Поэт Настоящий. Обыкновенный. Сериал 1

ПЕРВАЯ СЕРИЯ


– …а он посмотрел на меня с высоты своих двух астенических метров, – Кать, представь! – и говорит, «Это у тебя, Максимушко, «лирический митинг», если позволишь». Не, ну это ж надо так подметить!

– А я, когда читаю его стихи, мне хочется всё бросить, – стыдливо признался Пьер. – Бросить всё вообще!.. Бросить сочинять…

– Бросить пить, – подсказал Максим.

– Он никогда не повторяется, он всегда другой, – игнорируя эту реплику, продолжал Пьер. – И всё же я его бы ни с кем не спутал. Это дар.

– А этот ваш друг там будет? – спросила Катя.

– Нууууу, «друг», это ты уж загнула, – улыбнулся Макс и, взмахнув рукой, запел на мотив известной в 80-х песенки. – Муу-ууу-за нас связа-а-ала, тайною наааа-ааа-аашей стала…

– Такие моменты лучше не пропускать, Екатерина, – серьёзно заметил Пьер. – Это шанс для нас всех, провинциалов.

– Эх, Катёнок! – Макс обнял её за талию. – Ему-то уж точно там выделят книгу. Пьеро прав, поэт он уникальный.

Они шли по тенистой безлюдной улице. Катя была счастлива. Ей казалось, она – героиня какого-то фильма про поэтов.

– А вот Лавровский его не любит, – вдруг засмеялся Макс. – Помнишь, Петька? Грит: он мог бы быть хорошим философом, если б не был поэтом. А кто-то тогда крикнул: так он же поэт! Неее, грит, он БЫЛ БЫ заметным поэтом, ежели б не был философом.

– Да что брать с Лавровского! Жалкий графоман, – фыркнул Петя. – Если уж рассуждать об этих стихах… Да, они умны. Акцентировано умны, – помнишь, я писал рецензию? Но нету там «интеллектуальщины». У него удивительные стихи, прозрачные, как… как…

– Как спирт.

– Он, наверное, уже известный поэт, – тактично заметила Катя.

– Отнюдь, малышка. Да как все мы.

– Очень скромный, – пояснил Пьер. – Он, я заметил, вообще не осознает своей гениальности…

– Ну, гениальность, это уж как-то слишком, – усмехнулся Максим.

– …Мои стихи слушал. У меня, конечно, есть сильные вещи. Но те, в прошлом году, я вообще сжёг. А он умудрялся и в них найти что-то самобытное. Наверное, просто поддержать меня хотел.

– Наверное, просто вы сидели за пивом. Причём, платил ты.

Петя захохотал.

– Как ты догадался?! Да просто… Сколько он там на тех сезонных работах заработает! А пытается прожить полгода на них.

– А кто этот меценат, который за издание заплатит? – к вопросу о деньгах поинтересовалась Катя.

– Харчин. Кандидат, блин. На носу ж выборы, – Максим достал из кармана сложенную вчетверо агитационную газету. – Вот, кстати, всучили, когда я на остановке стоял.

Катя взяла газетку, посмотрела на мордастое фото кандидата. Перевернула лист.

– О, и тут стихи.

Пьер наклонил лицо.

– «Коммунист рвёт рубаху на пузе,
за рабочий, мол, класс он горой,
ну а сам – с олигархом в союзе –
голосует не «за» наш герой!
И высокий налог на зарплату…»

– «Рабочий, мол, класс»! – восхитился Максим.

Они уже подходили к зданию дворца культуры Пекарей, где должно было состоятся мероприятие, окрещённое Максом в «Кастинг поэтов».

Пьер приветственно помахал, увидев, что к ним бежит один из самых мелкокалиберных (по росту) членов Ассоциации молодых литераторов – Дима Рачок.

У Димы были выпучены глаза.

– Ребята! Чужинец погиб! – зашептал он, хватая их за руки.

Пауза.

– Чужинец погиб, – повторил Рачок, отдышавшись и сглотнув.

– Как погиб?! – Петя вырвал ладонь из влажных рачковых ручек.

Максим внимательно рассмотрел лицо Димы.

– Чего ты шепотом-то?

– Не знаю… – Рачок ещё больше выпучил глаза, потом оглянулся по сторонам.

– Рассказывай, – приказал Макс, опустив руку, которую держал на талии Кати.

– Да я и сам толком ничего не знаю. Мне позвонил на мобилку Витька, говорит, я, мол, Кириллу дозвониться не могу… он сказал, ему звонила мать Чужинца, плакала, говорит, сказала «он погиб».

Макс и Пьер одновременно выхватили мобильные телефоны, в иное время это показалось бы очень комичным. Максим оказался ловчее.

– Нда… «Недоступен» наш Виктор.

– С того звонка нет связи с Витей, – покивал Рачок, и вдруг добавил, скосив глаза в землю. – Как будто и он погиб.

– Ну что ты мелешь! – махнул на него Макс. – Мобилоиды, блин.

– Что будем делать? – спросил Петя совершенно растеряно.

Все смотрели на Максима. Он достал сигарету и закурил. Катя нервно теребила сумочку.

– Что же делать теперь?

– Макс, может быть…

– Эй! Хорош курить, – закричали из толпы на высоком крыльце. – Сейчас открытие!

– Пошли, – Макс решительно направился ко входу в ДК.

– Так… как же это… – Пьер помешкал, но таки пошёл следом.

– Виктор, видимо, туда поехал.

– Куда?

– К матери! Будем его набирать, пока не дозвонимся и всё не узнаем, – пояснил Макс.

– Скажем? – снова зашептал Рачок, семеня рядом. – Скажем всем?

Максим нежно обнял его за узкие плечи.

– И что же мы всем скажем? Что поэты стали гибнуть от телефонных звонков?

– Нет, но ведь уже известно, на счёт Чужинца, – возразил вместо Димы Пьер, впрочем, с сомнением в голосе. – Может, нам тоже надо… поехать?

– Поедем, – кивнул Макс, широко шагая. – Как только всё узнаем – поедем. Возможно, вся эта лабуда уже закончится к тому времени, не думаю, что она продлится больше часа. Ну, может, полтора. Когда всё точно узнаем, – сообщим другим. Хотя, Виктор мог уже и Неле позвонить.

Рачок отрицательно помотал головой, но промолчал.

– А кто это – Чужинец? – робко спросила Катя, когда они, пройдя вестибюль, стали подниматься по широкой лестнице.

– Мы же тебе рассказывали о нём, когда шли сюда. Псевдоним у него такой. Он же и на украинском пишет… Писал…

На втором этаже толпились поэты. Областная Ассоциация молодых литераторов «Палитра» (неформально – Поллитра) насчитывала 57 человек, а сегодня приехали из районов и те, кто формально не входил в клуб, но служил Парнасу частным образом.

Среди гомонящих поэтов расхаживал телевизионный оператор, целясь то на одного, то на другого камерой. За ним шаталась растерянная юная журналистка с блокнотом и микрофоном.

Настроение было праздничным, давно не видевшиеся хлопали друг друга по спинам. Максима и Пьера тоже потискали, похлопали. (Рачок был уже похлопан и потискан до этого.) Некоторым Макс представил Катю – «моя Муза».

У входа в зал народ расступился – и по случайно образовавшемуся живому коридору прошествовала Айчира – 25-летняя девушка совершенно невообразимой красоты, одна из наиболее слепящих звёзд «Палитры». Оператор очень заинтересованно снимал красавицу, а Пьер проводил её глазами голодного и от голода очень преданного пса.

– Чё, уступил бы ей книжицу? – ехидно подпустил вынырнувший откуда-то Андрюша Нарцисс в белом костюме и длинном чёрном шарфе. – Царский был бы подарочек. Да и жертва!

– Она для этого горда, – Пьер расправил плечи; и добавил. – Не то, что вы!

– Тогда не будет и вреда. Меж тем, – увы! – загадочно отпарировал Андрей, входя в зал вместе с двумя своими неотлучными друзьями, которые довольно ухмылялись.

– А эта цитата откуда? – громко спросила Катя, взявшись за локоть Максима. Она почувствовала дыхание конфликта, и ей хотелось своей показательной неосведомлённостью в классике вызвать более приятные для поэтов эмоции.

– А эта цитата от блуда, – включился в импровизацию Макс. – О, это же просто Печорин и Грушницкий!

Петя не обратил внимания, он хмуро наблюдал, как белая ненавистно-элегантная фигура, спускаясь по скошенному полу зала, сокращает расстояние между собой и ЕЮ.

– Привет, Айчира! – нарочито крикнул Нарцисс и приобнял девушку за талию, прежде чем она успела обернуться. Впрочем, пошептав что-то ей на ушко, тут же удалился, в сопровождении своей свиты, к группе поэтов, столпившихся у высокой сцены.

Пьер был убит.

– Пойдёмте на первый ряд, – сказал Максим.

– А регистрироваться кто будет?!

Они обернулись. Только сейчас Макс заметил столик, за которым сидела всем известная активистка клуба Алка.

– Что ещё за хрень?

– Ну, у нас же НЕ ПРОСТОЕ заседание, – улыбаясь, заметила Алка. – Дима Рачок зарегистрировался ещё час назад, вас я уже записала, мальчики. А эта девушка – кто?

– Мне что, тоже нужно? – растерялась Катя.

– Давай! Ты теперь с нами наравне, – поощрил её Максим, тесно прижав к себе.

Пунцовая от смущения Катя сказала имя и фамилию, и была красиво (правда, с усмешечкой) записана в столбик, по краю которого теснились, наползая друг на друга, витиеватые, или стремительные, или многоуровневые, или просто кучерявые автографы.

– Рррраспишитесь, соискатели, – распорядилась Алка.

Они прошли в зал (на всех сидениях лежали по два экземпляра той газеты, которую сегодня показывал Максим, и по пёстрому глянцевому буклетику – «Программа Реформатора Харчина»), уселись справа в первом ряду. Катя по левую, а Петя по правую руку от Макса. Рачок – возле Пьера.

Подошла Неля Рапсодова – 46-летняя поэтесса местечкового уровня, бессменный председатель Ассоциации «Палитра» на протяжении уже десяти лет.

– Ребята – по секрету («здравствуйте» – запоздало поздоровалась с ними, особо улыбнулась Кате, как незнакомке), – это точные сведения: Нахим опять готовит какую-то провокацию.

Макс презрительно махнул рукой.

– У меня есть источники информации, – значительно произнесла Неля, и затараторила. – Короче, Максик, я на вас рассчитываю, если что, помогайте разруливать, тут такое представительство, телевидение, Петюня, я же тебя ещё школьником помню, юношеские порывы и глупости твои, ты ж теперь умничка, будьте бдительны!

Она стремительным офицерским шагом удалилась, прежде чем Пьер успел рот открыть.

– Почему ты ей ничего не сказал?! – возмущенно спросил Петя у Макса.

– А ты почему?

– Так я…

– И вообще, ты же её знаешь. Последствия могу быть непредсказуемые. Она может зарыдать, или вызвать такси и уехать ТУДА, мамой же «всехней» себя воображает… Или скомандует: раз-два встали, бегом, арш!.. А мы сами толком ещё ничего не знаем. Впрочем, нам её реакцию ещё предстоит увидеть.

Пьер растеряно потупился.

– Этого Нахима надо бы удавить нах, – проскрежетал кто-то в первом ряду, чуть дальше, услышав, вероятно, сообщение Нели. – Если он, сволочь, чем-то помешает, я его лично…

– Да он тебя сам «лично», – насмешливо заметил другой голос.

– А кто такой Нахим? – спросила Катя Максима на ухо. Он ответил брезгливой гримасой.

На сцене Неля пыталась отогнать поэтов от седовласого патриарха всея местныя поэзии (кто же его не знает? Остап Иванович Сичень-Затятый!), которому они наперебой выражали своё почтение. «Ребята, уже время, рассаживайтесь!»

– О, а ветеран что тут делает?

– Судить нас будет, – буркнул Пьер.

– Смотрите! – возбуждённо прошептала Катя, обернувшись назад и толкая Максима. – Это же ваш Меценат! Как его там…

В зал вошёл приземистый полноватый тип в сопровождении высокого парня, этакого боксёрского вида. Первый, и правда, оказался Харчиным. Второй – «Телохранитель, наверно, – шептали на втором ряду. – Харчин же миллионер давно. Из бандитов эволюционировал.»

– Здравствуйте, Вениамин Анатольевич! – распахнула со сцены объятия Неля, зорко обнаружив пришествие.

Поэты наконец-то, отступились от Сичня, искренне купавшегося в лучах застарелой славы, и стали спускаться в зал, глазея на мецената.

Максим вертел головой, чувствуя себя странно. Такой помпы никогда не было.

Словно из-под земли вырос Кирилл Клименко, заместитель председателя Ассоциации.

– Думаю, кому показать… – сверкая глазами, тихо проговорил Кирилл, схватив Макса за рукав. – Пошли со мной, пока всё не началось.

– Знакомься, это Муза, – моя Катя.

– Здрасьте. Привет, Петруха. Пойдём, говорю!

Он почти в экстазе потащил Макса за кулисы.

– Что случилось?

Кирилл достал из сумки белую папку перечёркнутую крест-на-крест жирными красными полосами, из-за чего она походила на какой-то флаг. Всучил её Максиму, бормоча, как безумный.

– Прочти, прочти! Это… это…

– Что это?

– Это… Так мог написать только он!

– Кто он?

– Чужинец! Я вчера, наконец, добрался до поэмы этой, не хотел, чтобы второпях, хотел вникнуть. ВНИК! Тут каждая строчка полыхает! Да, потом скажут, старомодный романтик, но КАКОЙ! Это… Описать это невозможно! Прочти! Прочти сразу же после всего этого цирка, – Клименко мельком глянул на сцену. – Он мне в понедельник дал, а сам сказал «так, попытка», и сразу ушёл, рукой махнул, и всё. Разве я мог подумать!! Я его искал в зале, его нигде нет…

– Э-э… а тебе не звонил… – начал было Макс.

– …а телефона у него нет, ты же его знаешь, – страстно выговаривал Кирилл. – Не знаю, придёт он или нет, он же странно ко всему нашему относится, но ты ДОЛЖЕН ПРОЧЕСТЬ!

– Он не придёт.

– Да, я так и подумал. Хотя его бы точно напечатали. Кто бы посмел даже спорить об этом? Даже если б наших завистников заставить голосовать, – дать ему книгу или нет, – у них бы рука не поднялась… (Кирилл не заметил каламбура в своих словах.) Ты главное ПРОЧИТАЙ!

– Понимаешь… – поразмыслив, начал Максим. – Как бы тебе это сказать, Кирилл… Мы пока ещё не знаем подробности. Говорят, мама его звонила. Чужинец погиб. Витя в курсе (тебе он не смог дозвониться), но мы не можем с ним связаться.

Клименко, видимо, потерял дар речи. Он был самым близким другом Чужинца, единственным человеком, которому эта довольно замкнутая личность решалась иногда приоткрыть свои мысли и чувства.

– Прости, – сказал Макс, положив руку ему на плечо.

Они оба вздрогнули, когда загремел колокольчик Нели, призывающей всех к тишине.

– Давай дождёмся более точных сведений. Виктор, судя по всему, поехал к маме его, – вспомнил Максим. – Давай подождём. Всё пока неясно.

Кирилл достал мобилку, судорожно сглотнув.

– Да. Понабирай Витьку, – кивнул Макс. Повернулся и пошёл к своему месту между Катей и Пьером.

– Ты сказал ему? – подавшись вперёд, спросил Петя.

________________
Продолжение тут

http://proza.ru/2011/02/22/1970