Встреча одиннадцатая. Ссора

***

    - Да, что они творят?! С ума, что ль, сошли?! Вот скажите, на милость: зачем?! Почему?!
К стенаниям Судьбы решительно присоединяюсь. Пусть объяснятся идиоты влюблённые. И, главное, на пустом месте же! Вот она любовь-морковь. Небо звёздное. Глаза лучистые. Губы жадные. Сердца так из груди просто выскакивают. И вдруг, как гром среди ясного неба, трах-бах. Прости-прощай, забудь меня навеки, будь счастлива и всё такое прочее. И любят же друг друга, сволочи, по-прежнему! Ночей не спят, мучаются, а всё равно расстаются. Вот пусть мучаются теперь, раз такие придурки. Главное, даже сами  понять не могу. На простой вопрос: - Почему?  - ответить  не способны. И никто их в шею не гонит, не преодолимыми препятствиями не разделяет. Личное счастье так просто в руки само лезет. А они морды воротят. Не иначе, как в мозгу что-то там такое переклинило. Или магнитные бури. Любит народ все неадекватности магнитными бурями объяснять. Главное, непонятно звучит, зато умно и красиво. А отвечать всё-таки придётся. Если не окружающим, так хотя бы самим себе. И отмазки, типа, он меня не понимает, тут не прокатят. Всё он понимает. Потому что слишком умный попался. Это-то и плохо. Все проблемы от избытка ума. Вот если бы было меньше ума, то лучше бы спал, ел, на диване сидел, уткнувшись в газету или телик, например. А не бегал бы,  где не попадя,  в поисках приключений себе на задницу. И поводов для ссор было бы значительно меньше. Умные любят разнообразие и отличаются повышенной изобретательностью. Оттого разнообразие этих самых поводов у них превеликое множество, потому что они их сами и изобретают постоянно. Это, типа, зарядка для ума такая. А у неё душевная противоречивость явно наблюдается. Это уже из области знаменитой женской логики. К примеру, ах,  как я его люблю, ненавижу сволочь такую. Хотела бы я в глаза посмотреть тому умнику, кто эти самые души кроил. Прошу прощения, если кого обидела. Только сшито на живую, а где тонко там и рвётся. А материал! Это же ужас какой-то! Что на голову свалилось, то и пригодилось. В ход, видимо, шло всё без разбору. От этого явно и находятся души, особенно женские, в постоянном смятении. Всё они сомневаются, мукой бессмысленной себя изводят. От любви всё больше плачут, в ненависти хохочут. Сами не понимают, чего хотят. А ему уж,  где понять. Он, как солдат. Сказала: " Пошёл вон!" Он сразу же и шагом марш, пока не передумала. Откуда ему было догадаться, что это-то как раз и означало: " Обними меня, держи покрепче и не отпускай ни в коем случае. А уйдёшь,  всё равно догоню и убью гада."
    Куда уж тут Судьбе свести концы с концами. При таком раскладе остаётся её, сердешную, только пожалеть. Есть, правда, средство от безумия. Специально для таких чокнутых влюблённых ею придумано. Только очень уж оно опасное. Не все выдерживают напряжения. Кому удаётся, так те потом до конца жизни в обнимку живут. Жаль только счастливчиков по пальцам пересчитать можно. Потому как средство это -  страх за жизнь друг друга. Любовь не терпит утрат и жертв за счастье требует не малых. Кто их преодолеть сумеет, повторить подобное уж вряд ли решится. Только этим страхом и держит Судьба за глотки ненормальных,  одарённых благосклонностью Любви.

     Он.

       Озеро Джека Лондона - красивейшее место на земле из всего  того, что я видел. Сверкающий изумрудный глаз водной глади обрамлён извивающейся тайгой, с изяществом  пушистой чернобурки, согревающей изящную шейку томной красавицы. Ощущение было такое, будто великий выдумщик художник вдохновенным мазком украсил лик благословенной земли, создавая очаровательное место под звёздами специально для встреч  влюблённых, их страстных признаний  и  жарких объятий. А, может, красота эта показалась мне такой особенно пронзительной, потому что именно на берегу этого удивительного озера я возвращался к жизни после веселья у полузаброшенного аэропорта, находящегося у посёлка Синегорье Магаданской области. И первое, что я увидел -  были Её беспокойные глаза, такие же изумрудные, как воды этого озера,  ласкающие слух тихим плеском о, стискивающие его со всех сторон, кудрявые сопки. Первое, что ощутил - Её трепещущие руки на моей  израненной голове.
- Ветка, Веточка, - потянулся я к Ней жадно, словно к живительному источнику умирающий многие века от жажды путник.
- Молчи, тебе не нужно сейчас разговаривать, - нежно положила она свою ладошку мне на лоб.
- Откуда ты здесь? Или я брежу, а ты видение? - упрямился я, мечтая коснуться губами Её влажных, дрожащих, словно от сдерживаемых рыданий, губ.
- Все вопросы потом, всё после, - твёрдо сказала Ветка, отводя взгляд в сторону, как-будто боясь,  что я прочту в нём, то, что мне не понравится.
Мне осталось только покориться этому Её упрямому желанию сохранить какую-то свою тайну, своё решение. Оставалось только ждать, пока Она  согласится  объяснить всё сама. Я умел ждать. Издержки профессии. Используя время ожидания  для  восстановления, не по моей вине, пошатнувшегося здоровья, а также для получения информации о событиях, которые произошли уже после того, как я сошёл с дистанции, свалившись в гигантскую ямку и чуть не потеряв голову. Точнее,  наоборот, сначала Пашка пытался мне эту голову проломить, а потом уже я упал, спасаясь от каменного мяча Беспалого, который принимать на голову мне почему-то не хотелось.
   Встреча с друзьями стала ещё один сюрпризом. Они уж щадить меня не стали, и выложили всё без стеснения прямо в глаза. Впрочем, о том, что я дурак на всю голову, я и раньше знал. А вот, что притащила их сюда встревоженная Ветка,  испугавшись какого-то сна, так даже не догадывался. Серёга громогласно заявил, что с этого момента становится верующим, ибо начинает верить в вещие сны. Кешка, как обычно, спокойно улыбался,  радуясь  моей упрямой живучести. Хотя им-то чего удивляться, выбравшимся  в Грозном из завалов рухнувшего на головы высотного дома, после прямого  попадания в него снаряда. Знают же, бродяги, что семи смертям не бывать, а одной уж никак не миновать. Хотя, конечно, встречу с ней хотелось бы отложить как можно на более поздний срок. Именно ребята просветили меня, болезного, об интересующих событиях. Майор Петров поторопился, и к месту активных военных действий поспел почти вовремя. Минутами я с ним разошёлся. Узнав о моих фокусах, Сева рвал и метал, но после вник в обстоятельства и необходимость моего срочного вмешательства, хоть и нехотя, но признал. Банду благополучно упаковали. Кого в чёрные мешки, кого в наручники. Беспалый тоже далеко не убёг. В тайге местные охотники подобрали его за белы рученьки, когда меня пропавшего разыскивали, и доставили, куда положено. Местные вообще граждане крайне законопослушные. Сказано было господами начальниками,  хоть  кого-нибудь в тайге отыскать. Вот они и расстарались. Белкин же весьма успешно симулирует  «кому»  и  вопросы компетентных органов решительно игнорирует. Такое его безответственное поведение лишало нас возможности выйти на  тех, кто осуществлял непосредственное руководство этим, весьма прибыльным для некоторых карманов, предприятием. Иудушку капитана нужно было скорейшим образом дожимать и выводить на чистую воду, пока толстопопые его руководители не очухались  и не расползлись по миру, как навозные мухи. В связи с этим, моё выздоровление требовалось, как можно скорее,  ускорить. Время медленно, но верно превращалось в нашего врага. Тяжело вздохнув, я признался себе, что побездельничать и поваляться на бережку озера, любуясь красотами мне не удастся.
    Ещё одно меня чрезвычайно беспокоило. Ветка изменилась. Я не мог понять, что произошло, о чём Она всё время думает своей рыжеволосой головкой, поглядывая на меня искоса. Когда я бодрствовал, Она старалась не приближаться слишком близко, если в том не было крайней необходимости. Она избегала разговоров,  и всё время отводила взгляд. А глаза у Неё были печальными, раненными. Это мучило меня много сильнее, чем гудящая, как колокол, голова. Только тогда, когда я устало прикрывал глаза, изображая крепко спящего, Она подходила совсем близко. Так близко, что я чувствовал Её тихое дыхание на своём лице. Украдкой склоняясь надо мной, Ветка нежно касалась губами повязки на  голове в том месте, где проступала кровь от раны, то ли вздыхая, то ли всхлипывая. За эту минуту я мог бы отдать все сокровища мира и столько же ещё за то, чтобы продлить мгновение Её присутствия рядом. Нежные касания погружали меня в упоительную эйфорию. Именно из-за такого безмолвного нашего общения, пугая бедного доктора до икоты рычащим шёпотом, я отказался от переезда в Магаданский госпиталь, мотивируя свой отказ чрезвычайно тайной миссией. Исходя из моей повышенной агрессивности, врач решил своим здоровьем  не рисковать. Опять же всем известно, что с больными на голову лучше не спорить.  Но через три дня, удостоверившись в моём быстром выздоровлении, Она улетела сама на  присланном за Ней вертолёте. Мне сразу же надоело валяться, таращась в пустоту. Превозмогая боль и головокружение, я поднялся  на ещё слегка дрожащие ноги. Доктор заявил, что  с симулянтами, вроде меня, дела иметь не желает. С моим диагнозом люди месяцами валяются, прикованные к кровати. Посоветовал мне обратиться к психиатру. И отметив, что для ещё вчера умирающего, я выгляжу вполне прилично, он благополучно отбыл к тем, кому его квалифицированная помощь была более необходима. Ребята, узрев меня,  шагающим по бережку озера, на радостях, затеяли рыбалку. На рыбалке в последний раз я был, наверное, в прошлой жизни. Живительный воздух тайги щедро, не скупясь, вливал в меня силы. Когда   через несколько дней Ветка вернулась, также неожиданно, как и уехала, я был уже совсем молодцом, и даже начал потихоньку разминаться, восстанавливая физическую форму.
   Сначала, увидев меня, Она птицей порхнула мне на встречу. Я радостно протянул к ней руки, предвкушая нежные объятья. Но,  не добежав каких-то пару метров, вдруг
остановилась, словно  натолкнувшись на невидимую стену,  и уставилась на меня горящими гневом глазами. Я опешил от такого нелюбезного приёма, ломая голову  о том, чего такого успел натворить, пока был не в себе.
- Вет, что-то случилось? - осторожно спросил я, пытаясь прояснить обстановку.
- Случилось, - ответила Она тихо, - тебя чуть не убили.
- Ну, об этом я как раз в курсе, - отмахнулся я пренебрежительно, типа, к чему такие мелочи вспоминать.
Но взгляд Её не потеплел, а наоборот разгорелся бушующим пламенем.
- Как ты себя чувствуешь? - неожиданно спросила меня Она. Странное несовпадение
заботливого, встревоженного тона, каким задан был этот простой вопрос, и пылающего, почти ненавидящего взгляда, меня весьма озадачило.
- Нормально я себя чувствую. Заживает, как на собаке, - бодро ответил я, приближаясь к ней, словно надеясь своим дыханием растопить лёд, появившийся откуда-то в  Её глазах.
Вдруг Она тоже решительно шагнула ко мне и со всей силы влепила мне пощёчину. Я
вытаращил глаза, выдохнув ошарашенно:
- За что?!
- Он, ещё и спрашивает! - прокричала Ветка мне в лицо, дрожащими губами. - Предатель! Врун! Негодяй!
Больно не было, хотя я и чувствовал, что щека пылает. Зато было обидно. Получить по морде от любимой женщины, да ещё и за просто так, совсем не предел моих мечтаний.
Я ловко перехватил Её дрожащие руки, пытаясь привлечь к себе, обнять, чтобы успокоить и прекратить непонятную истерику, приговаривая испугано:
- Вет, Веточка. Что с тобой?
 Но Она решительно уперлась мне в грудь руками, вырываясь, что есть силы. Покорившись, я отступил.
- Не смей ко мне прикасаться. Отойди от меня. Не то и по голове получишь, - рычала на меня эта маленькая фурия.
- По голове не надо, - излишне жалобно простонал я, стремясь Её разжалобить. - Я вообще-то в неё раненый.
Она отступила, утихая.
- Прости. Я веду себя, как чокнутая истеричка. Просто хотела сказать, что улетаю в Москву. Но увидела тебя и испугалась, что не справлюсь с собой. Эта дурацкая истерика... Не нужно было приходить. Прости.- Она бормотала тихо какие-то глупые, ничего не значащие извинения, снова, как прежде, пряча взгляд.
- В Москву, это хорошо, - одобрил я Её решение. -  На тебя столько навалилось  в последнее время из-за меня. Ты просто устала. Да и у меня есть ещё здесь дела. Я прилечу позже и мы  обо всё поговорим.
- Нет! - покачала Она головой решительно. - Мы не станем ни о чём с тобой разговаривать. Ты не приходи ко мне больше.  Я поэтому и прилетела сейчас, чтобы сказать тебе это.
- Почему?! - Я испугался впервые в жизни. А раньше думал, что чувство страха во мне атрофировалось. Не видеть Её больше никогда, не говорить с Нею, не прикасаться к Ней. Казалось, это выше моих сил.
- Умоляю, не перебивай меня,- взмолилась она,  жалобно поднимая на меня взгляд раненой лани. - У меня больше не хватит сил на ещё один такой же разговор.
- Да, объясни же, наконец, в чём дело?! - сам не заметил, как перешёл на крик. - Что тут произошло, пока я валялся полумёртвый?
- Всё произошло гораздо раньше, - тихо ответила Она. - Ты соврал мне. Ты обещал вернуться. А сам пропал. Говорил, что эта поездка просто экскурсия. Ты обманул меня... и не только в этом...
- Да, у меня весёленькая работка, - проворчал я сердито. - Всё оказалось немного сложнее, чем я предполагал.
- И это ты называешь: "немного сложнее"! - сверкнула Она глазами. - Да тебя чуть не убили!
- Так не убили же, - пожал я плечами.
- Ты издеваешься?! - У Неё на глазах заблестели слёзы. - Я не могу так больше. Каждую минуту ждать известия о твоей смерти. Я не выдержу. Я просто сойду с ума.

  Мне невыносимо захотелось  подойти к ней, обнять, осушить Её слезинки поцелуями. Но я не тронулся с места,  зная, что этой милости Она мне больше не позволит. Просто стоял и смотрел, пытаясь впитать в себя каждую чёрточку лица, каждую прядку рыжих волос, блеск изумительных глаз,  вздёрнутую чуть выше правой левую бровь, трагично изогнутую, словно сломанное птичье крыло.
- Прости, - тихо прошептал я, не зная, что ещё можно ответить в своё оправдание. Если бы я знал, как удержать Её подле себя, я бы мир перевернул, но сделал это. Вспомнился выбор Кольки Вершина. Тогда я не понимал, но принял  то его решение, как должное. Теперь я понял, и, наверное, смог бы попытаться ради неё даже поменять работу, если бы только Она попросила. Но Ветка не просила жертвовать собой. Может,  чувствовала, что для меня это будет сродни добровольному согласию на пожизненную инвалидность.
- Я знаю, что для тебя значит  эта твоя проклятая работа, - вздохнула Она, будто прочла мои мысли. - И, наверное, смогла бы смириться  с ней, научиться ждать. Ведь кто-то же должен спасать мир. А у тебя это неплохо получается. Наверное, смогла бы, если бы точно знала, что нужна тебе.
- Ты мне нужна! - в отчаянии воскликнул я,  протягивая к Ней руки.
- Проблема, в том, что я тебе не верю, - отшатнулась Она от этих моих, повисших в воздухе рук.
- Почему? - тихо спросил я, опуская оказавшиеся никому не нужные руки.
Игнорируя вопрос, Она снова забормотала, как в бреду:
- Ты даже представить не можешь, что я пережила. Я забыла о сне и еде. Я даже имя своё позабыла. Ты везде, словно призрак преследуешь меня. Я оставила детей на произвол судьбы, под присмотром подруги. Впервые я даже их бросила  из-за мужчины, из-за тебя. Это уже ни в какие ворота не лезет. А ещё эти сны...
- Какие сны? - вздрогнул я, вспоминая свой вещий сон накануне  операции по захвату банды. И те Её слёзы, что практически спасли мне жизнь.
- Страшные, - коротко ответила Она, явно не желая вдаваться в подробности.
- Да, ты конечно права, - слова вырывались из меня словно камни, тяжёлые и громоздкие. - Я не вправе ломать твою жизнь. И дети должны быть на первом месте.
- Значит... это всё-таки правда, - Её глаза стали быстро наполнятся слезами.
- Что  правда? - не понял я, о чём она так расстроилась.
- Ничего, -  Ветка быстро взмахнула слезинки с глаз дрожащей ладонью. - Прости ...и прощай!

    Она быстро повернулась, и почти что побежала к поджидающему Её вертолёту.
- Прощай, любимая, - прошептал я Ей в спину, не отводя глаз от удаляющейся фигурки, чувствуя, как земля снова уходит из-под ног, словно я опять провалился в бездонную яму. Только на этот раз без всяких шансов на спасение.
- Лучше бы я умер, - подумалось вдруг равнодушно. - Во всяком случае,  тогда не было бы так больно. Моё сердце глухо стукнуло в груди и остановилось, а потом наступил всепоглощающий холод. Сердце покрывалось льдом, превращаясь в камень. Оставалось только разбить его на мелкие осколки, чтобы не было возможности их собрать. Я ещё долго смотрел в небо, наблюдая за тем,  как равнодушный вертолёт увозил в своём железном брюхе мою жизнь.

    Она.

   За два дня поисков Данте я практически обезумела. Я просто не могла справиться с силой своих чувств. Никогда прежде  мне не доводилось испытывать что-либо подобное. Я не привыкла к таким сильным эмоциям. Они выбивали меня из колеи, разрушая моё тело и душу. Надежда сменялась глухим отчаянием, которое зло подкрадывалось ко мне в виде отвратительных теней и нашептывало всякие ужасы, предрекая Его смерть. Я зажимала уши, не желая их слушать, не желая Его хоронить даже в мыслях.
- Не хнычь, рыжая! - как мог,  пытался подбодрить  меня Серёга Хохол.- Данте у нас - ещё тот казак! Он и не из таких передряг выбирался.
Кеша,  молча придерживая меня за вздрагивающие плечи, уверенно  кивал, соглашаясь с прогнозом друга.
   Когда я увидела Макса, бледного и окровавленного, словно призрака из моего кошмарного сна, то сначала подумала, что Он мёртв и в отчаянии позвала, словно намереваясь вытащить с того света. И Он, как будто услышал меня, и откликнулся. Боль, которую я испытала, стала превращаться в горечь и ожесточение. Мой организм, словно защищался от Её разрушающего действия. Я вдруг испугалась, что оставаясь рядом с Данте, мне придётся переживать этот ад, всякий раз, когда Он соберётся на свою очередную "экскурсию". Сознание уверяло, что если хочу сохранить остатки рассудка, я должна бежать от Него, как можно дальше. Казавшийся мне подарком судьбы, Он вдруг  превратился в Её проклятье. Но и уйти я не могла. Не доставало сил оторваться от Него. Словно околдованную, меня тянуло к Нему с небывалой силой. Я боялась говорить с Ним, смотреть на Него, опасаясь выдать своё душевное смятение. Я забыла даже про детей, чего со мной никогда не случалось.  Всегда предполагалось, что я,  прежде всего мама, а потом уже женщина. И вдруг, с Его  появлением в моей жизни, мама во мне исчезла напрочь, словно её и не было. Осталась просто женщина, любящая, страдающая, погибающая от неудержимых чувств к мужчине. К нему одному, единственному, заслонившему собой  весь мир. Это открытие меня  испугало не на шутку. Будущее рядом с ним казалось хрупким, призрачным, опасным. Я боялась этого неопределённого завтра. Меня с небывалой силой потянуло во вчера, такое спокойное, стабильное и даже скучное. Привычная работа, дети, суета-сует, и никаких тебе волнений, переживаний. Всё это вдруг стало привлекательным со своим покоем и надёжностью. Только, что было делать со своей любовью? Это ведь не строчка на листе бумаги, её не зачеркнёшь так просто. Борьба с самой собой оказалась не из лёгких. Всё же я собралась с силами  и, увидев  значительное улучшение Его самочувствия,  решилась уехать хотя бы на время, чтобы попытаться разобраться в самой себе.
   Иришкин дядя, Леонид Васильевич Быков, пригласил меня погостить у него в посёлке Ягодное, расположенное недалеко от печально известного Синегорья, и даже прислал за мной вертолёт. У дяди Лёни поджидал меня сюрприз. Точнее два. Известие из дома, что с ребятнёй всё в порядке меня немного успокоило. А вот  появление пред моими ясными очами Громова, собственной персоною, вызвало негодование.
- Что ты тут делаешь? - Сердито спросила я нежеланного мужа.
- Ах, дорогая! Дела, дела! - воскликнул он, как ни в чём не бывало. - Не беспокойся. Ничего личного. Просто срочная командировка. Ты ведь слышала, здесь были обнаружены хищения золота в довольно крупных размерах. Вот мне и поручили разобраться с этим инцидентом, так сказать, на месте.
- Меня не интересуют твои дела, - решительно взмахнула я рукой. - Я спрашиваю, что ты делаешь в этом доме?
- Ну, я ведь какой-никакой, а всё-таки пока ещё твой муж, между прочим, - льстиво заулыбался мне этот змей подколодный. -  Очень удобный случай повидаться. Закрепить, так сказать, мирный договор. Или ты ещё на меня сердишься, малыш?
- Ты правильно подметил, - нахмурилась я, - муж ты,- именно что, никакой! И видаться я с тобой не желаю.
- Ах, какие мы строгие, - протянул, кривляясь и сюсюкая, Громов. - А как здоровьице господина майора, позволь узнать? Я слышал,  у него были неприятности со здоровьем.
- Не позволю, - рыкнула я.
- Я вижу, дорогая, ты сегодня не в духе, - хихикнул он,  довольный собой . - Неужто  поссорилась со своим ненаглядным? Или разочаровалась в нём?
- С чего ты взял? - растерялась я от его догадки о моём самочувствии, и оттого вступила в диалог.
- Я знал, что женское сердце не обманешь, - заинтриговано прошептал муженёк, придвигаясь ко мне ближе.
Я тут же отскочила от него подальше, припомнив к чему привела такая доверительность при нашей последней встречи. И всё же спросила заинтересовано:
- О чём ты?
- Ты что, ещё так и не догадалась, дурочка? -  мерзко захихикал Громов.
- Будем обзываться или объяснять? - подняла я вопросительно бровь.
- Ну-ну, не сердись. Какая ты всё-таки чувствительная! - опять залебезил Громов. - Я ведь пытался тебя предупредить в прошлый раз, но нам помешали, если помнишь.
Я глухо зарычала и уже собралась в память об  этом отвратительном воспоминании, когда он душил меня в объятьях,  невзирая на  мой решительный протест, стукнуть мерзавца чем-нибудь потяжелее. Но Громов поднял руки в примиряющем жесте:
- Ну, прости, прости. Да, признаю! Я вёл себя не лучшим образом. Но я же люблю тебя. Страсть ослепила, и я не мог с собой совладать.
- К счастью, с тобой очень вовремя совладал Данте, - выдохнула я злобно, отступая от него как можно дальше. Уж очень чесались руки выцарапать ему глаза, но было противно даже  подумать о том, чтобы прикоснуться к нему. - И  не надо скромничать, Громов, вёл ты себя, как скотина!
- Зачем же так резко, - обиделся муженёк на правду. - Между прочим,  твой Данте ведет себя с тобой не лучшим образом. Подлость ведь никакими красивыми фразочками не прикроешь.
- О чём ты говоришь?! - разъярилась я окончательно. - Да именно "подлость" твоё второе имя. А Громовым тебя по ошибке в загсе записали.
- Да, Он тебе врёт! Ты, что думаешь?! У Него к тебе любовь-морковь. Как-бы не так! Да у таких, как Он, вообще сердца нет. Он же чекист от рождения. У Него вместо сердца пламенный мотор. Такие, как Он, про любовь даже в книжках не читают. Говорить просто умеет красиво и убедительно. Их хорошо учили, уж поверь мне. - Громов кричал свою страшную правду, брызгая мне в лицо своей ядовитой слюной.
- Врёшь ты всё, - я и не собиралась ему верить.
- Можешь и дальше позволять себя оболванивать, - махнул на меня, как на потерянную для общества, муженёк. - А ты знаешь, что Он уже давно под меня копает? Козни строит, да интриги коварные плетёт. Ты и нужна-то ему была, что бы удобнее было на меня выйти. А теперь можешь успокоиться, потому что Он обломался по полной. Я чист, как слеза. И ты ему больше не нужна.
- Ты бредешь, - не хотела я верить, но червь сомнения вонзился в израненное сердце.
- Не веришь мне, так пойди и спроси у него сама. Он честный парень, и так же честно пошлёт тебя на все четыре стороны, - злобно загоготал Громов, вращая вытаращенными от напряжения глазами.
Боже, неужели когда-то я считала его симпатичным. Да, он же на надутую жабу похож. Брр. Меня передёрнуло от отвращения.
- Пошёл вон, - тихо сказала я мужу и, вытолкав  из квартиры, захлопнула перед носом дверь.
- Ты ещё поймёшь!  Пожалеешь! Локти будешь грызть! - орал муженёк на весь дом, пугая совсем не пугливых соседей своим бабьим визгом.
Выглянувший на шум дядя Лёня, заинтересованно прищурился:
- Что с мужем грызёшься?
- Бывшим  почти, - пробормотала я виновато, стесняясь отвратительной сцены, которой он стал невольным свидетелем.
- Ну-ну, - добродушно  хмыкнул  Леонид Васильевич, - дело житейское.

  Я не верила. Не хотела верить.
- Это же Громов, - уверяла я себя, - лжец, подлец и негодяй. Эта его характеристика у него на лбу пылающими буквами начертана.
Но голова раскалывалась от терзающих душу сомнений. А если это всё таки правда. Я же просто умру от горя, боли и обиды. Погибну от разочарования. Промучившись сутки, я решилась позвонить Кеше. Он самый спокойный и в курсе всех дел. И врать не умеет. Если захочет увильнуть от ответа, сразу всё станет понятно. Начнёт мычать и заикаться. За время совместных поисков Макса мы неплохо сдружились.
- Кеша, могу спросить  по секрету? - телефон в моей руке дрожал, но я решилась идти до конца.
- Ага, - флегматично согласился Иннокентий.
- Вас ведь мой муж, Олег Олегович Громов, интересует? -  я честно старалась унять дрожь в голосе.
Кеша, как обычно,  ничего не заметил:
- Очень интересует и уже давно. Только он скользкий, как уж. Чуем, что рыло в пуху, а прихватить никак не можем. - Кеша был совершенно искренен. - Только, Вет, я тебе по секрету. Это же  рабочие вопросы, а про них болтать не положено.
- Я никому. Спасибо, Кеша. Ты очень помог, - тихо ответила я.
- Ага, - сказал успокоенный Кеша и отключился.
Телефон выскользнул у меня из рук и с громким  стуком разбился об пол.
Значит, Громов не соврал. Я была всего лишь  удобным инструментом, чтобы прихватить моего скользкого муженька.  Стало больно и гадко. Дожидаться пока тебя выбросят на помойку, как старый башмак отчего-то не хотелось. В ушах зазвучал холодный вежливый голос Макса:
- Это только работа, ничего личного Виктория Александровна.

  Ах, конечно работа! У него это же единственный свет в окошке. Работа - его любовь, его жена,  его любовница. Я вдруг поняла, что безумно ревную Данте к его проклятой работе, ради которой он готов пожертвовать жизнью, не задумываясь. Даже не вспомнив обо мне, мчится со страстью безумца к какой-нибудь очередной симпатичной бомбочке, оставленной на память террористами. Я понимала, что думать так кощунственно. Данте и его друзья спасали людей, порой ценой своей жизни. Но поделать ничего не могла. Через день  мучений я поняла, что это конец для нас. Нас собственно не существовало никогда. Просто мне  очень хотелось так думать. Я долго собиралась с силами  для того, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Было больно, но злость придавала мне  решимости.
     Он бежал навстречу, протягивая руки,  и на мгновение я позабыла о том, зачем  прилетела. Но гудение вертолёта за спиной, напомнило мне, что я здесь ненадолго. А как же хотелось ощутить на своих плечах эти его руки, позволить заключить им себя в плен объятья. Губы,  жаждущие его поцелуев, запылали жаром. Мне нельзя находиться рядом с ним. Я теряю над собой контроль. Я околдована им.  Я отступила от протянутых рук. Он удивился, словно надеялся, что брошусь к нему, как последняя дура. О боже, как захотелось снова стать дурой! Нет, ему смешно! Его чуть на тот свет не отправили, а он всё юморит. Издевается над моей болью, над моим израненным сердцем. Ярость задымилась в глазах. Я ударила Его, вкладывая в этот отчаянный жест всю обиду за жестокое предательство, обман, насмешку над моей любовью. Истерить я, честно, не хотела, но рядом  с ним  вдруг растеряла всю свою выдержку. Ненависть  сжигала разум, а подлая мерзкая любовь разрывала измученное сердце. Он пытался обнять, успокоить. Нет, только не это! Если Он меня коснётся, я никогда не смогу уйти. Сердце не выдержит, оно разорвётся. Он отступил покорно и я, наконец, смогла собраться с мыслями. Ужас! Я даже ударила его, забыв о его ране. Это отрезвило меня окончательно. Я  так и не смогла спросить его  прямо о том, что недавно узнала. О том, что он вовсе не любит меня, ну ни капельки. Решила предложить расстаться по-хорошему. Но если он вдруг не захочет меня отпустить, если он найдёт слова, которые  всё объяснят, если... Но Он молчал, только глядел на меня какими-то опустошенными глазами. Ни слов, ни жестов... Почему Он не схватил меня в объятья? Почему не прижал  крепко к себе? Почему отпустил так легко? Я ненавидела его за это. И ещё я любила! Любила сильнее, чем, когда-либо, потому что теряла Его навсегда. Лишь, однажды Он обронил:
- ...нужна.
Произнёс это так растерянно и даже испуганно. Я очень хотела поверить, уцепиться в одно это слово. И пусть любовь Его лишь мираж, но не нужно будет уходить. Только боль не уйдёт, а миражи имеют свойство исчезать. Нет,  всё,  что говорил идиот Громов, правда. В этот раз, ради исключения, мой муж использовал для пытки правду, которая оказалась больнее лжи. Слёзы предательски закапали из глаз. Я быстро их стёрла, не желая позволять Данте любоваться моей слабостью. Ноги упрямо не хотели уходить,  и я мысленно прикрикнула на них. Не хватало ещё здесь рухнуть на землю, чтобы ползти к вертолёту ползком.
- Прости... - прошептала я, извиняясь за глупую сцену с истеричными признаниями, которые,  скорее всего,  Его вообще даже не волнуют. - И прощай!
Быстро развернулась, и,  не слушая больше ничего, помчалась к вертолёту из последних сил, стремясь  скрыться за спасительной  дверью от  Его глаз, от Его рук, от стука Его сердца. Пусть скорее унесёт меня прочь эта железная стрекоза. Только сердце вдруг вырвалось из груди с резкой болью и упрямо покатилось к его ногам. Глупое сердце. Оно ещё не хотело верить, что вовсе Ему не нужно.

***

    Озеро, смиряя бег шаловливых волн, с любопытством наблюдало за влюблёнными. Какие странные люди. Шумят, бегают, кричат, разбрасываются сердцами. И даже не замечают красоты, которую оно им так щедро дарит. Смешные. Хотят убежать от самих себя. Никогда оно ещё не видело, чтобы это хоть кому-нибудь удавалось. Нити, опутавшие их, способна разрубить только госпожа Смерть  своим изысканным орудием. Впрочем, некоторые и после встречи с ней умудряются продолжать мучить друг друга. Жаль, что озеро не умеет говорить. Оно бы с радостью подсказало этим двум наивным, как тщетны их попытки разорвать сплетённые половинки их душ, спаянных навечно прелестницей Любовью.
   Два друга растерянно наблюдали душераздирающее зрелище.
- От, бисови диты! Опять посварылыся! - От избытка чувств Серёга перешёл на родной язык. - И чого воны казяться? Нагайки на ных немае. Я же говорил уже, что эта парочка окончательно чокнутая на всю голову.
Искренне переживая, но,  не зная как помочь двум умалишённым, Серёга растерянно чесал бритый затылок, видимо отыскивая в нём мудрые мысли, могущие помочь спасти положение.
- Ага, - грустно соглашался с другом Кеша, чувствуя какую-то неосознанную свою вину. От этого раздражающего чувства он  потел и печально ковырялся пальцем в ухе, наверное, желая эту вину оттуда извлечь.
   
    А  Судьба  спокойно наблюдала за страстями, разыгравшимися на уютном бережку. Очень удобно устроившись на возвышении и опустив пятки в прохладную воду озера, она патетично комментировала произошедшее:
- Во-во, уже грызутся. Ну, конечно, прям-таки и разбежались. Типа, мы не в курсе, что милые бранятся, только тешатся. Ага, обязательно навсегда. А как же. И сколько же ты, голуба, без своего сокола протянешь? Можно, что ли время засекать. Ставочки, что ли, сделать? Ой, сердечко покатилось. Ого,  какое пораненное-то. Ах,  ты моя бедняжечка.
Жалостливая Судьба подобрала Веткино сердце и аккуратненько замотала в тряпицу.
- Пущай полежит пока. Ещё пригодится. Как же ей без сердца-то жить? Замучается, поди, бессердечною по свету-то бродить. Да уж, душа в клочья, сердце под копыта. Ну и молодёжь нынче пошла.
По-старушечьи вздыхая и кряхтя, Судьба незаметно подложила упакованное Веткино сердце в карман остолбеневшего Данте. Верно решив, что так-то сохранней будет