Четыре и три. Текст для Чеширской

Тук-тук, тук-тук. Четыре стука, четыре такта. Это колёса поезда отрезают время, и из него получается пространство между мной и тобой. Квадрат окна.  В нём волнами мечутся чёрные провода. Вверх-вниз. Четыре стены. Тук-тук, тук-тук. Четыре.

Первый стук - это ты первый раз осторожно взял меня за руку.  Я тогда сделала вид, что ничего не заметила. Обычное дело,  ну подумаешь - взял за руку, все так делают, что тут такого? А ты весь  засиял, засветился, обрадовался. Чудной. Можно было и не собираться так долго.
И мы шли по Невскому, держась за руки, и ты улыбался, и что-то говорил, размахивая другой рукой. А я подумала тогда - вот так же, наверное, мы шли по Невскому двести лет назад. Мимо проносились кареты, фаэтоны, по тротуару шли дамы в широких платьях и встречные кавалеры приподнимали шляпы и раскланивались.  И так же дул холодный мокрый ветер, и я придерживала капор, чтобы его не сдувало.
А потом, уже девяносто  лет назад,  мы шли вечером к Адмиралтейству, и навстречу шли угрюмые матросы с винтовками в руках, и я брала твою голову руками и отводила твои глаза к себе, чтобы матросы не встретились с тобой взглядом. Потому что если бы они его увидели, то случилась бы беда. Хорошо, что я отвела её руками.
А позавчера, мы шли по Невскому точно так же, как в самый первый раз, и ты держал в своей ладони мою. На дороге была пробка, на тротуаре - толпа, шум и гвалт, а в твоих пальцах, громко билось моё сердце. Тук-тук.

Второй стук - это закрылись двери лифта, и ты прижал меня к себе, уткнувшись носом в мои мокрые волосы, и обнял так, что мне стало немного страшно. А потом целовал, целовал, всю - с головы и до ног, и никак не мог остановиться, даже когда двери лифта открылись, а потом закрылись снова.  А потом мы лежали на абсолютно зелёном покрывале, а ты смотрел в мои глаза и молчал, и всё смотрел, не отрываясь, и от этого казалось, что весь мир вокруг куда-то проваливается, и нас на свете всего двое, и мы летим сквозь бесконечное время и пространство.  Время остановилось, выждало паузу. И стукнуло снова - тук-тук.

Третий стук - это я сама, устав ждать звонка, вдруг пришла к тебе, вошла в комнату, и встала молча посередине, глядя на такого удивлённого и ошалевшего от неожиданности - ну, вот я, чего ты ещё ждёшь? И ты всё понял, схватил меня на руки, закружил, как ветер, и так безумно торопился достать меня губами, и руками и щеками и всем на свете, что оторвал две пуговицы, и я сердилась и смеялась, что теперь ты мне должен купить новую юбку, точно такую же, а ты согласно кивал головой, а сам всё целовал мои колени  и живот, и только шептал "да, да, да" и "счастье моё". Это три.

А за третьим - сразу четвёртый. Последний. Вчера.
Чётвёртый стук - это мои слова. Что я тебя не люблю, и больше никогда не хочу видеть. Ну, не могла же я сказать, что ты - лучший мужчина на свете, и никогда такого я больше уже не встречу? Мне нужно было как-то разорвать нас на две части, как ещё я могла это сделать?  Почему ты мне сразу поверил?  Почему ты не кричал, не бился головой об стену, не хватал меня за руки? Так мне было бы легче уходить, я не люблю истерик. Я говорила, что ты слишком старый для меня, и мне стыдно с тобой показаться на людях, и что хочу найти себе красивого молодого мальчика, а ты только молчал, кивал головой и всё отворачивал лицо к стене.  Разве лучше было сказать, что Питер приковал тебя чугунными цепями своих мостов к каменным набережным, а я не могу в нём оставаться, потому что он убивает меня своим холодом? Ты же не можешь уехать со мной в Киев... Лучше так. Так легче нам всем. Хорошо, что ты мне поверил. 
Всё - четыре.

Тук-тук, тук-тук. Юноша, который сидит напротив, смотрит на меня внимательно и тревожно и, кажется, собирается что-то сказать. Что он видит? Красивую грустную девушку со слезами на глазах, долго глядящую в квадрат окна? Не надо. Если он что-нибудь скажет, я, кажется, выпущу когти и клыки, расцарапаю лицо и перегрызу ему горло, прежде чем он скажет какую-нибудь банальность. Вот, хорошо. Почувствовал взгляд.  Взял сигареты, пошёл курить в тамбур. Он встретит там попутчицу из Нижневартовска, расскажет ей про свои мечты, через год они поженятся, и у них будет две замечательные девочки.
А я? Я выйду утром на перроне в родном городе, он согреет меня своим теплом, оглушит гвалтом воробьёв и синиц, обнимет ароматом цветущих каштанов, и всё будет хорошо.  Я встречу того, кто сможет быть со мной рядом всю жизнь, и на маленькое одеяльце в роддоме мы повяжем голубую ленточку с бантиком, и это будет лучший подарок в моей жизни.
А ты? У тебя ничего этого не будет. Ты будешь помнить меня всю оставшуюся жизнь. И никому не верить.  Ты будешь сидеть вечерами в темноте на кухне и ждать меня. И писать стихи. И будешь бесконечно счастлив, потому что в этом и есть твоё счастье - любить, ждать и складывать слова любви в новые и новые волшебные узоры. Ты же знаешь это сам. В этом - весь ты, настоящий, живой и неповторимый. Ты по-другому просто не можешь.
Тук-тук. Треугольник моего сердца крутится в квадрате четырёх стен. Тук - повернулся. Тук - остановился. Треугольник в квадрате. Получился конверт. Вам письмо. Я буду писать тебе письма. Каждый вечер. Обо всём - как прошёл день, как растёт мой мальчик, как он радуется новой игрушке, как я долго выбирала туфли в магазине, чтобы ты увидел меня в них, и у тебя снова зажёгся огонёк в глазах. Только ты их не получишь. Ни одного. Я не хочу, чтобы тебе было больно.
Но, может быть, ты будешь читать их во снах. Потом что любовь  невозможно стереть, как карандашный набросок ластиком. Она всегда где-то остаётся и бродит - по Питеру среди спешащих куда-то фаэтонов и угрюмых матросов, по Москве - в осенних листьях Нескучного сада, по Киеву, Минску, по снам и временам, в самой глубине сердца.


Мы замкнули себя в четырёх стенах,
В четырёх шагах - от дверИ к двЕри,
Время каплет каплями неизменно,
А мы их считаем, как в клетках звери.

Мы замкнули себя в четырёх звуках,
Звуках боли, но на четыре тона,
На четыре цвета, четыре круга -
Голубой да розовый
                да белый с чёрным.
               
На четыре хрипа гортань стонет,
А вот песен петь не желает, сволочь,
Лишь четыре вкуса язык помнит,
Сахар губ, соль слёз,
                кислоту да горечь.

И усмешка стынет на наших лицах -
К нам не надо близко, мы вам чужие.
Мы замкнули себя в четырёх столицах:
Петербург, Москва,   
               Минск да вольный Киев.

В четырёх столицах небес четыре
Они знают всего три волшебных слова,
В них три вещи, что так нужны нам в мире,
В них -
         любовь,
                любовь
                и любовь снова.