Ночные проделки

Кто меня разбудил в это утро, я вначале не понял. Я, наверное, с минуту тупо глядел на две неясные фигуры, выросшие у дверей – утренний свет слабо проникал в комнату – и не понимал, кто это. Даже тогда, когда одна из них произнесла знакомым голосом: «Как чутко спит!» – я еще ничего не понимал, и они могли спокойно сделать свое черное дело и выскочить неопознанными.
Но эта фраза, по-видимому, разбудила меня – хотя и не до конца – и я сквозь пелену сознания разобрал кто это. Передо мной посреди комнаты с тюбиками пасты в руках стояли вожатые Николай Николаевич и Марина Марковна. «Как они проникли сюда?» – мелькнула мысль, и я, скосив глаза, увидел, что обычным способом: через дверь – она была приоткрыта.
– А где Вадим? – подумал я вслух, логично предположив, что гости стали следствием его ухода.
– А он рыбачить пошел, – ответила одна из фигур женским голосом, и затем они обе, хохотнув, пропали в тусклом сумраке коридора.
«Вот ведь, черт возьми, ушел и не предупредил! – проворчал я, натягивая на лицо одеяло. – А тут входи кто угодно – и мажь с ног до головы! Как я еще умудрился проснуться? Ведь даже не слышал, как они вошли... Надо бы встать, запереть дверь».
Но тяжелая дремота вновь навалилась на меня. Всего-то пару часов назад, задержавшись у вожатского костра, я лег спать, отчего глаза слипались словно магниты. Едва я задремал, как опять какой-то судорожный толчок разбудил меня. Это мой внутренний голос скомандовал: «Не спи! Ведь они могут прийти и измазать пастой. Встань и закрой дверь!»
Я встал и, чуть пошатываясь со сна, пошлепал босиком по липкому полу, насаживая крошки на ступни ног. Надежно прикрыл дверь, употребив вместо сломанного запора стул, вставив его ножкой в скобу. Конечно же, это была слабая защита от непрошенных гостей, но в случае чего стул мог сработать как будильник.
Возвращаясь назад, я увидел в окне сбоку от занавески горящую полоску света. "Наконец-то появилось солнце, -- отметил я. -- Дождь уже порядком надоел..." Но так и не освоив эту мысль, я рухнул на постель и погрузился в тяжелую дрему. Тут опять какой-то внутренний толчок разбудил меня – я аж встрепенулся и резко открыл глаза. Показалось, что прошло много времени  – солнце в оконной щели горело ярче.
«Пора вставать», – подумал я и потянулся к часам на тумбочке. Долго рассматривал циферблат, пытаясь определить который час, и наконец-таки понял, что часы стоят. «Вот ведь, черт возьми! Так и на планерку проспать можно... Нет, надо вставать. Хотя бы для того, чтобы полюбоваться утром».
Я оделся и вышел на крыльцо. И сразу же понял, что поступил правильно. Дрыхнуть в такое утро – преступление. Я присел на деревянные свежевыкрашенные ступени. Под ногами лежала сбившаяся половая тряпка, сбоку стояли ведра с дождевой водой, а возле них – детские сандалии с загнутыми вверх носами. Под деревьями алел пожарный щит с орудиями для тушения. На всем – густой налет росы.
Лагерь сладко спал в лучах восходящего солнца. Ни души. Только гипсовые статуи на дорожке, казалось, уже проснулись. Стайка белокаменных пингвинов грелась на солнышке. Мальчик с портфелем размашисто шагал, неизменно оставаясь на месте. Он радовался новому портфелю, который ему только что прилепили скульпторы – старый в начале смены оторвала непоседливая ребятня. Ученик спешил похвастаться им перед другим мальчиком – рыболовом, сосредоточенно застывшим с удочкой в руках. Но тот был занят – он прижимал к ногам ведерко с только что пойманной рыбкой.
– Однако надо бы время узнать... – подумал я вслух. – Может, у пятой дачи кто-то есть? Пойду, посмотрю.
Я побрел к даче пятого отряда мимо этих скульптур, похожих на привидения, оглядывая лагерное пространство – никого. За дачей пятого отряда было так же пустынно. "Застать кого-либо бодрствующим сейчас – дело бесполезное, – подумал я. – Все дрыхнут как сурки, намаявшись с начала смены. Наверняка уже и мои визитеры спят… Ага! – решил я. – Вот вам-то, голубчики, я сейчас и отомщу. Будете знать, как «шапокляк» устраивать..." – так в честь известной старухи Шапокляк у нас именовались всевозможные вожатские проделки, вроде того же мазания пастой.
И я решил, что вполне можно совместить приятное любование утром с таким полезным делом как раскрашивание вожатских физиономий; и в легком возбуждении вернулся в свою дачу – за необходимым инвентарем. «Та-ак, зубную пасту на них переводить не стоит. Да и не оригинально это... Возьму-ка кисточку и краски! – решил я. – Раскрашу носы разными цветами!»
Вооружившись «палитрой», я двинулся к даче третьего отряда, где проживал Николай Николаевич. Войдя внутрь, проследовал мимо спящей ребятни на балкон, в концах которого были отгорожены вожатские места. Но постель Николая Николаевича оказалась пустой. «Интересно, где же он?» – задался я вопросом. И логически рассудив, направился к даче пятого отряда, где обитала Марина Марковна. Эта дача отличалась тем, что вожатские комнаты в ней находились по разным сторонам холла.
Я подошел к резиденции моей ночной визитерши (кроме девушек, в другом конце здания проживали ребята), встал под окном, полагая, что идти через центральный вход бесполезно – там наверняка приняты все меры безопасности. Прислушался – тихо. Дернул раму – заперто. Постоял немного. Все-таки решил пойти через вход. Осторожно приоткрыл дверь – никакой реакции. Прошел по коридору на цыпочках в сторону комнаты девушек и потянул за ручку двери. На удивление, она легко открылась.
– Кто там?! – услышал я знакомый голос и замер. – Ходят тут всякие – спать мешают! – недовольно пробурчала вожатая Татьяна Николаевна. – Ну, чего там стоите? Уходите!
Я понял, что дело здесь не выгорит и тихо-тихо, подобно канатоходцу, по одной половице прошел на мужскую половину. «Странно, и тут не заперто...» – удивился я, увидав приоткрытую дверь. Но едва я дотронулся до нее, как в комнате послышалось какое-то движение. «Что бы это могло быть?» – подумал я и замер. Прислушался. «Вроде, тихо…» Затем осторожно заглянул в комнату.
Двое вожатых, безмятежно раскинувшись, посапывали на кроватях. Не обнаружив ничего подозрительного, я, не долго думая, обмакнул кисточку в краску и, выставив ее перед собой, медленно, как сомнамбула, двинулся к ближайшему из них. Едва я прицелился, чтобы навести на его щеке румянец, как за спиной у себя услышал сдавленный смех.
Я резко обернулся и увидел Николая Николаевича и Марину Марковну – они прижимались к стене у шкафа и, прикрыв рты ладонями, беззвучно давились от смеха – глаза их были широко раскрыты. Я ответил таким же сдавленным смехом. Действительно, ситуация была комичной – они пришли сюда для того, чтобы измазать вожатых, но неожиданный конкурент спугнул их. Шапокляк на шапокляке и шапокляком погоняет!
Что же оставалось делать, как не объединяться? Мы жестами договорились, что они мажут Евгения Петровича, лежащего на дальней кровати, а я – уже намеченного мною Сергея Александровича.
Разобравшись с обязанностями, я трясущимися от смеха руками ткнул ему в лицо кисточкой. По щеке, оставляя грязный след, потекла капля. Сергей Александрович что-то невразумительное пробормотал и отмахнулся от капли, как от мухи. Я ткнул в него еще раз. На сей раз он грозно зарычал, и начал было переворачиваться на другой бок, как вдруг резко сел и широко раскрыл глаза.
Мои сообщники, завидев это, бросили свое преступное дело, и с грохотом рванули к двери, а я, среагировав, присел на корточки и попытался укрыться за тумбочкой.
Вожатый проводил мутным взглядом убегающих, а затем остановил его на мне и вполне осмысленно изрек:
– Я знаю, кто ты – ты методист. – И в ту же секунду завалился на спину и засопел, как будто ничего не произошло.
Я ринулся следом за вожатыми. На улице мы вдоволь нахохотались, но не громко, сознавая, что лагерь спит.
– А пойдем к Елене Владимировне, – успокоившись, предложил Николай Николаевич, – сделаем ей «шапокляк».
Елена Владимировна была нашей старшей вожатой. За то, что она вела себя заносчиво, вполне заслуживала этого.
– Пойдем, – согласились мы и направились к даче шестого отряда, где помещалась ее комната.
Но там все было глухо: окно заперто, и дверь также на запоре – не подберешься. Не оставалось ничего иного, как нарисовать на дверном стекле сердце, пронзенное стрелой. Краску я использовал зеленую, отчего сердце больше походило на репу. Николай Николаевич притащил к ее дверям мужские туфли.
– Это – радиста, – пояснил он. И мы, оценив жест, беззвучно расхохотались.
Что было еще делать? До подъема оставалось два часа, и потому от Николая Николаевича последовало предложение пойти спать. Мне же спать не хотелось, и я выдвинул встречную идею:
– Марина Марковна, – сказал я. – Можно ли пропустить такое утро? Я хочу сделать вам предложение. А пойдемте на рыбалку.
На удивление, Марина Марковна легко согласилась, философски заметив при этом:
– Все равно уже ни туда ни сюда!
Николай Николаевич хитро улыбнулся, как бы подозревая нас в чем-то нехорошем, и пожелал успеха в рыбной ловле. Я отправился за удочками.
(Продолжение следует).