Вспоминания о прошлых жизнях

Воспоминания о прошлых жизнях.

Тугая нить былых времён
Прослабилась.
И я родился.
1.
Чувство голода я испытывал почти всегда. Впрочем, как и чувство страха. Страх и голод. Вечные спутники, которые я помню особен – но отчётливо. Ночью, прижимаясь к матери, сквозь дрёму, я постоянно вздрагивал. То от рыка пещерного медведя, то от воя волков. Мы прятались в расщелине большой скалы. Когда теплело,
перебирались в долину к большим деревьям. Там было больше пищи. И в огромных кронах было легче прятаться от хищников. Днём было немного легче. Пока старшие собирали плоды, пауков, ловили ящериц, выкапывали коренья, мы молодь, с деревьев, обозревали окрестности. В случае опасности нужно было оповес – тить всех громким криком. Иногда нам везло. Кому – нибудь удавалось найти павшую косулю или оленя. Тогда мы успевали насытиться до прихода гиен. И так дни сменялись ночами и наоборот. Но однажды в моей жизни произошло такое…
В тот день, как обычно, мы собирали коренья, выкапывая их большими палками. Я захотел пить. Хищников поблизости не было, поэтому я рискнул сходить к реке один. Поднялся ветер, набежали тучи. Начал накрапывать дождь. Утолив жажду, я почувствовал знакомый запах. Порыв ветра донёс его с ложбины, в излучине реки. Этот запах мне был хорошо известен. Так воняет только стая гиен, пожирающая старую тушу мамонта. Я выбрался на берег  и помчался назад, к своим. Но гиены почуяли меня и рванули на перерез. Конечно, сочное мясо молодого питекантропа лучше, чем ржавая шкура и каменные кости. Я закричал, понимая, что до деревьев мне не добежать. Зато своим криком, я предупреждал со – родичей об опасности. В стороне лежало поваленное дерево. Я по -  бежал к нему, надеясь найти дупло, и в нём, спастись от страшных зубов. Вдруг сверкнул небесный огонь1 и дерево вспыхнуло. Затем раздался страшный грохот, от которого меня бросило о землю. В глазах потемнело…   
Придя в себя, я обнаружил, что лежу прямо рядом с горящим деревом. Гиены были неподалёку, но близко не подходили. Я сод – рогался от ужаса, так-как боялся огня не меньше гиен, впрочем как любое живое существо на земле. Но стоило мне отползти немного в сторону, как хищники были тут как тут, и мне приходилось возвращаться на место. Скоро я заметил, что огонь не так страшен. Я согрелся, шерсть на спине подсохла, чуть позже прошла дрожь. Рядом упала отгоревшая ветвь, в разные стороны разлетелись искры. Гиены затявкали и отскочили назад. Я заметил это, и в голо- ву мою вошла одна мысль. Думать было ещё трудно2, но словно сквозь туман я осознал: Мы умели пользоваться палками, но боялись огня. А что если….
Когда я разогнал гиен и вернулся к своим, с горящей веткой в руке, они попадали передо мной на землю. Так я стал вожаком, а мы научились пользоваться огнём.
               
             
1. Молния.
2. Размер мозга питекантропа намного меньше чем у современного человека.


2.
Это было так давно,
Что и вспомнить мудрено.
Это было, очень много лет назад.
 
   
На улице страшный холод, а в пещере тепло и уютно. Мы только что вернулись с охоты. Вернулись удачно. Все живы. Только Гу-гу сломал копьё. Зато убили кабана. Дня два будем с мясом. Когда возвращались с добычей, я натолкнулся на логово. Зверёк, хозяин логова, погиб от холода, но его детёныш был ещё жив. Я положил его за пазуху и принёс с собой. В пещере, под шкурой мамонта, он отогрелся и стал кричать. Я разжевал кусочек сырого мяса и заткнул ему рот. Детёныш проглотил мясо и опять завопил. Я жевал ему мясо, пока он не насытился. Потом он уснул. Подошёл Га-а (старейшина) и показал знаками, что хочет убить зверька.2 Я объяснил ему, что пока есть мясо, детёныш пусть растёт. Будет голод, тогда мы его съедим. Га-а согласился. Но шло время, мы ходили на охоту, мяса было вволю. Из- за холодов3 , некоторые жи – вотные гибли. Нашему племени одного мамонта хватало надолго. Мы наморозили мяса впрок. Большие хищники ушли. Старый лес давал дрова. Некоторые животные приспособились к холоду. На них мы охотились. Зверёк рос, с каждым днём, всё больше и боль – ше  привязываясь ко мне. Скоро он стал ходить с нами на охоту. Так я приручил самую первую в мире собаку.
    
    
1. Здесь и потом, эпиграфами к главам будут строчки из песни               
А. Макаревича «Это было так давно».
2.  Неандертальцы в большинстве случаев общались жестами, т.к. речевой аппарат ещё был не до конца сформирован.
3. Ледниковый период.
    
3.
 
Дом был старый как утёс,
Он по окна в землю врос
И за окнами шумел забытый сад.
 
Альша, дочь касная1, попросила меня сделать ей ожерелье из раковин. Работа была не сложной, и я охотно согласился. Рако – вины она принесла уже просверленные, мне осталось только сде- лать верёвку. Я взял жилы лося, обмотал один конец вокруг большого пальца ноги и начал скручивать между собой. Закончив это не хитрое дело, я завязал свободный конец, почти готовой верёвки, вокруг большого пальца другой ноги. Теперь нужно было, что бы верёвка подсохла. Разведя ноги шире, я натянул верёвку, разглаживая её, от центра к краям. Альша кру – тилась рядом, болтая без умолку. Я не прогонял её. С ней было не так скучно. Рядом с очагом валялись длинные, ровные лучи – ны, для разжигания огня. Альша взяла одну из них и, из озорс – тва, кинула в меня. Лучина угодила мне прямо по голове. Я ра – зозлился, взял лучину толстым концом подставил к верёвке, на  ногах, с силой натянул и резко отпустил. Лучина со свистом вырвалась из рук и воткнулась Альше в руку. Она сначала завопила, а потом попросила повторить. Мы уселись на шкуры. Я со всей силы запустил лучину в открытую дверь хижины. В это самое время в хижину входил каснай. Лучина ударила его прямо в лоб. Он подошёл ко мне. Я сжался в комок.
- Повтори – сказал мне каснай.
Я опять метнул лучину, она вылетела на улицу. Альша громко рассмеялась. Каснай постоял, подумал некоторое время, потом вышел. Я доделал ожерелье и отдал его Альше. Мы разожгли очаг и сели чистить шкуры. Через некоторое время на улице раз - дался свист. Это каснай звал нас к себе. Мы вышли наружу. Кас-  най стоял под деревом, в руках у него было странное приспособ-  ление. Согнутая дугой толстая ветка была соединена концами верёвкой. Он взял лучину, наложил её на ветку, а толстый конец зажал с верёвкой, натянул и резко отпустил (как я, в хижине). Лучина взлетела и пропала с глаз. Мы с Альшей разинули рты. Лучина вернулась и упала не далеко от нас. Каснай весело рассмеялся. Он подошёл и потрепал меня по щеке. Так каснай изобрёл первый лук.
   
 
1. Каснай – вождь у первых кроманьонцев.
 




                4.               
   
 Были дни тогда длинней,
Я не помню лучших дней.
Были добрые и верные друзья.



Мы с Каалом набрали целых пол сумки зерна. Теперь нужно было донести его до жилища, что бы Жабул не отобрал его.  Жирная тварь, ни когда, ни чего не собирал сам. Зато всегда был сыт. Отби-  рая у более слабых семена и плоды, Жабул никогда не знал голода.
И никто с ним ничего не мог сделать. Жабул был сыном вождя, чванливого Жаруда. Пока взрослые были на охоте, нашей обязанностью было собирательство. Особенно ценным было зерно пшеницы. Растирая его на зернотёрках в муку, наши женщины умели делать хлеб. Грязные, полусырые лепёшки, насыщали почти как мясо. Хоть собирать было и трудно, зато семена никто не защищал. Ни острые клыки, ни страшные зубы, как у кабанов и волков. И они не убегали, как олени или косули. Потратив почти целый день, мы набрали пол сумки. Этого хватит на два дня. Если ещё удастся благополучно миновать Жабула. Плохо было ещё то, что пшеница росла на склонах сопок, была мелкой и редкой. Шелушить её, труда не составляло. Большую часть времени, отни – мали поиски злаков. Горные бараны и козлы составляли нам серьёзную конкуренцию. Не сколько пожирая, сколько вытаптывая растения. Но они же нам и помогали. Заметив скопление баранов на каком-нибудь склоне, мы устремлялись туда. И почти всегда находили зерно. Через плечо, у каждого из нас было по сумке из шкуры молодого барана. Каждый шелушил в свою сумку. В конце дня мы пересыпали, найденное, в одну сумку и шли домой. По дороге мы встречали других подростков. Каждый шёл со своей добычей. Весело болтая, мы приближались к селению. Перебивая друг друга, мы делились впечатлениями, хвастались трофеями. Спустившись в овраг, мы начали совещаться, как обойти Жабула. Было решено отправить Каала  на разведку. Если этот жирняк при –таился у тотемов, Каал ухнет филином и мы обойдём у поваленного дерева. Если же Жабул у поваленного дерева, мы пойдём через тотемы. Тогда Каал подаст сигнал криком ворона. Мы терпеливо ждали сигнала, как вдруг увидели нашего разведчика. Каал, низко пригнувшись, бежал назад. Мы насторожились. Случилось что-то очень плохое. На Жабула это не было похоже. Каал махнул нам ру- кой и скатился в заросли. Мы молча последовали за ним. Запыхав -   
шись, Каал тяжело дышал. Мы ждали, пока он придёт в себя, и сможет говорить. Наконец он отдышался и сквозь зубы выдавил:
- Черноухие.
Мы встревожились. Черноухие были страшным племенем. Они жили за голубыми скалами, в трёх днях пути от нас. Наше племя постоянно враждовало с ними. Теперь они выждали, когда все мужчины были на охоте и напали. Каал продолжал:
- Женщин всех угнали, одна старая Гулу осталась. Её не тронули, она мне всё рассказала. Жаруд убил троих черноухих. С него сняли кожу. С Жабула тоже. Забрали все запасы.
У меня сами собой стиснулись зубы и сжались кулаки. От гнева темнело в глазах. С моими товарищами творилось тоже самое. Хотя многие недолюбливали вождя и его сына, их гибель потрясла нас. И в правду, мы жили своей жизнью, никого не трогали, тут появи – лись эти уроды, раскрашивающие свои уши чёрной краской, забра - ли самое ценное, убили вождя с сыном, и как ни в чём небывало скрылись. Это известие никого не оставило равнодушным. Мы гневно выкрикивали угрозы в адрес черноухих. Пока Каал не остудил нас. Он разумно заметил, что черноухие могут вернуться. Мы понемногу успокоились и стали совещаться, что делать дальше.
 Было принято решение спрятать все запасы, на случай, если черно- ухие вернутся. Мы палками выкопали канавки, рассыпали в них зерно и засыпали землёй. Плоды, овощи и съедобные листья было решено съесть и ждать прихода мужчин. Мы пробрались в селение, накормили старую Гулу. Черноухих не было. Через день вернулись с охоты мужчины. Молча, выслушав нас, они отправились в погоню. Черноухие были побеждены. Добро было возвращено, почти все вернулись живыми. Мы праздновали большую победу.  Вскоре пошли дожди и мы не смогли забрать своё зерно, а потом и вовсе забыли про него. Через некоторое время мы с Каалом опять отправились собирать зерно. Я позвал его старым путём. Мы пошли через овраг. Вот здесь мы прятались от черноухих, здесь закапывали зерно. Но, что это? Там где было спрятано зерно, мы нашли огромные колосья пшеницы! Буквально рядом с домом, мы нашелушили обе сумки, меньше чем за пол дня, и ещё осталось на три по две сумки! Мы побежали в селение и всё рассказали новому вождю, Оглуму, отцу Каала. Он очень внимательно выслушал нас, потом созвал совет старейшин. Они совещались очень долго. Мы терпеливо ждали. Наконец они появились. Глаза у всех сияли радостью.
- Созовите всё племя – приказал нам Оглум.
Когда все собрались, вождь вывел нас с Каалом вперёд и указывая на нас рукой во всеуслышание объявил :
- Благодаря этим детям, мы навсегда забудем, что такое голод.
Так мы научились сеять пшеницу.

   
5.   
Я был сказочно богат.
Я имел забытый сад.
И не верил в то, что стану старше я.
    
 
Вы думаете, что самая трудная работа, на постройке пирамиды, у тягловых рабочих1? Ни чего подобного, самая тяжёлая работа у меня. И хотя она не требует больших физических затрат, но я лучше бы тянул плиты. Однако Осирису было угодно, что бы именно я, расписывал внутренние покои гробницы. Вы думаете, чего проще. Зажёг факела, масленые светильники и, давай-ваяй. Не тут-то было. От факелов, на стенах и потолке, останутся следы копоти. Поэтому божественный Хуфу, поручил это ответственное дело мне, мастеру Анасептетту. Дело в том, что я был слеп. После укуса змеи, я выжил, благодаря Богу Ра, но навсегда потерял зрение. Несмотря на это, я не утратил способности рисовать. Пятнадцать лет, я, в слепую, по памяти разрисовывал внутренние камеры, самой великой из пирамид. Хуфу очень щедро наградил меня. Этот секрет, росписи гробниц, фараоны передавали из поколения в поколение. И все последующие гробницы, расписывали только слепые мастера. Так, благодаря фараону, вошедшему в историю под именем Хеопс, моё творчество тоже обрело бессмертие.
 
 
1. Рабочие, тянувшие плиты на постройку пирамиды.
 
 
6.
 
И я помню как теперь
Что была открыта дверь.
Там был ясный день и чистая вода.
 

Я проснулся от крика. Кричала Элика, подруга Бресеиды, дочери великого Приама. Был чудесный, солнечный день. С моря летел свежий ветер, залетал в окно, будоража кровь. Элика продолжала кричать, показывая рукой в сторону моря. Я подошёл к окну. Всё море, насколько хватал глаз, было покрыто греческими кораблями.
Ну, вот и всё. Благодаря Парису, нам предстоит война с греками. Зачем он привёз сюда эту Елену, жену могучего Минелая, царя Спарты? Над моим родным Илионом нависала серьёзная беда. Я выбежал на террасу и невольно стал свидетелем разговора. Под колоннадой стояли двое. Я узнал их сразу. Это был Великий царь Приам и его старший сын Гектор.
- Так ты считаешь, что Троя обречена?
- Да, сын. Я не хотел тебе об этом говорить. Но Агамемнон ни когда не уйдёт отсюда. Пусть мы продержимся пять, десять лет. Это не имеет никакого значения. Мы обречены, сын мой.   
- Что же ты предлагаешь, отец? Отдать им Илион без боя?
- Нет, что ты. Мы будем сражаться до последней стрелы. Просто я не хочу, что бы ты испытывал какие-то иллюзии. Пусть ни Главк, ни другие военначальники, ни о чём не догадываются.
- Да, наделал братец дел.
- Не суди Париса слишком строго. Так было угодно богам. Сейчас скачи со своими, к храму Апполона. Постарайся спасти сестру. Если Бресеида погибнет. Никогда себе не прощу.
Я потихоньку выбрался из дворца. Значит Троя обречена. Великий Приам с самого начала знал это. А он далеко не дурак. Я добрался до дома, собрал всю семью и отправил их в Сирию. Сам же вернулся во дворец, что бы исполнить свой долг до конца. На своём посту. На посту начальника личной охраны Приама.
   
   
 
7.
 
А сегодня срок истёк,
На двери висит замок.
Ключ потерян, дверь закрыта навсегда.
               
Мы были последними. Последними солдатами некогда великого Рима. С тех пор как Аларих (вождь готов), а за ним и Гензерих (вождь вандалов), разграбили и разрушили Рим, нас осталось семеро. Семь последних, настоящих римских война. По настоящему презирающих смерть. Испытывающие равнодушие к боли, страданиям, лишениям. Настоящие императоры выродились. Империей «правили» игрушки в руках варваров. Платящие дань германцам, которых деды наши рвали в клочья, как собаки рвут овечью шкуру. Наш император был ещё зелёный мальчишка. В этом году ему исполнилось пятнадцать лет. Зато гонору в нём бы –ло, на Нерона, Калигулу и Домициана, вместе взятых. В прошлом году он выпустил деньги со своим изображением. Зато, когда приезжали послы от германцев за очередной данью, как он перед ними лебезил. Одновременно давая понять нам, что ведёт хитрую, политическую игру. Как он был жалок и смешон. И это ничтожество мы должны были охранять. Имя нашего императора было символическим, Ромул Августул. По именам основателя Рима и основателя империи. Остальные солдаты разбрелись кто куда. Одни, в открытую, торговали с германцами, другие подались в Константинополь, служить новой империи. Только мы, семеро, оставались с последним императором. Он ночевал вместе с нами в караулке, показывая, что он настоящий солдат. Но я-то точно знал, он просто боялся. Один раз мои товарищи сказали мне, что тоже бросают службу и уезжают в Константинополь. Это произошло после того, когда император вздумал платить нам за службу своими деньгами, не имеющими никакой цены. Я не стал удерживать их, но и сам с ними не поехал. Может я и идиот, но я такой человек, кому присягаю, тому и служу. До конца. В эту ночь мы спали с ним вдвоём. Среди ночи я проснулся и услышал, как он плачет во сне. Я
никогда никого не жалел. Ни врагов, ни себя, ни кого-либо ещё. К императору я, кроме презрения, ничего не испытывал. Но в этот раз во мне что-то надломилось. Мне стало невыносимо жаль этого ребёнка. Усилием воли, я подавил это чувство, решив для себя, что до последнего вздоха буду охранять его. В одной из провинций у меня был дом, несколько рабов. Я решил утром увезти и спрятать императора там. Когда утром я поделился этим планом с императором, он гордо отверг его. Я не стал спорить. Мы поспешили во дворец, но там уже были новые хозяева. Наёмные германцы шныряли повсюду как крысы. Они искали знаки императорского достоинства. Штандарт и орла они уже нашли, оставался только жезл Цезаря, находившийся у Ромула Августа в руках. Они увидели императора, и с воем бросились к нам. Я узнал их предводителя. Герул Одоакр тоже узнал меня. Как-то в драке, я сломал ему нос. Приблизившись, они остепенились, мне даже не пришлось обнажать меча. Одоакр подошёл к нам, схватился за жезл и стал тянуть его из рук Ромула Августа. Я перехватил его руку и со всей силы сжал. Он взвыл от боли и отпустил руку. Германцы выставили вперёд копья, и пошли прямо на нас. Я выхватил меч, готовясь принять последний в жизни бой, но вдруг всё переменилось. Раздался шум. В зал, один за другим, вбегали мои друзья, те шестеро солдат, которые хотели уехать в Константино – поль. Они не бросили меня. И хотя мы были в меньшинстве, германцы понимали, что каждый из нас убьёт по десятку их, прежде чем погибнет сам. А это, почти треть их отряда. Поэтому Одоакр что-то громко выкрикнул и германцы опустили копья. Мы окружили императора, защищая его со всех сторон. Я понимал, что это конец. Что германцы никогда не выпустят нас, пока не заберут жезл. Мне было наплевать на себя и на моих друзей. Мы для этого и были рождены – погибнуть в славной битве. Но мальчик, которого я дал слово спасти, тоже бы погиб. А этого я не мог допустить, ни в коем случае. Поэтому мне ничего не оставалось, как взять жезл у императора и бросить его к ногам Одоакра. Тот поднял жезл, поднял его над головой и громко закричал. Германцы расступились, пропуская нас. Ромул Август всё понял и зарыдал. Я обнял его, и мы вышли на улицу. Вокруг бегала и ликовала чернь смердящая, боясь, однако приближаться к нам. Мы сели на коней и поехали прочь из мёртвого «Вечного» города. Так, на наших глазах, закончилась история древнего мира. Наступили средние века.
   
 
   
8.
   
А вчера приснилось мне,
Что нашёл я ключ во сне
И упал замок и дверь отперта.
 
Что я знаю об этом человеке? Знаю только, что он был очень силён физически. И хотя он числился оруженосцем самого Рюрика, фактически он был его лучшим другом. Знаю ещё, что он мог предсказывать затмение солнца, спать в седле, по трое суток не слезая с коня. Имел не дюжинный ум, обладал организаторскими способностями. В один из походов, завоевал Царьград. Заставил Византию платить дань. Он ни останавливался не перед чем. Когда понадобилось, он первый придумал поставить корабли на колёса и прошёл на них по суше. Знаю ещё, что звали его Олег Вещий, и он  погиб так, как ему предсказал кудесник, от своего коня. И хоть его укусила змея, выползла-то она из черепа его коня. Так что всё правильно. Что ещё можно сказать об этом замечательном человеке? Он оставил свой след в истории. И он был моим отцом.
 
 
9.
 
Я сдержать себя не смог,
И шагнул я за порог,
А за дверью оказалась пустота.
 
Александр Васильевич прибыл к нам на рассвете. Мы построились для смотра. Как всегда стремительный, Суворов быстро обходил наши ряды, на ходу делая замечания. Подойдя ко мне, он остановился:
- Барабанщик?
- Барабанщик, ваше превосходительство! – отрапортовал я.
- Ну-ка, братец, сыграй-ка «в наступление».
Я сыграл.
- Хорошо, теперь «отступление».
Я замялся.
- Ну, что ж ты.
- Да, как-то не доводилось, ваше превосходительство. Не приучены мы отступать.
Ответ понравился Суворову.
- Ну, а как твоя фамилия, братец?
Я представился. Суворов нахмурился.
- Что ж у тебя фамилия не русская? Ты не немец, часом?
- Отец был немцем, ваше превосходительство, а я русский солдат.
- А доказать сможешь, что русский солдат? Сможешь ведро водки, к примеру, выпить?
- Ну, это-то дело не хитрое, ваше высокопревосходительство.
- Ведро водки сюда! – распорядился Суворов.
Принесли водку и большую чарку.
- Ну что же ты братец, заробел? – спросил Суворов, видя, что я замялся.
- Да я не заробел, Александр Васильевич. Просто, где Вы видели, что бы русский солдат сам пил, а товарищей не угощал?
Я зачерпнул водку и протянул чарку Суворову. Он принял угощение, выпил, потом положил руки мне на плечи, долго смотрел в глаза, потом крепко поцеловал и во весь голос заявил:
- Вот теперь я не сомневаюсь, что ты настоящий русский солдат!
Он вскочил на своего белого коня и ускакал прочь.
 
 
10.
 
Но час настал, я взрослым стал
И тут увидел я,
Как много взрослых дураков живут вокруг меня.
 
Удивительно, как меняются люди в зависимости от ситуации. Пять минут назад был этаким Зевсом, во плоти. Зашёл ко мне в кабинет в окружении каких-то недоносков. В кожанке, с маузером, в большой деревянной кобуре, на бедре. Папаху пересекала широкая алая лента. Я поднялся им на встречу:
- Чем могу быть полезен, друзья?
- Твои друзья в овраге лошадь доедают – его так и распирало остроумие. Чувство вседозволенности пьянило его молодую, бестолковую, по сути, голову.
- Чо засел тут, контра? Кто таков?
Он пнул, по столу, на котором я работал.
- Отвечай, падла, когда тебя новая власть спрашивает.
Я дал ему ещё немного покуражиться. А когда его власть надо мной уже казалась безраздельной, взял и заорал на него:
- А ну, смирно!!! Руки по швам!!! Совсем разнуздались, канальи!!!
И пока он, со своими присными, хлопал глазами, не зная, что сказать, я предъявил ему свой мандат. Пока он читал, я чуть не лопнул со смеху. Вы «Хамелеон» Чехова читали? Точно такая же метаморфоза происходила с моим новым знакомым. Он сначала расстегнул, потом застегнул кожанку. Потом закашлялся, вдруг. Потом махнул рукой своим :
- Подождите в коридоре.
И когда они вышли, бросился ко мне уже со скорбным выражением лица:
- Вы уж, простите меня, товарищ комиссар. Я ж не знал, в самом деле.
- Да не беспокойтесь, вы так. Пока мои товарищи в овраге лошадь доедают,- он густо покраснел - мы пока подумаем, что с вами делать? Скорее всего, за оскорбление при исполнении, по закону
военного времени – расстрел. Он совсем сник. Захлюпал что-то про маму, сестрёнку, которая никак не может выйти замуж. Вспомнил дядю Гаврилу, которого с германской не видел. А я сидел и думал: Не окажись при мне мандата, или сидел бы на моём месте простой обыватель, никто бы не спросил ни про маму, ни про сестрёнку, шлёпнули бы и всё. Я ещё немного помучил его, а потом
отослал в месте с помощниками в отдел, в помощь ЧК.
 
О! Липкарт.