В городе Zero. Никому не нужный текст

(Рассказ-эссе)

В тот жаркий августовский день, покончив с делами, я присел на гранитном парапете у метро “Площадь Восстания” и закурил трубку. Было три часа пополудни. Никаких дел тем днем уже не предвиделось. Обычно так и кишашее народом место было по-летнему малолюдно. Уже несколько раз так бывало, что стоило мне задержаться на этом месте по каким-либо причинам, как сразу подходила какая-нибудь непонятная тётка, обязательно страшная как война, и предлагала: “не желаете ли отдохнуть, расслабиться?” На этот раз нарисовалось и стало клеиться несчастное создание лет 20, с мутными неподвижными глазами, заторможенными движениями и речью. По всему было видать, что девушка “употребляет”. Я с досадой встал и пошел на Невский. Навстречу валил поток прилично, большей частью даже гламурно одетых людей. Доносившиеся до моих ушей обрывки их разговоров неприятно поражали своей пошлостью. Я вспомнил, какое раздражение вызывал у меня весь этот гламурный офисный планктон несколько лет назад, когда у меня не было ни работы, ни денег.

На душе было пасмурно. Главной причиной этого внутреннего нестроения было желание писать и осознание того, что писать не о чем. Я мучительно искал какую-нибудь тему хотя бы для маленького рассказика и – не находил ничего. И вот я шел по Невскому и думал, отчего это так? Может быть я не могу разглядеть в глыбе окружающей действительности то, что в творческой лаборатории писательского мозга превращается в рассказ, повесть, роман? Видимо нет, профессиональная наблюдательность и чутье у меня довольно хорошо развиты. Может быть, дело в самой этой действительности, а конкретнее – в современных людях? Почему сто – сто пятьдесят лет назад рождались великие литературные произведения, блистали великие имена? И почему сейчас в литературе господствует пустота? Не потому ли, что даже писатель с талантом Толстого или Чехова, не смог бы создать по-настоящему стоящее творение на материале жизни современных людей? Кто они – люди эпохи постмодерна? Маленькое счастье и маленькое несчастье, злые делишки, добрые делишки – как будто история вынула из человеческого существа что-то очень важное, то что заставляло его опускаться на самое дно или восходить к самым вершинам экзистенции. В нашем мире не встретишь больше сожигаемых огнем темной или светлой страсти фигур, таких, например, как Гобсек, Парфён Рогожин или же Артур Бёртон (Овод). Наступило царство “одномерного человека”.

Убогие души нельзя не оплакать:
Ни зла, ни добра в них, а сырость и слякоть.
Ницше.

Так о чем же можно писать в этом царстве? И возможно ли это вообще? Неудивительно, что современная литература схлопнулась до масштабов души современного человека. Современная литература - это бесконечный сериал, “мыльная опера” в прозе, обреченное на забвение бытописание одномерного человека.

“Мир – это текст” утверждают философы-постмодернисты. То есть, по их мнению, мы можем понять и описать мир не иначе как посредством текста. Понятно, что это возрение – продукт иудео-христианской цивилизации, что оно идет от Библии. Иудеи-каббалисты считают, что в тексте Торы зашифрованы все события человеческой истории, все прошлое, настоящее и будущее. Каждая буква и каждое слово Торы имеет числовой эквивалент, а каждое число, в свою очередь, несет определенную семантическую нагрузку. И вот они занимаются бесконечными пустопорожними толкованиями слов и чисел. Количество текстов в наше время превосходит все мыслимые масштабы. Практически любой кто умеет писать и, вдобавок, обеспечен выходом в Сеть, является сегодня поставщиком текста. Пишушие заботятся не столько о том, чтобы выразить в тексте значимое, сколько о том, чтобы привлечь к своему тексту всеобщее внимание. Количество не переходит в качество, поскольку является дурной бесконечностью плохого текста. Гиперинфляция текста, обесценение слов и смыслов.  В пределе текст становится монологом или, что то же, диалогом атомизированного индивида-автора с самим собой.

Причина же в том, что текст не питается более соками реальной, полнокровной действительности, которая исчезает там, где наступает царство одномерного человека.

Написано: «В начале было Слово» —
И вот уже одно препятствие готово:
Я слово не могу так высоко ценить.
Да, в переводе текст я должен изменить,
Когда мне верно чувство подсказало.
Я напишу, что Мысль — всему начало.
Стой, не спеши, чтоб первая строка
От истины была недалека!
Ведь Мысль творить и действовать не может!
Не Сила ли — начало всех начал?
Пишу — и вновь я колебаться стал,
И вновь сомненье душу мне тревожит.
Но свет блеснул — и выход вижу смело,
Могу писать: «В начале было Дело»!
Гёте. “Фауст”.

Но даже философы-постмодернисты отстают от времени. С их точки зрения правильнее было бы уже говорить, что мир перестал быть текстом и стал образом. Не через текст, а через нагромождение медийных образов воспринимает одномерный человек окружающий его мир. В кривом зеркале этого мира образов подлинная реальность искажается до полной неузнаваемости. Образы, симулякры реальности, реплицируются как вирусы в больном организме. Так образуется псевдо-реальность второго порядка, уже ничего общего не имеющая с действительностью. 

Литература умерла. Так же как и многие другие виды искусства. Зачем нужна литература человеку, которому привито “клиповое сознание”, потребителю образов? То есть писателю, который честно относится к своему делу, не только не о чем писать, но и вообшем-то не для кого.

От таких вот невеселых размышлений меня отвлекла необычная картинка. Недалеко от перекрестка с Садовой навстречу попалась довольно красивая, молодая девушка лет 25. Все как у всех - косметика на лице и одежда верхней части тела. Именно верхней, потому как нижней практически не было... Она была без обеих ног и передвигалась на доске с колесиками, помогая своему перемещению в пространстве обеими руками, в которых держала по деревяшке.

Вот и угол Садовой и Невского. Я вдруг вспомнил, как весело здесь было в январе 2005-го, когда возмущенные отменой льгот пенсионеры полностью перекрыли движение по Невскому. Как свободно и легко дышалось в гуще масс, забывших, хотя бы на миг, свою извечную рабскую покорность “хозяевам жизни” и свой страх. Бабушки тогда бросались на ментов с криками “гестапо!”, пытаясь отбить у них того или иного активиста, которого выхватывали из толпы и волокли в ментовскую при метро. А что было бы, если бы вышли не пенсионеры, а злая и сильная молодежь и, незаметные для гламурного быдла, немногословные, знающие свое дело и жизнь рабочие?

Устав от Невского, свернул на Малую Конюшенную. Вот он, великий писатель земли русской, Гоголь. Стоит, скрестив на груди руки, задумчиво повернув голову вбок смотрит из под нахмуреных бровей  Его “мертвые души” все-таки не были големами...

Но что-то странное происходит рядом с памятником.  Десятка два молодых людей, парней и девушек окружили его. На лицах улыбки, слышны шутки, смех. Атмосфера веселого хэпинига. Кто-то громко читает стихи, но его не видно за спинами собравшейся молодежи и заинтересовавщихся зрелищем уличных зевак. Я протиснулся вперед и увидел, что голос принадлежит совсем еще молоденькому голубоглазому пареньку, который читал стихи, скорее всего своего собственного сочинения ... лежа в ванне. Как выяснилось, это был стрит-перфоманс одного из питерских клубов молодых поэтов. Довольно забавно и креативно. 

Я вновь вернулся к своим размышлениям о литературе. И вдруг на память мне пришёл старинный дзенский коан: “Двух монахов из северного и южного помещений монастыря Нансэн застал дерущимися из-за кошки. Схватив кошку, он крикнул монахам: «Если кто-нибудь из вас скажет доброе слово, то спасёт её». Ему никто не ответил. Нансэн решительно разрубил кошку пополам. Вечером вернулся Дзёсю, и Нансэн рассказал ему о случившемся. Дзёсю снял сандалии и, положив их себе на голову, вышел за дверь.
- Если бы ты здесь был, - сказал Нансэн, - ты бы спас кошку”.

Именно так, писать...и не писать – это единственно возможный ответ.

Дмитрий  Кремнёв.