А родись счастливой

В горах прошли сильные дожди, а здесь на равнине, река словно взбесилась. Она, переполненная, будто чаша терпения, пыталась раздать эти, давящие её берега. Шум её стремительных волн заглушал звуки ночной тайги, а сами они, бросаясь на берег, скатывались обессилев в реку со злобным шипением.

ЖЕне казалось, что это на неё злилась речная волна, не в силах добежать до неё и утащить с собой, в свой холод и мрак.

Обхватив руками колени, она сидела на берегу, не отводя глаз от призрачного мерцания неспокойной воды в холодном свете большой неласковой луны. Уткнувшись подбородком в колени, она замерла, не замечая ни холодной ночной сырости, ни остановившегося времени.

Оказывается, он ушел два дня назад. Рассчитался и ушел по-английски, без прощаний и прощальных напутствий.

Ах Женька, Женька. Добрая душа. Ты побоялся увидеть слёзы моей потери, слёзы моей надежды, моей боли. Как благодарна я тебе за это, родной мой, мой единственный. Ты ушел по-мужски, зажав в сердце свою боль. Я знаю – тебе было больно.

Откуда знать тебе о том мгновении в коридоре конторы, когда судьба столкнула нас впервые. Судьба, судьба – такая добрая, такая злая. Ты – такой большой, такой красивый, глянул на меня сверху и ушел в «кадры», может, и не приметив меня, обойдя, как препятствие. А ведь с той минуты, с того мгновения и засветило солнышко в окно моё.

С той самой встречи ты стал моей болью, ежедневной и еженочной. Я бежала утром на работу, чтобы столкнуться с тобой в коридоре. А ребята никак не могли понять, почему я подолгу торчу там. У тебя были свои дела. И ты тоже удивлялся, когда я здоровалась с тобой при тех случайных коридорных встречах.

Судьба, судьба. Может всё бы и обошлось, так нет. Тебе надо было столкнуть нас опять, свести в одной партии, в маленьком коллективе, где всё на виду, где не спрячешь ничего, даже самое тайное, самое заветное. А тогда была весна. Думал ли ты, что натворил, когда поставил мне на стол тот букетик подснежников? Скорее – нет. Ты был добр и приветлив. Ты был джентльменом, а я – единственной девчонкой в нашей партии. Ты подарил мне надежду.

Помнишь, мама, ты успокаивала меня, девчонкой ещё – Красив человек не лицом, душой. Да и не дурнушка ты у меня – просто, увидеть тебя надо. А росточком не вышла? Так ты же у меня маленькая, да удаленькая. – Мама, мама. Ты хотела успокоить меня. А я ведь и не печалилась особо. Учёба, потом работа. Ты знаешь, чем стала для меня геология. А мне уж к тридцати.

Луна то пряталась в тучи, то выходила из них, освещая бушующую реку холодным призрачным светом. Шум воды сливался, порой, с шумом ветра, порывами налетавшего на кроны высоких кедров.

А двое Жень в одной небольшой партии – весело для окружающих. Женька большой и Женя маленькая. Радость и беду сплела злодейка-судьба.

Я знаю, ты чувствовал спиной мою боль, когда надолго уходил с ребятами в тайгу. Ведь это было началом долгого ожидания нашей встречи. Как ладно сидели на тебе рюкзак и карабин, как красиво ты шел берегом реки. А я глядела тебе вслед, содрогаясь от мысли, что ты уходишь навсегда. Как пугалась я этой мысли.

Понятно, что спрятать моё отношение к тебе я не смогла. В столовой парни, улыбаясь, оставляли мне место за столом напротив тебя, а иногда, как бы случайно, свободным оказывалось место рядом с тобой. Как смущался ты, Женя, как смешно краснел. А я переживала за тебя, жалела, старалась не надоедать тебе своим присутствием. Наверное, это плохо у меня получалось. Куда же денешься. На столе образцы, карты. Судьба, судьба. Злодейка, ты повязала нас ещё и общим делом.

Склонившись над столом, мы прикасались с тобой локтями. Я брала из твоих рук образцы, а мне хотелось гладить руки твои, такие большие и тёплые. Как хотелось мне тех касаний. Я знала, что ты понимаешь всё, и не знаешь, что делать со всем этим. Это стало твоей бедой. Ты был добр ко мне, и ни разу не оттолкнул меня ни словом, ни взглядом. Как благодарна я тебе, родной, за эти мгновения. Как жаль, что это были мои мгновения. Мои, а не наши. Как жаль, Женя, как жаль.

Не нашлось мне места в твоём добром сердце. И с этим ты ничего поделать не мог. Порой мне казалось, что вот, ещё немного, и ты обрадуешься мне при встрече, как я тебе. А ты был добр и приветлив, но глаза твои не светились радостью.

Зачем, Женя, нужны мне были твоя доброта и порядочность, если при встрече с тобой у меня начинали трястись руки, и желание прижаться к тебе хоть на мгновение, становилось моим мучением.

Наверное, я выглядела сопливой девчонкой в тех порывах, в постоянном стремлении к тебе. Я ничего не видела вокруг, не замечала ничего. Ты стал единственным светом в моём окне. И я жила надеждой. Ох как жестоко было это ожидание, Женька.

Ах добрый, добрый начальник – Так дальше нельзя, Женя. На тебе ведь лица нет, тебя уже ветром качает. Да и Женька чумовой стал, на козе не подъедешь. Успокойся. Ну не судьба, девочка. Возьми себя в руки. Вся партия за тебя переживает. Глядишь, ещё и морду Женьке набьют. А он, что? Приказать не могу.

Спасибо, ребята. Слепая была, ничего вокруг не замечала. Бедный Женька. Ему-то за что, в чём он виноват? Представляю ваши пересуды, хорошие мои. Простите меня.

Река бушевала. Бушевал ветер в вершинах деревьев, а луна насовсем скрылась в тучи. Лагерь спал, не чуя беды.

Больше Женю, весёлую, добрую, приветливую Женю никто не видел. Никогда.