Бочка меда с запахом полыни

                Бочка меда с  запахом  полыни

    Эта забавная и вместе с тем печальная история случилось с одним из уважаемых людей маленького провинциального городка и тем интересна она может быть для  читателя, что, несмотря на весь абсурд происходящего, она весьма актуальна во все времена.
   
Она была мерзкой. То есть женщины бывают очень красивыми, просто красивыми, милыми, бывают не красивыми, а есть особая категория –мерзкие женщины. Глядя на нее всякая другая женщина, будь она хоть не много женственна и привлекательна, испытывала естественное чувство жалости: ну как ей бедной жить на свете с такой внешностью? Как мог Создатель лишить сразу всего. Маленький рост, тумбообразная фигура, лишенная  талии, плоский бюст,  узкие мужские бедра  и кривые  ножки, словом она была лишена  всего того, на чем мужчины останавливают взгляд, а порой пускают слюни.  Жиденькие волосенки, с плешинами проседи, едва прикрывающие маленький черепок, большинством бывали жирными и нечесаными. Она как будто бы ненавидела их и наказывала за что-то тем, что крайне редко радовала их ароматными шампунями, спреями, лаком, и, совсем ни когда, красками. Ее маленькие лопатообразные ногти ни когда не знали маникюра. Но особенному наказанию не столько от природы, сколько от нее самой подвергалось, конечно, лицо. Низкий лоб, с заметными морщинами, который вечно наказанные волосы не могли собой прикрыть, полное отсутствие бровей - она ни когда не пыталась даже нарисовать их карандашом, что вы, это такая глупость, зачем ей это надо!   Маленькие бесцветные глазки, лишенные напрочь ресниц, постоянно нервно бегали и по мере ускорения бега на почве психических или нервных расстройств, очень свойственных ее натуре, или приступов  бешенства, особенно обострявшихся в полнолуние, становились практически белыми. Благородный цвет, но только не для глаз: белые лысые  глаза – это тоже мерзко. Маленький носик - уточка был бы ни чего, если бы не три бородавки, разместившиеся на его пипке, маленький рот, с узкими губами, естественно пренебрегавшими губной помадой, и мелкие пираньи зубки, казалось, что они располагаются,  как минимум, в два ряда.
   А он был красив. Природа щедро наделила его всеми прелестями, которыми может отличаться мужское тело. Он был высок, почти двухметрового роста, широк в плечах, строен, с прямой спиной, великолепной выправкой. Жгучий брюнет, с волнистой шевелюрой, слегка посеребренной благородной сединой. Правильные черты лица, прямой тонкий нос, точеный подбородок, пожалуй, слишком нежный для мужчины и  удивительно голубые глаза. Его выразительные, слегка пухленькие губы, манили своим  перламутровым цветом и дарили окружающим великолепную улыбку, обнажавшую безупречные белые зубы. В придачу ко всему от него всегда исходил приятный томный аромат дорогого одеколона, с мягким привкусом табака.
 Он был управляющим крупной строительной фирмы, а она главным бухгалтером той же фирмы. Он бал мягок, труслив, но вместе с тем тщеславен и заносчив. Он умел выдерживать бюрократические паузы, умел томить подрядчиков и подчиненных долгим и нудным решением вопросов. Он умел пускать пыль в глаза, и казаться самым главным, самым умным, самым решительным и благородным в глазах подчиненных. Как он любил хвалебные речи, панегирики, подарки по праздникам и не только,  как он любил держать слово и видеть, что все сказанное им с благодарностью принято, безусловно поддержано, и омыто любовью его слушателей. Он был павлином, распустившим хвост, воображающим себя царем птиц и зверей, и обожание подчиненных, пусть даже явно  граничащее с подхалимством, укрепляло его в сознании собственной важности.
   Все  бы это было замечательно, и жизнь его была бы бочкой  меда, если бы ее не портил резкий неприятный, вызывающий приступы тошноты, запах свежескошенной полыни. Ему, такому красивому и обожаемому приходилось спать с ней. Не с той, по которой  томилось сердце, чей запах духов он ловил, когда она находилась рядом. Не с той, в чьих  глазах  готов был утонуть, и чья улыбка радовала глаз, пленила воображение желанием обладать, и пить аромат ее нежных губ. Он мог себе позволить все, но только не это, потому что тогда рухнул бы его призрачный мир благополучия и чванливости, мир, в котором он был самым главным, где он был центром маленькой вверенной ему вселенной. Ему приходилось спать с той, чей нос увешан бородавками, потому что она была оплотом  его существования. Она была цепным псом, отбивающим его у кровожадных лап системы, которая могла разорить его на раз, и самое главное она была оплотом его материального благополучия. Ни кто не мог так ловко получать откаты, не моргнув белым глазом обвести вокруг пальца  поставщиков, увести из-под носа конкурентов выгодный подряд, спрятать прибыль от налоговой и от хозяев фирмы, и, замазывать им  глаза, а так же  держать в узде весь персонал компании. Она давала ему возможность царить, и не утруждаться бременем правления. Она давала ему возможность быть добрым батенькой, который всех рассудит, всех поймет, весь негатив она умела брать на себя. Она сама была неиссякаемым источником склок, сплетен и скандалов. Ей нравилось быть мерзкой не только внешне, но и по своему внутреннему содержанию, по отношению к людям, по отношению к делу, к закону, к чести, совести. Она так  поднаторела в искусстве быть мерзкой,  что абсолютно не страдала угрызениями совести, приступами благородства или иными глупостями, присущими нормальному человеку.
    Единственное что она требовала от него взамен - это любовь. Он не смел при ней упоминать о детях и жене, здесь на работе он был только ее. Она играла в семью, где он – муж, она – жена, а все работники - их многочисленные чада. Некоторых она любила и опекала, пользуясь безграничной властью, данной ей «мужем», некоторых не любила, делая виноватыми во всех смертных грехах.  Ему же приходилось расплачиваться с ней «любовью». Конечно, он не любил ее, как женщина она была ему  неприятна, и он не раз прибегал к различным уловкам, что бы улизнуть от принудительного исполнения своих «супружеских» обязанностей, когда  офис пустел по окончании рабочего дня. Он ненавидел кожаный диван, который занимал добрую треть его кабинета, и служил ареной для кульминации игры в семью. Но все же, иногда,  он попадал в расставленные сети, он видел, что белеет лысый глаз, а значит, требует расплаты. Он долго и мучительно настраивал себя на предстоящую любовь-расплату  за призрачное благополучие, за свое слюнтяйство и трусость. И хруст коричневой кожи дивана потом долго преследовал его. Затем он утешал свою мужскую гордость за бутылкой коньяка, вздыхая облегченно, что есть немного времени до   следующей казни.
  Она же становилась несколько добрее и спокойней, насытившись и вооружившись уверенностью в том, что он по-прежнему всецело принадлежит лишь ей. И созданный ею мирок  незыблем и прочен.
А что же все вокруг? Все знали правила игры:  расхваливали и возносили его, и  ненавидели ее. Ненависть, естественно, маскировалась всеми возможными способами. Кому недоставало терпения и понимания, бросали  на стол заявления и уходили, на их место приходили другие,  и повторялась вновь игра похожая на любовь. Любовь, похожая на казнь, с ненавистным запахом  полыни. 

Май 2009год