Новогодний рассказ третьего тысячелетия

       

В одинокой ветхой лачуге,с пристроенным  вольером ,равным по площади той же лачуге,сидели двое .В вольере сидел один,но тот был лишён порока скучать.Я называю скуку пороком потому,что она ослабляет,отупляет,издёргивает.Фред,среднеазиатский щенок,не умел скучать.Он или смотрел,или ел,или лаял,или гулял,но никогда не скучал.Не скучали и двое из лачуги.Я случайно заглянул туда, возвращаясь  морозным тихой посленовогодней ночью из гостей  к себе на дачу.Случайно потому,что заходить туда не собирался,но Фред поднял лай в ответ на мой ночной морозный скрип шагов и из лачуги крикнули:
- С Новым годом! Кто там ходит-бродит?
Показался и вопрошающий.Коротко опишу его внешность по двум, не столько причинам ,как,скорее,нужностям.Первое, это нужно для того,чтоб проницательный читатель,а тем больше читатель-физиономист и угадыватель поз и жестов,вмиг бы составил себе портрет одного из двоих,которые в лачуге.Второй же мой аргумент в пользу описания, есть почти полное внешнее сходство первого со вторым или ,вернее,второго с первым ибо кто-то из них был на семь лет старше другого,а кто старше,тот,как известно,не сам похож,а на него смахивают ибо, как я сказал,что старше,то и лучше и почётнее и на того должно ровняться,а,стало быть,смахивать.Весь фокус в том,что я не разглядел его лица,а по-правде говоря,и не смотрел я при звёздах с полной луной на него.Знаете как выглядит смущающийся человек? Только глянет и утупится в землю.И в лачуге он сел спиной к печке,так что его лица,я,повторяю,и не видал толком и без толков.Второе лицо,с пляшущими на нём дионисическими проблесками веселья и люти,я и захотев не забуду.Получается,что из двух человек,человеческих живых тел,я запомнил только это смеющееся лицо и я не могу представить и вспомнить это лицо не иначе, как смеющееся и одновременно насмехающееся и как-то даже грязнохихикающее.Их же голоса,манера говорить и смеяться,сдержанность,тихое ожидание,рост,сложение,одежда,темп речи,весь,казалось,круг обмена веществ,был у них синхронизирован и неживописен,настолько множественноедин как разнолика толпа.Попробуйте-ка описать толпу как одного.Получится враньё или,в лучшем случае,картина переднего плана.У меня подобная задача-описать одного,чтоб не описывть двоих,по-причине их неотличимости и всеобщности.Прошу учесть,что я говорю сейчас о своих воспоминаниях и впечатлениях, кои зиждятся на неверном призрачном свете ночного зимнего междумирья нового тысячелетия и, скачущих в пляске, отблесках огня из печи в лачуге.
Вопрошающий,узнав,что я дачник и возвращаюсь к себе,спросил,как мне показалось,с неверной и отчаянной надеждой:
-Курить есть?
Я подтвердил и услыхал радостное:
-Зайдёшь? Мы  как раз чай пьём,а  курить нету.Пойдём,друг,а то холодно.Покурим,попьём чай и пойдёшь куда шёл.
Я спустился с бугра к лачуге,протянул и пожал руку гостеприимцу,услыхав при этом «Хм…,очприятно» и шагнул вовнутрь.
Долго описывать шестиметровую комнату с русской печью,кроватью и новогодним столом с двумя стульями, как и новогоднее убранство стола, размером в две стандартные шахматные доски,  я не стану.Было всё,что надо,чтобы встретить новый год.Кроме шампанского и оливье.Как мне представился второй,смеющегося лица которого я обещал не забыть: «Здравствуйте,с новым годом,прошу извинить,но мужественные люди в этой стране обходятся без этой снеди-газированного вина и оливье! Французы выискались.Могу предложить стаканчик забористого самогона,котлетку,капустку? Выпьете с нами? А за новый год? Тогда чайку.Имеется чистая кружечка.Для гостя.»
На ладони протянутой руки был вытатуирован паук ,а на пальце синий перстень.:
-Ну,тогда садись,друг,на этот стульчик,а я ж дорасскажу Сене. Сеня! Давай к столу!
 Он был явно навеселе и ,видать,благодушествовал вовсю:
-Садитесь,друзья,присаживайтесь,извините,забылся в восторге торжества…Наливай,друг,-он подставил два стакана усевшемуся на кровати приятелю,который,в свою очередь,поставил передо мною красивую чашку свежего горячего чая:
-Пусть настоится…Ну,-обратился он к собеседнику,- рассказывай,что дальше-то?
Лицо человека с пауком на ладони оживилось,приосанилось и он обратился почему-то прямо ко мне как к ребёнку или провинившемуся:
-И ты послушай.Тебе это будет полезно.
Я закурил и весь обратился в слух и удивление.
-Так вот,я один только знаю как дело было.Мой семейник с ним на тюрьме сидел тот ему рассказал как всё было.
Лицо говорящего оживилось и ,рассказывая,он даже начал привставать:
-Бухали ж они с женой и тестем как вот мы сейчас,за новый год.А тот тесть,как напьётя,ну вредный,невозможный человек! Типа тебя.-прибавил он глядя на улёгшегося на кровати приятеля.-Так вот,сцепились они с тестем,Гундя его положил и рассказывает моему ж семейнику:» Он упал и прям шеей на порог и топор,ну в полуметре от меня,идти даже не надо-руку только протяни и так мне удивительно: такая удобная шея и тут-же как в сказке-топор
Неспроста.Я его тюк-голова и покатилась.И я так жрать захотел,что пошёл сразу к столу и только сел,а под ногами-голова и на меня смотрит.Я пальцами ног,без носков был,наступил ему на глаза и как начал жрать!»
- Да!-продолжал рассказывать и насмехаться этот редкий циник или пессимист,причём его гладкое,детское лицо,даже с ямочками на щеках и здоровыми,хоть и жёлтыми зубами,выражало такое веселье и бодрое ликование по-поводу излагаемого им,что не я ни Сеня не смеялись и ни как не выражали свой задор ибо это было бы слишком,а человек-паук на ладони,продолжал:
-А когда его приятеля, соседа по шконке упекли в БУР и Гунде остался под присмотр уж товарища, по прозвищу Николка, чтоб, значит поить его и кормить до возвращения хозяина из БУРа, то Гундя решил вопрос сообразно своему дикому апетиту, а дружку своему потом сказал : " Не знаю куда подевался, уполз куда-то. " Редкий тип.Семейник рассказывал,что Гундя на тюрьме,когда касачку подал,его ж к расстрелу приговорили, жарил и жрал собственную кровь.Нацедит кружечку и на сковородку! А вы говорите оливье…
Я возвращался домой,дорога скрипела,а над морозным миром  зарождалось и расцветало первое утро нового тысячелетия.


mm