти здесь хоть одну живую душу. Картины и портреты на стенах старались сгладить одиночество женщины. С них смотрели леди, лорды, дети, священники, старцы и все провожали взглядом проходящую Диару. Или ей так казалось в одиночестве и тишине. Блуждая по залам и коридорам, она обнаружила один, где вероятно хозяин дома обедает. В середине стоял длинный стол со множеством стульев со всех сторон. Ей показалось странным, что все приборы были поставлены, и стол был подготовлен к обеду не меньше чем на двадцать персон. Горели свечи, не смотря на то, что за окнами ярко светило солнце, казалось, что через секунду из соседней комнаты сюда войдут гости и звук вольётся сюда шорохом женских платьев и голосами людей. И только во главе стола единственный стул-кресло существенно изменяло привычную картину обычного светского приёма. Резная спинка кресла была сделана в виде головы страшного рогатого существа с рубиновыми глазами. Кристаллы блестели и от свечей и от лучей поникающего в залу солнца и были живыми. Получалось, что отсутствуют за столом только гости, а хозяин всегда сидит на своём месте, взирая грозно на всё происходящее вокруг. Вид этого места вызвал в Диаре ощущение опасности, большей, чем сутки назад рёв стихий и тьма. Ноги стали ватными, а глаза не могли оторваться от глаз существа. Холодок опять пробежал по спине женщины. У неё появилось острое желание покинуть замок, сейчас, именно сейчас. Не стоит ждать приезда хозяина, вероятно, где-то находится её одежда, она должна уже высохнуть. И почему она не спросила об этом служанку, приносившую завтрак! Да, надо покинуть замок до приезда графа. Можно написать ему благодарственное письмо, где-то в комнатах она видела письменный стол и принадлежности для письма. Она в этот момент точно знала, ощущала всей кожей, что глаза продолжают следить за нею. Так замирает и бьётся в испуге душа человека, падающего в пропасть. Секунда тянется очень долго, и ужас пронзает клетки миллионами острых иголок. Но рок или судьба уже сбросили его, и только душа ещё не хочет в это верить, не желает падать и страшится предстоящего. Она с трудом оторвала взгляд от рубинов на кресле и, повернувшись, собрав последние силы, бросилась к выходу из комнаты. Мгновение, и она столкнулась с графом, совершенно не заметив, как он вошёл, и долго ли наблюдал за ней, из груди её вырвался крик ужаса.

4.
- Я прошу Вас, Диара, эти стены отвыкли от крика и любят тишину. Простите, что так напугал Вас.
- Нет, что Вы, сэр. Это я прошу у Вас прощения. Это от неожиданности. И долгого одиночества. Я совсем не слышала Ваших шагов.
Диара постаралась унять дрожь в теле, справиться со страхом. Откуда он знает моё имя? Как он узнал его, возможно, я ответила на его вопрос, когда была без сознания. Это единственное разумное объяснение, что пришло в голову испуганной женщины.
- Прошу Вас, не стоит так бояться пустых комнат, они менее опасны, чем порой люди.
Вбежавший Вальтер с радостью принялся облизывать руки женщины, и его ласка и присутствие немного разрядило обстановку.
- Диара, сегодня вы прекрасно выглядите, может быть, составите мне компанию для прогулки?
Для женщины, только что пережившей ужас, выйти из этой комнаты и из самого замка на свежий воздух, под лучи солнца было спасением.
- Конечно, граф, я с удовольствием покину этот зал и вид зелени сейчас будет мне очень приятен, но я не смогла найти своей одежды, а прогулка в домашнем халате…
На губах графа появилась улыбка, она даже выглядела мягкой, его лицо к великому удивлению Диары, оказывается, может быть приятным и совсем не ледяным.
- Да, конечно, сейчас служанка принесёт ваш наряд. Я знаю, что езда верхом спасает от плохого настроения, общение с лошадьми порой спасали меня самого от меланхолии. Не хотите ли проехать по лесу, сейчас, после такой грозы и бури, воздух в лесу чист и восхитительно ароматен.
У Диары опять возникло чувство, что он знает о ней всё. Ведь о том, что она прекрасно держится в седле и любит лошадей, она точно не могла сказать ему даже в бреду. Чувство настороженности в общении с этим мужчиной опять заполнило её в эту минуту.
- Да, это было бы прекрасно.
- Разрешите проводить Вас, леди, в вашу комнату? Коридоры замка длинны и здесь очень много комнат.
Диара кивнула. Они не спеша стали возвращаться в знакомую ей комнату. Заметив взгляд своей гости на некоторые картины, граф с удовольствием начал объяснять ей их историю
- Эти полотна собирали несколько сотен лет, я добавил лишь несколько, понравившихся мне во время путешествий по странам. Все люди, на картинах – мои предки, они все – почти полная картина моего рода. Этот был католическим священником и, как говорят, истово верил в Бога; этот был разбойником и пиратом, в конце жизни удачливым не лишённым юмора стариком; мальчик на следующей не дожил до шестнадцати лет, погибнув на охоте. Остальные – философы, члены и магистры древних магических орденов, искавшие, а, может, и нашедшие искомое: силу, власть, богатства или что-то ещё. Одни жили очень долго, жизнь других обрывалась при странных обстоятельствах. Кстати, кресло, которое так поразило и взволновало Вас, было заказано одним из магистров. Мастер, сотворивший его, погиб на следующий день после окончания работы, и мой предок взял на себя заботу о его семье, дав им полное обеспечение. Этот замок рождает совершенно неординарных людей и всякий, сюда приходящий, можете мне поверить, обладает недюжинными способности и талантами. Страна значения не имеет, поскольку, проследив за всеми перечисленными можно найти представителей совершенно разных культур и стран. Думаю, что замок и место как магнит притягивает всё необычное и нестандартное. В роду был ещё один мужчина, который отличался художественным вкусом и страстью к живописи, именно его заслуга в том, что здесь сейчас присутствуют полотна с морским пейзажем и великолепные картины природы.   Гораздо интереснее, на мой взгляд, женская половина моего рода. Все без исключения слыли ведьмами, и у каждой была тяжёлая судьба. Как видите, они отличались исключительной красотой, яркой и насыщенной. Такими натурами и были в действительности, страстными, волевыми и сильными. В доме существует очень много вещей, принадлежащих им, я храню всё это лишь потому, что современные мастера не могут сделать достойную замену этим шедеврам. Несколько лет назад я с трудом нашёл несколько тканей, по красоте и качеству подобных тем, что любили и ценили мои прекрасные прабабки. С каждым годом всё реже попадаются достойные вещи, где чувства и жизнь автора вложены в каждый штрих или деталь.
Диара пыталась скрыть сейчас свой страх. Хорошо выученный урок из детства, когда чужая собака кинулась на неё, пришёл сейчас на помощь. Отец тогда объяснил ей, что никогда нельзя показывать свой страх ни животному, ни человеку, никогда нельзя показывать, что ты до смерти напугана, иначе последует следующий удар, и он будет гораздо сильнее предыдущего. Много лет после этого случая Диара училась бороться со страхами, училась справляться с испугом в любой ситуации: падая с лошади, учась плавать, не бояться грозы и раскатов грома. Для маленькой девочки каждое такое событие было испытанием.
Граф наблюдая за борьбой внутри этого хрупкого создания, с удовольствием и с уважением для себя отметил, что ей удаётся сейчас побеждать, и даже не задавать почти вопросов. Это вызвало у него улыбку, и он с удовольствием продолжил свой рассказ.
- Люди стали меньше чувствовать, они стараются забыть свои чувства, совершенно не предполагая, что при этом забудут себя. Ведь человек состоит из чувств, это самое интересное в жизни. Люди стали бояться их, они скрывают их, давят, притушевывают, хоронят. Картина бессмысленна, если художник будет использовать только одну краску, неважно, чёрную или белую, жизнь без ощущений, эмоций, чувств – лишена красок. На мой взгляд, даже негодование и ненависть, страх и зависть гораздо приятнее пассивного взгляда и равнодушия. Ужасно смотреть на похороны, когда сердца стоящих вокруг людей немы, их мысли заняты собственными мелочными ежедневными проблемами и досужими сплетнями, а лица как маски – не выражают абсолютно ничего существенного, кроме искусственной скорби. Мне становилось скучно в таких местах или смешно. В зависимости от того, насколько смешны или скучны были их мысли. С годами я пришёл к выводу, что сам человек не имеет никакого значения, его жилище, занятие, окружение – тоже. Имеет значения только чувства, которые всем этим управляют, именно чувства творят людей и жизнь, именно они и есть сама жизнь. Не правда ли Диара?
При этих словах граф опять улыбнулся, и Диаре показалось, что он совсем не лишён этих самых чувств, обычных человеческих привязанностей и эмоций. Но её не покидало ощущение, что весь рассказ графа о чувствах, похоронах не случайность. Не может же он знать кто она? Ведь они не знакомы, его имени Диара никогда не слышала, а ведь она родилась и выросла в этих местах. Не может быть чтобы она в бурю ушла слишком далеко от родного города. И всё же путешествие по старинному замку, спокойный рассказ графа, тихие и размеренные его шаги, бархатный глубокий голос и её собственные усилия воли сняли напряжение женщины. Теперь она способна была улыбнуться ему в ответ.
- Граф Мегрейд, я благодарна Богу и вам за спасение. Я благодарна за оказанную честь знакомства с Вами и Вашим прошлым, может быть, я буду придерживаться такого же мнения, как и Вы о людях в будущем, но до недавнего времени я с наслаждением принимала всё происходящее вокруг как счастье и мало думала о чувствах и их роли. Ваш рассказ был мне приятен, и интересен.
Подойдя к двери её комнаты, граф поклонился и приоткрыл её. Диара, поблагодарив, вошла в комнату. Дверь закрылась. И тут её сердце ёкнуло, стукнув опять знакомым ей уже страхом: на кровати лежали все необходимые вещи для прогулки верхом. Как, каким чудом граф сказал служанке о том, что необходимо было принести, где находится эта служанка, если Диара обходя замок, не встретила ни одной живой души. Она была почему-то уверена, что все вещи будут ей строго по размеру. Одежда, действительно была превосходной и новой, покрутившись около огромного зеркала, женщина осталась довольна и тканью и фасоном костюма, он идеально подчёркивал её нежную фигуру, и выглядела она просто потрясающе. По губам Диары скользнула лёгкая улыбка. Да и какая женщина в восемнадцать лет не восхищается красотой? Собственной или чужой, совершенно неважно. Она лишена была зависти, и точно так же радовалась раньше, видя в новых и великолепных нарядах кого-то из своих подруг. Эта мысль навела её на грустные размышления о прошлом. Опять память напомнила ей о закончившейся так трагично сказке её жизни. Но предаваться воспоминаниям и размышлениям о прожитом ей не удалось. Раздался от двери звук, похожий на царапание и Диара, открыв дверь, увидела Вальтера, довольно вилявшего хвостом, он то садился на задние лапы, то кидался по коридору, и женщина приняла его знаки как приглашение следовать за ним. Что ж, прогулка могла быть приятной, а сам хозяин для неё сейчас скорее был загадочным человеком, чем вселял страх.


5.
За много дней и ночей Диара впервые жила. Каждое движение холёных стройных коней, как и раньше, вызывало  восторг. Кони летели, почти не касаясь земли, их норов – свободолюбивых и мудрых созданий гармонично вплетался сейчас в характер женщины, дополнял в ней то, что за последнее время под ударами судьбы было сломано. Два тела в едином порыве как сплав двух металлов пронзали простор. Она забыла на это время все перипетия случившегося с нею, и отдалась наслаждению полётом и видами вокруг. Юность человеческая обладает неимоверной силой, зов и кипение в каждой капле крови зовёт к жизни, может именно это и помогает молодости преодолеть многое, что не пройти старости. Ветер бил хрупкую фигуру женщины, и каждым порывом уносил с собой её страхи. Граф не стремился догнать свою спутницу, всё его внимание было приковано к этой картине. Если и были в его жизни минуты, где человеческое существо проявляло такой порыв и столько радости, счастья, напора, столько ярких и сильных чувств, то таких мгновений было крайне мало. Он любовался, с восхищением взирая на происходящее. Его глаза горели и жили, если бы сейчас Диара могла их видеть, то обожглась бы пылающим в них огнём. Мало на свете было людей, способных вызвать в душе графа Мегрейда такую бурю. Он чувствовал в этой маленькой женщине не просто силу, но смелость и  несгибаемую волю. Он видел достойное себе и почти равное себе существо. На секунду, увлечённая скачкой Диара, оглянулась и дыхание до этого сбиваемое только порывами ветра и учащённое от азарта скачки, замерло. То, что увидела женщина, не могло иметь объяснения: конь под графом, не прилагая усилий, плавно плыл в воздухе в полуметре над поверхностью земли, и при этом расстояние между ними не увеличивалось, несмотря на то, что конь Диары нёсся во весь опор. Непроизвольно Диара натянула уздечку так, что конь встал на дыбы и только навыки верховой езды, с детства вложенные отцом и Ремием, позволили ей удержаться. Норовистое существо было явно возмущено поведением ездока и храпело, отплясывая на месте, и всё старалось скинуть женщину или рвануть опять рысью. Но Диара уже владела ситуацией и такое поведение лошади её не пугало, властно натянув уздечку, она старалась успокоить его и успокоиться сама. Боясь оглянуться ещё раз и увидеть ту же фантастическую картину, она подождала, когда граф подъедет сам. Не решаясь спросить об увиденном, и не зная как сумеет объяснить такое своё видение, Диара всеми силами пыталась найти это самое объяснение. Единственное, что пришло в её голову, это предположить, что ей показалось, поскольку её психика от пережитого не пришла в нормальное состояние и все события сейчас ею рассматриваются несколько в другом свете. Ей показалось, показалось и всё. И она решила не делиться с графом своими предположениями и видениями, дабы не показаться ему сумасшедшей. Ещё неплохо бы попросить графа пригласить доктора, может быть тот сумеет успокоить её и найти объяснения. Хотя, что можно ожидать от мозга, загнанного в угол страшными событиями последнего времени? Могло быть гораздо хуже. Когда-то Диара с увлечением знакомилась с трудами по психиатрии доктора Уоррена, а послужило толчком к этому встреча с душевнобольным шестнадцатилетним юношей, братом Карины, соседки Диары и давней её подруги. Молодого человека практически с рождения держали вдали от людских глаз и только по рекомендации столичного врача, настоятельно объяснявшего его родителям, что сыну их требуется обязательно общение с людьми, он был допущен в круг знакомых своей сестры. Надо сказать, что опасности с точки зрения Диары он действительно не представлял, и общение с ним походило на общение с малым ребёнком, непосредственным и немного странным, но добрым и открытым. Вот тогда Диара и стала изучать литературу с описаниями душевных расстройств и всех известных причин, ведущих к ним. Но сейчас, ни один из описанных в книгах симптомов состояния не подходил по описанию, и она вынуждена была согласиться на единственное объяснение её видений – психика требует отдыха и не стоит упрямо стремиться вспоминать тяжёлое прошлое, ведь изменить его теперь она не в силах. Необходимо скорее восстановить своё душевное равновесие, ровное и спокойное состояние.


6.
Нет возможности вернуть к жизни отца, нет возможности теперь, после сотворённого вернуться в родной дом, наверняка её уже ищет полиция, и суд, разобрав события, явно приговорил её к казни за убийство. Жизнь, действительно, круто поменялась и сейчас замок графа не просто убежище, где её не смогут найти, а шанс выжить. Отец всегда учил её цепляться за жизнь и никогда не терять надежду, учил, что спасение приходит порой оттуда, откуда ты его никогда не ждёшь. Она старалась графа и его замок воспринимать именно таким спасением, дарованным Богом шансом. И если Богу угодно спрятать её, значит, у неё есть возможность отмолить грех убийства. Ведь произошло это совсем не по доброй её воле. Она совсем это не планировала. Так человек пытается объяснить свои грехи – обстоятельствами, случаем, невезением. В то утро ничего не предвещало таких событий. Смерть отца три дня назад воспринималась Диарой, не просто горем. Это был крах её жизни, счастливой и безмятежной и молодая девушка совершенно не способна была справиться с отчаянием и одиночеством. Всё самое дорогое перестало существовать в одночасье. Умер не отец, умерла и сама Диара. И странно было её сознанию в те минуты видеть людей и продолжать слышать звуки. Разве может она сейчас жить? Разве жизнь может быть без отца? И что теперь значит она, эта жизнь, если его нет? Он не сидит за столом, не смеётся над её шалостями, не ругает и не восхищается её сообразительностью и не по-детски развитым аналитическим умом. Даже Ремий сейчас не в силах был помочь своей любимице. Похороны, смерть, слёзы, люди, их горестные лица и ничего не объясняющие фразы, участие, которое тяготит ещё больше, чем честное равнодушие… И одна кричащая мысль: я ничего и никого не хочу видеть, слышать, знать. Я ничего не хочу. Совсем. Навсегда. Поскольку для меня уже ничего нет. И не может быть. Сразу после церемонии похорон в доме появился граф Горанж.
После смерти отца Ремий вынужден был поведать все финансовые проблемы их семьи и без того убитой горем девушке. Это ещё больше повергло Диару в ужас. Ей и только ей надо сейчас делать выбор, именно сейчас. Долг, действительно был огромным, и даже продажа всего имущества древней и знатной их семьи, в жилах которой течёт кровь не одной королевской династии, не способна была погасить долг этому человеку. Конечно, не место и не время сейчас ставить этот вопрос перед несчастной сиротой. Но… Горанж мог пойти на отсрочки старику, учитывая старые отношения и его вес в обществе, чего же сейчас упускать и без того короткие собственные годы, и продолжать ждать, ведь старик уже умер, рано или поздно предложение о замужестве должно случиться. Это предложение казалось ему спасением обнищавшей Диары от всех хлопот. И потом, светское общество очень настороженно относиться к девушкам-сиротам в таком возрасте и стремиться «приклеить» им ухажёров из числа волокит. Значит, её замужество с ним обеспечит ей доброе имя и спокойную жизнь. Он оценивал своё намерение практически как подвиг человека, спасающего ребёнка своего старого знакомого. И всем своим видом он показывал это. Вкрадчивая речь, восхищённые и любовные взгляды, по его мнению, должны были показать Диарее, что он ещё не так стар, как кажется. Но его учтивое обхождение и взгляд старого соблазнителя воспринимались Диарой как слащавость, и каждое его обращение к ней в эти дни вызывало внутри девушки приступ тошноты и чувство отвращения. Несколько дней прошло в муках. И вот настал момент, когда граф Горанж решил активно действовать. Нарядный и напыщенный, он с огромным букетом появился на пороге дома Диары, где ещё не сняты были траурные ленты, и всё дышало тишиной потери и упокоения. Зеркала, дотоле яркие и поблёскивавшие позолотой рамок, чёрными квадратами зияли на стенах, букеты цветов придавали этому виду строгость, и всякого входящего невольно охватывала грусть. Ремий с удивлением и беспокойством встретил гостя в дверях и поклонившись, попросил подождать. Старик мучительно думал, как сейчас Диаре сообщить о посетителе, и, видя букет цветов и настрой графа, представлял реакцию бедной девушки. И, всё-таки, надо доложить. Глубокий мучительный вдох его стоном позвучал в тишине холла. Надо постараться, как можно мягче, сказать ей о необходимости выйти замуж именно за графа. Он сожалел, что отец Диары и его любимый хозяин не успел или не смог объяснить ей необходимость этого поступка, наверное, из его уст это бы звучало более убедительно и менее болезненно, и ребёнок, такой дорогой и любимый ими обоими, меньше бы страдал. Размышления не успокоили Ремия, и его задача сейчас была для него невыносимой мукой. Уговорить смириться, покориться судьбе, выжить. Ах, если бы у Ремия были деньги! Никогда бы он не дал бедняжку в обиду. Перекрестившись, сникший и согбенный, он постучал в дверь Диары. Последовало приглашение войти и, открыв дверь, Ремий увидел девушку, стоявшую на коленях перед иконой Божьей Матери. Диара поднялась с колен. Надо сказать, что Диара именно в этот момент решала свою судьбу и ожидала ответ Матушки. Девушка решалась покинуть этот суетный мир и посвятить свою жизнь служению Богу. На самом важном моменте этой молитвы-просьбы и застал её Ремий. Диара решила для себя, что может сейчас не время обращаться к Матушке, может быть она не готова услышать ответ Матери Господа. Весть о том, что опять этот нудный и глупый старик пришёл с посещением, вызвала у девушки гримасу муки. Но она всё же решила спуститься вниз и встретить его. Надо хотя бы постараться соблюдать приличие, как её этому учил отец, хотя бы в память о нём. У Ремия не хватило мужества и силы сказать ей о предполагаемой цели визита графа. С глаз старика-слуги скатилась мужская слеза, и он усиленно прятал взор. Девушка спустилась в холл. То, что она увидела, не покоробило её, а взорвало. Дыхание стало прерывистым, глаза горели не огнём протеста, а гневом. А глупый граф, видя покрасневшие от негодования щёки девушки, принял это за обычное волнение свойственное таким минутам, минутам предложения руки и сердца. Как он ошибался! Буря в душе Диары поднимала не штормовую волну, а девятый вал. И он рос, в то время как голова Диары становилась спокойнее и холоднее. Учил её отец владеть своими чувствами, учил Ремий управлять норовистой кобылой, но сейчас все её чувства ждали лишь момента. Она готовила ответ графу, знала, что подберёт слова так, что вопросов не будет и что никогда больше этот человек не появится в её жизни ни с какой просьбой или предложением. Сейчас её мало волновал долг, никакой в мире долг не заставит её выйти за него замуж. Никогда и никакой. С каждым своим движением, с каждой минутой сейчас он становился ей, не просто противен, а омерзителен, с этой гадкой улыбкой на вялых старых губах. Эти серые, почти бесцветные глаза, блуждающие по её фигуре, вызывали сейчас огонь ненависти в ней. Ремий никогда не видел такой свою любимицу и даже не предполагал в ней такой силы. Ему стало страшно. Он понимал, что глупый лепет графа сейчас вызовет бурю и с замиранием сердца, наблюдал. Диара, молча, не проронив ни единого слова, выслушала предложение графа, по губам скользнула улыбка. Граф щебетал о предполагаемой какой-то свадебной поездке, принял улыбку Диары как благосклонность и постепенно сокращал расстояние между собой и девушкой. Букет в его руках дрожал, вероятно, от волнения, и он, наконец, с поклоном решил даровать его Диаре. Ремий следил за каждым движением девушки, пытаясь предугадать её следующий шаг. Диара стояла рядом с камином и хорошо знавший её старый слуга, замечал её внутреннее напряжение по слишком ровной и напряжённой спине. Граф лепетал предложение – заготовку, вероятно, он трудился над подбором слов не один день. Мгновение, и граф рядом с девушкой, слишком близко. Она взяла букет, странная улыбка исказила губы, правая рука взяла бронзовую статуэтку на полке камина и в том момент, когда граф наклонился поцеловать её руку, Диара с силой ударила его по голове. Омерзение выплеснулось в удар, протест стал статуэткой, а губы девушки прошептали: «Всё!» Граф охнул и опустился на ковёр, его грузное старое тело даже не упало, а осело. Кровь стала сочиться на ткани костюма и окрашивать ворс ковра. Диара несколько секунд молча наблюдала, не двигаясь и не произнося ни слова. Ремий кинулся к графу, пытаясь выяснить: жив он или мёртв. И тут Диара, сорвавшись с места, стремглав бросилась вверх по лестнице в свою комнату. Вслед она слышала причитания Ремия, но смысл их мало доходил до её сознания. В голове кричала только одна мысль: «Бежать!» В своей комнате, она коснулась взглядом всех предметов и вещей, стараясь оставить в эти последние минуты своей жизни именно это в своей памяти. Да именно так она и считала – это последние моменты её жизни. Увидев икону Богородицы, она с глубочайшей грустью посмотрела ей прямо в глаза, мысленно попросила Матушку, чтобы здесь она послала ей скорейшую смерть, а там, в аду она послала ей забвение, как избавление от мук. Диара пронеслась по холлу, услышала окрик Ремия, и выбежала вон из дома.   
Граф всё это время, наблюдая за поведением женщины, старался не перебить её воспоминания, чувствовал крики её души. А кони, мирно пофыркивая, словно боясь вмешаться в страшную картину, ступали по мягкому ковру сочной и влажной травы. Птицы, всегда в это время дня хлопотливые и радостные, сейчас выводили тихие спокойные ноты. Мир мозаикой укладывал в своей картине и это мрачное событие жизни молодой женщины.

7.
Слуги сновали тихо и точно, разнося блюда, убирали приборы и ставили новые. Гости с удовольствием обсуждали все светские новости и отдавали дань мастерству великолепного повара. Всё так знакомо и так скучно, впрочем, как всегда в таких обществах. Ничего конкретно не интересовало Диару, а прогулка верхом нагнала сильный аппетит. И она с удовольствием ела, в пол-уха вслушиваясь в общий шум и в полглаза рассматривая гостей графа. Подаренное ей на этот вечер графом платье вызвало бы восторг и зависть королевы, а природная способность придавать любому наряду очарование каждым движением тела, способность с величайшим достоинством вести себя в любом обществе сделали из Диары предмет подражания на весь этот вечер. Все глаза настойчиво устремлялись к ней и только усилием воли и правилами этикета мужчины отводили их в стороны и обсуждали события политической жизни соседних стран, продажу и покупку земель на юге. Женщины интересовались семейными новостями всей округи, гадая при этом о происхождении «прекрасной незнакомки», сидящей напротив графа и явно приковавшей всё его внимание. Значит, всем остальным красавицам рассчитывать на его благосклонность сегодня было глупо. Их болтовня несколько раз даже привлекла Диару, но ненадолго. Хозяин дома действительно редко вставлял в разговор фразы, и казалось, вовсе не старался поддержать и развеселить своих гостей. Диара отметила, что за столом есть только два человека, которые крайне мало заинтересованы балом: это сам хозяин обеда и она. Она слышала стук только двух столовых приборов – своего и Мегрейда, гости в эти моменты исчезали, слуги переставали сновать, зал пустел и заполнялся мягким ароматом сладких чуть приторных цветов. Длинный старинный стол казался временами Диаре сначала пустым, потом магия делала стол маленьким и вот уже бокал Диары совсем рядом с бокалом хозяина стола. Она встречалась с его взглядом и каждый раз вынуждена была усилием воли отводить глаза в сторону, делая вид, что слова соседа или соседки её чем-то заинтересовали, и возвращалась к действительности. Ей казалось, что он прекрасно понимает, как скучны ей все собравшиеся за пышным столом. Она была уверена, что он читает все её мысли, видит каждое движение в её голове. Граф поднял бокал с вином и молча предложил ей попробовать. Вино, действительно было превосходным, терпкое и мягкое в меру, теплом разливалось во рту, аромат наполнял бокал вкусом осени и первый же глоток перенес женщину в прошлое. Она вспомнила, что в одной из поездок на побережье, отец решил посетить виноградник старого друга детства. Время было выбрано как раз осенью и виноград только начали собирать. Красота природы и размеренность жизни в сельской местности приворожили и отца, и Ремия, и саму Диару, тогда они решили задержаться там на неделю и были очень довольны этим.
Тут пухлая женщина справа от Диары, стала рассказывать тёмную историю, якобы случившуюся с её давним знакомым и воздыхателем графом Горанжем, почтенным по её мнению и достаточно богатым человеком.
- Ариетта, вы даже не представляете, сколь таинственна история графа Горанжа. Наши предки ещё две сотни лет назад основались здесь, и с тех пор вся жизнь протекала совместно и на виду, но здесь абсолютная тайна. Мне не удалось даже через слуг графа разузнать больше тех слухов, которые ходят до сих пор в городе. По-моему, все они лишены основания. Единственное, что можно сказать хоть с какой-то определённостью и точностью: портниха Линда из окон своего салона видела как граф с обворожительным букетом выходил из цветочного магазина, при этом он имел очень парадный вид, что, в прочем, и привлекло внимание мисс Линды. Вы же знаете, что она столько лет пытается приобрести достойного мужа и как ей не везёт, слишком мало стало в нашем городе достойных мужчин. Так вот, граф Горанж проследовал по улице, и если бы не покупательница, случайно и не вовремя появившаяся в салоне, то я уверена, что Линда бы обязательно узнала - куда он направлялся. Второе не менее интересное событие – аптекарь был срочно этим же вечером приглашён в дом к графу и рассказывал, что граф случайно получил глубокую рану на голове и что ему, аптекарю, пришлось изготовить для него порошки из трав для заживления. При этом он долго объяснял, как опасна рана графа и как хорошо, что его отец, отец аптекаря, научил его в своё время пользоваться травами и отправил учиться медицине. Он никогда не упустит случая расхвалить свою лавочку, видно совсем плохо идут у него дела.
Дыхание Диары постепенно начинало возвращаться к ней, с каждым словом рассказа её мозг убеждался, что граф Горанж жив и это значило только одно – она не убийца. Чувства, которые с таким трудом женщина старалась держать в руках все последние дни, не слушались её больше и готовы были выплеснуться потоком слёз. Глаза Диары отталкивались от всего вокруг: лиц людей, предметов. Она искала глаза Мегрейда как опору и поддержку, она искала понимания, ведь он слышит этот диалог, слышит, что Горанж жив и грех её каким-то чудом не совершился. В том, что граф Мегрейд знает её историю, она уже не сомневалась, но не могла это объяснить себе и пока не могла открыто об этом спросить. Чувства уже заполонили всю её душу, память напомнила молитву Матушке перед всем случившимся ужасом и Диара готова была сейчас со всех ног бежать к любой иконе, но не могла вспомнить есть ли они в этом огромном замке. И решив просто поблагодарить Богородицу, закрыла глаза, и сердечная молитва наполнила её. Когда облегчённая и благодарная она открыла глаза, то была крайне удивлена увиденным: все гости, замерев в безмолвии, устремили к ней взоры. У Диары появилось чувство, что произнесённая ею благодарность Матушке была произнесена вслух и почему-то поразила их. Лица были серьёзные, удивлённые и, даже, сердитые, в глазах читался протест. Диара смутилась, впервые попав на приёме в такую щекотливую и непонятную ситуацию и абсолютно не понимая, что же на самом деле произошло. Графа, казалось, вся эта ситуация даже позабавила и его глаза искрились от смеха и удовольствия, он громко и от души рассмеялся в абсолютной тишине застолья и, подняв бокал с вином, жестом пригласил Диару выпить вместе с ним. Что оставалось бедной женщине, как подчиниться хозяину стола под сотней недовольных взглядов. Вино в очередной раз приятным бархатом разлилось в её груди, напряжение и недоумение стали быстро меняться на спокойное и почти комфортное состояние, голова чуть начинала кружиться. Гости постепенно стали приходить в себя. Она благодарно улыбнулась графу за поддержку, и теперь уже сама подняла бокал с вином, приглашая и его сделать глоток. Мегрейд ещё раз с удовольствием засмеялся и, пригубив вина, встал из-за стола, направляясь к Диаре. Гости ещё раз замерли, теперь уже на их лицах было ожидание чего-то очень интересного и важного. Шушуканье постепенно прекратилось, и тихо заиграла музыка. Вино продолжало теплом окутывать душу Диары. Как могла знать она, что величественный и обворожительный хозяин замка направляется именно к ней, что музыка, льющаяся неизвестно откуда, звучит сейчас в её честь и дальше будет танец, необыкновенный танец, что именно его и ждут все собравшиеся, и что этого момента они готовы были ждать ещё сотню лет, а не только один год.
Музыка подбирала ноты, под настрой и решимость хозяина бала, под его шаг, чувства и мысли, она пыталась угадать - что играть и как, старалась привлечь внимание всех собравшихся и настроить их в нужный лад, ей надо было их полное, абсолютное поклонение и подчинение, нужен был только восторг в конце акта, только овации. Скрипка, пробуя смычок, то вплеталась в общий тихий мотив, то затихала совсем, тоскуя в эти минуты о буре восторга, шептала: «Подождите, секунду терпения, всё скоро будет и это будет восхитительно, уверяю вас». Невидимый дирижёр настраивал свой незримый оркестр, и трудно было сейчас даже знатокам меломанам определить руку направляющую и ведущую игру.
Как много говорят люди, но ещё больше говорят их глаза. Их речь выразительнее, красноречивее, ярче. Их огонь, рождённый внутри существа, зовёт и манит в блаженство боли и страсти. Диара взгляд свой уже не могла и не хотела отрывать от пламени его глаз, она ждала его приближение и с каждым шагом Мегрейда к ней, её дыхание становилось всё реже и тише, а стук сердца стал еле слышным даже ей самой. Ей вспомнились слова давно забытого поэта:

Я в жизни смех как слёзы лью и пью улыбку горя,
И в адском пламени желаний с Богами спорю.
Из тканей чёрно-белых жизнь свою крою.
Сквозь негу боли неустанно в небо говорю:
Творец блаженства, боли и печали,
Твои ли руки сына создавали и
через тело здесь рождали?
Твои ли мысли путь его верстали?
Зачем так тяжко тропку выбирали?
Теперь я смех как слёзы лью и пью улыбку горя,
И в адском пламени желаний с Богами спорю.
Любовь свою к нему к Твоим ногам слагаю,
Его - как часть Тебя познаю,
и хоть судьбу его пока не признаю, не принимаю
и болью вся истерзана – страдаю,
Я знаю: Тебя ночами руки пеленали,
Тебя глаза среди толпы искали.
И думы о тебе с тоскою в небо и улетали.
И ежечасно всё уста мои шептали:
Тебя люблю, люблю тебя, люблю…
Хоть смех как слёзы лью и пью улыбку горя,
И в жарком  пламени любви земной с Богами  спорю.


Вместо всего её существа рождалось другое, могучее, сильное как волна в шторм. Глаза вспыхнули жёлтым огнём, тело чуть изогнулось назад, приподняв царственную голову с чёрными, как смоль волосами, уложенными короной. Огонь распространялся по залу как зарево заката, вспыхивая в углах, и отсветы его падали на чёрное платье женщины золотыми языками, обтекая и облекая её на тот самый спор с Богами. Огонь приподнял её со стула, огонь увлёк вперёд, он разгорался в её чреве, поглощая сердце и разум. Мегрейд, протянув руки, привлёк к себе цветок огня с горящими внутри золотыми глазами, нежно и почти спокойно повёл её в танце. Круг, ещё один. Музыка, нарастает и скрипка уже не печалью, а страстью пронзает всех в зале. Вальс, набирая силу и власть над людьми, вливается в пространство вокруг, стены и очертания потолка и пола зала отдаляются и Диара, отдав всё своё существо во властные руки Мегрейда, уже плохо ловит очертания предметов и людей вокруг, они ускользают прочь, растворяясь, остаются внизу. Постепенно и их голов и лиц уже не видно, а поток огня глаз графа, раз завладев своей прекрасной ношей, растворяет и её тело, изменяет его, делая текучим как само пламя. Феерия золотого и красно-чёрного, движения и покоя, радости и боли страсти, звука и гробовой тишины, где нет биения сердец. Купол неба над головою, огромное количество сверкающих и зовущих звёзд развёрзся чёрной бездной над Диарой, и только глаза графа держали сознание женщины и только руки его не дали телу горящему распасться на мельчайшие искры прямо там, в бездне космоса.  Протянув одну руку в черноту пространства, граф прямо из его бездонной глубины лёгким движением собрал чёрное жемчужное ожерелье и с почтением одел его женщине. Сознание Диары потухло. 
7.
Волна брала в нежные руки очередную песчинку и укладывала её на новое место, и так со всеми и бесконечно. Ей всё казалось, что именно эта или та лежит не совсем удобно и ей мешает соседка. Дети часто играют с волной, создавая замки из песка, а солёная вода учит их терять, расставаться, оставлять, забывать и идти дальше и строить новое. Новая картина рождалась сотнями крохотных малышей-песчинок. Волна меняла цвет, форму, звук. Диара наслаждалась покоем вокруг. Покой наступил сразу с первым лучом солнца, коснувшимся её ресниц. Она не испытывала радости, страдания или ещё чего. Она испытывала абсолютный покой. Память сейчас не напоминала ей о минувшем, вероятно, ей запрещено было это делать и она оставила Диару на время в покое. Первые мгновения после пробуждения ей ещё слышалась мелодия вальса, его переливы и шум многих голосов восхищения и обожания, зависти и ревности. Но всё это сейчас было так далеко. Сейчас, стоя на берегу, давая волне обтекать ноги и укладывать песчинки между пальцами и под стопой, она думала: «Я песчинка, пусть именно волна решит, где и как мне лежать, кем и какими будут мои соседи, сохранить или разрушить построенный замок, но я решаю сейчас не сопротивляться ей, да и сопротивляется ли волне терпящий крушение корабль и люди его, всё, что им остаётся – уповать на волю бога и воды, которой он подвластен стал в эту минуту. Сейчас я больше, чем вчера понимаю характер владельца этого замка, я, пожалуй, даже могла бы жить с ним всегда, ведь не смотря на его странности, надо отдать ему должное – интерес к нему и уважение усиливается с каждым часом, проведённым с ним рядом».
Почему человек живёт так мало? Что в бескрайнем космосе 60-70 лет? Сначала он должен всеми силами успеть укорениться, привыкнуть, адаптироваться и почувствовать вкус к этой жизни и этому миру, забыть всё, что помнил раньше. И только очередной взгляд в зеркало заставляет его вдруг вспомнить, что время неумолимо бежало. Каждая женщина хорошо за все свои жизни выучила этот урок, и теперь для Диары подобное решение - плыть по течению волны времени и жизни, было очевидным и единственным. Может, устав сопротивляться, она решила просто выжить, а, может, ночь поменяла мировоззрение женщины кардинально. Что изменилось внутри, но замок, так пугавший и настораживающий её ещё накануне, теперь казался ей уютным и комфортным, собственные страхи отступили и очарование природы вокруг, спокойствие мудрой воды отпечатывалось улыбкой на её лице.
В это время в одном из окон замка, выходившим на берег моря, замер мужчина. Ни одна клетка, ни один мускул его тела не двигался, кажется, он перестал дышать. Он даже сомнений не мог допустить, что его выбор может быть ошибкой, сотни лет жизни приучили его вере, даже уверенности, что всё происходит так, как должно быть. Именно так, падая как снег на голову, его предки приходили в этот замок, или появлялись на пути, становились теми, кем суждено на время стать и ей. Она избранная свыше стать его второй половиной на некоторое время. Сейчас, именно этим утром решается его судьба и судьба этой женщины. Как хорошо, что это дитя совсем не понимает своей судьбы и мало доверяет своим страхам и опасениям, а отсутствие родных – отсутствие в этом мире опоры для неё и нежелательного вмешательства и влияния для графа. Он вспомнил, как однажды пришлось давать «откупного» семейству одной из жён, это было и утомительно и унизительно, он презирал людскую жадность и непорядочность, хотя именно это было поводом к его игре с ними. Там девушку продали буквально через сутки знакомства его с родителями, благо сама девушка была абсолютно не похожа на свою мамашу. И ей это всё казалось адом, и от стыда бедняжка долго уливалась слезами боли и обиды. Кажется, ситуация Диары гораздо легче, по крайней мере, бог сложил всё так, что она сама пришла в поисках приюта, и было бы совсем не по-христиански отказать ей в помощи. Боги привели… и всё-таки, несмотря на уверенность, что всё так, как должно быть, граф заметно нервничал в эту минуту. Сейчас малейшее дуновение ветра, принёсшее воспоминание о поездках с Ремием и отцом на побережье, даже воспоминание о ветерке на детской качели – и она сделает роковой для графа выбор и окажется в монастыре Святого Павла, и он не будет иметь права остановить её. Не на балу, не этой ночью, а именно сейчас решающий момент. Поэтому мужчина строго и сосредоточенно следил за направлением ветра на берегу, мыслей в голове женщины, чувств в её душе. Появление слуги в дверях его комнаты, заставило его вздрогнуть, и он издал звук очень похожий на рык, но слуге и поднятой его брови было бы вполне достаточно, чтобы с поспешностью оставить помещение и раствориться за дверью. С другой стороны граф не мог не любоваться восхитительной картиной на берегу. Густые чёрные как смоль волосы женщины обтекали её нежную стройную фигуру. Раннее время дня, время восхода и само место – берег, позволили ей не убирать волосы в причёску, а оставить им первозданную форму. Вероятно, именно так выглядели жрицы, приносившие дары богам моря на этом месте тысячи лет назад. Лучи восходящего солнца золотили лицо и руки, отчего они принимали цвет лёгкого загара. Не смотря на столь дальнее расстояние графу было хорошо заметно выражение её глаз, в них играл огонь, тот самый огонь, искру которого он зародил ночью. Огонь, который объединил их в танце, священном танце-предложении. Но ответ на него по всем правилам избрания и посвящения должен быть озвучен на утро следующего дня, с восходом солнца. Существует легенда, которой подчиняется жизнь графского рода, в ней рождённые два мальчика имели абсолютно противоположный цвет волос: один был с чёрными локонами, другой – с белыми. Все годы своей жизни они боролись друг с другом, но стоило им прекратить противоборство и они начинали стареть и умирать. Так и проходит в постоянной борьбе жизнь рода. И в каждой религии, когда бы ни возникшей на земле, и дарованной богами, обязательно указывался прямо или косвенно, в писаниях или изображениях такой факт: жизнь на земле продолжается только при  слиянии двух энергии, на первый взгляд прямо противоположных друг другу по сути, но изошедших из одного чрева. Изображения Бога-Отца в христианстве часто сопровождается изображениями Луны – символа ночи, а, следовательно – тьмы, и Солнца – символа света. Существует правая и левая руки Бога, трудно представить Его одноруким, не правда ли? Смешение красок дают именно саму жизнь в её благодатном многообразии. Люди в большинстве своём Бога – Отца представляют исключительно положительным полюсом, забывая при этом объяснить себе и другим в таком случае, откуда же берётся грех и падение, уж не немощные же человеки изобрели его? Может быть, не стоит рассматривать грех как нечто ненужное, если Великий изобрёл его и допустил само его существование. Для графа Мегрейда Бог – Существо необъяснимое, не поддающееся ни какому анализу и предсказаниям, не подвластное расчётам и предположениям и оставляющее за собой всегда право последнего решения. Порой само решение настолько великолепно, что вызывает у графа восхищение. Поэтому появление в его жизни очередной леди Мегрейд граф принял и с благодарностью, и с осторожностью. Каждая его жена за все сотни лет его жизни неминуемо влияла на его судьбу, рано или поздно эти души переплетались с его собственной судьбой. Мало кто из них оставил о союзе с ним приятное или благодарное воспоминание, чаще это была ненависть, жуткая необузданная ненависть. Она сумеет, проходя потом другие воплощения, как и другие души, забыть о том, что была королевой, забыть свиту, забыть и о днях полных душевных мук, забыть проведённые с ним ночи, замок, но связанные с графом ненависть, страх и боль – забыть сможет не скоро, а вот до понимания и полного прощения и благодарности - и того дальше, долго не сможет простить само его существование в этом мире. Но замок будет хранить ещё очень долго воспоминания о ней, с первого момента появления её здесь и до последнего он станет частью её бесконечных жизней. Граф при столкновении с людьми всегда кожей практически чувствовал их панический ужас. В этом мире Земли есть только два существа, получившие вечную противоположную популярность: Бог-Отец и он, его сын, в «откуп» которому якобы был отдан мир людей. Конечно это самое распространённое заблуждение – «откуп». Тут граф Мегрейд грустно улыбнулся на комичность ситуации, представив, как он откупает у Творца часть его творения на временное пользование, да ещё в придачу со всеми его детьми, живущими прямо в этом мире, вероятно, они – в роли рабов. Абсурдность такой ситуации до сих пор принимается людьми как истина. Может, именно поэтому им, этим самым людям и трудно поверить в собственное происхождение, назвать себя детьми Великого, признать свои права на владения, на творение, радоваться, жить, творить... коль думают, что их Отец – работорговец? Гораздо приятнее Отца Небесного считать наказующим, а себя – грешниками, коим нет прощения. «Откуп» у Творца, которого, как и люди, он тоже называет Отцом – эта мысль уже давно казалась ему самой кощунственной из всех, рождённых заблуждений человечества. Каждая мысль графа о Творце всего Сущего была пронизана нежностью, уважением и любовью. Так и сейчас очень ответственно граф должен отнестись к появлению новой волшебницы в своём замке вне времени и страны. Как переплетётся её путь в общей гармонии Творения с его, графом, судьбой? Перед появлением новой королевы лирическое настроение не раз уже посещало графа, он знает, что лирика так недолговечна и скоро уступит место работе. Необходимо подойти поближе. Выйдя из стен замка, он  продолжает наслаждаться моментом, не в силах оторвать свой взгляд от магии красоты. Может именно сейчас, он, уставший от долгой жизни, завидует смертной, забывшей о себе сейчас многое, а ещё больше не знающей. И всё же надо быть осторожным, слишком ответственный момент. Спускаясь с утёса и подходя к жёлтой песчаной полоске у кромки воды, он по-прежнему отслеживает каждый шорох чувств в хрупком создании с именем воистину королевским - Диара.
Диара вздрогнула, услышав позади себя тихие шаги графа, и повернулась.
- Доброе утро, леди Диара. Я не помешал Вашему одиночеству?
- Что, Вы, граф! Я рада Вас видеть. Посмотрите, какое прекрасное утро, море просто великолепно, а ветер несёт запахи дальних стран, чужих людей, дворов, листвы каких-то деревьев и трав. Чувствуете?! Странно, мне никогда не было так интересно просто чувствовать запахи и их так много! Я любила запахи моря, но сегодня они полны запахов всей жизни,  они полны движения! Я благодарна Вам за эти моменты. Не могу точно выразить, что я чувствую к вам и ко всему происходящему со мной за последнее время, может, со временем я смогу правильно оценить и Вашу помощь и свою сегодняшнюю жизнь, но не сейчас… Только не сейчас… Сейчас я хочу слушать эту волну, этот ветер и вас, сэр.
Она грустно улыбнулась, а сердце графа ёкнуло от тревоги: вот сейчас она должна по сценарию жизни Великого сказать ключевую фразу. Граф подавил собственное волнение, хотя оно с человеческой точки зрения было бы вполне понятно: мудрый и древний Мегрейд стоял очередной раз перед прекрасной сильной женщиной, как перед порогом собственной судьбы, и она грустно и мило дарила ему улыбку, не женщина, заметьте, а именно судьба. Единственное, что он часто как упрёк говорил своему Создателю и Владыке: «Почему?» И сейчас в эту минуту, будь он послабее духом, то именно это слово сорвалось бы с болью и горечью с его губ в бездонное небо. Почему это нежное создание, великолепное творение гениальных Его рук должно пройти муки Ада? Она достойна быть счастливой женщиной, матерью, женой, просто жить, проводя великосветские балы и приёмы, смеяться шуткам придворных и дарить миру само своё существование как высшее благо.
Но сценарий неумолимо крутит время, и секунды отбивает волна прибоя, теребя песчинки, и пенные мелкие барашки у ног двоих, ждущих следующее мгновение как благословенную муку, готовых из нежных Великих рук принять всё как предназначенное. Ни один, ни другой не торопили события, пытаясь оставить это мгновение как последний спокойный, но слишком короткий сон на многие сотни лет. Как мало у душ в мирах покоя, как мало отдыха. Эти трудяги, в своём бесконечном желании действовать, подобны своему Творцу. Диара повернулась к графу и молча, как ребёнок, прижалась к его груди, утонув в его руках. Да, граф никогда не мог угадать саму фразу согласия, те самые ключевые слова, которые фиксируются на Великом Договоре существования, сейчас это даже не фраза была, а поступок: женщина просто прижалась к нему как к спасителю. Он понимал, что именно так «прозвучало» согласие пройти этой душой тяжёлый кровавый путь сквозь собственную Тьму, путь тяжёлого страшного поиска себя в кромешном Аду и кругах его. Понимал, что, смрад и зловоние человеческих пороков не остановят её, и она узнавать их будет как одержимая; понимал, что тысячи раз разорвётся это сердце от боли потери, от беспомощности; много раз сгорит она в огне страха, жалости, ненависти, страсти… И опять тоже самое «Почему?» Почему именно его руки должны ей подарить розы с такими шипами? Мегрейд упрекнул сам себя в малодушии и неуместной жалости к хрупкому на вид созданию, и мысленно обратившись к Творцу, пообещал: «Я сделаю всё, о чём Ты просишь, с терпением покажу ребёнку мир тьмы, я принимаю её, и благодарю Тебя за доверие». Как всегда в такие минуты, Отец молчанием ответил своему сыну. Он молчал и на распятии Иисуса, не отвечал на крики Моисея, на плач Илии… Мегрейд понимал – выбор требует силы со стороны идущего и выбирающего. И теперь не дождавшись ответа, он тихо предложил леди великолепный завтрак, причём вложил в описание его такие эпитеты, что оба, рассмеявшись, быстрым шагом направились к замку.

9.
Всё реже в душе Диары память поднимала мысли об отце, Ремии, доме, знакомых, старике Горанже. Иногда памяти удавалось лишь чувством тоски по разрушенному прошлому болью отозваться в душе молодой женщины, но чутьё графа Мегрейда вовремя приходило на выручку и вокруг обязательно происходило что-то очень интересное или важное и память Диары в очередной раз пряталась в трущобы глубоко внутри до следующего удобного момента. Казалось, что днём и ночью шла битва за женщину. С одной стороны неусыпный граф с его магическими глазами и чутьём зверя, с другой – маленький огонёк души бедной женщины, маленький, так как совсем тяжко ему было в замке, под тысячами глаз расторопных и невидимых слуг графа, каждый бился, ежесекундно подыскивая удобный момент. Душа использовала ночь, чтобы провести Диару по коридорам замка и показать снующих невидимых глазу человека слуг, порой имевших жуткий облик, душа напоминала Святой Образ Матушки, со скорбью и несказанным милосердием склонившей свой лик над золотым младенцем на руках. Диара ощутила острую необходимость прижаться к Святому лику Матушки, она ещё что-то хотела сказать ей прямо во сне, но слёзы лились как тот самый проливной дождь в шторм и буквально заставляли её захлёбываться солёно-горькой водой. Память показывала трагическую жизнь всех героев картин в коридорах, и эти чужие, далёкие для Диары образы и события, проходили перед её глазами, вызывая ощущения полного присутствия в очередном «кадре». Женщина просыпалась и сердцебиение, учащённое дыхание выдавали боль и  испуг, но мягкий аромат ночных цветов или трав, пение птиц в парке около замка, вероятно очень маленьких и грустных пташек, тёплый свет полной луны, играющей на позолоте штор и драпировке стен, сап мирно спящего Вальтера, скоро приводили её нервы в порядок, и она засыпала снова. Утром после каждой такой ночи она чувствовала некую усталость, но магия графа стирала воспоминания сна с таким же успехом, как и воспоминания прошлой жизни. По настоятельной рекомендации врача, графская служанка, очень молчаливая и странно улыбающаяся особа, регулярно по утрам поила Диару отваром каких-то трав, чуть горьковатым на вкус, но придающим сил и бодрости. Было что-то такое в этой девушке, что абсолютно не располагало Диару к разговорам с ней и каким бы то ни было расспросам. Днём, если удавались минуты одиночества, душа продолжала звать Диару в церковь на покаяние, но страхом разоблачения и ареста граф сковывал и это желание женщины, постоянно наблюдая за каждой мыслью женщины. Знакомые графа «докладывали» обо всём происходящем в ближайших поместьях, замках и городах. Их рассказы свидетельствовали, что никто не ищет дочь Гейдера. Прогулки по округе, приёмы и поездки по городам постепенно, но верно должны привести графа к намеченной цели. В свете стали поговаривать, что граф наконец-то решил связать себя брачными узами, скептики уверяли, что это всего лишь политический шаг и пытались разузнать всё возможное о предмете обожания графа. Но самое интересное – никто, абсолютно никто не мог припомнить Диару, и обществом строились всевозможные догадки и предположения. Было даже озвучено, что граф привёз свою избранницу из Италии, но она имеет местные корни, и эти корни уходят глубоко в королевский род, но это тайная, очень тайная ветвь. Желание Диары спрятаться ото всех скоро пропало, так как, встречая знакомых ей людей, по их реакции понимала, что её просто не узнают. Первые минуты их радости и замешательства при встрече с графом Мегрейдом и его очаровательной спутницей помогали ей с достоинством и честью выйти из сложной ситуации «повторного» знакомства. Вначале она приписывала все эти казусы тому, что после пережитого она могла измениться до неузнаваемости, может, даже её лицо приобрело другие черты, несколько дней назад она заметила сильный вишнёвый оттенок своих всегда чёрных волос, да и новая одежда могла сыграть свою роль. Однажды проснувшись ночью от очередного тяжёлого сна, она подошла к огромной зеркальной поверхности трюмо и испугалась, увидев там совершенно изменившуюся Диару. Милые и добрые черты лица сейчас обострились, придав ей выражение силы и властности, глаза приобрели выражение почти такое же как у графа Мегрейда, испугавшее её и заставившее когда-то вздрогнуть. Мысль, что магические способности графа, в которых она периодически убеждалась, имели в этом какое-то значение – постоянно приходила ей на ум. В любом случае такая реакция окружения её сейчас устраивала, да и себя она считала более привлекательной, чем молоденькая девушка, ласково называемая отцом и Ремием Ди. Рядом с графом она постепенно начинала чувствовать защиту. Память изо дня в день просила её побывать на могиле отца и повидать Ремия, но страх сковывал её язык сильнее, чем память терзала болью её сердце и Диара не решалась на откровенность с Мегрейдом. Муки продолжались бы ещё долго, если бы граф не предложил ей прогулку в родной ей город Н., объяснив это возникшими неотложными делами. В душе зародилась надежда, что находясь так близко она сможет хоть на несколько минут побывать на кладбище и узнать как поживает единственный ей близкий человек. Страх в очередной раз сковал ей сердце мыслью, что теперь, возможно, Ремий сидит в тюрьме за совершённое ею. Слёзы брызнули из глаз и память обрадовавшись, что сердце женщины живо, напомнила ей как хорошо было бы зайти ещё и в церковь. Воспоминания плотным кольцом окружили бедняжку. Вот она с отцом в возрасте 5-6 лет пытается переступить ступеньки входа в храм, они большие, но ей почему-то хочется сегодня прыгать через две. Отец нежно гладит её по голове и журит за баловство перед ликом Бога. Храм всегда внушал ей радостное чувство и это было камнем преткновения между ею и отцом с Ремием. Она никак не могла представить, что добрый дедушка на стене может погрозить ей пальцем и глубокие широко открытые детские глаза улыбались каждому лику и всем прихожанам. Никак отец не мог вселить в душу любимицы страх перед Богом. Память вела душу дальше в церковные праздники, которые особенно любимы были горожанами и отмечали они их с особым настроем. Вот в такие минуты храм и вовсе казался Диаре сказочным домом, где живут чудесные волшебники, и часто ребёнок, видя всё в стенах церкви как чудо, смеялся, чем вызывал у одних улыбку радости и восхищения ангелом, а у других порицание.  Могила отца была совсем рядом с храмом, и батюшка, давно знающий семью Диары, крестивший её при рождении, наверное, присматривает за могилой. Слёзы так и лились с её глаз, как давно всё это было и как недосягаемо оно стало теперь, нынешней Диаре.  И вот этот день настал. С утра Диару мучили вопросы. Что знает о ней граф? Действительно ли поездка вызвана финансовыми вопросами графа или же очередной раз он сумел прочесть её тайное желание побывать в родном городе и родительском доме, на могиле отца и повидать друга?

9.
Всю поездку граф с удовольствием развлекал её, как прошлым проплывающих мимо поместий, так и последними новостями. Забавные истории жителей отвлекали женщину от ожидания и страха встречи с родным и близким. Погода резко ухудшилась, как только карета графа въехала в город Н. Подул резкий ветер, хмурое небо готово было брызнуть потоками воды на головы горожан, крыши домов и сады и предупреждало их об этом редкими, но крупными каплями. Поэтому улицы быстро начали пустеть, и на карету мало кто обращал внимания, даже любопытные горожанки, лишённые интересных событий по целым неделям, вынуждены были опускать голову, прячась от тяжёлых капель. Граф остановился на окраине города в одиноко стоящем особняке, и опять Диара не увидела слуг, в том количестве, которое полагалось господину такого уровня и достатка. Правда, всё самое необходимое уже ждало их: стол изобиловал яствами, комнаты готовы были и протоплены, вазы с цветами манили дотронуться рукой до великолепия нежных головок с каплями росы на красных и белых лепестках, в камине мягко потрескивали поленья, всё дышало покоем и комфортом. Галантный граф без суетливости ухаживал за своей спутницей и вскоре Диара с удовольствием пила великолепный крепкий кофе, приготовленный им самим, вглядывалась в огонь камина, будто пыталась что-то вспомнить или понять в красных его языках. Мегрейд тем делом посвящал её в тайны своей жизни, присматриваясь к выражению её лица и пытаясь уловить там хотя бы удивление. Разве обычная женщина будет спокойно смотреть в огонь, слушая о том, как её спутник прожил на этой земле не одну тысячу лет и поменял не одну жену, имеет практически неограниченную власть над волей смертных и подчиняется при этом только одному – Творцу всего этого великолепия, исполняя только Его Волю и забыл о своей давным-давно. Но взгляд Диары, не меняясь, вглядывался в самую суть огненных языков, пытаясь разгадать его власть и силу, его жизнь, роль и его волю. Она вспоминала каким жарким огнём горели совсем недавно глаза графа, вспоминала как этот огонь в иные минуты незаметно для своего хозяина пробивается в его взгляде в минуты гнева и ярости. Разгадай она колдовскую силу этого огня и магия и власть Мегрейда над нею  и её жизнью рухнет. Ей нужен огонь, самый великий, самый сильный и самый мудрый, огонь как основа всего и разрушение всего, огонь как радость и как проклятье. В этом единственное её спасение, она это не просто чувствовала, она это знала. Казалось, что жизнь графа была для неё сейчас менее интересна, чем эти загадки. Она ставила цель: свобода, и если власть его, Мегрейда, здесь так сильна, ей необходима сила и власть гораздо большие. Впервые граф не мог проникнуть вглубь её существа и не мог узнать, что в ней сейчас происходит. Это его смущало и обескураживало. Довольный таким сопротивлением, непонятно, как и каким образом возникшим в ней, он с ещё большим удовольствием и любопытством присматривался к маленькой женщине, в конце-концов перестав ей надоедать своим рассказом. Так прошёл вечер. Завтра она решила посетить могилу отца, значит надо подготовить ей платье для этого случая и вуаль, позволяющую скрыть Диару от любопытных глаз и лишних вопросов, надо сказать Луизе прийти к семи часам утра в комнату хозяйки. Мегрейд ещё вчера вызвал молоденькую, но расторопную служанку для Диары, предварительно дав ей полный инструктаж по поведению. Наида, прослужившая ему около двадцати лет, состарилась, и давно просилась к родным, чтоб проводить отца и мать в мир мёртвых.  Да и молодой Диаре спокойнее и комфортнее будет командовать молодой служанкой, чем многое повидавшей в замке и пережившей уже одну хозяйку, Наидой. Ночь покрывалом накрыла особняк и спящих в нём людей, давно спит и Диара, но граф, часто страдающий бессонницей, так и сидит около камина, кофе давно остыл, и горечь его не приносила удовольствия. Что решал могущественный и бессмертный граф в старом кресле, какие страницы своей или чужой жизни перелистывал, и имел ли право или желание изменять их теперь, доволен ли он своим бесконечным существованием и новой встречей, где сейчас его мысли – ведомо было только его Творцу, но вряд ли Он известит нас об этом.
Часы пробили полночь, пора. Пора обойти свои владения. Витая лестница круто уходила вниз, и внезапно постаревшему графу, трудно было делать каждый шаг, старость и усталость наваливались на его плечи с новой ступенькой всё больше и больше. Черты лица становились острее, в них появлялись грубые складки и борозды столетий пролегали по щекам, оттеняли впавшие глаза и они становились огромными чёрными кругами на лице. Граф не любил такие минуты и всячески избегал их. Но, видно, сегодня ему без этого не обойтись. Тяжёлые шаги гулом отдавались вниз, по стенам лестницы вспыхивали факелы при его приближении. Граф шёл медленно, не торопясь. Сквозь камень стали просвечиваться огненные всполохи и чьи-то фигуры. Твари были похожи на больших кошек или собак серого цвета с уродливой оскаленной лысой мордой и кривыми ногами. Двигались они  между валунов пепельного камня и кострами красно-оранжевого огня. Стены жили. Изредко пролетали картины с людьми, и самый храбрый и стойкий из нас не смог был без содрогания взирать на них, так жутки и мучительны были лица мелькающие, столько боли было в глазах их. Граф равнодушно проходил мимо этих картин, то ли не замечая их, в свои мысли погружённый, то ли привыкший к таким мирам и обитающим в них сущностям. Спуск закончен, граф вздохнул и выпрямился как струна. На его плечах появилась мантия ярко красного цвета с чёрным рисунком ручной вышивки по краям и низу, скрыв полностью домашний халат хозяина. Чёрные как уголь глаза отражали огонь под ногами, ведь вместо пола под ногами графа сразу после первой ступеньки лестницы сколь хватал глаз всё покрывал плотный огонь. Но графа это обстоятельство видно совсем не смущало, и он продолжил движение вперёд. Огонь впереди стал гаснуть, и небольшая каменная площадка с креслом в середине была, вероятно, целью графа. Теперь его шаги не были слышны, утопая в языках огня. Оставим графа в одиночестве, вероятно его он и искал, пробираясь так глубоко в недра земли. Да и рискованно так открыто наблюдать за магией Люцифера, и Боже упаси нас вмешаться хоть мыслью, хоть чувством в действо его и жизнь его.
Странное существо и сам человек: его притягивает, совершенно завораживая, как огонь рая, так и адское пламя. И кто знает, что помогает сделать шаг в ту или другую сторону. Колыхнёт его мир вокруг и зашатается слабое и слепое существо, отвыкшее слышать подсказки Хранителя, оглохшее от какофонии собственных тяжёлых чувств обиды, боли, зависти, от своих желаний. Кто знает, как ещё умудряется он выжить, не иначе как милостью всех свыше, их чудесной помощью и заботой. Так и ступает по жизни человек, слепо наступая на маленькие ступенечки: каждое слово, взгляд, встреча, поступок, мелкие, порой мало что значащие и невнимательно пропускаемые самим человеком. Жизнь состоит из привычных поступков, именно привычных, стоит ли на них обращать внимание, если их так много. Дорожка вьётся, и повороты не видны слепому…

10.
Диара углубилась в гущу деревьев парка. Посещение кладбища и разговор с пастором тяжело дались ей. И надо было успокоиться, привести мысли в порядок. Надо было обдумать собственное положение. Вспомнить слова графа вчера вечером и собрать всё это в единую картину. Где сейчас она оказалась, в чьих руках – это она уже понимала, но как теперь выйти из этого – было для неё загадкой. Резкий крик ворона над головой заставил её вздрогнуть, взгляд женщины метнулся вокруг и она поняла, что даже здесь в лесистой части парка она не находится одна, всюду она видела теперь глаза графа: бусинки глаз ворона, ящерица на стволе дерева, внезапно сорвавшийся поток ветра. Стоило обдумать и это – как и где её мысли недоступны графу. Она узнала, что пастор ухаживает за могилой отца, что Ремий живёт по-прежнему в их доме и полиция совсем не искала сбежавшую Диару. Последний вопрос даже вызвал удивление пастора, он явно не предполагал, что произошло, а, значит, об этом не знал никто в городе. Пастор стал уверять её, что взрослая девушка вольна покидать дом и отправляться в путешествие, достаточно предупредить об этом слуг и родных, что общество человека с  безупречной репутацией, такого как граф Мегрейд – совсем не плохое решение в её положении. После смерти отца её отсутствие и поездка по новым местам – вполне объяснимое явление. Так увещевал и успокаивал её духовник, он искренне был рад видеть Диару, хотя и не сразу признал в ней свою крестницу. Там в храме Диара поблагодарила Деву Марию за чудесное разрешение ситуации с графом Горанжем и, долго стоя на коленях перед святым образом, слёзно молила её о душе отца, оплакивала его кончину и своё ужасное положение  без него. Тоска скатывала по щекам слезу за слезой. Всё это сейчас в парке роилось в голове женщины. Если бы она знала, что старый ловелас остался жив и не сообщил о поступке Диары в полицию, никогда бы она не покинула бы так Ремия, смогла бы оставить этот мир и поселиться в обители до конца своих дней, всё было не так. Что же делать сейчас?  Граф обладал ужасной силой, он представлялся Диаре существом практически всемогущим здесь. Чувствуя всей кожей присутствие графа везде вокруг, зная теперь почти наверняка, что все мысли ему известны, ей стало по-настоящему страшно. И силы, способной противостоять ему она не могла сейчас найти, кроме как  вернуться в храм и попробовать рассказать о своей беде пастору. Диара приняла решение – она развернулась и почти бегом пустилась к храму, укоряя себя в том, что сразу там не осталась, не укрылась под его сводами. Последние силы душа её, собрав сейчас воедино, отдала на этот шаг, чувствуя, что это единственная возможность вырваться на свободу из мягких пока рук зла. Диара теперь бежала, но странное дело – ей казалось, что ушла она от храма не так далеко, а дорожка в парке всё устремлялась вперёд и вперёд, и не видно ей было конца. Силы покидали женщину, и бег её становился тише, она давно скинула мешающий в беге плащ, шаг стал тише и её уже качало, голова кружилась. Диара остановилась, заметалась и стала искать выход, но место приняло совсем незнакомые очертания. Бежать, бежать пока силы совсем не оставят. Но тут в её голове чётко и ясно прозвучал голос графа: «Диара, вы зря тратите силы. Однажды Вы уже убегали, сейчас Вы об этом жалеете. Возвращайтесь». В это же мгновение Диара услышала топот копыт за поворотом дорожки, и на неё выбежал белый конь под седлом. Остановившись, он косил на неё горящим карим глазом и фыркал, задирая голову, на седле лежал её плащ. Крик боли и отчаяния вырвался из души бедной женщины, она обняла шею гордого животного, и уткнувшись в неё лицом, горько заплакала.

11.
Старые горы со стоном переносили жару и если бы боги не охлаждали их головы шапками снега, они бы не выдержали температуру внизу ущелья. Диара каждый год обязательно посещала этот замок – подарок графа на рождение первого сына. Глубоко в горах и далеко от людских суетливых глаз она укрывалась для минут отдыха и осмысления. Прошедшие годы в новой жизни, жизни с графом, научили её многому, в том числе ценить покой и одиночество. Даже сам граф не беспокоил её там. Сейчас дорога сделает крутой поворот, резко поднимется вверх и откроется величественный вид хранимого богами покоя и тишины. Каждый раз на этом месте Диара благодарила богов за подарок уединения. Вот и сейчас она остановила карету. Луиза успела выучить все прихоти своей хозяйки, да и сама находила эти минуты приятными и с удовольствием вышла. Мир темноты людских душ тяжек и смраден, пройти сквозь толпу людей тяжело даже не слыша их мыслей и чувств. Как же ужасно испытывать смрадность похоти, лжи и жадности там внизу и как приятно от всего этого отвлечься хоть на время. Поэтому обе улыбались и были довольны простору горного пространства, зелёному морю лесов и ветру, чистому и искрящемуся как снег на вершинах. Две женщины старались глубоко вдохнуть и их слуги, понимая их состояние, усмиряли норовистых коней и готовы были так стоять часами и даже по просьбе госпожи, расположили бы лагерь прямо на этом выступе. Они с радостью бы исполнили любое её желание, самое малое и незначительное, ибо честью считали для себя службу ей, одной из самых лучших королев, мудрых и сильных, властных и милосердных. Она сама отбирала своих воинов из всего легиона Хозяина и долго проверяла их честность и  преданность, они участвовали с нею в жестоких битвах и дворцовых интригах, они обучали её и учились сами, хранили её и сами получали её защиту в минуты гнева Хозяина, теперь только смерть могла отнять их сердца от ног своей королевы. Их жизнь, судьба, каждый шаг и вдох – всё принадлежит  теперь ей. На этот раз Диара недолго наслаждалась видом и вскоре вся процессия двинулась дальше, она торопилась. Внешне за эти годы она мало изменилась, по-прежнему изящна и молода. Только глаза изменились у некогда нежной и хрупкой девушки, они горели постоянным огнём, который менял лишь свой цвет и силу. Её глаза играли и вели собственную жизнь – жизнь стихии огня и порой сама Диара была первой их жертвой. Её тело вспыхивало от их искры и требовалось время для его восстановления. Преданная Луиза делала компрессы и примочки из трав, готовила мази от ожогов. Да, королева не всегда ещё могла владеть магией огня как должно, порой огонь наказывал и её. Порой требовалась помощь самого графа, чтобы потушить пожар в замке или спрятать следы сгоревшего тела горожанина. Огонь старался жить по своей воле и не хотел подчиняться женщине. Он, великий и вечный, дарующий и отнимающий жизнь, огонь страсти, огонь ненависти, обиды, огонь зависти – такой разный и изменчивый должен подчиняться ей?! Это гораздо сложнее, чем удержать жеребца, но ведь даже этому она училась много лет и набивала кучу шишек и ссадин. Никто не хотел сдавать свои позиции, никто не хотел уступать. Наблюдение за этим боем - стихии и человека, приносило Мегрейду удовольствие, и он обучал графиню всем премудростям владения стихиями с огромным желанием и постоянным смешком в лукавых глазах, чем немало сердил её. Вся его библиотека в замке была в её распоряжении и часто Луиза по утрам уносила из комнаты хозяйки кучу свитков и рукописей, удивляясь как можно менять приятные ночи с мужем на скучные и страшные записи в пыльных фолиантах. По лицу хозяйки за завтраком она уже могла сказать: удачным был ночной поиск или нет, и сердилась на Хозяина за колкости в адрес супруги. Луиза сетовала на тёмные круги под глазами Хозяйки и старалась отвлечь её от грустных мыслей. Мерное и осторожное покачивание кареты сейчас наводило обеих женщин на эти воспоминания, только каждая рассматривала воспоминания со своей стороны. Луиза придумывала способы отдыха любимой и дорогой хозяйки, расписывая пока только в уме каждый час их пребывания в замке, задумала даже некую перестановку мебели в спальне Диары, уж слишком много там было стеллажей с книгами, которые и заставляли, по её мнению, хозяйку читать так много. Она вспоминала, что через несколько дней к ним должен заехать придворный портной, чтобы обновить гардероб Диары. При этой мысли Луиза улыбнулась, что и понятно, ведь Диара никогда не забывала, что её служанка тоже молода и красива. Луизу тотчас увлекли мысли о тканях и фасонах, о том, что можно будет попробовать уговорить хозяйку устроить хоть маленький приём, не пропадать же красоте и великолепным нарядам в безвестности. Но строгий взгляд Диары, прочитавшей мысли своей Луизы, в этот момент остановил поток её мечтаний, и Луиза вспомнила с какой неохотой хозяйка пускает гостей в этот горный уголок. Похоже, портной будет единственным гостем, очень жаль. Диару же волновало только одно – как покорить стихию огня, огня этих миров. С целью этой и удалялась она в горный замок, с целью поиска силы более великой, чем стихия огня земли, огня ада, огня мира мёртвых. Как только она подходила в своём поиске к решению этой проблемы, так перед нею вставала стена – мир стихии не пускал Диару в своё сердце или сердце Диары не готово было принять его. Кто знает. Но уже не раз ускользало заветное знание. Надо было побыть в тишине. Часто королеве снился сон об игре богов в шахматы. Вначале он навевал ужас потери, теперь она обеспокоена не меньше, но решимости изменить стало больше. Чаще и чаще обращается она к магии, пытаясь там найти ответы, но магия отвечает ей молчанием и все вопросы повисают в воздухе, а сын растёт и потопит время. Боль  за его душу, страх за его судьбу лишили Диару покоя. Своенравность мальчика, его сильный и непокорный нрав не раз заставляли Диару вставать на его защиту перед Мегрейдом, а жалобы нянек стали нормой. Уезжая, ей пришлось оставить лучших из лучших своих слуг с пятилетним сыном и даже это не давало её душе успокоения ни на минуту. Страх и боль, протест против его судьбы и своей заставлял её искать и торопиться. Грустные мысли королевы, вся свита которой состояла из служанки Луизы и всадников охраны, были прерваны криком ворона. Этот глазастый старожил уже не одну сотню лет предупреждал слуг замка о приближении хозяев и всё время проводил на крыше, крайне редко улетая, чтобы найти пищу. Цель путешествия действительно уже открывалась взору процессии. Замок встречал их блестящими в лучах солнца шпилями, металлический блеск их придавал ему несколько праздничный вид. Он стал похож на молодящегося старика-франта, увидевшего дорогую гостью. Несмотря на то, что Диара сокрушила или перестроила пять лет назад многие из его комнат, практически полностью поменяла их интерьер, замок остался всеми переменами доволен. И с радостью смотрел сейчас на свою королеву всеми окнами фасада, улыбаясь солнечными зайчиками в них. 
Слуги в замке сновали, залы заполнились шорохами, запахами и цветом. Суета облетела оба крыла здания. Замок, затаившись, ждал голоса хозяйки, как птицы ждут зарю. И вот первая её фраза в его холле: «Луиза, прикажи подать завтрак и помоги мне переодеться. Альберт, мне понадобиться спуститься к водопаду, вероятно утром. Акали, убери из моей комнаты букеты цветов, очень жарко было в пути и ароматы леса до сих пор будоражат». Всё началось, мир закрутился и набирал пока обороты. Скоро спокойное и довольное время установится, а пока можно и приятно было торопиться всем и каждому вокруг неё. Оставим их в этом потоке, да и королева, поднявшись в свою комнату, решила отдохнуть до завтрака. Последуем за нею, ибо нам надо знать о ней всё, а наблюдение – лучший помощник в таких  делах. Диара немного устала, да и не любила она без надобности торопиться и торопить слуг. С этого момента внешняя жизнь королевы с миром душ, людей, существ и сущностей станет отступать, и она сможет заняться своим любимым и так необходимым ей поиском. Её личная жизнь пять лет назад превратилась в поиск, а Диара круглые сутки внимала, вглядывалась, ощущала и ощупывала, её животные и человеческие инстинкты обострены до предела человеческих сил и служили цели познания. Ночной сон не принёс спокойствия, и головная боль ломила виски. Луиза, войдя в комнату, увидела хозяйку в плохом расположении духа, но это её мало смутило.
- Госпожа, Ваш завтрак готов, может быть, Вы желаете провести его здесь, и стоит приказать его принести?
- Нет, Луиза, я спущусь вниз. Скажи, не готов ли Альберт?
- Он уже приходил с докладом и теперь ждёт.
- Ступай, я сейчас приду.
Луиза, поклонившись, вышла из комнаты, обдумывая: чем и как можно развеселить госпожу.
 Завтрак прошёл на взгляд Луизы несколько уныло, все её старания привлечь внимание Диары разными историями и планами проведения этого отдыха, получали полное безразличие и невнимательность со стороны хозяйки. В середине разговора она позвала на помощь даже Альберта, но и это прошло незамеченным и неодобренным. Вот, наконец, завтрак закончился. Диара подняла глаза на преданного слугу, и только сейчас в них зародился интерес: она ожидала спуск к водопаду, она этого желала. Быстро собравшись трое стали спускаться по узкой тропинке между кустами цветущих растений. Каменистый спуск был достаточно опасен. Диара одной рукой крепко держалась за руку Альберта. Луизе же приходилось карабкаться вниз, повисая на кустах. Альберт улыбался, видя, как служанка нервничает и боится, но его знание Диары и мира вокруг, позволяло ему быть спокойным и не опасаться за жизнь Луизы. Он не раз видел Диару в бою и знал её звериное чутьё в случаях опасных и трагических. Следовательно, её спокойствие сейчас - полная безопасность,  рука в его руке не страх за жизнь собственную, а поддержка в трудных и тяжёлых мыслях госпожи. Змеи,  гревшие на солнце свои спины и кольца, расползлись, с лёгким возмущением на беспокоивших их покой, людей. Птицы самодовольно пели песни любви своим малышам и учили их ценить минуты жизни, ибо мало кто способен дожить из них до старости. Молодой горный козёл внимательным взглядом проводил трёх путников с выступа скалы, и скрылся в зарослях на всякий случай, не найдя в своей памяти образа человеческого, и не зная как надо реагировать на эту встречу. Жизнь наблюдала за ними, вторгнувшимися в её покой и размеренность, готовая дать им отпор и наказать за нарушения. Но никто из идущих и не думал нарушать правила. Шаги их были тихими, голоса мягкими и мирными. И природа постепенно успокоилась, открылась, множество её глаз стали наблюдать не со страхом и осторожностью, а с любопытством и нежностью. Цветы трав и кустарников склонили и повернули свои чашечки к идущим, стараясь обратить на себя их внимание и получить одобрение. Такое поведение растений не укрылось от ищущего и наблюдающего взгляда Диары и вызвало её звонкий смех восхищения нежностью и красотой горного мира. Смех мелодией восторга раскатился по склонам, и напряжение всех соприкоснувшихся друг с другом мгновенно рассыпалось. Теперь можно существовать вместе, теперь это полная радость, теперь мы едины, даже когда разлучены временем и расстоянием. Навсегда они запомнят этот миг, и навсегда миг запомнит их всех. Радость остаётся вечно и не угасает со звуком эха в горах, Космос берёт и множит её, наслаждаясь. Он дойдёт до самых его глубин, разольётся по его мирам и вернётся великой силой, огромным потоком, именно тогда, когда существо будет в силах его принять и будет нуждаться в нём. Радость каждого в момент сей – радость, увеличенная Творением и вернувшаяся поднять существо. Рождайте радость в дне сегодняшнем и посылайте Великому Космосу, чтобы потом напиться из его потока, подняться на его волне ввысь. Шум водопада всё громче, его сила дрожит в скалистой породе и передаётся идущим через стопы, его власть над местом начинает заявлять о себе, и сердца путников с почтением внимают грохоту. Каждый раз открывающаяся картина завораживала их. Вода, устремляясь в стремнину скалы, олицетворяла для этих троих водовороты жизни, её самые сложные и критические моменты. Воины видели здесь азарт и пыл сражения, боль и гибель, и дар жизни некоторым избранным, им водопад напомнил бы об игре судьбы, о её жестокости. Женщины, такие как Луиза, - потери дорогих и любимых, неизбежное приближение старости и смерти, которая так омрачает своими морщинами существование в этом мире красоты женского тела. Дети бы увидели, возможно, красоту и силу предстоящего, захватывающую и увлекающую в пучину жизни. Каждому водопад навевал своё, на разных языках говоря с каждым, играя его чувствами, памятью, жизнью. Если у Земли есть сердце, вены, артерии, сосуды, то водопад, скорее всего – часть сердца матушки-кормилицы планеты или одна из сильных её вен. Поэтому у каждого приходящего к его водам в благоговении замирает собственное сердце. И стоят сейчас трое, внимая и растворяясь, наслаждаясь и восхищаясь, как в сердце собственное вглядываясь, его ритм слушая. А вода исполина, пробивая толщу воды озера у его ног, привлекала хрупкие человеческие тела в лоно своё, и те, не имея сил больше сопротивляться влечению и зову, поспешили к подножию потока. Альберт помог женщинам спуститься к самой воде, а сам углубился в заросли на берегу. Напряжение последних событий ослабили его силы и требовали их восстановления. Он лёг на траву между деревьями и кустарником лицом вниз и все мысли свои стал поверять матери-земле, всегда дарующей ему и жизнь, и силы, чтобы жить. Память его стала вырывать  с корнем тоску и боль, и терпкие и солёные слёзы покатились на травинки из глаз этого сильного и волевого существа. Оставим его откровения и исповедь к земле-матери. Ему и без наших глаз тяжело, а она сумеет его успокоить. Луиза и Диара, на мгновение забыв обо всём на свете, наслаждались пронзающим потоком. Вода струилась сквозь их тела и отдавала им нежность и напор своих струй. Каждый год воды водопада старались забрать воспоминания Диары об одной единственной буре в её жизни, шторме на берегу, о солёной воде дробящей скалы. И лила на её тела сейчас потоки, истончая её воспоминания, заменяя их. Неужели до сих пор эта женщина не может простить судьбу и забыть былое? Неужели боль настоль сильна, что не может покинуть её? Или она слаба? Вот и старается сейчас и каждую встречу вода придать силу Диаре. Стихия служит, веря абсолютно своему Творцу и храня каждое дитя Его с любовью. Ласкают сейчас струи тела и души двух женщин, и кто знает, кто получает сейчас большее удовольствие: женщины, смехом своим и купанием эльфов смущающие, или водопад, радующийся прекрасным женским телам в чреве своём. Понимать научилась Диара - почему значение чувствам придаёт граф Мегрейд. Красочность и изобилие оттенков их, действительно, самое важное в жизни человеческой. Просит Диара сейчас силу у воды, просит стихию быть порукою ей в поиске своём, в преодолении магии огня, стихии столь же сильной, как и водная. Нужно ей это будет сегодня и в каждый день, проведённый в замке. Решила королева заручиться поддержкой стихии воды, её силу выпросить, чтобы не сгореть в огне страсти, смерть приносящей душам слабым. Встала королева перед струями водопада, руки к сердцу прижала и, голову склонив, обратилась к стихии:
«Бежит ручей под Землей – слышу его.
Бьет ключом под горой – слышу его.
Сквозь свои тела пропускаю - Силу Земли получаю.
Я - чистая вода из озера, из пруда, из моря-океана,
Теку, поднимаюсь, снегом осаждаюсь,
на вершине горы снегом лежу, службу Богам служу.
Все тайны Земли в себе храню.
Я в телах, я в облаках, я вверху, я внизу, всё в себе несу.
Теки, вода, сквозь мои тела, не кончайся никогда.
Святая вода, освящай, оживляй,
Мертвая вода, грязь смывай, очищай.
Как текут реки по Земле, так я с тобой теку.
Силу твою в теле ношу и берегу.
Зов услышь, вода, - теки туда, где зову, где жду, где тебе и Отцу служу.
Ты кровь Земли, мою кровь сбереги, сохрани,
силой своей напитай, мудрость свою дай.
Матушка-Правода, Любви Твоей, Первозданная, прошу и преклоняюсь перед Тобою как перед матерью мира этого».
Грохот водопада сокрыл от ушей чужих и любопытных просьбу женщины, но вода была сегодня действительно милостива к людям и готова была принять просьбы их. Внезапно усилившийся поток скрыл под водами своими женщину, и преданная служанка потеряла из виду госпожу. Сокрыто тайной великой жизнь воды на земле и нам не дано проникнуть в неё до той поры пока сердце наше не станет хранилищем стихий земных миров. Стих поток, сорвавшийся неизвестно откуда, стих и вошёл в прежнее русло, но нет госпожи, и Луиза принялась звать её по всему маленькому озеру и слёзы ужаса готовы были прыснуть из её глаз. Крики Луизы привлекли внимание Альберта, он опрометью бросился к озеру. Луиза рыдала и не могла рассказать связно, что же произошло с Диарой, рассердившись на глупую женщину и приняв свой истинный образ, Альберт кинулся в воды озера. Долго  слуги искали королеву, уже воды озера окрасились лучами заката, золотая рябь покрыла поверхность и скоро станет темно и не возможно будет вернуться по узкой горной тропе назад в замок. Уставшие и расстроенные слуги решили вернуться. Горе не давало им сейчас ни одной мысли, даже страх перед господином отошёл в сторону, да и зачем им сейчас их жизни, если столь дорогое существо решило покинуть этот мир. Луиза всю дорогу до замка перебирала в памяти годы служения Диаре, гнев хозяйки теперь казался ей таким дорогим сердцу воспоминанием, и она корила себя за минуты протеста и непослушания. Мысль о маленьком сыне Диары вызвала новый приступ слёз, и её всхлипывания и причитания оглашали тишину тропинки. Лес в недоумении взирал на процессию. Сколь разительна была перемена этих людей. Неужели он сумел так их огорчить? Неужели его птицы, кусты с великолепными цветами причинили им боль? Природа и без того тихая к вечеру стала ещё тише, не понимая причин слёз, молча следила за движениями и звуками путников.

12.
Подходя к замку, Альберт и Луиза заметили свет в комнате госпожи. Это их обрадовало и насторожило: оказаться в замке раньше них, минуя тропинку в лесу – было чудом и могло оказаться, что в комнате находится сейчас совсем не Диара, а сам хозяин. Предположение о том, что хозяин уже знает о случившемся на водопаде, резануло сознание обоих слуг. А хозяин знал всё и всегда. Как сейчас они могли объяснить ему всё случившееся? Да и надо ли оправдываться, коль оправдания им нет, не уберегли. С трепетом они вошли в холл замка. Луиза бросилась наверх в комнату хозяйки, осторожно отворив дверь заглянула и тут же со счастливым криком бросилась перед госпожой на колени. Голос её заставил Диару открыть глаза, она лежала на кровати и лишь слабо улыбнулась счастью своей служанки. Лицо её бледным овалом высвечивалось на подушке. Луиза щебетала слова радости и рассказывала Диаре, как долго они с Альбертом искали свою дорогую госпожу и как были расстроены и напуганы её внезапным исчезновением. Услышав в холле звуки радости в голосе Луизы, успокоился и Альберт. Теперь всё в порядке. Никак он не может привыкнуть к магии своей госпожи, каждый раз она ставит его в тупик и заставляет переживать. И так, вечер закончился не плохо, что-то принесёт утро в этот старый одинокий замок.
Дождь с утра чертил ручьи на окнах, старательно стирая память всего виденного ими и через них. Чистил и мягко стучал по листве в саду, по песку дорожки, по старым каменным стенам. Диару успокаивал сейчас его шум, а когда-то его капли вызывали у неё содрогание. Сырой воздух, пронизанный запахами земли и трав, приятно бодрил. Шаги Диары невозможно было различить в шуме дождя, и двигалась фигура, не издавая звуков по дорожкам сада, по тропинке в лесу, хрупкая и нежная как лесная фея. Капюшон закрывал глаза, и синий цвет плаща в зелени листвы делал эту картину далёкой от реального мира людей. Также далеки сейчас от этого мира были и мысли женщины. Она наблюдала за своими чувствами и ощущения её тела приводили её в тихий восторг: куда делись её страхи и ужасы одной ночи, проведённой в бурю на морском берегу, сейчас струйки дождя несли её телу покой и благость, мир и радость на сердце. Она готова была танцевать в такт каждой капле, стать самой этой каплей, но не хотела отвлекаться от тишины и радости внутри себя. Стихия исполнила её просьбу, мольба женщины наконец-то была исполнена – вода давала ей свою силу, очищала и оживляла её. Одна эта мысль окрашивала всё её существование сейчас, весь внешний мир в радужные тона надежды. Значит можно бороться дальше за свою душу и душу сына, искать дальше, жить дальше. Стихия взяла её под своё покровительство и готова открыть ей свои древние тайны, свой опыт и опыт всего человечества. Улыбка радости и благодарности с самого утра не сходила с уст женщины. Слуги, видя хозяйку в столь пасмурный день в таком состоянии за завтраком, пришли в недоумение. Но лучше улыбка её, чем тоска в глазах, которая была столь часто и приводила их в замешательство, заставляя искать причину и стараться её развлечь разговорами. Итак, утро также принесло хорошее. Луиза и Альберт решили забыть прогулку к водопаду и свои страхи, видя в каком хорошем настроении на утро находится королева. Но вернёмся к ней. Птицы, не смотря на дождь, приветствовали фею в синем плаще. Диара пожалела в эту минуту, что их язык лишь отдалённо понятен ей. Но не всё сразу, надо дать себе отдых и успеть насладится тем, что уже достигнуто. А достигнуто не так мало за эти годы. И тут в голову женщины приходит мысль проверить заключённый со стихией союз, и она шёпотом проговорила:
«Я часть тебя, Великая Стихия, меж нами нет границ. Служу тебе, как ты все жизни мне служила, благодарю Тебя, что тайны мне свои открыла и повелеваю каплям чистым этого дождя обойти меня».
Последующее событие привело Диару в восторг: капли лились вокруг неё, но ни одна больше не касалась её синего плаща. Женщина не удержалась, и её радостный смех нарушил тишину леса. Ей хотелось бежать по мокрой траве, танцевать под высокими кронами старых деревьев, и благодарить, благодарить, благодарить. В таком состоянии её и нашёл Мегрейд. Он давно уже стоял на тропинке и наблюдал за происходящим. В его глазах мелькнула грусть и одобрение, но снисходительной улыбкой он снова встретил взгляд своей супруги. Диара замерла на секунду от неожиданности. Его присутствие здесь не было запланировано, а его приезд мог означать только одно: что-то случилось и значит её пребывание здесь в этом великолепном месте, и так любимом ей замке скоро закончится. Сердце встрепенулось от боли: уж не случилось ли чего с сыном.
- Дорогая, куда пропала радость на вашем лице? Или её омрачило моё появление? Не беспокойтесь: с сыном всё в порядке. Вы наконец-то уговорили стихию воды, и она сжалилась над Вами? Меня радует Ваш восторг по этому поводу.
Диара не воспринимала благосклонность Матушки-Воды за жалость. И слова графа покоробили её.
- Диара, я огорчил Вас? По Вашему лицу, я вижу, что это именно так. Прошу простить мне мою бестактность.
Граф поцеловал руку жены.
- Ваши слова граф задели меня совсем по другой причине, нежели думаете Вы. В них сквозило неуважение к Стихии. Именно это и вызвало моё раздражение. Смею спросить, что привело Вас сюда, Ваша любовь к сборищам и балам никак не вяжется с этим тихим местом. Здесь практически не с кем играть. Мои слуги и я давно изучены Вами и не представляем интереса.
Граф почувствовал обиду и попытку отомстить за прерванное благостное чувство. По его лицу скользнула довольная улыбка. Он всегда любил задевать её, и каждый раз смотрел, как буря возмущения закипала в её груди, смотрел, как она старается её погасить. Настанет время, когда эта женщина, его королева сможет без слов одним взглядом заставить его замолчать и удалится. Но когда это ещё будет, пока же он вызывал в душе этой женщины негодование и протест. Как он и предполагал, как подсказывал ему его многовековой опыт – ещё долго она будет ненавидеть его даже за то, что он создан и существует. Не скоро дождётся он её прощения и принятия, а уж до благодарности с её стороны и вовсе далеко. Все беды этого тяжёлого мира всегда ложились на его голову. Граф прервал ход своих мыслей. Почему эта женщина заставляет его, Хозяина этого мира, чаще, чем требовалось бы думать о тяжести его ноши, о его роли здесь на земле, о тех чувствах, что он вызывает? В этом хрупком теле сильный дух. Граф вздохнул, и Диара не смогла понять – почему, чем вызван был вздох этого существа.
- Простите мне мою дерзость, я рада видеть Вас, граф.
Всё-таки, не смотря ни на что, она старалась уважать его, и главное, не стоит его злить, по крайней мере, до той поры, пока не узнает – зачем он здесь.
- Милая Диара, прошу Вас прервать свой отдых в этом прекрасном месте. Мне требуется Ваше присутствие в городе, у графа Н. сегодня помолвка и мы приглашены на ужин. Светские приличия обязывают меня быть вместе с супругой. Вы сможете вернуться обратно после церемонии.
Он улыбнулся, а Диара облегчённо вздохнула. Значит с сыном всё в порядке и его приезд не связан с вчерашними событиями здесь в замке. Это уже неплохо. В глазах женщины опять блеснул огонёк недовольства, она решила, что причина малоуважительная, но надо подчиниться.
- Что ж, я оставлю всех слуг, кроме Луизы, через полчаса мы можем выезжать.
Граф повторно и теперь с благодарностью поцеловал руку жены, и легко взмахнув рукой, переместил их обоих в замок. Диара, оказавшись в своей комнате начала сборы. А граф отдал приказ готовить карету к выезду. Луиза, вбежав в комнату хозяйки, как всегда, начала щебетать обо всём на свете: как внезапно появляется и исчезает граф и как это трудно переживать, какие вещи необходимо взять с собой на приём, а какие можно оставить, что надо отложить все запланированные здесь встречи и отправить посыльного с извинениями, что сейчас в моде и как будут одеты дамы и что дождь в дорогу – это хорошая примета. Через полчаса всё было готово и собрано, карета отправилась по горной дороге обратно в город. А граф замолчал на всю поездку и просто спал. В конце концов, каждому в карете было о чём подумать, и даже болтливая Луиза прикусила язычок. 

13.
Возможно ли, человеку смертному за жизнь краткую привыкнуть к огню опаляющему. И любовь и страх в их отношениях сквозь все жизни проходит. Не может огонь человеку подчиняться и дразнит порой силой своей жаркой и мягкостью тёплой комфортной. Да кто предел его силе знает, кто мягкость его как милость принять смог? Мало таких на земле всегда было. И манил к себе он всегда человека, всегда притягивал и завораживал.
Мягко солнечные лучи огнём своим встретили карету графа у городских стен, позолотой по куполам замков и храмов пробежали, зайчиками нежными по окнам и витражам попрыгали. Весело на лицах ранних прохожих – день удачный будет, без дождя, без сильного ветра. Любят люди размеренность, не торопятся. Легко с солнцем улыбку знакомому послать. Гладит каждый солнечный луч прохожего по голове, плечам, рукам, помогает мужику на площади метлу покрепче держать, лужи подсушивает, грязь убирает, трудится и вселяет радость в грустную жизнь городского дворника. Успокаивает солнечный луч собаку бродячую, голодную всю ночь, теплом согревает и уже желание у неё появляется хвостом повилять и дворнику даже с его метлой страшной и злобной, всегда на неё нацеленной. И приходит псу желание пробежаться по улицам города, может луч солнца оставил там корочку хлеба или как чудо – косточку подкинет мясник старый и жадный. Просыпается город, просыпаются надежды людские и собачьи на будущее, будит их огонь светила великого этим утром и мягко и нежно. Привыкли люди к таким обещаниям светила, верят каждый раз и мало благодарят по утрам за это чудо, как в постоянном сне пребывают, мало чем от пса голодного порой отличаются. Ни благодарности, ни просьбы не посылают. Не шевелится в душах людских благодарность, не чувствует этого граф, давно уже не чувствует, проезжая так по улицам городов и деревень человеческих. Карета подкатила к подъезду графского особняка и кучер, мгновенно спрыгнув с козел, уже открывал дверку, как под ноги графа бросилась, невесть откуда взявшаяся, женщина. Упав на колени, она пыталась обнять графские ноги, присчитала и всхлипывала так бессвязно, что никто из прибывших не мог разобрать ни слова. Лицо было, практически на половину, закрыто старым покрывалом-накидкой и видавшая виды одежда скорее подходила нищенке, но что-то угадывалось в ней и говорило, что женщина не так давно оказалась в таком положении, может руки, нежность и благородство которых не скрыла даже грязь, может локон волос – приятного рыжего оттенка. Взгляд графа скользнул по женщине. Слугам, выбежавшим из дома навстречу графской карете, было велено отвести её в дом и привести в порядок при этом накормить досыта. Стон вырвался из груди бедняжки, она наотрез отказалась идти вслед за слугой и молила графа выслушать её прямо сейчас. Такая настойчивость, в другое время, вызвала бы наказание, и граф, не терпящий поспешности и несогласия с собой по любому поводу, просто мог прогнать её. Но что-то в женщине напомнило ему о его размышлениях во время поездки по улицам города: вот человек, так настойчиво просящий, стоит его принять, и верно – стоит, ведь так мало стали просить.
- Хорошо, мадам, я готов выслушать Вас прямо сейчас, но для этого Вам всё же придётся пройти в мой кабинет. Прошу Вас, следовать за слугой.
Теперь глаза женщины приобрели некую надежду, и она последовала за Альбертом.
Вся эта ситуация несколько смутила и Диару и Луизу, но женщины были приучены не вмешиваться в дела графа и ни одна не могла нарушить его волю. Но каждая прониклась к бедняжке сочувствием и сразу стали предполагать – что же могло произойти и как можно облегчить её участь. Луиза по простоте и доброте душевной сразу стала перебирать в уме все свои наряды, стараясь подобрать те из них, которые будут точно впору этой несчастной, надо срочно забежать на кухню и приказать поварам приготовить обед для неё. Тут только она вспомнила, что и хозяин с хозяйкой тоже должны уже проголодаться и пора приступать к своим обязанностям, всё это закрутилось в бедной голове служанки, и она полетела отдавать все необходимые распоряжения. Диара, велев отнести свои вещи в комнаты, решила подняться в комнату сына, её сердце пело от радости предстоящей встречи с малышом. Его голубые глаза с момента его рождения стали символом её жизни, единственной её опорой и радостью, её надеждой на Божье прощение и милость. Став Королевой в мире Тьмы, эта хрупкая на вид женщина приобрела несказанную власть и силу. Её армия преданных и проверенных слуг-воинов была сейчас самой многочисленной за всю историю Князя Тьмы на Земле, конечно, после войска самого Хозяина. Ни одна Королева не подчиняла себе существ столь агрессивных и сильных, не было в истории столь властной и мудрой Королевы. Это задевало самолюбие Графа и одновременно – тешило, он со скуки не раз устраивал мелкие интриги и забавлялся метанием слуг между двумя хозяевами. Но в одном графу пришлось уступить практически без боя: воспитание сына полностью взято было Диарой под свой контроль. Нельзя сказать, что она лишила мужа и отца общения с сыном, но всё происходящее с малышом разрешалось или запрещалось именно ею, каждое слово граф вынужден был осмысливать, прежде чем произнести его ангелу с голубыми пока глазами. Диара требовала при общении с сыном избегать магии до момента исполнения ему 11-летнего возраста, и на это граф вынужден был согласиться. Но несколько раз всё же, играя с сыном, доставил ему удовольствие и остался сам при этом очень довольным – сын внимательно наблюдал за происходящим и повторил произнесённое отцом с безукоризненной точностью, при этом глаза его, вмиг повзрослевшие, вспыхнули тем самым обжигающим огнём ада. Рождение такого сына предвещало ему не только поддержку в служении, но и окончание исполнения им своей миссии здесь на Земле, ведь тянул и манил Великий Космос с огромной, как пять таких планет как Земля, родиной Ваала. Кристально чистая и светящаяся голубовато молочным цветом родная планета часто всплывает в памяти, и старый Мегрейд, без видимой причины, а только из-за этой тоски, гневно сверкает в такие моменты глазами, готовый в пепел серый превратить любого. Многое в связи с этим стало прощаться Диаре, многое стало уступаться матери такого младенца, усилена была охрана замка, подобраны с особой тщательностью слуги и служанки, в сердце каждого из них мог гореть только один огонь – огонь служения младенцу. 
Кто есмь люди? Дети Божьи, без сомнения, ибо только Он, Великий, мог одного сына своего послать на землю к добру людей звать, искрами любовь Божью в них зажигать, сердце своё даря Копью Судьбы и Кресту, к Отцу Великому стадо вести смиренное. А второго - Зло сердец людских, язвы зависти и ненависти, гниль и червоточины душевные высветить, поднять, объявить и взрастить, как капусту на грядке, а потом под Огонь Божий, к стопам Его преподнести стадо гневливое и горделивое, и самому голову склонить перед Создателем. И тот и другой под перстом Божьим по земле пойдут, сквозь боль и муки свои и людские как сквозь чащу непролазную пробираться будут, один сын и второй, один дорог и второй также. И нет счастья человеческого при жизни ни у первого, ни у второго. Одна Вера, сквозь боль кричащая: «Верую!», одна Любовь, в сердцах их бьющаяся и по жилам вместо крови текущая потоком огненным: «Прости им, Господи, не ведают, что творят». И ненависть мира людского при жизни и тяжкий крест в конце её как избавление. С момента зачатия Диара надежду питала, что не быть сыну ни вторым ни первым из сказанных. Желала судьбу ему обычного смертного, в радости в поле трудящегося, чтоб колосья пшеничные перед взором его колыхались, когда главу склонит ко сну, а руки снопы помнили и вязали, а не меч калёный с кровью застывшей по лезвию помнили. Потому и запрет поставила на магию и за разговорами строго следила. До одиннадцати лет право сына на жизнь обычную у Создателя вымолить решила, коли будет на то воля Его и милость, а коли Мегрейд встанет на пути – готовила она тела свои и растила силу свою, в любую минуту способная встать на защиту судьбы сына и только одно страшило её и колебало уверенность матери – что если Создатель неумолимым окажется и не изменит задуманного, не вымолит любовь матери земной у Творца Великого счастье сыну быть обычным. Не встанешь против Мысли Создавшего и тебя и сына твоего. И искала Диара в летописях все случаи изменения судьбы.
Руки материнские в мольбе часто к небу возносились, а слёзы страха и боли глушили все звуки вокруг и внутри, и стон её по ночам будил и пугал Луизу. В эти ночи Память опять играла с женщиной, напоминая ей смертельный бой, смертельный, ибо погибли в нём трое ею рождённых детей, и только одного смогла она защитить. Существует непреложное правило королевской семьи: каждые три года устраивает граф смотрины своим рождённым потомкам и под пристальным взглядом двора в ярком освещении огромного зала выводит мать своих сыновей и ставит их перед престолом Хозяина-Отца. Но сейчас он не отец и отцовские чувства уступают огню адскому в его глазах, и безжалостно красными факелами горят тела детей, в коих хоть каплю любви и нежности в сердцах замечает его пристальный взор. Снова и снова память заставляет Диару кричать от ужаса и боли, показывая ей три горящих маленьких существа и заполняя её голову криком ужаса и боли несчастных детей, унаследовавших от материнского сердца нежность, которая слабостью считается в мирах Князя Тьмы. И каждый раз хрупкое тело женщины собой закрывает самого маленького из всех четырёх детей. И сила любви и преданности матери чаду своему лицом к лицу встречается с огнём ада, кольцом теперь опоясавшим её с ребёнком на руках, и решившей сгореть вместе с ребёнком, чем оставить его хоть на минуту. И вспыхивает голубым светом её сердце любви полное, и огонь начинает растворять огонь и отступает красный, затухая. И охнул зал, дыхание затаив. В голубом свечении посреди расступившейся толпы стоит женщина – мать и тихо спит на руках дитя, прижавшись к её груди. И нет уже во взгляде её страха, а свечение медленно распространяется вокруг и вынуждены твари расступиться и должен граф взгляд отвести от сияния и признать поражение обязан сейчас, ибо стоит сейчас сама Богородица с младенцем на руках в его замке. Склонив голову, опускается на колени Хозяин мира, принимая волю Родившей Спасителя всем смертным. Спасенный Богородицей ребёнок так и остался единственным сыном Диары и самым дорогим её сокровищем на тысячи лет, а ещё доказательством, что не забыла её Матушка грешную и мольбы о сыне слышит. И часто Диара просила, чтоб грех её великий не лёг на плечи сына. После таких ночей мольба её к Матушке была ещё сильнее, а желание вырваться из круга адского торопило в познании всех сил мира смертного.

Диара зашла в комнату сына, и счастье блеснуло в глазах матери и младенца, счастье лучиками искрящимися комнату заполнило, в воздухе запело вместе с лепетом детским и нежным материнским словом: «Родной мой, ясный мой, как ты тут?». Оставим их в нежности, и кто бы мог предположить, что под сенью замка Люцифера кроется великое сокровище – Любовь и охраняют её как зеницу ока и Боги и люди. Судьбы разные у сыновей божьих, но чем тяжелее судьба и ноша серьёзнее и значимее, тем больше Он Своей Любви в дитя вкладывает, тем жарче сердце сына или дочери гореть должно, какой бы дорогой к Богу ни шёл, а если за собой людей повести должен, то и гореть его собственное сердце должно жарко. Так Отец Великий всех собирает: присылает поводырей разных, в одеждах разных, в формах разных, и собирают они по земле каждый своё стадо. Так религии Отец дал разные, так вер разных дал, богов разных присылал, пророков по странам рождал. И каждому задание было: «Ведите к Богу, тем путём ведите – каким идти хотят, только чтоб шагали, а не спали, ведь в пути можно с одной дороги на другую ступить на перекрёстке, надо чтоб шли и дошли. Вы зовите их на языках разных. Коль слышат глас любви – зовите на этом языке. Коль в сердце боль и ненависть, и глас Любви недосягаем для них сейчас, зовите на языке их – ненависти и боли, соберите и найдите цель, а она всегда есть – ко Мне идти, вот и придёт момент – отрекутся от ненависти и боли, ибо насытятся ею вдоволь. И сгорит она в стремлении войска вашего к Огню Великому. Истину говорю вам: неспасённых нет, есть пути спасения разные». Мудрость в словах великая, да только сердце материнское с той мудростью не согласное, кричит от боли предначертанного и готово жизнь и счастье своё к ногам сына как дар безвозмездный положить с радостью великой, сколько раз в небо вопль её раздавался: «Забери мою жизнь, но измени судьбу сыну! Есть право матери – мольба, смилуйся, прими жертву».
А что же наша несчастная, испросившая приёма у хозяина замка? Приоткроем двери крепкие и ушами Луизы подслушаем происходящее в кабинете.
- Я слушаю, Вас, мадам. Что привело Вас ко мне?
- К ногам Вашим, граф, жизнь свою кладу, милости прошу, сын погибает, лекари бессильны, всё, что имела, давно продано, роздано. Не смущает меня потери эти, жизнь сына прошу сохранить, более чем свою собственную. Знаю, слухи о Вас ходят страшные, но и это не страшит меня сейчас, лекарь трое суток дал жизни сыну.
Тут скороговорка её и причитания прервались рыданиями, и боль и скорбь заполонили душу женщины, и боль и скорбь слезами у Луизы пролились. Зашлись сердца двух женщин в страхе и ужасе. И жизнь остановилась на мгновение и длительно оно показалось. А граф молчит и хмурится.
- Знаешь ли, женщина, – кого просишь о помощи?
- Знаю!
- Знаешь ли, женщина, какова плата за такие просьбы?
- Знаю!
- Даю тебе три дня на решение, коль не передумаешь – позови в голос: «Зову, Тебя, Властитель Тьмы и Порока, я, Агнесса, отдаю Тебе душу свою и тело за жизнь сына моего». И отойди в сторону от кровати болящего. Да свечи потуши, сам зажгу, да иконы сними и крест над кроватью, а на утро – пойдёшь – куда позову, и про сына думать забудешь, возврата тебе к нему нет, будет жить ребёнок, и богат будет, вернётся к нему твоё состояние, ещё богаче будет, чем был. Ступай, женщина. Три дня тебе дано.
С грустью посмотрел граф на женщину, может потому, что смерть сына – благом бы для младенца этого была, а матери не понять того, а вот ад на земле и миры его после смерти – куда более страшными ей покажутся. Не могут люди волю Отца со смирением принимать, а уж о благодарности и думать нечего в такие минуты. Эх, смертные, смертные… Шатаясь и с трясущимися руками, женщина направилась к двери. Была ли в ней сейчас жизнь, иль уже умерла – трудно сказать, одно в голове теплилось – жить будет сын, кровиночка родная. Так и кричат во все времена матери неразумные: сохраните жизнь дитя любыми путями, так и попадают в полон к Хозяину, по безверию в руку Божию милосердную. Как стар мир, как устал граф. Луиза очнулась и стремглав бросилась по коридору, вниз по лестнице, надо собрать бедной женщине с собой и вещей и продуктов, видно скитаться ей придётся до конца дней своих. Оступилась Луиза, падает вниз служанка, никому не дано безнаказанно разговоры Хозяина слушать. Альберт безжизненное тело нежно поднял, и скупая слеза за глупость человеческую женскую скатилась по щеке воина, одна надежда, что заступится Диара за преданную служанку и не в мир огня адского душенька её попадёт, а в спокойный мир теней, где гораздо тише время протечёт до прощения Божьего.
Тяжело начался день во владениях графа, значит, и вечер не предвещает ничего хорошего и весёлого. Основные сцены этой пьесы разыгрываться будут вечером и ночью. А сейчас город шумел и шептал. Балл готовился грандиозный, приданое невесты уже несколько лет делало её лакомым кусочком среди холостяков города, а статус и положение в обществе, гарантированное родственными связями с королевской семьёй, – перекрывало все мыслимые и немыслимые плюсы. А если прибавить к этому необыкновенную красоту обладательницы всего этого богатства, то картина станет почти полной. Почти, потому что крылась загадка в самом происхождении этого цветка и покровительстве ей загадочного графа Мегрейда. Все ожидали чуда, чуда пышности и фейерверка богатства и вычурности. Ожидали, что будут члены королевской семьи и это вносило ещё большую сутолоку и неразбериху в жизнь горожан. Даже дворники целую неделю обсуждали вопрос: по каким улицам проедет королевская карета и экипажи с гостями. И уж чего горожане не видели со дня основания города: по всем улицам было приказано поставить столбы и провести освещение, первое время улицы города пустели только далеко за полночь – люди с великим удовольствием прогуливались под фонарями и вели неспешные беседы. Правда, кабачники и хозяева местных лавок и забегаловок были крайне недовольны этим новшеством – посетителей резко убавилось и доход тоже. Видано ли: даже в столице жители не могли похвастаться таким освещением. Горожане вольно или невольно высоко подняли свои головы, некоторые даже стали предполагать, что вполне возможно скоро грянут важные перемены и столицей станет именно их некогда довольно захудалый городишко. Стали вспоминать все знатные и малознатные семьи и приписывать им родство с князьями и вельможами, с королевскими дворами, естественно всё это домыслы, и всё было «притянуто за уши» - как сказал бы городской дворник. Но всем всё нравилось и развлекало.
Солнце пошло к закату и мягкая песня огня, в течение дня согревавшая горожан и город, стала затихать. Что ж огонь придумает на ночь? Как проявится, когда рубиновый закат допоёт свою песню? Возможно ли, человеку смертному за жизнь краткую привыкнуть к огню опаляющему. И любовь и страх в их отношениях сквозь все жизни проходит. Не может огонь человеку подчиняться и дразнит порой силой своей жаркой и мягкостью тёплой комфортной. Да кто предел его силе знает, кто мягкость его как милость принять мог? Мало таких на земле всегда было. И манил к себе он всегда человека, всегда притягивал и завораживал. Готовит граф феерию огня, строг и сосредоточен взгляд его огненный на город с высоты взирающий, многие в ночь эту по праву узнают цену жизни человеческой, злату и серебру, дружбе и верности, любви и ненависти. Всколыхнёт город буря огненная, уже и свечи зажжены и стоят по четырём сторонам города в хижинах разных и ветер тихо обороты набирает – кружит над крышами, мягко листву шевелит. Только пёс бродячий, видно беду чуя, успокоиться не может и сон не идёт  к ему, скулит, и кости лап перебирает будто бежать собрался. Вот скоро время подойдёт и в одной их старых лачуг старуха древняя нечаянно заденет свечу и та на солому – настил на земляном полу, упадёт и искра схватится тихо, а старуха спать ляжет полуслепая, дело своё исполнив роковое сама того не заметив и не ведая. В другом доме, и повыше, и побогаче, слуга свечу на ночь задуть забудет, да не с кого спрашивать за недосмотр к утру будет. В третьем – бесноватая с огнём сыграет – тихо по комнатам пройдёт, как нянькины глаза крепким сном закроет ночь, тихо шторы да ковры подожжёт, посмеиваясь. В четвёртом и того проще – искра на скатерть брызнет и тлеть будет пока режиссёр этой феерии вспыхнуть ей не повелит. Четыре стороны света, четыре стихии играть будут, четыре по кругу свечи своего часа ждут. Всё готово у графа. Пора бал начинать, пора, уже и кареты к подъезду спешат, и лакеи в парадном суетятся, огнями освещено всё вокруг замка, блестят в их огне бриллианты на женщинах, шорох платьев и шум радостный голосов людских, от красок тканей вычурных в глазах рябит, от улыбок белозубых. Пора.

14.
Диара не любила выходы в свет, знала, что там, где граф игру затевал – горе людское рядом ходило, и многие жизни переставали быть спящими. Как ветер – ураган, сносил он появлением своим тихим и незаметным пыль забвения с сердец людских, заставлял трепыхаться, как рыбёшек бурей на морской берег выкинутых, заставлял через горе и боль выбор делать и всегда готов был свою помощь предложить, в мутной воде, в огне горя людского своё ловил. Граф же на это по-другому смотрел: огонь и боль как сталь крепкими души людские делает, Создатель мягок и милосерден и в любой момент на помощь игроку приходит, да вот весь сарказм ситуаций таких – не бегут люди к Создателю, чаще других Богов призывают, думают, что жизнью здесь Люцифер владеет. Что ж, поймут когда-нибудь. Пора. И закрутил граф бал, вино и шампанское, еда и наряды, смех и раскрепощенность, лесть и месть, зависть и злоба как бурный поток из сердец людских вытекают, мысли смрадные, чувства похотливые скрытые за масками приличия уже и сдержать нельзя, да и не надобно. Глаза блудливые по нарядам, да по оголённым женским плечам шныряют, плоть разжигая и мозг туманя. Не время пока козырь в дело пускать, ещё надо смрад из тел поднять, вот и канделябры семицветьем играют уже, вот и искры шампанского в воздухе застывают, как кристаллы горного чистейшего хрусталя о каменный пол со звоном падают. Не видят того люди, в угаре танцев и разговоров и смеха неискреннего и вычурно-громкого, не слышат звон предвещающий. Коснётся огонь адский сердец людских и заразит их сегодня ещё больше, ещё жарче гореть будут, меньше милосердия в душах останется после игры графа сегодня на балу. Стоит графу фитиль поджечь, и не затушишь его потом. Время подходит. Диара не раз наблюдала за людьми, и не вызывало увиденное у неё сострадания. Видела мысли чёрные, глаза огнём тьмы горящие – и не было в ней жалости к ним. Но сегодня впервые испытала грусть от всего мелькающего. Может, потому, что слепы и глухи сердца человеческие, может, от того что и сама так же вот по воле своей на убийство решилась когда-то, играючись и Матушкиного слова не дождавшись, по своему своеволию… грустно за туман в головах человеческих, воистину: не ведают, что творят… Видит Диара больше, чем глаза человеческие, огонь и муки тел сгорающих видит, и боль за души их слабые, за игру жестокую, извечную Света и Тьмы людских сердец – больно становится. Впервые за столько лет из глаз Королевы Мира Тьмы слеза скатилась за детей Создателя. И мольба пошла Царице Ангелов:
«Уйми, Святая, Огонь Ада пожирающий, рукой Своею отведи бурю, сохрани души, готовые в Ад с радостью детей неразумных кинуться. Прояви власть Свою и Силу!»
И гром грянул над замком, оглушив всех в огромном зале, и свечи в люстрах и канделябрах охнули и погасли, ветер пронёсся по телам и холодом по душам людским и снял покров угара и тьмы разнузданной. Глаза людские блеском человеческим засветились, посветлели, очистились. Остановились люди, и музыка смолкла, и тишина воцарилась, люди медленно пытались пошевелиться, непонимающими глазами взирая на всё вокруг, как от сна очнулись, минута, ещё одна и многие поспешили к выходу, дамы к кавалерам ближе прижались, как поддержки ища, сами не понимая от чего. Бал, не успев начаться, закончился. А глаза Диары, горя огнём не мигая, смотрели в глаза графа. И если бы не воля Матушки, то стояли бы сейчас посреди пустеющего зала два факела: красно-рыжий и голубой. Как магнитом их влекло друг к другу и не в силах больше сопротивляться этому притяжению, оба огня сплелись в один огромный факел. Танец Мегрейда и Диары в пустеющем быстро зале, танец-песня двух идеально сложенных фигур под музыку великолепного оркестра - лучшее решение грозившей городу трагедии. Воистину мудрость Матушки непостижима, и, преклоняясь перед её милосердием и волей её, оба игрока с наслаждением исполняли для неё и во имя её танец Радости Служения столь Великим Богам. Глаза графа ещё секунду до этого горевшие огнём опаляющим и ненавистью к существу смертному, позволившему себе помешать исполнению плана его столь тщательно продуманного и спланированного, сейчас с восхищением в глаза Диаре всматривались, пытаясь силу найти там к которой и сам стремится все эти тысячелетия. Почему Великая Мать на зов смертной откликнулась, почему вмешалась, став на сторону душ гордыней затмивших разум свой – всегда загадка для него была, и потух огонь ненависти в глазах его и улыбка на Божье решение, которое даже он принять обязан безропотно, появилась. Опять детей своих неразумных по милости своей Создатель спас, значит, надежду имеет. Значит, чего-то не усмотрел Люцифер, плохо расчёты сделал, коль допущено изменение в плане, теперь проанализировать всё надо, разобрать и просчитать – ради кого Бог вмешался. Этим и многим другим были заняты мысли графа. А Диара не скрывая слёз радости, благодарила и благодарила Матушку, что на зов грешницы откликнулась, и лились слёзы раскаяния и скорби, а руки графа чувствуя это крепче и крепче стали сжимать свою жертву, рано Диаре из рук адских отрываться, рано. И дал он ей крик своего рождённого сына, встрепенулась Диара и сердцем к сыну устремилась, о нём беззащитном крохотном думать стала, о его защите в мире жестоком. Остановились слёзы, и жёсткость во взгляде её появилась, жёсткость воина-защитника. Опять сыграл граф на чувствах материнских, как прост человек, коли вера его слаба…
Потухли свечи по четырём сторонам в городе: там служанка тлеющую скатерть заметила, да водой из кувшина пролила, там – нянька вовремя Ангелом-Хранителем разбужена и бесноватая из комнаты не выпущена, там – старушке ветерок из печки свечу совсем задул, в четвёртом – заснёт слуга и про свечи после дня тяжёлого рабочего совсем забудет.
Возможно ли, человеку смертному за жизнь краткую познать силу огня опаляющего. И любовь и страх в их отношениях сквозь все жизни проходят. Не может огонь человеку подчиняться и дразнит порой то силой своей жаркой, то мягкостью. Да кто предел его силе знает, кто жар его пожирающий как милость принять смог? Мало таких на земле. Один огонь другим поглощается, сила силою побеждается и нет предела силе той – вот и Божий огонь – все в себе несёт. И всегда загадка для смертных и бессмертных – какой огонь в игру вступит, какой сильнее окажется, а какой уступит и в сторону уйдёт временно.
Тихо из города под туман утренний фигура женская пробирается, слёзы глушит внутри и мыслью одной движима: «Ребёнок мой жив будет, это главное, это счастье моё и чтоб ни случилось – никогда жалеть о содеянном не буду. Что важнее для матери земной ещё есть? Ничего! Жизнь дитя – свята. Боги великодушны, поймут мать, ведь сами они матери и отцы, разве за дитя не отдали бы всё, что имеют, а мне кроме жизни и души и отдать больше уж нечего». Одно забыла несчастная – души не людям принадлежат, а Богу и отдать её без воли её Создателя – грех великий. Ну что ж, время и это поставит на свои места, пока же путь ей длинный и тяжкий судьба уготовила, оставим её и да благословят её те самые Боги, на понимание которых так уповает женщина-мать. Так закончилась эта смутная тревожная ночь, и рассвет вот-вот коснётся вершин горных вдалеке обозначенных. Тихо в городе и спокойно, Ангелы крылами белами как облаками город спящий укрыли, и тьма по углам прячется перед рассветом, чуя приближение огня Вечного светила. Диара прижалась к младенцу и все её мысли сейчас над колыбелькой его витают, светом ласковым нежно-розовым сон его охраняют. Да хранят матери детей своих и в час тяжкий и в час сладкого сна их!
С наступлением утра Диара засобиралась в дорогу. Манил тихий замок в горах, да и встречаться с графом ей не хотелось. Потеря Луизы – верной и расторопной, вызвала бурю протеста в её душе, и подбор следующей служанки занял почти всё утро, но все кандидатуры не устраивали королеву и это нервировало. Граф видя состояние супруги и не смотря на обострившиеся отношения, решил предложить ей несчастную Агнессу на роль служанки. И, предполагая согласие Диары, уже послал за ней посыльного. Диара действительно согласилась и скоро Агнесса изучала распорядок дня и привычки хозяйки, укладывать училась её гардероб и привыкать к её характеру. Утро затянулось, и Диара торопила с отъездом, дорога предстояла дальняя, да и события последних суток требовали спокойствия и отдыха. Лес манил её тишиной и голосами птиц – чистыми как пение Ангелов, как лепет её сына. Да и многое из задуманного осталось там недоделанным, недомысленным, неосознанным. Предстояло продолжить работу и как спринтер, видя впереди близкий финиш, она торопилась. Свитки пергамента, шорох страниц древних книг – приглашали к беседе ищущую и жаждущую душу женщины. Наконец всё было собрано и, несмотря на послеобеденное время, было решено отправляться в путь. Альберт приготовил, на случай если ночь застанет их в пути, факелы. Граф спустился из своего кабинета, места раздумий и планов, и галантностью, присущей только ему, поцеловал руку жены:
- Я всегда рад видеть Вас, Диара, а в эту ночь вы удивили меня, и теперь каждая наша встреча будет для меня ожиданием следующего чуда. Вы были великолепны.
Его улыбка скользнула по губам совершенно непонятным образом: толи с долей действительного восхищения, толи с настороженностью и нотами возможной мести.
- Я рада была принять ваше предложение, граф, и если в следующий раз вы задумаете наслаждаться человеческими пороками я как верная спутница Князя Тьмы с удовольствием приму в этом участие.
Её глаза блеснули гневом и, как всегда в такие моменты, графу это доставило удовольствие, и он не смог сдержать смех. Гнев этой маленькой, но стойкой женщины был сейчас больше похож на стук крыльев ночного мотылька об оконное стекло. Чтоб не доставлять графу ещё большего удовольствия, Диара развернулась и уверенным шагом направилась к карете. Даже в её походке усматривалось сейчас возмущение и пренебрежение поведением графа. А его глаза с грустью долго смотрели на  удаляющийся экипаж. Почему эта женщина вызывала у него эту грусть с первого своего появления в его нескончаемой жизни?
Противостояние Тьмы и Света не прошло даром для городских жителей, странное состояние всех присутствующий на балу, передалось и жителям города – задумчивость и непонятный страх присутствовали в их душах, чаще тайком, но крест священный стали на тела накладывать, украдкой Бога вспоминать, и поползли слухи по городу о силе огромной и тёмной, и пошли со страхами своими к батюшке в храм. Пришлось ему на ближайшей проповеди людям о вере напоминать, да о том Великом Создателе, которого единого и бояться надо, живя здесь на земле грешной. Ничего, всё в своё русло постепенно уляжется, нет половодья бесконечного, разливы рек, как разливы людского страха – поднявшись – отступают рано или поздно. Граф же решил на время отправиться в поездку по своим владениям, а по возвращении – его деньги страх последний у людей затушат.

15.
Оставим рутину дня каждого, известная жизнь человеческая, да и жизнь Князя Тьмы не менее известна: пороки и ложь людскую наизнанку вывернуть, чтоб сами в тех пороках дышать от смрада собственного не могли, чтоб невмоготу стало сокрытое, в душах глубоко схороненное. Сутками этим и занят, а в мимолётные минуты отдыха слабость имеет – кофе крепкий и сигару хорошую, да и там – мысль за мыслью летит, кои покоя не дают старому Богу, великим Отцом поставленному, чтоб дети во сне не заснули на веки вечные – теребить их за колючие края ревности, гордыни, зависти… Что-то описали мы его как спасителя, один в один Христос получается, нет не стоит обольщаться, нет в его сердце жалости, не чувствует сердце это боли, не должно чувствовать, ибо как хирург резать тело человеческое будет при надобности, если жаль будет ему боль этому телу причинить и страдания вместе с телом его самого заставят руки дрожать и вырежет вместо опухоли – сердце, коль от жалости глаза слезами зальёт. А тут даже не о телах смертных речь идёт, куда более нежное и дорогое создание – Души человеческие под скальпелем этого хирурга стонут. Живут они в телах и думают, что как в рай попали – в жизнь, как подарок им Создатель отмерил лет так на семьдесят, а мир то земной так тем Создателем устроен интересно, что души и Святых рядом ходящих видят и демонов ада, а человек-то слеп, да и душу слушать не хочет, голос уж больно тих у неё, а мира шум и крик – куда как громче-то. И рада бы порой душа человеку сказать об осторожности, да осмотрительности – да кто ж её слушать станет, коль на кону – деньги да власть стоят, кусок послаще, да постель помягче. Вот и глохнет голосок души нежный в шуме человеческих «Хочу!». Всё старо как мир, всё старо… Погасла сигара, и взор уставший и строгий веками отяжелевшими прикрывается, устал граф, завтра в дорогу соберётся, огонь камина языками стопы графа греет, снимает ломоту в костях древних. Треск поленьев песню поёт колыбельную, и пёс преданный морду тёплую на колени положил. Сон опустился в комнаты замка. Вздремнул граф перед встречей важной. Да не на долго. Ждёт кого-то. К шорохам в замке прислушивается. Встал и направляется в свой кабинет, а, может, просто у камина посидеть решил.

16.
Старые настенные часы с кукушкой громко отбили полночь. Отбили, и звук застрял в драпировке стен, в шторах, пронёсся по переплётам древних и запылившихся книг и эхом унёсся под потолок. Видавший всякое на своём веку стол скрипнул, как охнул. В комнате полумрак. На камине одна против другой стоят две мраморные статуи: белая и чёрная. Огонь камина оживляет их, и в пространстве комнаты два существа ведут постоянную игру, то отступая, то атакуя друг друга. Можно часами наблюдать за этим боем и временными перемириями, но в комнате есть ещё кто-то. В глубоком кресле сидит старец. Трудно определить его возраст. Седые волнистые волосы, высокая и худощавая фигура, белая холщовая рубаха, плетёный суровой ниткой пояс. Совсем не под стать обстановке комнаты. Сила и спокойствие исходят от всей его фигуры. Рядом с ним испытываешь только одно желание: сесть у его ног и сидеть тихо-тихо целую вечность, любуясь его лицом. Отсветы пламени высвечивают на нём то усталость, то - в следующее мгновение - мальчишеский азарт. Грусть и боль, сменяются радостью и счастьем. А в следующую секунду обнимающее спокойствие и тепло уже струятся из этих глаз. Кажется, видит он перед собою совсем не стену и камин и не языки пламени, видит гораздо больше. Так жив и изменчив его взгляд.
В комнате послышался шорох, тень чёрной статуэтки вздрогнула и на мгновение заполнила собой пространство комнаты. По другую сторону стола во втором кресле появился ещё один мужчина. На вид лет сорока, в чёрном костюме безупречного покроя. Воротник белой, как снег, рубашки эффектно оттенял его иссиня чёрные волосы. Глубокие голубые глаза его горели холодным и беспристрастным огнём. Именно по нему можно узнать графа. Вместо приветствия мужчины улыбнулись друг другу и только в это короткое мгновение глаза вновь пришедшего засветились нежностью, и он с благодарностью приложил руку к сердцу.
На столе, до этого пустом, появилась шахматная доска. Виртуозно сделанные фигуры выглядели абсолютно живыми, каждая деталь - точная копия человека, каждое движение изготовивший их мастер подглядел в жизни, каждое выражение лица - с точностью слепка передаёт чувства и мысли человека.
На шахматной доске Королева с радостью и волнением озвучила правила игры. Они были короткими и содержали всего два пункта: первый - ни при какой расстановке сил никогда не нарушать свободу выбора каждой фигуры в любой ситуации, и второй - все теневые игроки соблюдают строжайшую конспирацию и никто из фигур не должен их видеть. Да, и ещё небольшое дополнение: выигрывает партию при любом раскладе только фигура шахматного поля. Блеснул яркий луч света, и все фигуры попали в гущу своих повседневных событий, на шахматной доске ожил мир. Быстро и точно менялись картины, спешили и опаздывали люди, смеялись и горько оплакивали своих близких. Ссорились и любили. Кто они: шахматы или живые люди? Кто те, что затеяли такую игру? И почему? Почему же это всё же игра? Вот на доске рождается улица и через секунду главная героиня, абсолютно забыв, что только что сама диктовала правила игры, проклинает бога, забравшего её любимого, единственного и родного человека. Сейчас горе её непомерно с силами маленькой хрупкой женщины. И мир, до этого зелёный и яркий, меркнет и становится для неё бурым.
Меняется декор на шахматной доске. И та же королева горит в огне страстей, владея магией, играет по правилам Мира Тьмы, испытывает пороки и Законы извечные, и Стихии Священным Огнём обнимают судьбу её и тела, и горит сердце жарко огнями радужными. И боль пронзаёт каждый шаг женщины, каждый миг жизни  её. Боль, боль, боль…
А что же наши теневые игроки? Нет ни на одном лице, ни в одном взгляде радости. Сострадание, боль и милосердие в глазах у одного, и забота, сосредоточенность и серьёзность - у второго. Молча творят они свою игру, только шум жизни наполняет комнату. Плач, крик, звуки колоколов, голоса людей и тихие слова молитвы.
Да, вы будете абсолютно правы, если скажете: где же здесь соблюдается свобода выбора самой женщины и её любимого: они же себе этого не хотели, это уж точно. И совсем неплохо было бы в данной ситуации нарушить второе правило игры, насчёт полной конспирации теневых игроков. И уж что совсем непонятно, так это, каким образом здесь игроки - шахматы остались с абсолютной победой.
Шумит ещё жизнь на шахматной доске, звучат мысли человеческие, желания кричат. И слышат сидящие за столом сквозь всё это боль людскую и надежду, высказанную тихим голосом души.
Пламя в камине бледнеть начинает, значит, рассвет близко. Тени статуэток, подустав в ночном бое, сложили оружие до следующей игры, мирно взирают друг на друга и на всех игроков. И только старые книги на пыльных полках всё пишут и пишут. Ведь именно им поручено сохранить летопись дел человеческих, триумфы и тупики на тяжком пути восхождения. Иначе никогда не поверит человек, что жизнь в каждую секунду - исполнение Высшего Закона справедливости, проявление Абсолютной Любви Бога-Отца, огромный труд всех существ Космоса. Книги знают о своей важности, не будь их - человек рассматривал бы только одну свою жизнь и мало бы что принял и понял. Но наступает заветное время для каждого живущего, и он бережно берёт в руки свою книгу летописи, начинает слышать тихий голос своей души, начинает верить и доверять, принимать любовь и дарить её. И начинает играть, играть по правилам Космоса, по правилам Жизни, по правилам Бога. И тогда он уже не забывает правила игры НИКОГДА, даже рождаясь во плоти.
Рассвет окрашивает комнату оранжевым заревом. И в нём уже нет комнаты и камина. Уходят вдаль две фигуры. Одна в холщовой рубахе, перехваченной поясом из суровой нити. Мощная фигура старца как всегда излучает силу и мир. Рядом идёт фигура поменьше и за спиной смиренно сложены чёрные, как смоль, крылья. Идут они, не спеша, твёрдым шагом знающих всё, любящих всё и вся, творящих и оберегающих, воспитывающих и направляющих. Мирно идут двое, единственные в мире людском, кто понимает и принимает  происходящее.

17.
Боль душевная в полон сердце взяла, и снятся сны новой служанке как дитя её родное руки к матери тянет, а она бежит к нему и чем сильнее бежит, тем дальше оказывается. Спит не спит, боль не проходит. Знает о том Диара, а ещё знает, что нарушить приказ Князя – смерть и служанке и сыну её. И строго следит за Агнессой, кабы беды не натворила, да бежать не надумала, делами её занимает, да строго спрашивает, жёстко держит в подчинении. Агнесса от претензий хозяйки уже и ненавидеть её стала, да только пусть лучше Диару ненавидит, за что грешницу любить –то, лишь бы жить продолжила. Альберту приказ Диара отдала: следить за каждым шагом, вздохом и мыслью служанки неустанно. А сама поисками своими занялась: где сокрыта тайна великая огня графа, как из-под власти чар его выйти и собственному сыну жизнь спасти. Спуск в ночи в подземелье замка, в хранилище книг и знаний тайных, не пугал, а каждый раз настораживал её, заставлял от мира внешнего отрешиться полностью и со ступенькой каждой мир людской становился дальше, а мир подземный - всё реальнее и реальнее. Ключ от замка с каждым поворотом руки жёг всё больше и дверь массивная с трудом женщине поддавалась, жаром недр земных пахнуло и в красноватой дымке встретили Диару Хранители библиотеки. Затрепетала душа женщины перед исполинами тысячелетиями Истину мира Тьмы хранящими. Но без вопросов расступились серые фигуры, и вспомнила Диара слова отца: никогда не показывай страх свой – это уже половина победы и над собой и над врагом. И хотя врагами Хранителей Диара не считала, но и перед ними страхи свои в кулак собрала и дорогу назад забыла, цель одну в голове держа – познать магию огня Миров тёмных, до конца познать, до капли. Знает, что миров во владениях графа множество и везде огонь разный и разную власть имеет, значит, все их собрать надо.
- Помни, Человек, - Огонь Огню подчиняется.
Зачем Хранитель, веками речью не говоривший, ей смертной и грешной фразу сказал как напутствие, какой смысл во фразе скрыт? Знает, что за огнём пришла, его ищу… Раз расступились Хранители и проход ей дали – значит благосклонна сегодня к ней Судьба. Вздрогнула рука Диары, свечу державшая. Магия – Сила несметная и неизмеренная, оставим подробности поиска, лишь фразу озвучим рождённую в душе слабой женской, любящей дитя своё больше жизни собственной, и ради него жить согласившейся, Королевой у Короля Тьмы ставшей:

«Пламя Свечи, услышь меня, Огонь Бога призываю, тебя с ним объединяю.
Сердцем зову, взываю, свои тела в тебе растворяю, про миры, полные суеты забываю.
Приди, Огонь, на зов Огня!
Услышь, Великий, свое дитя!
Жизнь ради Тебя, дыхание ради Тебя.
В Твоем огне стою, Тебе хвалу пою, Твою волю творю и признаю.
Обещание жить ради Тебя даю.
Веди меня по Огню, сквозь Него, во имя Его.
Прими, Огонь Первозданный, душу мою, тела мои, радость и боль мою, стань счастьем для меня единственным, растворив меня в чреве своем, поглотив и изменив меня и тела мои в пламени бесконечном».

Старцы говорят, что в секунды такие в небе ночном звездопад начинается. И горят звёзды, летящие сквозь Космос бескрайний и синий, отдавая человеческому существу силу свою, огонь свой тысячелетиями накопленный в Космосе родном. И жертва та их из смертного Существа - бессмертного творит, жар огня Божественного в него вносит навсегда, на веки вечные перерождает. Ждали звёзды час свой и рады и, сгорая, – благодарность Творцу Великому поют в полёте. Аллилуйя! Аллилуйя, тебе, Человек – рождение Божье, аллилуйя, Тебе, Космос Великий, что глас существа дотоль слабого услышал!

18.
Дюны песок веками с места на место двигают. Для старца в пустыне сидящего не песок то, а судьбы людские, сидит, и тихо беря горсть горячую, ветру отпускает песчинки и несёт судьба их, но сколь бы ни сыпал старик горстями песок – рядом горстка не образуется, ветром мудрым уносится по всей пустыне и вдалеке барханы строит, волнами укладывает. Сколько тысячелетий сидит старик одинокий, и знает точно, что ни одной песчинки не осталось – чтоб руки его её не коснулись, да не по разу. Велика пустыня, да и старик видно не мал. Блеснула сквозь пальцы его сухие узловатые песчинка одна, искрой блеснула, улыбнулся старец и прищурил взгляд хитрый и мудрый, и как всегда – унёс ветер искру-песчинку в жизнь барханы строить. 
Унесла жизнь Диару по барханам сыпучим, закрутила, с одной целью – огонь звёздами подаренный сохранить и вырастить во тьме. Нет возможности, да и особой необходимости личную исповедь Королевы Мира Тьмы подробно описывать здесь и сейчас, не для душ людских многое из жизни её сокрытой песками пустыни той и временем. Адский огонь научилась переносить, и не опалял он стоп её, и лишь сердце маленькое человеческое с кулачок этой хрупкой женщины болью наполнялось сильнее, как грехи умножались, и горело пламенем сильнее любого огня в мирах земных. Почему души хрупкие боль несут веками, сквозь жизни хранят её, грехи копят, энергии тяжкие с собой тянут. А, может, и не хрупкими они созданы? Кто способен боль ту убрать, а главное объяснить кто сможет: ЗАЧЕМ? ПОЧЕМУ? А тяжела ли земля, плотна ли, черна ли? А может ли росток зелёный с бутоном чарующим без земли вырасти? Так и души нежные как бутон, распускаются лишь пройдя сквозь твердь, и чем чернее земля – тем краше цвет бутона. А убрать боль – что ж и того проще ответ – видишь ли боль бутона розы, есть ли она там? Верно, нет. И нечего в радости цветка, с ароматом пьянящим, боль искать, блаженство там, счастье там, восхищение. Вехи жизни человеческой сокрыли великолепие цветков и бутонов душ человеческих, мир песком забот прикрыл, события чередой нескончаемой развлекают человека, так и Диара, получая имена разные и жизни разные, бутон свой не чувствовала долго. Но пришло время тяжкое на планету, и сил у душ многих не хватает для прыжка в миры, о которых просили Создателя и молили Отца о спасении, боль и тяжесть непомерную неся на плечах своих. И в час назначенный старик-пустынник горсточку в руку старческую и худую песка зачерпнул, и блеснула искра и пришла в жизнь экс-королева женщиной обычной, с именем светлым и сердцем выросшим и сильным, границ которому нет, ибо сердце каждого живущего сейчас на земле – с сердцем этим нитями связано неразрывно, сетью молочно-зеленой всю землю опоясав единством нерушимым. И не ведает глупенькая – что несёт в себе, что хранит и для чего живёт, зачем ходит, ест, спит, на работе работает. Только боль сердца этого об одном Иисусу говорит – на Земле где-то сейчас сердце человеческое боль пронзила, значит, о боге человек тот думает, каяться скоро начнёт, или уже каяться начала его душенька. И чувствует и берёт с радостью душа этой женщины боль страдания кающегося, не ведая: кто он и где он и имени его земного не зная.
***

- Господи, Ты оставил меня в моём страхе и боли за сына. Верю, что Ты везде и всюду и слышишь меня, но ведь женщина же я! Я устала, и нет усталости предела, боль слезами глаза застит… Забери меня! 
- Ты познала Величие Огня, теперь надо постичь Бессмертие Любви.
- Бессмертие?! Смерть? Сквозь смерть?! Это ещё не конец?! О, Господи, за что? Это тяжёлый путь!
- Очень… Не за что, а во имя чего…Потом. Это всё потом. Ступай.

Аллилуйя живущим, несущим любовь в сердцах своих, Аллилуйя ей, идущей с болью и через боль, как раньше через огонь Ада ступала. Зажги любовью своею сердца готовые принять её и гореть ею ВЕЧНО, Космос освящая, бессмертье провозглашая Жизни Создателя Великого! Научена огонь во тьме рождать – рождай и дари – то Воля Космоса. И да станет тебе счастьем бессмертие Любви твоей в Вечности! Аллилуйя ТЕБЕ, НЕСУЩАЯ!