Фёдор Навждение

               
                Андрей В. Миронов



                Наваждение

     С самого раннего утра… едва только проснувшись… и не проснувшись даже, а пребывая в состоянии полудрёмы… он ощутил тревожное беспокойство… яснознание, что ли, того, что сегодня что-то да произойдёт… вот только не понятно, каким это «что-то» будет – восторженным или беспокойным… это вопрос…  даже два вопроса…
     А, впрочем, беспокойство может быть восторженным, а восторг – беспокойным…
     - Ладно, - подумал он, - выпью кофе – всё пройдёт, - и ухмыльнулся; в юности слово «кофе» успешно заменялось словом «водка»…
     Выпил… и… ничего… разве что – усилилось…
     День был праздничный… праздник был какой-то смешной… из новых… но преимущество давал… на работу идти не надо… 
     - А не съездить  ли нам в Останкино, - вслух произнёс он.
     Была у него такая странная привычка: говорить о себе во множественном числе, и… иногда… разговаривать с самим собой…

     А было ему пятьдесят лет… дважды он был женат и теперь жил один… звали его Фёдором… а фамилия, в данном случае, значения не имеет…
     В свои пятьдесят был он болтлив, худ, строен и спортивен… к женщинам начинал относиться с прохладцей… они же платили ему полным отсутствием внимания, что нимало не огорчало его…

     - А съездить…
     Любил он мрачный Останкинский парк, предпочитая его светлому Кусковскому….
     По утрам Фёдор никогда не ел… здраво рассуждая, что получать калории, ещё не истратив их, как минимум глупо… поэтому  быстро оделся и удовлетворённо взглянул на себя в зерка-ло...
     Синий Lee Cooper… настоящий… белая футболка… именно, футболка с воротничком и вырезом на груди… черный лёгкий пиджак… черные башмаки, в народе именуемые «каза-ками»...
     - Неплохо, неплохо, - опять же вслух произнёс он, и вышел «на вольный простор»…
    А на просторе солнышко не жаркое… и хорошо так, что хоть пой…
    Фёдора удивило, как странно быстро добрался он до Останкино…вошёл он в парк… и… его ещё больше удивил тот совершенно необычайный факт, что по аллеям никто не прогуливался… взглянул на часы – полдень…
     - Странно, - подумал он не вслух и решил сходить к усадьбе…
     У касс топталась длиннющая очередь…
     - Странно, - теперь вслух, поскольку выход из усадьбы был «в парк»…
     Он вернулся в парк… народа по-прежнему не было…
     - Да, и бог с ним, - подумал он, - я же не в народ шел, а так, прогуляться… без народа оно, может, и лучше…
     Он бродил по тёмным аллеям… без мысли и смысла… однако же, утреннее беспокойство не оставляло его… напротив… оно усиливалось… и сердце билось как-то совсем неритмично… с перебоями… и появилось ощущение, что за ним наблюдают, при полном отсутствии кандидатов на роль наблюдателей… и понял он, что зря приехал сюда…
     Он повернул в ту сторону, где по его соображениям должен был быть выход из парка, и пошёл, пошел, почему-то, очень медленно так пошел…
     Шёл он долго… пока не понял, что идёт совсем в другую сторону… развернулся… и… будь Фёдор женщиной, не миновать ему обморока…
     В двух шагах от него стояла то ли сгорбленная, то ли на самом деле горбатая старуха с бельмом на левом глазу...
     Чёрный платок, черное, слишком длинное, по нынешним меркам платье… и, что поразило Фёдора, не клюка, а толстая, почти что дубина, суковатая палка…
     - Что же Вы, бабушка, людей то пугаете, - Федору хотелось выглядеть бодрым и невозму-тимым, а колени дрожали, - так и до инфаркта…
     - Тебе, Феденька до инфаркта… да и не от инфаркта вовсе,- старуха нехорошо ухмыльнулась, - не о том я что-то… Федюша, ты бы дал старушке денежку на хлебушек…
     Странно, а здесь вообще много странного, однако же Фёдора нисколечко не удивил тот факт, что старуха, бог весть откуда, знает его имя… полез в карман… он носил деньги в
кармане… не любил кошельков… достал аккуратно уложенную не пачку, конечно, но сто-почку… и сам удивился… в стопочке были только сотенные купюры… но раз уж достал…
     Фёдор аккуратно отделил сотенную «бумажку» от её «сестёр» и протянул старухе…та «бу-мажку взяла и она, бумажка, как это бывает у фокусников, моментально исчезла…
     - А ты щедрый, Федюша, - как-то нехорошо процедила сквозь зубы старуха, - ну, да и я в долгу не останусь… идём кась со мной…
     И Фёдор пошел… без страха и сомнений… не как телок на верёвочке, а твёрдо и уверенно… так ходят с рогатиной на медведя… и так идут коммунисты на казнь…
     Долго они шли… Фёдор и не предполагал, что парк такой большой… он попытался вызвать в памяти карту Москвы… и вызвал… и отыскал Останкино… и удивился… парк не мог быть таким огромным… тогда, впервые, червячок сомнения, но не страха вполз в его мозг… и вот как только он вполз, они вышли на поляну окруженную старыми дубами, посаженными, как показалось Фёдору слишком тесно… настолько, что между стволами едва мог протиснуться не слишком упитанный человек… Фёдор протиснулся… а старуха и вовсе, как будто бы прошла сквозь стволы… и опять удивился Фёдор – поляна являла собой идеальный круг, посредине которого возвышался небольшой холмик… и ещё раз удивился Фёдор; когда они к поляне подходили – темень, как в полночь… а здесь светло… там шелестели листья… а здесь тишина – комары не жужжат…
     Однако же долго Фёдору удивляться не довелось… старуха взяла его за плечо холодными пальцами и сказала:
     - Копни-ка Федя холмик с верхушечки…
     - Так чем копнуть то…
     - А руками и копни, извини, лопат не держим…
     Странно, но Фёдор послушался, подошёл к холмику и ладонью правой руки «снял» верхушку… а дальше копать надобности не было… звякнуло металлически… блеснуло светом огненным… и в руках у Фёдора оказалось ожерелье красоты необычайной…
     Фёдор онемел и в столб соляной обратился… а старуха смеётся:
     - Что, Федя, доволен, а теперь пора и честь знать… прощай… а вещицу эту ты не показывай никому… хлопот не оберёшься…
     И исчезла, как и не было её…
     Вот тут Фёдор испугался по-настоящему… Однако же страх поборол… ожерелье в карман брюк опустил… промеж стволов протиснулся… и вышел на тропинку… и что порадовало… вдали виднелось усадебное здание… к нему он стопы и направил…
     Если путь до Останкино показался Федору скорым, то дорога домой явно затянулась… Фёдору  казалось, или нет, что все пассажиры вагона метро смотрят только на него… вёл он себя действительно странно… блестящим глазам озирался по сторонам, как подпольщик, в опасении слежки… пересаживался с места на место… благо день выходной и свободных мест много… при этом правая рука из кармана не вынималась… внутри кармана сжимала она заветное ожерелье ли, колье ли…
     Домой добрался Фёдор, что называется «без приключений»… не разуваясь, влетел в ком-нату… достал и кармана ожерелье и разложил его на диване… стола у него не было…
     Ожерелье представляло собой сочетание камней красных и зелёных с жемчугом… вправ-лены они были в металл желтого цвета… золото, вероятно…
    С час, а может и больше, любовался Фёдор изделием мастеров прошлого, а ожерелье явно было старинным… потом бережно завернул его в чистый носовой платок… и убрал в платяной шкаф под стопку постельного белья…

     И снилось Федору, что сидит перед трюмо барышня лет двадцати… и ожерелье «его», а Фё-дор считал ожерелье своим, примеряет… а угол зрения такой, что отражается  в трюмо три барышни и три ожерелья…
      Барышня – не красавица, черты лица неправильные: лоб слишком высокий, подбородок немного крупный, при узких губах… но глаза… огромные… и зелёные… под цвет изумрудам из ожерелья… и волосы медно-рыжие… в тот рубинам… и…
     И Фёдор проснулся…
     А лицо барышни Фёдор запомнил отчётливо… особенно глаза… огромные и «живые»…
     Теперь в городах редко встречаются «живые» глаза… алчущие… ищущие… злобные… обиженные… это да… пустых – сколько угодно… но живых – это, увы…
     Глаза, а точнее сказать, взгляд этот настолько прочно закрепился в памяти Фёдора, что он как будто бы и позабыл, что видел его во сне…
     Пружинка опущена, дверца открыта… и стал Фёдор смотреть на женщин «другими гла-зами»… все пытался отыскать «этот» взгляд или подобный ему… искал и не находил… а по вечерам доставал ожерелье и вглядывался в блеск изумрудов… и грезилось ему, что изнутри камня смотрят на него огромные зелёные глаза…
     Близко, близко подошёл Фёдор к воротам лечебницы для душевнобольных… и открылись ворота и вошёл бы он в них… а там – Бог весть… пропал бы и сгинул, как многие до него…   
     Только есть ещё в этом мире друзья… и у Фёдора есть… Андрюха Минаев… по кличке – «Мэн»… взял он Фёдора за ворот… повернул от ворот… и вернул в этот лучший из миров…
     Они жили в соседних домах… дружили с третьего класса… наверное, дружили  бы и с первого… но Федор переехал в этот район в третьем…
     Мэн заходил к Фёдору почти ежедневно, то на рюмку чая, то на чашку водки… и заметил Мэн, что в последнее время, словоохотливый, обычно, Фёдор стал молчалив и задумчив… и чай ему горек, и водка горяча… заглянул Мэн Фёдору в глаза и увидел в них всепоглощающую бездонную пустоту… взял он его за руку и сказал:
     - Федот, хорош… колись…
     - Андрюха, я люблю её, - и взгляд Фёдора на короткий миг приобрёл некую осмысленность….
     - Кого, её, Федот, конкретнее и я доставлю её тебе в подарочной упаковке или без оной, - Мэн взял тот шутливый тон, которым они обычно общались….
     - Нет, Андрюха, не доставишь, - потух взгляд Фёдора…
     - Это почему же? Не было ещё в этом мире женщины, способной противостоять моему обаянию… 
     - Это да, но и её нет в этом мире…
     - Федот, некрофилия – уголовно наказуемое преступление…
     - Андрюха, я увидел её во сне и влюбился…
     - Ну, ты воще – ку-ку… тебе, что живых баб мало?
     - Таких живых не бывает, она – чудо, Андрюха…
     - Понял… - и Мэн скоренько разлил водку по рюмкам…
     Они выпили… помолчали-покурили…  выпили ещё… и Мэн пустился в путанные рассуждения:
     - Федот, ежели сон есть отражение реальности, то баба твоя, пардон – барышня существует в этой реальности, грубо говоря - объективной… мало того, ты наверняка её видел… конечно, может статься, что и в кино… но это вряд ли… так что, Федот, вечерами дома не сидим… прогуливаемся по городу, вглядываемся в лица… ищем… Москва – город маленький… авось, пересекутся ваши пути, так сказать – дороги…
     И Фёдор внял, и воспрянул…
     Вечерами бродил он по Городу…заглядывал в глаза женщинам… и многие «отзывались» на его цепкий взгляд… увы, напрасно… не они интересовали Фёдора…
     Две недели блужданий результата не дали…
     А вечером прибежал, как всегда излишне возбуждённый Мэн:
     - Федот,- с порога возопил он, - мы всё делаем неправильно… нет смысла ходить… нужно стоять у станций метро так, чтобы видеть вход и выход одновременно… одна незадача – есть станции с двумя вестибюлями… ну, ничего… будешь чередовать…
     Простояв несколько вечеров у вестибюлей разных станций метрополитена, Фёдор понял, что это гораздо интереснее, прогулок с вглядыванием… он ощущал себя не то снайпером, не то наблюдателем, стоящим на вершине, скрестив руки на груди… а внизу сновали озабоченные и озадаченные граждане с сумками и рюкзаками, портфелями и целлофановыми пакетами… а некоторые и вовсе без ничего… а он над ними – сильный и гордый…
     Только ничего из этого не вышло… два месяца коту под хвост…
     Свалился Федор в отчаянье… выпивал в одиночестве… доставал ожерелье… смотрел на него и плакал…
 
     Мэн столкнулся с ней на автобусной остановке… он пытался в автобус войти, а она из него выходила, да так неловко, что споткнулась и, буквально упала Мэну в руки, подставленные вовремя… и он её «узнал»… Федот только о ней и говорил… и описывал настолько подробно и красочно, что у Мэна сложилась и запечатлелась довольно чёткая картинка…
      И как только выпала она в его невольные объятия… заглянул он ей в лицо… и прошиб его холодный пот: «Она,- мысль эта, как молния, прошла сквозь него, - Глаза, волосы, лоб, подбородок, губы… где ты, Федот… Что делать то?»
      Не тот человек был Андрюха Минаев, чтобы отступать, а не то, чтобы сдаваться… не выпуская барышню из рук и глядя ей в глаза её огромные, сотворил  милейшее выражение лица и бархатным голосом вопросил:
     - Возможно это не вежливо, но хотелось бы знать, как зовут прекрасную незнакомку, буквально, упавшую с небес…
     Она немного смутилась, покраснела, рыжие быстро краснеют, однако попытки освободиться из Андрюхиных объятий не предприняла, опустила длинные ресницы и не сказала, а скорее прошептала:
     - Олеся…
      - Колдунья, - загадочно протянул Мэн, - а не желает ли колдунья чаю с бергамотом… мой друг замечательно заваривает чай с бергамотом...
     - Желает, - нимало не смутившись ответила она…
     - Тогда, пошли, - Мэн опустил Олесю на землю, если асфальт можно назвать землёй… и они пошли… а идти то было метров пятьсот… однако же узнал Мэн за это короткое время, что приехала она из Полтавы, учится на стилиста, а здесь неподалёку снимает комнату с подругой…
     - Подруга, это хорошо, - подумал Мэн, а вслух произнёс, - а стилист, это что ли - парикмахер?
     - Андрей, стилист и парикмахер, это, как, - она задумалась, - художник и оформитель…
     - Сравнение хорошее… я ничего не понял… и мы пришли…
     Они поднялись на третий этаж и Мэн с трепетом нажал на кнопку звонка…
     Федор долго не открывал…
     - Пьяный он, что ли, - со злостью подумал Мэн, - сука…
     И только он подумал, дверь открылась…Фёдор был трезв и выбрит, немного «потерян»… глаза пусты… он посмотрел на Мэна… посторонился, пропуская его… и… только тут заметил её…
      О том, что произошло с Фёдором, Мэн после вспоминал со смехом и содроганием…   
      Трижды менялся цвет лица Фёдора – от бледного до фиолетового и обратно… дар речи он утратил окончательно… даже не мычал… Глаза его вылезли из орбит и обратно не воз-вращались… Совершенно невозможно представить себе какое напряжение скрытых внутренних способностей потребовалось Фёдору, чтобы вернуться в «нормальное состояние»… одна-ко же он вернулся…
     - Здравствуйте, барышня, - произнёс он с лукавой улыбкой, - Андрей Владимирович, представьте нас…
     - Да, да, Фёдор Сергеевич, простите, обмишурился, - Мэн с лёгкостью включился в игру, - Олеся, это мой друг, лучший друг, Фёдор Сергеевич Рогов. Фёдор Сергеевич – это Олеся… отчества, виноват-с,  не знаю… фамилии тоже… всем очень приятно…
     - Что же мы в дверях, вы проходите Олеся… ну, и ты проходи, шут… обувь снимать не нужно… проходите в комнату… а я над чаем по колдую…
     - А вы, Фёдор, - колдун? - Улыбнулась Олеся…
     - В какой-то степени, - отшутился Фёдор, а в груди его вскипала лава, плавилась сталь и били горячие гейзеры….
     Пока Федор «колдовал» над чаем Мэн, вполне ощутив себя приятелем Олеси, выспрашивал у неё:
     - Ну, как тебе Федот?
     - Федот? Почему Федот? Он не красив, но очень изящен и внешне благороден… располагает сразу… не знаю я, - Олеся «вспыхнула»…
     - Ага, - Мэн чуть в ладоши не захлопал, - понравился значит…
     - Андрей, - Олеся взяла менторский тон, - тебе лет сколько, а ведёшь себя, как мальчишка…
     - Олеся, тебе лет – всего ничего, - парировал Мэн, - а ведёшь себя, как старая училка…
     А тут вошел Фёдор с чайным прибором на подносе… поставил поднос на маленький сто-лик… разлил чай по чашкам… комната наполнилась ароматом божественным… умел, ох, умел Фёдор заваривать чай…
     Олеся сделала маленький глоток… взглянула на Фёдора с восхищением:
     - А вы, Фёдор, действительно, колдун…
     - Олеся, давай на ты… меня от твоего «вы» - коробит… поясню: обращение «ты» происходит от греческого «Teos» - божественный, а «вы» - от славянского «быдло», что означает – «стадо» и ругательством не является… На «ты» обращаются к Богу и царю…
     - Спасибо, - Олеся зарделась, - не знала… интересно…
     - Федот, - вмешался Мэн, - ну, ты совсем барышню засмущал… будь ты попроще…
     - Нет, Андрей, мне интересно, - Оборвала его Олеся… и к Фёдору, - ты мне ещё что-нибудь расскажешь?
     - Конечно… объём моих знаний практически неисчерпаем… и это не шутка…
     - Олеся, ох, это не шутка,- поморщился Мэн…
     Они пили чай… Фёдор ёще дважды заваривал зелёный чай: с жасмином и простой, без добавок… болтали ни о чём… Фёдор смотрел на Олесю с обожанием… она на него с нескры-ваемым интересом…
     Мэн понял всё, попрощался и ушёл… после его ухода Олеся тоже засобиралась…  Фёдор набрал полные легкие воздуха… медленно выдохнул и произнёс:
     - Останься…
     И она осталась…
     Она вошла в жизнь Фёдора внезапно, как болезнь, как молния в первую майскую грозу, как
     Для многих мужчин лицо женщины значения не имеет, фигура превалирует. Фёдор был не из таких… эстет в юности… с годами сделался он ценителем гармонии истиной… где значение имеет каждый мельчайший штришок…  Казалось в Олесе было всё…

     Теперь, забегая к Фёдору «на чай», водку Олеся отменила, как класс, Мэн дивился переменам произошедшим в его друге…
     Видел Мэн Федота женатого… дважды… и оставался он в эти периоды прежним, школьным Федотом… Теперь же что-то было не так… Федот, да не тот…
     Пристрастие Олеси к украинской кухне, за три месяца совместного проживания, лишило Федора былой лёгкости… наметился  у него кругленький животик… речь стала плавной, а движения медлительны… Повадками стал он напоминать кота – сытого и всем довольного… откуда-то взялось в нём стремление поучать всех и вся… Мэна, в частности… отвратительно это…
     Всё реже и реже, стал он «забегать» к Фёдору… а потом и вовсе перестал…
     Год прошёл… как и не было его…

     Фёдор пришёл сам… приполз, как побитая собака… внешний облик его оставлял желать… синяки под глазами… взгляд сумасшедшего… худоба нездоровая… одет небрежно… просто сам не свой…
     - Андрюха, это не она… у той, из сна, был живой взгляд… а у Олеси, глубокий, бездонный и пустой… смотришь, как в свежевырытую могилу… это мука… и не могу без неё… представить трудно, что её нет… что мне делать, Андрюха…
     - А не пойти ли тебе, Федот, - что-то раздражало Мэна в облике Фёдора, - ты же великий гуру… помоги себе сам…
     - Андрюха, хорош… у меня, кроме тебя, никого нет…
     - И Олеси, - съязвил Мэн…
     - Олеся, - Фёдор пребывал в крайней степени возбуждения, - странная она стала. Бродит по квартире, как сомнамбула, ищет чего-то…спрашиваю… молчит…
     - Федот, в твоей квартире что-то спрятать? Это большое искусство…
     - Есть одна вещица, Андрюха, - Фёдор перешёл на шёпот, - только вот ни сказать, ни по-казать не могу…
     - Всё страньше и страньше… - протянул Мэн фразу из «Алисы…» Кэрола…
     - Да, не могу, ничего не могу… - Фёдор явно впал в отчаянье
     - Ладно тебе, Федюня, - Мэн сменил гнев на милость, - пойдём ка на кухню…
     На кухне Мэн достал из холодильника заветную бутылочку, которая сразу же «запотела», маринованные огурчики, ароматный кусок сала с чесноком, красный репчатый лук… нарезал крупными ломтями бородинский хлеб… напластовал сало… разлил по стопкам самогон, настоящий украинский…
     - Ну, будьмо, - он протянул стопку Фёдору
     Федор принял её… руки его отчётливо дрожали…
     Выпили… закусили:  Мэн – огурчиком с дивным хрустом, а Фёдор –  салом с бородинским и колечком лука…
     Мэн достал из мятой пачки «беломорину»… закурил… Фёдор бросил лет десять как… по-молчали… Мэн разлил по второй… выпили…
     - Рассказывай, - Мэн откинулся на спинку стула и опять закурил…
     - Да, в общем то, и рассказывать нечего, - Фёдор грустно улыбнулся, - с ней  не могу, и без неё, тоже не могу… вилы…
     - Федот, ты же волевой, как триста китайцев… курить бросил «на ура»… не пьёшь почти… а как ты с жёнами своими разобрался…

     Были у Фёдора две жены… не единовременно, конечно, а каждая в свой срок… и, что не удивительно, после развода обе претендовали на «однушку» Фёдора… не будучи прописанными… ну, не желали они покидать жилплощадь им не принадлежащую…
     Сначала Фёдора этот факт смутил и огорчил душевно… беседы не спасали… каждая, в своё время, утверждала, что жить ей негде… напрочь забывая о двух комнатах, в которые благополучно занимали их мамы…
     Тогда Фёдор «изгильнулся»…
     В ущерб здоровью и карману, он пускался в продуманный загул, продолжительность которого зависела от долготерпения жен… В этот период квартирку Фёдора посещали все его знакомые и малознакомые, разных полов, которые приводили с собой совсем незнакомых… и приносили неимоверное количество алкогольных напитков…
     Веселье могло длиться несколько суток, благо Фёдор был относительно свободен от работы… жены вначале даже пытались принимать участие в общем празднике… но получалось у них это плохо… наигранно… спать им было, до странности негде… поскольку, даже туалет бывал занят практически постоянно…
     Первая жена выдержала девять суток… вторая, барышня субтильная, только трое…

     - Пьёшь, не пьёшь… бодяга…. Наливай… да убери ты эти стопочки… дай мне нормальный стакан… гранёный, - Фёдор входил в раж, - и пожрать чего-нибудь…
     - Сделаем, господин-товарищ-барин, - отшутился Мэн, - давай по маленькой, потом я готовлю, а ты – в магазин, чтобы закуска не становилась едой…
     Выпили… Фёдор ушёл… Мэн поставил варить картошечку «в мундирах», открыл «коробочку» исландской селёдочки, банку армейской «тушенки»; досталось ему по случаю коробка, списанная с провиантского склада, открывал по банке, в особых случаях… нашлись в холодильнике солёные грузди… «с хрустом»… нет лучшей закуски под водку… зелень… хлеб… и довольно…
     Тут и Фёдор «ввалился» с четырьмя «Эталонами» и тремя по два литра «Афанасия»… с отсутствующим взглядом… и злой ухмылкой…
     - Федот, -  съехидничал Мэн, - не много ль будет?
     - Нормал, - движениями Фёдор напоминал сжатую пружину, - хочу, как прежде, в двадцать пять…
     - Тогда закуски маловато будет, - печально констатировал Мэн, - а «в хлам», что-то не хочется… ладно, давай начнём, а после я придумаю чего-нибудь…
     Друзья удобно расположились на маленькой кухоньке (сложно назвать помещение в пять с половиной метров кухней) и начали…
     Федот пил жадно, закусывал, правда, так же… Мэн, напротив, не торопился и с тихой грустью наблюдал за другом…
     - Федот, тебя Олеся совсем не кормит? – спросил Мэн, иронически ухмыляясь
     - Кормит, только меня от её еды тошнит уже
     - А шире не тошнит
     - Что, - Фёдор тупо уставился на друга
     - Ну, «уже» и «шире»…юмора не уловил?
     - Неа…
     - Да, Федот, плохи твои дела…
     - Сам знаю, не трави душу… налей лучше…
     - Федот, налить – не фокус, может расскажешь, что произошло и, если можно поподробнее…
      - Позже, Андрюха, позже… напьюсь – расскажу…
      - Мы уже три пузыря уговорила, да два пива, и ни в одном глазу…
      - Надо будет – ещё схожу… как же мне тебя не хватало, урод ты мой любимый… а всё она… ревновала… Мэн ты ж не баба…
      - Ещё вчера, казалось бы, не был… Федот давай я яишенку сбацаю…
      - По-польски?
      - Истественно…
     Рецепт так называемой «яичницы по-польски» друзья почерпнули в детстве из фильма «Четыре танкиста и собака»… для её приготовления необходимо сало нарезать кубиками, обжарить, добавить мелко порубленный лук, вбить яйца, жарить  две минуты, перемешав все вилкой...
      - Давай, Андрюха, давай… как же я по ней соскучился…
     Мэн быстренько «сбацал» яичницу… и под неё закончилась четвёртая бутылка… которая Фёдора всё же доконала… и стал он сантиментален и разговорчив…
       - Андрюха, она ведьма, не будь я третьим сыном турецкого султана… у неё глаза све-тятся… ночью ходит по квартире, шепчет что-то… причём, замечу, явно не по-русски и не по-украински… я, конечно, в языках не силён… но это и не язык вовсе… у меня от этого шёпота мурашки по коже…
      - Федот, а к психиатру не пробовал, нет?
      - Андрюха, какой, на хер психиатр…  мы с тобой с утра пьём, я что похож на сума-сшедшего?
      - Ладно, Федот, чего ты завёлся… шутка… продолжай…
      - Так вот, первые полгода всё было чудесно, прекрасно и великолепно… Федя-Федюнчик… сюси-пуси… и прочая  хрень… но мне, отчего-то,  нравилось… а потом стала она задавать какие-то странные вопросы… о каких-то драгоценностях… фамильных…
      - Федот, не смеши… фамильные драгоценности от мамы, которая всю жизнь проработала учетчицей на заводе «Авангард»?
      - Вот, вот… я ей тоже и сказал… а она мне пальчиком этак погрозила… мол, Федюня, кактусом прикидываться не надо… я промолчал…  она замолчала… и всё хорошо…  казалось бы… но… на следующий день – та же песня… и так каждый день… три месяца уже…
      - Федот, а может её к психиатру?
      - Предлагал… фыркает, как кошка…
      - Федот, темнишь ты что-то… колись… есть же у тебя, что-то… и Олеся твоя об этом знает наверняка… вот только откуда?
      - Ладно, Андрюха, - Фёдора окончательно развезло, - есть одна вещица… только её не то что показывать… о ней говорить нельзя…
     - Ой-ой-ой, это кто же так решил… рассказывай, Феденька, рассказывай… облегчи душу…
     И Фёдор рассказал всё… и ничего, как ни странно, не произошло… лгала старуха…
      - Федот, а сходи, принеси ещё «пузырик»… а я поразмыслю пока…
     Фёдор ушел… а Мэн закурил и приступил к варке спагетти… наверное, так ему думалось лучше… достал ещё оду банку тушёнки… открыл… «вывалил» содержимое на сковороду… добавил красного перца «чили»… накрыл крышкой…
     Вернулся Фёдор с «пузыриком», но литровым…
     Мэн выложил готовые спагетти на сковородку с тушёнкой…  добавил изрядный кусок сливочного масла… перемешал… и поставил на стол…
     Разлили… выпили… Федор жадно набросился на спагетти, а Мен приступил к изложению своей версии событий:
      - Так что, Федюньчик, ожерелье это бабке той и принадлежало, что-то в нём есть магическое, что ли… кто, когда и за что отнял его у неё – неизвестно… только сама она достать его не могла… вот тебя, придурка, и выцепила… причем, можешь гордиться, вероятнее всего, достать ожерелье мог только ты и только в определенное время…
      - Андрюха, - Фёдор оторвался от сковороды, - а чего же она сразу его не забрала?
      - Федот, очевидно, что в этом месте сделать она этого не могла… или сама не могла… и… только в обморок не падай… здесь появляется Олеся…
      - Стоп, стоп, - набычился Фёдор, - ты же сам её привёл…
      - Подстава, Федот, чистая подстава… и осталась она у тебя сразу… а не предложи ей ты, она сама что-нибудь изобрела бы… подумай, ну откуда ей знать, что есть у тебя что-то?
     - Прав ты, Андрюха, ох прав, - Федор готов был разрыдаться, - так что делать то?
     - Сначала давай выпьем ещё… а потом пойдем, посмотрим на твой раритет… Олеся, якобы, учится? Кстати, где же ты его спрятал, что она найти не может?
     - Всё гениальное… помнишь деревянный крест, который у меня к двери прибит? Высверлил отверстие в верхней части… погрузил изделие… пробочку подогнал… и всё… Олеся креста этого не касается… сколько раз просила снять… не эстетично мол…
     - Вот тебе, Федот, ещё фактик…
    Выпили… без всякого удовольствия  закусили остывшими спагетти… Мэн это дело пере-курил… и выдвинулись они к Фёдору…благо, не далеко… а водку оставшуюся с собой взяли…
    Олеси, как и предполагалось, дома не было… Фёдор ловким движением вынул пробку из отверстия в кресте… подцепил ожерелье мизинцем… и вытянул его на свет…
     И засияли радуги в свете неоновой лампы…
     Федот молча передал ожерелье Мэну… тот молча его принял и стал внимательно разгля-дывать… Фёдор ждал…
     - А ты знаешь, Федот, я конечно не спец, но интуиция подсказывает, что такое сочетание камней и жемчуга, как-то связано с «вечной молодостью»… но… могу и ошибаться… давай
ка выпьем для свежести восприятия…
     Выпили здесь же… «из горла»… и без закуски… передёрнулись… поморщились…
     - Знатная вещица, - Мэн ещё раз оглядел ожерелье, - всё убирай и будем думать, что дальше делать…
     Но, как  пишут в плохих романах, думать им не пришлось… дверь открылась… и… в дверном проёме «застыла» Олеся… за спиной её стояла старуха в чёрном…
     Увидев  ожерелье в руках у Мэна, Олеся рухнула перед старухой на колени и дрожащим голосом пролепетала:
     - Простите, матушка…
     Ничего не ответив, старуха оттеснила её «на второй план»… единственный глаз её сверкал зелёным блеском:
     - Что же ты, Феденька, договор нарушаешь, - старуха говорили голосом тихим и вкрадчивым, но палкой грозила гневно…
     - Какой договор, - Федор как-то внезапно резко опьянел до состояния агрессивности, - может я кровью расписывался, "Кутузов", или я тебе «честное пионерское» давал…
     - Ой, Федя, худо бы не было…
     - Что «худо», какое «худо», палочкой по попке? – Фёдор ехидно ухмыльнулся, - что ты можешь без этого…
     И Фёдор покачал ожерельем из стороны в сторону…
     - Интересно, - Фёдор склонил голову набок, - а что будет, если вот эту жемчужинку возьму и оторву? У тебя глаз выпадет… или рука отвалится… или нога… или только палец…
     Старуху трясло, как алкоголика после недельного запоя…
     - А если уроню на пол, - продолжал глумиться Фёдор, - а если брошу… сильно…
     Мэн смотрел на старуху и даже немного сострадал… она была близка к эпилептическому припадку… позади неё диким зверем завывала Олеся…
     - А что, бабуся, не вышло у вас ничего, сука ты подзаборная, и не выйдет, тварь ты не здешняя, и не пошла бы ты нахт, а? - градус, в котором находился Фёдор, позволял ему любые высказывания, особенно нецензурные. -  И дочку-внучку свою забери к ядреней фене… и чтобы не видел я вас больше никогда … Я правильно говорю, Андрюха…
     И он обернулся к Мэну за поддержкой и одобрением… а когда, одобрение получив, по-вернулся обратно, дверной проём зиял пустотой… то ли просто ушли старуха с Олесей, а то ли пропали, исчезли, растворились…
     Только ожерелье Фёдор решил не оставлять… продал… и денег получил столько,  что хватило на домик о два этажа… авто и яхту… и безбедную жизнь до старости… и далее… если есть куда далее…
     Он и Мэну предлагал денег, только тот отказался… сказал, что лучше он будет в гости приезжать… в домике жить да на яхте кататься…



                июль – август 2009