Её судьба

Эта пожилая пара поселилась на первом этаже нашего дома совсем недавно. Она ; миловидная, неболього роста, с модной короткой стрижкой. Он ; когда-то очень высокий, теперь согнутый: спина круглая, голова ; ниже плеч, пристальный взгляд из-под кустистых седых бровей.
Каждое утро женщина, бережно поддерживая своего спутника, ведет его в садик. Садик ; за нашим домом. Он ; маленький: детская песочница, качели и две скамейки в тени развесистого дерева. В ранние часы, кроме них, в садике нет никого. Женщина помогает мужчине опуститься на скамейку, садится рядом. Иногда они о чем-то беседуют, но чаще женщина, надев очки, читает вполголоса книгу. Эту сцену я часто наблюдаю: балкон моей квартиры выходит в садик.
Однажды вечером в квартире раздался звонок. За дверью стояла женщина с первого этажа. В руках она держала конверт. Поздоровавшись, она протянула его мне:
; В моем ящике оказалось это письмо. Я еще никого в доме не знаю. Может быть, вам известен адресат.
Я пригласила женщину войти. Разобралась с письмом. Увидев в прихожей стеллажи с книгами, моя гостья посветлела лицом:
; Все это вы привезли с собой? Какое богатство! Мы с Леонидом Абрамовичем ; книголюбы, но все, что у нас есть, перечитано. А библиотека отсюда далеко.
Я, конечно, предложила пользоваться моей библиотекой. С того вечера Наталья Федоровна (так звали мою новую знакомую) часто заходила ко мне. Приносила прочитанные книги, брала новые. Иногда мы с ней обсуждали прочитанное, говорили о любимых писателях, поэтах. Мне была симпатична эта женщина, нравились  логика ее суждений, ее эрудиция, ее интелли- гентность.
В одну из пятниц она снова навестила меня. Пошутила:
; Сегодня я выходная. И одинокая.
; А муж ваш где? – полюбопытствовала я.
; Ну, во-первых, Леонид Абрамович мне не муж, ; уточнила  Наталья Федоровна, а во-вторых, Леонида Абрамовича вместе со своей семьей увез сын к морю. А я не переношу езды на легковой машине: укачивает. Возвратятся они поздно. В общем, впереди целый день безделья. Предлагаю провести его вместе. Как вы на это смотрите?
Я смотрела на это положительно. Мы расположились на балконе. За чашкой чая ведем неторопливую беседу о просмотренных передачах, любимых спектаклях, ки- нофильмах, о знакомых с детства артистах, о верных друзьях, о прожитых годах, о трудностях жизни на нашей «исторической». И я узнала очень не простую историю жизни моей гостьи.

; Родилась я в Москве в семье врачей. В коммунальной квартире мы занимали две смежные комнаты. В проходной проживала тетя Рая, папина старшая сестра. Когда началась война, мне было шесть лет. Отец ушел на фронт.
Мы с мамой должны были эвакуироваться на Урал. Тетя отказалась от эвакуации. До Урала мы не доехали. Думаю, что мама заболела еще в Москве. В поезде ее знобило, резко поднялась температура. Она стала бредить, потеряла сознание. Нас высадили на маленькой станции. Маму сразу же увезли в местную больницу, а я осталась в семье начальника станции. Больше я маму не видела. Она умерла этим же вечером. Я прожила на этой станции полтора года. И дядя Коля, начальник  станции, и тетя Паша, его жена, относились ко мне, как к родной дочери. Потом приехала тетя Рая. Расставаясь со мною, тетя Паша целовала меня и громко плакала.
Жилось нам в Москве очень тяжело. Отец пропал без вести.  Тетя Рая работала телефонисткой. Зарплата мизерная, да и болела тетя часто. Я мечтала после десятилетки поступить в медицинский институт. Но, к сожалению, не всегда мечты сбываются. Пришлось мне после семилетки поступать в медицинское училище. Чтобы как-то продержаться, тетя Рая выносила из дома ценные вещи и продавала их.
; Ничего, ; успокаивала она себя и меня. ; Без этих безделушек жить можно, а без крепкой обуви ; нельзя: у тебя вечно ноги сырые. И пальто тебе нужно купить новое: из своего ты уже давно выросла.
И тетя Рая покупала мне сапожки, перешивала из старых вещей платья, кофты, сарафаны.
В училище у меня была подруга Сонечка Рубинштейн из очень интеллигентной семьи. Сонечка мне была как сестра. И ее мать, и отец меня жалели. Неделями я жила в этой дружной семье. В год окончания училища Сонечка познакомилась с выпускником медицинского института. Они полюбили друг друга, и Сонечка уехала с мужем на Волгу, где в сельской больнице предстояло им работать. А я, как отлично закончившая училище, получила назначение в госпиталь.
С направлением из отдела кадров я поднялась на второй этаж старинного здания госпиталя. Вот и дверь с табличкой «Начальник отделения ОРЛОВ ЛЕОНИД АБРАМОВИЧ». Постучала. Вошла. Большой кабинет. За письменным столом мужчина в военной форме, сверху накинут белый халат. Сбоку, в кресле, бородатый, тоже военный. Подаю документы тому, кто за столом. Просматривает. Поднимает на меня глаза. А они синие-синие. Обращается к бородатому:
; Какой кадр нам прислали! А? Молодая, красивая. Да еще и отличница!
Он опять смотрит на меня. Я чувствую, что краснею, краснею до слез. А он улыбается:
; Ладно. Не смущайтесь. Да и не ваша заслуга, что вы такая красивая. Это заслуга природы и мамы с папой. А сейчас ; налево по коридору вторая дверь, кабинет старшей сестры. Она вам все объяснит.
Так начался мой первый трудовой день, началась новая страница моей жизни.
В госпитале, в основном, лечились искалеченные войной фронтовики. Мне до слез было их жаль. Я им отдавала все свое душевное тепло, старалась облегчить их страдания.
И, конечно, все свои основные обязанности я выпол- няла безупречно. Это заметили: на каждой утренней планерке меня выделяли, хвалили. Особенно мне было приятно, когда при этом присутствовал наш начальник отделения. Я замечала на себе его очень внимательный и добрый взгляд, чувствовала, как сильно и гулко бьется сердце. Наверное, на моем лице при этом было чтото особенное, потому что однажды меня пригласила в свой кабинет наша старшая сестра Ирина Сергеевна:
; Что с тобой, девонька? Уж не влюбилась ты в нашего начальника? Не моги! Все женщины госпиталя в него влюблены, и он со всеми приветлив, любезен, но это ничего не значит. Он никого не выделяет. К тому же он женат.
Старшую все в госпитале уважали. Бывшая фронтовичка, она по-матерински относилась к нам, молодым, а частое «не моги» вызывало у нас улыбку: «не моги» дремать на посту, «не моги» допускать небрежность в работе, «не моги» кокетничать с больными. «Не моги», «не моги»…
Я заверила старшую, что у меня… и в мыслях тако- го… ничего… Но, когда возвращалась с работы, поймала себя на том, что всю дорогу думаю о нем…
Однажды мы вышли из госпиталя вместе. Леонид Абрамович предложил:
; А что, если нам не давиться в троллейбусе, а пройтись пешком?
Я согласилась. Нам было по пути. Я жила на две остановки дальше, чем он. По дороге Леонид Абрамович ненавязчиво стал расспрашивать о моей семье, о прошлом. С ним было легко. В его вопросах, в умении слуать чувствовались заинтересованность, искреннее со- переживание.
Ночью мне не спалось. Я вспомнила его бархатный голос, его добрую улыбку при прощании. На душе было так радостно, как бывает в ранней молодости, когда приходит любовь.
Я и раньше с удовольствием ходила на работу, а теперь летела, как на крыльях. При встречах со мною в госпитале он был, как и со всеми, приветлив, но я чувствовала, что между нами возникла какая-то тайная сердечная связь.
Из госпиталя Леонид Абрамович выходил поздним вечером. Чтобы снова оказаться его попутчицей, я бралась за любую дополнительную работу. А иногда просто задерживалась, следила за узкой полоской света под его дверью и, когда та гасла, торопливо спускалась вниз. Иногда мне везло: моя хитрость удавалась, и тогда почти час я шла рядом с любимым. По дороге он рассказывал о фронтовых друзьях, о боевых эпизодах. Читал стихи.
В середине мая в клубе госпиталя устроили банкет. Поводом послужило присвоение группе офицеров очередного воинского звания. Длинный стол, бутылки с напитками, закуски. Тосты, поздравления, выступления. А я обслуживаю гостей: подношу, убираю. А после окончания банкета мою посуду. Но вот все. Я свободна. Выхожу в зал. Столов уже нет, а у дверей ; группа офицеров. Среди них ; Леонид Абрамович. Видит меня, улыбается и вдруг громко говорит:
; Все, друзья, покидаю вас. Вот идет моя попутчица. У меня ноги заплетаются. А она точно до дома меня доведет.
Он подходит ко мне, берет меня под руку, и мы выходим из здания клуба. Мы не сворачиваем к его дому, а доходим до моего. Поднимаемся на мой третий этаж, и там у дверей моей квартиры он обнимает меня, крепко прижимает к себе и целует мои губы, глаза, шею. Он шепчет какие-то ласковые слова. Сколько времени прошло? Миг? А может быть, вечность? Он наклоняется и шепчет мне на ухо:
; Ты не хочешь меня пригласить к себе?
Я очнулась. Пригласить к себе? Там тетя Рая. Я вырываюсь  из его объятий…
Всю ночь лежу с открытыми глазами. Мне надо найти возможность встретиться с ним наедине. Вспоминаю свою бывшую сокурсницу. Она живет одна, часто вечерами дежурит. Утром связываюсь с приятельницей, и ключ у меня в руках. Целый вечер мы проводим вместе. Моему счастью нет границ.
Потом мы встречались в квартире его друга, который был в отъезде.
Не знаю, был ли кто-нибудь на свете счастливее меня?! Задумывалась ли я о будущем? Пожалуй, нет. В тот первый НАШ вечер он мне сказал:
; Знаешь, Туся (он почему-то меня так звал), как бы я тебя ни любил, я никогда не брошу свою жену. Слишком многим я ей обязан. Я не причиню ей боль.
И вдруг я узнаю, что беременна. Я даже обрадовалась. Как прекрасно иметь ребенка от любимого! А может быть, он теперь и жену бросит, ведь детей у них нет. Под каким-то предлогом я зашла в его кабинет и все ему рассказала. Он изменился в лице. Посмотрел мне в глаза:
; Туся, ты уже взрослая женщина. Ты ; медик. Ты должна понимать, что допустить рождение ребенка невозможно. Время еще есть. Я все устрою…
 Не помню, как я дошла с дежурства до дома, но твердо решила: буду рожать. Сразу же позвонила Сонечке. Утром уволилась по собственному желанию и уехала на Волгу. Там работала вместе с Сонечкой и ее мужем. Там родила сына Игоря. За это время в Москве была лишь дважды: хоронила тетю Раю и переживала за сына, когда он поступал в медицинский. Тогда заглянула и в госпиталь. Из прежнего персонала почти никого не осталось. Про Леонида Абрамовича сказали, что он давно здесь не работает, что-то очень важное изобрел. Его изобретение известно всему миру. Он ; лауреат многих премий.
В конце 91-го года две большие семьи ; моя и Сонечкина ; прилетели в Израиль. Так получилось, что Сонечка с семьей поселилась в Иерусалиме, а Игорь нашел работу в Реховоте. Мы часто перезваниваемся, а иногда и навещаем друг друга. Три месяца тому назад я поехала в Иерусалим. От центральной автобусной станции до Сонечкиного дома полчаса ходьбы. Иду по аллее. На скамейке пожилой человек читает книгу. Прохожу мимо. Слышу: «Туся!» Вздрагиваю. Так меня может называть только ОН. И вот мы сидим рядом и говорим, говорим… Так много нужно рассказать друг другу. Он здесь три года. А вдовствует более пятнадцати лет. Сюда приехал с сестрой. Уже год, как ее нет в живых. Одному тяжело. Правда, помогают: ходит женщина. Готовит, убирает.
; А ведь мне скоро восемьдесят. И здоровьем по- хвастаться не могу.
Смотрит мне в глаза тем, прошлым взглядом. Грустно улыбается:
; Я ведь искал тебя. Но, наверное, плохо искал.
Всю обратную дорогу я вспоминаю нашу встречу. Старческую сутулость. Дрожащие пальцы. Хорошо, что в автобусе полумрак: никто не видит моих слез.
Об отце впервые сын спросил, когда ему было лет пять. Тогда я ему что-то наплела. А когда заканчивал десятый класс, поинтересовался:
; Мама, кем был мой отец по специальности?
И, услышав мой ответ, поступил в медицинский.
Дома я впервые рассказала сыну о прошлом и о наей с его отцом встрече в Иерусалиме. А через неделю  мы перевезли Леонида Абрамовича в Реховот. Квартира сына слишком мала. Вот мы и сняли квартиру в этом доме. Сын с отцом ; большие друзья. Семья сына недалеко. И он, и внучки часто навещают нас. Леонид Абрамович говорит, что и мечтать не мог о такой  безмятежной старости.

… Сегодня утро очень прохладное. Я вышла на балкон. Внизу, на скамейке, Леонид Абрамович. Перед   ним ; Наталья Федоровна. Она заботливо накрывает его колени теплым пледом.