Реквием

  А, смерть курносая!… Смеешься надо мною?…

Ты смотришь на мой нос!… Тебя я проучу!…
Эдмон Ростан "Сирано де Бержерак"


     Старик спал на спине, дыша ровно и глубоко, только веки его  слегка подрагивали. Никто, глядя на его умиротворенное лицо, не мог сказать, что ему снился кошмар. Страшное сновидение, может быть, и не было и сном вовсе. Может быть, чувства, утомленные за день, сейчас отдохнув, фиксировали то, чего нельзя было увидеть при дневном свете.
         Кто-то с белым бескровным лицом бродил по комнате, разбрасывая полотна невидимой паутины. Этот кто-то безвучно звал Старика. Потолок рухнул, и в зияющую дыру бесстыдно заглядывали кроваво-красные облака. В дверном проеме был виден длинный мост, уходящий в клубящуюся темноту. Дом рушился, зарастал паутиной. Облака уже проливали алые капли дождя. Кто-то влек Старика пройти по мосту, противиться ему не было сил, хотя Старик точно знал,ч то вернуться с этого моста невозможно.
        Утро ворвалось в распахнутые окна, изгоняя ночную тоску. Щебетание птиц, сытое урчание автомобилей, счастливый лай собак, ошалевших в квартирной духоте и наконец-то ощутивших пряный аромат городской пыли.
       Старик,  потянувшись,  встал с кровати. Включил телевизор. Привычно заварил стакан темного, как гуашь, чая, закурил кисло щипающюю язык беломорину.
Так он делал несколько десятков лет подряд. Механически, не задумываясь, будто совершая какой-то ритуал. Но сейчас что-то внутри говорило, что это утро -  последнее.
      Старик выкатил гантели из-под кровати. Сделал зарядку, как обычно, завел часы. Хотя ни то ни другое уже не было нужным.
      Смерть пришла за ним и  стоит на пороге, деликатно предупредив о своем визите во сне.
      Старик не боялся Смерти. Он прожил полную и яркую жизнь, чтоб страшиться небытия. Слишком порочный для рая, чересчур праведный для ада, он не тешил себя спасительной в таких случаях  мыслью о загробном мире. Если пришло время, то от этого никуда не деться. Но упрямый бесенок не позволял Старику сдаться без боя. Не в его характере было покорно следовать за кем бы то ни было, пусть это даже сама Смерть.
      Никогда не бунтуя явно, не играя в Че Гевару, Старик в любой ситуации оказывался победителем благодаря ироничному отношению не только к окружающим, но и к себе самому. Ор начальства всегда воспринимал с таким горячим покаянием, что никто из сослужицев не мог удержаться от истеричного смеха. Враги боялись его острого словца, потому что невинная вроде бы шуточка прилипала навсегда. А друзья всегда спешили за поддержкой. Они знали наверняка, что Старик любую трагедию ловко обратит в фарс, от которого не только грустить, но и воспринимать беду всерьез будет невозможно.
     Впрочем, не факт скорой собственной смерти угнетал Старика. Не хотелось тяжелой атмосферы на похоронах с кислыми физиономиями, тошнотворно хлюпающими носами, фальшивыми выражениями скорби, унылыми поминками, тоскливой вонью валидола, безликой мозаикой черных платков. Всего этого мерзкого шлейфа Смерти, без которого она слаба и совсем не страшна, и почти незаметна.
     Триумфа Смерти допустить было нельзя. Если надо, пусть придет и исполнит свой долг. Но в этом доме не быть ей хозяйкой!
     Старик долго рылся на антресолях, перебирая горы пыльного барахла. Кто-бы мог подумать, что этот хлам пригодится, да еще в такой ответственный момент?
Для начала Старик напялил драную тельняшку и семейные трусы с живописным рисунком из огурцов, затем соорудил из алой ленточки пышный бант, словно у первоклассницы, но, за неимением волос, просто приляпал его к лысине скотчем.
      - Ага, Костлявая!  Не ожидала! -  приговаривал Старик улыбаясь. -Твои клиенты во всем белом норовят. Но не на того ты напала. Не будет соплей, не надейся! Всю жизнь нытья не любил, а для тебя тем более не изменюсь.
      Старик воодрузил на физиономию неизвестно откуда взявшуюся у него на антресолях маску - нос-усы-очки, но произведенным эффектом остался не совсем доволен, и,  в довершение ко всему, красиво написал зеленкой на лбу слово "ЖОПА". Пусть лучше сочтут маразматиком, чем занудой.
      Доковыляв до кресла в этом чудесном облачении, Старик напялил коньки. Последний штрих к работе гения.
     -Не нравится!? Ничего, потерпишь. Не властна ты надо мной, ох, не властна!
      Старик хотел еще что-то сказать, но боль пронзила грудь, и он замер в кресле. Устало прикрыл глаза, чтоб отдохнуть на минутку. И больше не раскрыл их никогда.
      А утро все так же стучалось в раскрытые окна.
     Старик добился своего. Ни врачи, вызваные на освидетельствование, ни соседи, помогающие с похоронами, ни даже сын с дочерью не могли скрыть бессовестно пробивающуюся улыбку. Даже вечно унылые старушки- соседки и то частенько прятали уголки губ в узел линялых платков.
     Тельняшка, коньки и маска с бантиком исчезли в мусорных баках, изрядно повеселив персонал. Но перед надписью даже гример оказался бессилен. Четыре буквы пробивались сквозь слой грима вопреки всем законам физики.
      Позже старушки, обмывавшие по обычаю тело, шепотом рассказывали, что пальцы Старика были сложены в кукиш, да так,что разогнуть их было невозможно, а уж кому эта фига была адресована, они могли только догадываться.