Курт Кобейн и Иосиф Сталин загробные диалоги

КУРТ  КОБЕЙН  И  ИОСИФ  СТАЛИН:  ЗАГРОБНЫЕ ДИАЛОГИ
 
(секреты безумия от Павла Клевцова)

рассказ


I Hate Myself And I Want To Die.

Курт Кобейн




Кобейн: Мать твою... Я умер... (Пауза.) Мать твою... Я умер... (Пауза). Мать твою... Я умер...


Сталин: Привет. 


Кобейн: Привет.


Сталин: Ты кто?


Кобейн: Я — Курт. Или, вернее, я был Куртом. Я бывший Курт. А ты кто? Кажется, ты мне кого-то напоминаешь. Как тебя зовут?


Сталин: Иосиф.


Кобейн: Иосиф? Подожди, я, кажется, узнаю, хотя от всего тебя — как, наверное, и от меня тоже, - осталась лишь тень. Ты — Сталин?


Сталин: Да. Надо же — узнал.


Молчание.


Сталин: Ты — в каком году сюда попал?


Кобейн: Да в каком — в этом.


Сталин: Ну в каком — в этом?


Кобейн: В 94-м, мать его.


Сталин: О-о-о-о...


Кобейн: А ты?


Сталин: В 53-м. Ну как там, в мире, - что изменилось после моей смерти?


Кобейн: Да, в общем, ничего, все по-прежнему. 


Сталин: Ясно...


Кобейн: Только... только система твоя рухнула, приятель. Весь соцлагерь развалился. Это было прямо при моей жизни... Вот так-то.   


Сталин: Рухнула? Да, я и не думал, что она продержится долго.


Кобейн: Послушай... Послушай... А мы ведь знаем, сколько ты крови пролил...


Сталин: Да? И я знаю.


Кобейн: И что? Ты хоть жалеешь об этом, приятель?


Сталин: Нет. Не жалею. А что вы всё узнаете — это и так было ясно.

Кобейн: Ну тебя здесь хоть мучают? Ты горишь в этом аду за все свои грехи?


Сталин: Нет. Не горю. И потом, если ты приглядишься внимательнее, Курт, то поймешь, что здесь не ад.


Кобейн: А что же?       


Сталин: Ничего.


Кобейн: Что значит, - ничего? 


Сталин: Это не ад, и не рай. И бога здесь тоже нету.


Кобейн: Что же здесь есть?


Сталин: Здесь есть только пустота. И мы с тобой. Я, Сталин, и ты — Курт.


Молчание.


Кобейн: Только мы с тобой?


Сталин: Да, только мы с тобой.


Снова молчание.


Сталин: Скажи, Курт, а кем ты был в своей жизни?


Кобейн: Я был всемирно известным рок-певцом, приятель. В девяностых годах меня каждая собака знала. Наверное, только тебе, Сталин, я могу простить, что ты меня не знаешь.


Сталин: Понятно. И сколько тебе лет?


Кобейн: Мне двадцать семь.


Сталин: Почему же ты оказался здесь так рано? Мне вот — семьдесят четыре! 


Кобейн: Ну... как тебе сказать... Со мной произошел несчастный случай...   


Сталин: Несчастный случай?


Кобейн: Да, что-то типа того...


Сталин: Тебя что — машина переехала?


Кобейн: Да нет... Нет... Вобщем, я... я... застрелился...


Сталин: А-а-а-а... Понятно. Вот что за несчастный случай. Я знал таких слабовольных людей, как ты. У нас в партии такие были. Тебе — стыдно?


Кобейн: Да... Хотя что уже сейчас об этом думать... Дело сделано. Забавно, что мне так стыдно, что я убил себя, то есть всего лишь одного человека, а тебе, что ты убил миллионы, — не стыдно.


Сталин: Да, забавно. Мне не стыдно, потому что, убив миллионы, я при этом создал великую державу... Вот почему мне не стыдно.


Кобейн: Да ладно тебе, Иосиф, не оправдывайся.


Сталин: Хорошо, не буду.   


Молчание.


Сталин: Вобщем, мы оба с тобой хороши.


Кобейн: Да, это точно.


Сталин: Я — самый кровавый диктатор в истории человечества...


Кобейн: А я — жалкий рокер-наркоман... 


Сталин: А ты, значит, еще и наркоманом был?


Кобейн: Да.


Сталин: Между прочим, моя страничка в «Википедии» намного больше твоей.


Кобейн: Ну всё уже, всё, хватит выпендриваться.


Молчание.


Сталин: Что же нам теперь делать?


Кобейн: Не знаю. Судя по тому, что я вижу и слышу — а я вижу и слышу только пустоту — мы пробудем здесь еще целую вечность.


Сталин: Да...


Кобейн: А знаешь, знаешь, что я подумал?


Сталин: Что?


Кобейн: Давай создадим свой бэнд?


Сталин: Какой еще бэнд?


Кобейн: Ну бэнд, группу, понимаешь? Музыкальную группу?


Сталин: А-а-а-а... Музыкальную группу? Да, я понимаю, у нас в СССР были музыкальные группы. Хор имени Пятницкого, например.


Кобейн: Да какой там Пяницкий! Мы создадим группу и будем играть.


Сталин: Хорошо. Отлично. Мне нравится эта идея.


Кобейн: Ты любишь музыку?


Сталин: Да, люблю. Я люблю Чайковского.


Кобейн: Отлично, просто великолепно. А я... я... очень люблю «Sonic Youth». 


Сталин: Соник Ю? Что это за композитор? Китайский? 


Кобейн: Неважно (кстати, именно так назывался самый известный мой альбом). Хорошо, что ты любишь классику. Я думаю, ее нам и следует играть. Например, того же Чайковского. Или Грига.


Сталин: А ты не хочешь сыграть что-нибудь из свой музыки?


Кобейн: Из своей? Нет, не хочу... Мне кажется, именно она привела меня к самоубийству.


Сталин: Возможно. Хотя я не могу судить, я ведь ее не слышал.


Кобейн: Что ж, может быть, это даже и хорошо. Итак, мы будем играть?


Сталин: Да, будем. Здесь даже и решение Политбюро не требуется.    


Кобейн: Что такое «политбюро»?


Сталин: Неважно.


Кобейн: Я буду играть на фортепиано.


Сталин: А я - на флейте.


Кобейн: Классно! Сейчас же и начнем!


Сталин: Да! О господи, как же мне было скучно все это время одному!


Кобейн: Правда...


Сталин: Что еще, Курт? Что нас останавливает?


Кобейн: Почти ничего, Иосиф. Я так загорелся этой идеей бэнда, который будет играть классику, что забыл, наверное, о самом важном.


Сталин: О чем же, мать твою, ты забыл?


Кобейн: Я забыл о публике. Мы готовы играть, но — кто нас будет слушать?


Сталин: Слушать?


Кобейн: Да.


Сталин: А ты знаешь, Курт, что, по законам физики, пустоты не существует? 


Кобейн: Нет, я не знал об этом. Я же — тупой американец.


Сталин: Ага, тогда все ясно. Вот, если бы ты учился у нас, в советской школе...


Кобейн: Умоляю тебя, не отвлекайся!


Сталин: Да, извини. Короче говоря, пустоты нет. Пустота — зрительная и слуховая иллюзия. Все вокруг нас и мы сами наполнены атомами и еще более мелкими частицами, например, электронами и про...


Кобейн: Не грузи, пожалуйста, я и так понял эту тему насчет атомов. Что же ты хочешь этим сказать?


Сталин: Я хочу сказать, дорогой Курт, что мы с тобой, наш бэнд, будет давать концерты классической музыки атомам и протонам.


Кобейн: Атомам и протонам? Они же, мать их, ничего не слышат.


Сталин: У нас был такой ученый, Циолковский, он писал, что вся материя, в той или иной степени, живая. И атомы с протонами, пускай совсем немного по сравнению с людьми, тоже живые. И, хотя воззрения товарища Циолковского с большим трудом можно назвать марксистскими, наверное, в чем-то он был прав. 


Кобейн: Я примерно понял, к чему ты все это говоришь. Итак, концерты атомам и протонам?


Сталин: Да.
 

Кобейн: Глюка и Чайковского — электронам и нейтронам?


Сталин: Именно так, мой мальчик. Они нас услышат.


Кобейн: Должны услышать.


Сталин: И тогда, быть может, эта невыносимая пустота, которая нас окружает, станет теплее и светлее... 
 

Кобейн: И мы почувствуем, как от микромира к нам идет любовь...


Сталин: Любовь, которой нам так не хватало в той, живой, жизни.


Кобейн и Сталин (вместе): За дело!



Кобейн садится за фортепиано, Сталин берет флейту. Играют Глюка. Все элементарные частицы, наполняющие пустоту, слушают с замиранием сердца. По Вселенной разносится тихая еле слышная музыка. 






9 февраля 2011 года,
Колтуши



 
 
    




    


Рецензии
Мальчик Сталина?.. Э

Ива Иргес   01.11.2016 01:27     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.