Горизонты

      "Посвящаю моему отцу..."

      Батя приладил к  мешку лохматую веревку, затянул горловину.
      - Всё, Мишаня, как у солдата.
      Мишка с сомнением завладел вещмешком, отец показал.
      - Руку продевай - в лямку… Чё рот раззявил?
      - Щас, - засуетился Мишка, пустая торбочка не слушалась, он захныкал. – Чёй та….
      - «Чёй та», - передразнил отец. – Бестолочь.… Стой, не трепыхай.
      С грехом пополам, мешок обвис на спине. Батя повернул Мишку за рукав.
      - Па, всё? – заскулил Мишка. Огромная телогрейка перетянута солдатским ремнем, рукава  - не достанешь рук. Колючий шарф жалит нос, не пострел - кочан. Ногам вольготно в Толькиных  валенках. Брательник счастлив – босого в школу не пошлют. – Ну, па-а, жарко!
      - Цыть! – батя ущипнул через штаны. – Жарко – не холодно. Отморозишь писюн - девки засмеют.
      - Ничё не засмеют, - Мишка утерся рукавом. – Нужны они больно, девки.
      - Ой, Мишаня, и не говори! – хихикнул отец, обернулся в комнату. – Мать, ну скоро?!
      Слышалось, как квохчет мать, тихое бормотание перемешивалось шелестом газеты. Батя выкрикнул раздраженно.
      - Мать!
      - Ща, ща.
      - Сварим огольца.
      - Ниче, под капусту сойдёт, - пошутила матушка.
      - Тощ больно, - отец качнул Мишку чугунной рукой, - Камней в карманы наложить, чтоб не сдуло, что ль?
      - Толку от тех камней… - вякнул Толян, отцов валенок влетел за занавеску.
      - Ой!
      - Всё, вот, - матушка вынырнула из горницы, зашла за Мишку, запихала в мешок гостинцы. Мальчик чуть не задохнулся от любопытства, голова сама собой выкручивалась, но чертова одежа! Мать толкнула в затылок. – Не вертись.
      - Ма-а, ну че там?!
      - Не гоношись!
      - Ну, ма-а!
      - Голова оторвется!
      - Ма!
      Матушка затянула мешок. Тяжесть в плечах понравилась – солдат! Мишка попробовал всунуть пальцы под лямку – помешал рукав.
      - Что, Мишаня, велика кольчужка? – усмехнулся батя. – Ничего, отрастут руки, тётка лодырей не любит. - Мишке стало жутковато, представилось - ручонки вытянулись до колен. Пробежали мурашки, даже перспектива ехать в кузове не представлялась счастьем. Отец виду не подал – ухмыльнулся в усы. Обойдя вокруг сына, он наставительно указал. - Хорошо себя веди, попросит что – помогай. Не перечь – она баба суровая. Чуть что, хворостиной поперек спины. И это… не путайся шибко под ногами, Лёнька сам как-нить справится. Слушай его.  Скажет, дела сторонился – выпорю.
      - Отец! – приструнила мать.
      - Выпорю, - повторил отец, мягче добавил. – Но Ленька не скажет…. Вот еще, - отец присел на корточки, тепло заглянул в глаза. – Приедете, будут харчить предлагать – не соглашайся….
      - Как это, тять? – не поверил Мишка,  кушать хотелось всегда,  а к тетке он ехал, что называется «на откорм». Сама предложила.
      - Уважь ее, откажись. Еще два раза спросит – на третий можно.
      - А как не спросит, тять? – испугался Мишка.
      - Спросит, - заверил отец. – Чай, из одного родителя….
      В сенях загрохотало, Лёнька лихо толкнул дверь, показал голову.
      - Ну, долго вы? Машина ждет…. – Заметил брата, лукаво подмигнул. – Как тебя, Мишаня! Что, пирожок, полундра?
                ***
      Из кузова «полуторки» Мишка не замечал, как крестит в дорогу мать, как батя наставляет Лёньку – косился на восторженные лица пацанов. Можь думают, Лёнька в часть повезет? На катера юнгой. Он умудрился сунуть пальцы под лямку, вещмешок деловито подпрыгнул на спине. Дядя Гриша, водитель «полуторки», бросил в кузов Лёнькин чемодан.
      - Малой, садись на лавку. Вон, брезентом укроетесь. Задуват. – Гулко захлопнулась фанерная дверца. В кабине, наверное, тепло. Ленька оторвался от отцовского рукопожатия, морской бушлат, несмотря на трескучий мороз, нараспашку, шапка на затылке. Отвоевав на «мониторах» две недели, Лёнька навсегда хапнул матросского форсу. Повезло брательнику….
      - Устроился, пострел? – Ленка перекинул через борт ногу, рывком ввалился в кузов. – Садись. Свалишься еще…. – он проследил за Мишкиным взглядом, с пониманием цыкнул. – Рисуешься, фраерюга? Садись, давай. – Мишка нехотя устроился на лавке, брат накинул на плечи брезент, ладонь-лопата грохнула о крышу кабины. – Гришаня, трогай!
      Через пару мгновений «полуторка» с надрывным урчанием выползла из колеи – лед под колесами свистел и плавился. Зашатало, качнуло с борта на борт, пустые молочные бидоны покатились в разные стороны. Ленька пнул ближайший и, гикнув в самое ухо, прижал Мишку к себе.
      - Эх, Мишаня, были сборы недолги!!! – Мишка заворожено пялился, как убегает кривая улочка, улюлюкают соседские мальчишки, и трясет крючком-хвостиком доходяга Вакса. – Жизнь, Мишка!
                ***
      На станции цыганята сразу одолели Лёньку.
      - Дядь, ыпонца видел?
      - Ну, - брат выдернул Мишку из толчеи.
      - Дядь, видел? Дядь!
      - Есть че, дядь?
      - Патефон хочешь, дядь?
      - Брысь, шантрапа! – Лёнька сделал страшное лицо. Дядя Гриша помог огромной тетеньке покинуть кабину, она сложила губки бантиком - кислая мина подтянула цыганят.
      - Теть, а теть….
      Поезда ждали - под вокзалом-сараюшкой бродил дядька в форме железнодорожника. Барские часы на цепочке, что появлялись каждые две-три минуты цыганят не «заводили». Мишка рассудил – был отлуп. Начальник «скользко» обруливал семейки и тюки, безногий ухарь в замызганном солдатстком дождался казенного мата, но гармошка стала играть только громче. Блеклый глаз весело подмигнул, мальчик вцепился в брата.
      - Что? – не понял он, а разобравшись, погрозил калеке. – Не шали, пехота – пацана напугашь!
      - Есть что пожрать, мореман? – гармонь взвизгнула, солдат приподнялся на культяпках. На грязном ватном одеяле - крошки.
      - Пожрать? – Лёнька хлопнул по карманам, извлек портсигар. Калека недолго разглядывал причудливых драконов, «не наши» буквы. Заскорузлые пальцы, трясясь, вытянули папиросину.
      - Трофейный, что ль? – уважительно поинтересовался он.
      - Ну….
      - А мне с тех трофеев – лишь какать под себя, - калека, вразрез словам, честно хохотнул.
      - Где тебя так? – угрюмо переспросил Лёнька.
      - Под Вязьмой…. Музыку послушаешь? – пальцы стукнули по кнопочкам.
      - Не надо.
      - Не уважаешь? – лоб нахмурился, калека чуть погодя расслабился. – Не бзди – не умею я. Давлю селян на жалость.
      - Помогает?
      - Не-а - куда ж им, ****ям? Цыгане сдохнуть не дают.
      - Как угораздило? – Лёнька помог подкурить. Дядька жадно задохнулся, струя дыма ударилась в ладонь.
      - Мина, бля….
      - Жопа, - протянул Лёнька.
      - Жопа, - калека закашлялся.
      - А семья чего?
      Дядька вздрогнул, на грязном лице выделились трещины-морщины.
      - Да, ну ее, бля!
      Мишке дядя не нравился - от него воняло грязью и мочой, как в будке Ваксы. Лёнька этого почему-то не замечал. Мишка тронул брата за бушлат.
      - Лёнь, а, Лень! – Калека обратил внимание.
      - Сын, что ли, мореман?
      Лёнька потрепал Мишку по голове, шапка слезла на глаза.
      - Брат. К тетке едем.
      - То-то я смотрю, молод ишо. – Дядька хитро улыбнулся. - Кем будешь, щегол?
      Мишку залихорадило сказать что-нибудь поумнее, глаза уцепились за брата.
      - Моряком, - выудил он.
      - А чего пряжка со звездой? – «поддел» дядька за Мишкино сокровище. Мальчик напыжился, теперь «солдатская» торба не казалась гордостью, он незаметно зашел за брата, уставился на рельсы. Навернулись слезы. – Ниче! – За узким пустырем с десяток хат, дымят трубы. Мишке представилось горячее варево, воображаемый запах ударил в голову. В животе заурчало.
      - Мишаня, тю-у! – Лёнька заглянул в глаза. – Ты ж моряк!
      - А что… ремень! – голос предательски задрожал, того и гляди, разревется.
      - Ну и что, ремень? – Лёнька шутейно подергал за пряжку. – Вырастешь, будет у тебя бляха вот с та-аким якорем!
      Мишка шмыгнул, поправил вещмешок, глаза скользнули по нехорошему дядьке. Взвизгнула гармонь. Калека, отпустив «меха», пошарился в кармане.
      - Малой, на вот….
      Мишка не поверил глазам – на грязной ладони лежала цыганская конфета-тянучка. Лёнька со смехом подтолкнул.
      - Бери уж….
      Мишка спрятал конфету в карман, мужчины переглянулись, он опомнился.
      - Спасибо, дяденька.
      - А нет Бога, Мишаня! – калека подхватил гармонь:
      - Нету Бога, нету черта.
      Только партия одна.
      Наш отец - товарищ Сталин
      А Калинин – мать родна….
      Мишка испугано оглянулся, никто не обратил на калеку внимания. Лишь железнодорожник погрозил флажками, да и отвернулся. Народ больше поглядывал на пути.
      - Вот вы где! – из-за спины появился дядя Гриша. – Чего вы! Поезд скоро. Айда в машину!  Мадаму отгружу – и в путь.
                ***
      Вечерело. В кузове трясло. Молочные бидонов не стало,  Лёньчик прижал Мишку к себе и укрылся брезентом. Тем и спасались. Дядя Гриша предложил занять теткино место. Екнуло мальчишеское сердце, Мишка чуть не подпрыгнул от радости, но глянув на Лёньку, охолодел.
      - Да, мы тута….
      - Ну, как знаш!
      Сейчас, под плечом у брата, Мишка гордился собой и сожалел. Завывает ветер, щиплет мороз, дерет глотку голод. Они схарчили матушкин подгон – только мало его. Ручонка, нет-нет, а нырнет в карман. Тянучка встала колом, однако пальцы наполнялись вожделенной сахарной липкостью. Мишка, сжав зубы, уставился на белый горизонт….
      - Не спи, дурень, - Лёнька толкнул локтем.
      - Не сплю, - встрепенулся Мишка.
      - А то я слепой, - Лёнька для верности тряхнул за шиворот.
      - Чего ты?! – обиделся Мишка.
      - Да, ничего. Мне тебя на горбине тащить, что ль? Приехали. Айда на берег.
      Мишка с трудом раскрыл глаза, ресницы замерзли. Нос высунулся наружу - грузовик урчал на перекрестке. Дорога вертала вправо, в степь уходила колея – нееженная, в снежных переметах. Солнце почти село, тени от стеклянных деревьев густо посинели. Прежде чем вылезти, Мишка вцепился в борт.
      - Не бзди, - Лёнька сбросил чемодан. – Недалеко. Холм перевалить - и в два раза меньше.
      Мишка неуклюже сполз, без помощи не обошлось – дядя Гриша и Лёнчик одновременно подставили руки. Захрустел под валенками снег. Водитель бросил цигарку под колесо и, махнув дежурное «прощевайте», был таков. Куда ни глянь – снежная равнина. Ледяная крупа ужалила нос, Мишка закрыл глаза.
      - Ну, что жмуришься, котяра? – Лёнька подтолкнул в спину. – Идти надо.
      - Лёнь, ты чего «уши» опустил? – удивился Мишка.
      - Нет баб – нет форсу, - Лёнька поднял воротник, переложил чемодан из руки в руку. – А ты, Мишаня, мужик.
      - Мужик, - Мишкины глаза счастливо загорелись.
      До холма дошли играючи, Мишка плелся за братом, подражать морской походке в валенках не получалось. Он шипел: «Сапог!» - не было в Лёнькиных устах прозвища обиднее. Торбочка вихляла по спине. А вдруг там сало, представил Мишка, но быстро сообразил – мама обязательно угостила бы. Даже затошнило.
      - Лёнь, скоро? – захныкал он, едва остановились перевести дух.
      - Еще пол столько, - брат присел на чемодан, побаловался портсигаром, но курить не стал. – Ну, как?
      Мишка подбросил вещмешок на спине.
      - Хорошо.
      - Жрать хочешь?
      Мишка встрепенулся, взглянул с надеждой.
      - Угу.
      - И я, - Лёнька встал. – Тётка знаешь добротная какая?
      - Не-а, - честно признался Мишка.
      - Хорошо, не раскулачили. Убереглась. Почему одним Бог дал….
      Мишка ничего не ответил, мудро пожал плечами. Они снова тронулись.
      - Лёнь, а Лень? – задыхаясь, спросил Мишка.
      - Чего тебе? – брат не обернулся.
      - А чего одноногий сказал, что Бога нет? Мамка, вон, молится….
      - У мамки есть, - ответил Лёнька, не задумываясь.
      - Как это? – валенки путались, Мишка семенил, чтобы поспевать. Лёнька отмахнулся. Понятно, сам не сообразит. - Лёнь, а, Лёнь?
      На этот раз брат покосился через плечо.
      - Ну?
      - А ты, правда, живого японца видел?
      - Тьфу ты! – выругался Лёнька.
      - Чего ты?
      - Много в той башне увидишь! - признался брат.
      Зависть заклокотала шибче голода. Мишка насупился, в огромной телогрейке он походил на чучело – не моряка. И вещмешок не настоящий, и бляха со звездой…. Ножульки-спички болтаются в валенках, как кое-что в проруби. Зато портянок мотал сам. Курить научиться бы, да цыкать слюной. Мишка потер нос, кончик едва ощутил рукав. Лёнька приостановился.
      – Замерз, Мишаня?
      - Не-а, - Мишка спрятал глаза под шапкой, оттолкнул протянутую руку.
      - Ладно ты, пузырь, лопнешь, - усмехнулся Лёнька, вдруг предложил. – А хошь сам япошку зырить?  - Мишка почувствовал подвох – ага, знаем, сунь пальчик – будет зайчик. Как самого маленького, братья донимали постоянно. Сейчас за уши поднимет и закричит: «Вота, Мишаня, та Япония! Видать?». Батя так Москву показывал.
      - Надо очень! – огрызнулся Мишка.
      - В скотник пленных привозят. Ускоглазые. Маленькие кривоногие, лопочут не по-нашему, - между прочим, объяснил Лёнька. Мишка оживился.
      - Врешь!
      - Мишаня,  схлопочешь у меня, - брат погрозил рукавицей. Вдруг принюхался.  – Дымом тянет. Скоро уже. Чуешь?
      Правда, воздух окрасился печной гарью, дым стлался под дорогой рваными лоскутами.
      - Угу, - Мишка вцепился в бушлат. Замерещились теткины пироги, да жаркий угол под печкой. Желудок разразился выразительной трелью.
                ***
      Через околицу перевалили ночью. Крайний двор глянул битыми окнами, сухая полынь торчит сквозь сугробы. Висит на заборе горлышко крынки. Лёнька уверенно вел Мишку по задворкам. Деревенские псы проводили сиплым лаем: лениво, вполголоса – мороз разогнал по будкам. В теткиной хате горел свет, от калитки до высокого крыльца режет снег узкая тропа. Тощая сявка встретила повизгиванием – узнала Лёньку.
      - Барса, Барса, - брат потрепал псину, одновременно стукнул в дверь. – Тёть Маша! – чуть погодя в окошке мелькнуло пухлое лицо, лязгнул запор.
      - Ой, что поздно так…. Лёньча,  вымахал! – восхитилась необъятная тётя, пропуская мимо себя. Досталось и Мишке. – Енто кто, Анатолий?
      - Михаил, - поправил Мишка, получилось вычурно по-взрослому.
      - Мишаня, - Лёнька потряс брата.
      - Да путаю - все Пашкина порода, - улыбнулась тётя, вдруг засуетилась. – Проходите, проходите! Чаво на пороге….
      Горница заманила дурманом, закружилась голова, Мишка едва дождался, когда брат стянет телогрейку. Внутри задрожало, чуть не теряя сознания, Миша отодвинул занавеску.
      - Входи, входи, Мишуня. Не стесняйся. – Запричитала тётя, деловито раскидала верхнюю одежду. Миша не услышал. Глаза прилипли к чугунку, из-под крышки парило. Над сковородником застыла деваха - Лёньке под стать. «Жарила» русская печь, пламя румянило сальные шкварки. Если бы Мишку спросили, какой он, Рай, он непременно нарисовал бы его таким.
      - Сашко, ну? Готово? – спросила тётя.
      - Чуть еще, - ответила девушка, подмигнула Мишке. – Привет, карапуз.
      - Ниче не карапуз, - совсем не обиделся он. Еда манила куда больше, руки просились к ложке. Простая «дорожка» пестрых тряпочек, превратилась в путь к светлому будущему. Скобленый стол, ржаной хлеб, тарелка квашеной капусты – куда мамкиным дранникам из картофельной кожуры! Лёнька чего-то не торопится – перемигивается с девкой….
      - Кушать то будете? – тётя задала ожидаемый вопрос. Мишка покосился на брата – ой, не спешит. Он вдруг вспомнил батино наставление. Тряхануло. Мишка по-взрослому цыкнул и деловито вставил.
      - Да, нет как-то…. – Ноги приготовились сорваться. Захлебываясь слюной, Мишка приготовился к дурацкому диалогу….
      - Как знаете, - ошарашила тётя. Мишке показалось, он проваливается. Брат за спиной еле слышно присвистнул.
      - А я готовила, готовила, - девушка лизнула с ложки жир. – Что ж вы, а?
      Мишка  заметался от тётки к брату, желудок запротестовал. Ноги сделались ватными.
      - Лёнь…. – пискнул он. Брательник, как не заметил, буркнул небрежно.
      - Да вроде поели мы, Саня. Уж извини.
      - Когда успели? – не поверила тётка. Брат заметно проглотил слюну, зло покосился на Мишку.
      - Мишаня справный, с ним не оголодашь – подсуетился.
      - Ну, ладно, коль так, - тётя с разочарованием засыпала сало в чугунок. Мишкины глаза заблестели от слез.
      - Лёнь, - опять пискнул он.
      - Чёй у тебя, Мишь? – тётка всплеснула руками. – Плачешь никак?
      - С морозу у него, - Лёнька толкнул Мишку в бок. – Разморило…. Так мы спать, да, тёть Машь?
      - Сашко постелила, где в прошлый раз….
      - Уж, вспомню. – Лёнька дёрнул Мишку за руку. – Ну, пошли, что ли…. - Уже в сенях он отвесил подзатыльник, не болючий – унизительный. Мишка всхлипнул. Брат толкнул дверь ногой. - Спасибо, Мишаня, за осиновую кашу! - не оборачиваясь, вышел.
                ***
      - Тятя велел, - прохныкал Мишка.
      - Тятя…. – Лёнька оперся на печь. Цигарка в зубах, растянутый тельник – белые просветы посерели. Мишка знал про «второй срок», «первый» лежал в сундуке для особых случаев. Бычок перекочевал на другую сторону, засветился огонек. Лёнька выдохнул дым, бросил окурок в угольное ведро. – Ладно, не злись. – Мишка шмыгнул, брат положил ладонь на плечо. – Хошь ремень подарю?
      - С якорем?! – встрепенулся Мишка.
      - С якорем, - засмеялся брат.
      - Лёньча!
      - Ладно, бес, спать ложись.
      - Так голодно…. – Мишка робко выглянул. – Лёнь, можь попросимся?
      Лёнька щелкнул по носу.
      - Ты ж моряк, Мишань. Слово бросил – держи!
      - Моряк! – просветлел Мишка.
      - Ладно, падай, кремень, - Лёнька показал на постель. В изголовье – свернутая телогрейка. Поверх лоскутного одеяла раскинулся бушлат. – Завтра отъедимся. Только смотри! – Лёнька погрозил пальцем. – Язык то прикуси.
      - Угу, - пообещал Мишка, он бойко устроился в кровати, сетка провисла почти до пола.
      - Будем, понимаш, друг к дружке скатываться, - проворчал Лёнька. – Давай ка бушлатом прикрою. Я то что – жаркий. – Чёрное сукно укололо нос, запахло въевшейся насовсем солярой, куревом и железом. – Тепло? – поинтересовался брат.
      - Тепло, Лёньча.
      - Вот и спи…. – брат тяжело отвернулся. Мишку тянуло поговорить, впечатления от пережитого булькали на языке. Покосился на Лёньку – полоска белая, полоска чёрная. Вспомнилась  румяная Сашка, только, сколько не силился – лицо не грезилось. Но деревянная ложка - в полных очертаниях: капельки жира, коричневые «пятки» пережаренного лука, обкусанный край. Сон, как рукой смело - пусто в животе до тошнотиков. Опять захотелось расплакаться. Тоже мне, моряк! – Мишка закусил губу, слеза скатилась с щеки. Ой, Лёнька б не заметил. Мишка улёгся спиной к брату, накинув бушлат на голову. Под щекой на телогрейке скопилась солёная лужица, плечи предательски дёрнулись.
      - У-у, - Мишка сжал кулаком «подушку», ладонь что-то ощутила. Мишка застыл, не веря счастью. – Лёнь, а Лёнь, - позвал он.
      Брат буркнул.
      - Ну?
      - Лёнь, я конфету нашёл….
      - Какую еще? – сонно пробурчал брат.
      - Дяденька одноногий… злой, помнишь? – рука влезла в карман, Мишка ощутил, как плавится «тянучка».
      - Выходит, не злой.
      - Угу, - Мишка вытащил конфету, уставился на нее сквозь темноту. – Лёньча, будешь? – чёрно-белая спина не шелохнулась.
      - Ну, тебя, Мишаня, - спустя мгновения откликнулся брат. – Мне что – баловаться только. Лопай. - Мишка запихал конфету в рот, как была – в табачных крошках и карманном мусоре. Померещился запах страшного дядьки, но счастья была бездна. Во мраке для Мишки загорелось солнышко – для него одного. Совсем быстро конфета растворилась, сладость во рту напоминала – она была. Высохли слёзы, Мишке вдруг стало стыдно,  что обозвал безногого злым, захотелось повторить «спасибо» как-нибудь иначе. Откровенней, добрее….
      - Лёньча, - тихонько позвал он.
      - А? – недовольный голос спросонья.
      - Лёнь, может он есть, Бог то?
      Сетка заскрипела, Лёнька уставился в потолок, Мишаня живо сориентировался – улегся ему на плечо. Брат поправил бушлат, воротник почти закрыл Мишкино лицо.
      - Бог то? – задумался Лёнька. – Знаешь, Мишаня, всяко быват…. – Мишка уже спал, снилась палуба, эсминец разбивает свинцовые волны. Он на твёрдом курсе.
01.02.2011. г. Владивосток.