Как русские ратуют... Век XVI

В один из дней Урус соблаговолил позвать русских на полевой выгул. Бердышу наконец-то удалось рассмотреть повелителя орды с близи. Немолод, плешив и, как говорится, нелеп наружно. Держится заносчиво и видно - весьма горд затеянным нашествием. Размах не Батыев (где уж!), но тоже не пузыри в кизяк пускаем. Какое никакое, а наглядное назидание – дескать, вот кие мы пироги печи могем! Что-то да значим в политике – этой забаве венценосных разбойников.

Князь восседал на великолепном буланом скакуне: позолоченный чумбур, обшитый синим атласом чепрак, усыпанные самоцветами паперси. На Урусе - богатая риза с зеркалящими зарукавьями. На поясе поблескивал резьбяной запон с пристегнутой парой дагестанских кинжалов. С плеч свисало кармазовое корзно – накидка. 

Глянешь, так вроде и не кочевой азиат, а чудо цветистое, Европу задом постигнувшее. Князя  окружала свита из батыров и султанов. Всех ближе отирался вездесущий Телесуфа. Хлопова и Бердыша подпустили к Урусу. Тот, само собой, упорно не замечал их. Телесуфа сюсюкал, заглядывая хозяину в самые десны.

- Слышь, Степан, что речет псина дряблая... - не шевеля губами, шепнул Хлопов. – «Царь, не надо посла брать. Вдруг убьют в походе».

Урус что-то отвечал угоднику.
- А князь ему, – чревовещал посол. – «И что? Мне столько обид и бесчестья пришлось стерпеть от русских, их царю меня не жалко. Что ж мне какого-то посла ихнего жалеть»?

Не кажа себя, Степан той же загогулиной выдал:
- Телесуфа за тебя не зря заступается. И волка подмаслить хочет и агнцу угодить.
- Ну да… Поди нарочно погромче для нас же - намекает, что-де всякое случиться может. Убьют, так ничего стра¬нного. Война спишет.

- Черт его разберет.

- А чего разбирать? Бремя походное. Вот возьмет князь да отошлет нас одних безо всего, безо охраны.  И тут нас хоть грабь, хоть полони… Концов не сыщешь.

- Да. Но разве царь простит насилье над своим послом?

- Брось, Степа. Сам что ль не знаешь, как глубоко Русь в г… погрязла? Царь для приличия он, конечно, нахмурится, пообижается да и простит. Не до войны ему из-за каких-то там послов. А урусова чвань после нашей смерти в самый раз и осядет: хоть легонько да маленько, но свойно поставил – по-княжески. Не только, значит, его ближние задарма гибнут. - Пояснил Хлопов.

- Ну, спасибо тебе, Ваня, за доброе слово.

- Не жалко. Кар-кар. Только не забудь, мы с тобой на одной веревочке. И не знай, чья тоньше.

- Моя. Меж нами та разница, что я и не посол вовсе, а так: не разбери что...
- Хоть на этом успокоил, все полегче, – съязвил Хлопов.

- Рад, спасибо. - Бердыш прочувствованно поклонился.

Незлобивые подколки оборвал невообразимый рев. Русские с любопытством наблюдали странную перемену в степенных повадках Уруса. Ни с того ни с сего царь дико взвизгнул и понесся вскачь, попутно вытягивая из саадыка баснословно дорогой лук. Извлек из желтого сверкающего тула  тонкую стрелу, дернул и сразу отпустил тетиву, словно и не целил. Все готово...

Наблюдатели не успели разобраться, куда метил князь и куда унеслась невидимая стрела, а буря восторгов уж прорезала недолгую, почти пещерную тишину. Все указывали на маленькую точку, ринувшуюся с высоты. Два воина спешно устремились к месту падения и под ураганный вой принесли, вытянув: один правую, а другой - левую руки, маленького чеглока. В изящном горле птички зияла алая брешь: стрела прошила напролет. Оба ногая ехали удивительно четко и слаженно: соколок неподвижно покоился на соединенных ладонях. Бердыш с жалостью смотрел на глаза умерщвленной твари. Затем перевел взор на убийцу. Задергало шрам. Натянул поводья, и запнувшийся Супостат укрыл его за Хлоповым.

Сознавал, что сейчас его лицо вряд ли усладит гордыню Уруса. Бердыш сам не раз охотился из нужды, но ненавидел вздорные причуды, когда цель жестоких состязаний в меткости - свободолюбивый непромысловый зверь.

Мелко колотясь от тщеславного смеха, Урус вырвал из тельца несколько перышек и, задорясь, воткнул их в шапки Телесуфы и ближайших мирз. Рысцой подъехал к русским и, скверно дыша, пришпилил по перышку к их каптурам. Хлопов благодарственно склонил голову. Бердыш опустил лицо и был рад, что  спрятал налитые гневом очи.

Пронырливый Телесуфа, тут как тут, уже под боком князя что-то загнусил. Урус, дивясь, повернулся к угоднику. Воодушевленный, тот залопотал совершенно немыслимой быстрословицей. Урус любознайно расширил глаза, изучил Степана и , издав пару пронзительных звуков, обдал русских струйкой едкой слюны и несвежим духом с примесью кумыса. Телесуфа, раболепно кивая, выслушал господина и перевел, не прибегая к помощи толмача или Хлопова:
- О, батыр! Великий князь с радостью узнал, что рядом имеет русский, в искусстве сабли равный его уменью стрелять с лука. Не ты ли этот, Степан Бердыш?

- Брешут, княже! Чур-чур, мы эта того – простые ратиборы. - Смиренно отвечал Степан.

Не дослушав перевода, Урус свистнул. Уплотненный строй телохранителей вязко разжижился. В просторный развод на вороном коне выехал воин.

Эх, вот это был ВОИН! Удивительным казалось, что лошадь держит такого седока. Бердыш и тот лишь покачал головой. Этот ногай был не то что бы сильно высок. Скорее наоборот. А вот грудь! Грудь батыра столь велика, а вздыбленные плечи широки, что нутро сводит от холода. А длинные, подвижные, могучие руки, в буграх сухожилий! Это вам не какой-нибудь долболом-здоровяк, а безупречный витязь - ловкий и верткий. Можно только догадываться о сокрушительной мощи его сабельных ударов. У Степана, давно лишенного оружия, давно руки чесались пошалить. Но при виде этого Соловья-Разбойника забиячливость его стремглав избыла.

- О, так вот где он, наш великий воин Иштору-Батыр! - возгласил Телесуфа. – И где же ты прятался, батыр? Мы все простыли от холодных слез, утратив счастье лицезреть твою цветущую красу и силу. Урус-князь желает проверить, чье искусство сильнее: русского беляка или ногайского ворона. Бейтесь до третьей крови.

Белый против черного! Это в точку: рядом с загорелым, поросшим черными клочьями батыром, Бердыш и, вправду, бел как блин. Но вот беляк – заяц - против ворона… Это… Обижаете, господа, гостей обижаете. Посмотрим еще…

Вслух ничего не произнес. Но уязвлен был в самое сердце: выпал ведь жалкий жребий шута на потешной брани - не шуточной брани, но ради потехи. Но задета честь и слава русского оружия. Это решает все сомнения.

Он не двинулся, как бы не замечая телесного превосходства Иштору, просторно раскинувшегося в седле, вращающего дымными  где в желтках жирной спеси чернели краешки зрачков. Помедлив для виду, сбросил с правого плеча легкий коц.

Ногайский Тугарин пронзительно взревел, потряс пикой. К ним уж правил телесуфов слуга, тянул на выбор копья и клинки. Иштору ногтем поддернул из ножен саблю, с силою вогнал обратно. Правой рукой он взял щит. Второю поднял бревноподобное копье, что должно означать: мы намерены расправиться с клопиком зараз. Строго этой самой оглоблей. И только ею. Причем в первый же сшиб.

Степан принял и то, и другое. Урус поощрительно постучал пальцами правой руки по тылу левой ладони. Бердыш расстегнул кафтан, сбросил на траву. Остался в рубахе, в скосе ворота продернутой алой нитью с кисточкой, белая грудь обнажена, посередине костяной Сварог от Ивана Кольца. В щуйцу он принял копье, десницей зажал саблю, взмахнул ею, по свисту проверяя: без изъянов ли и подпилки.

Витязи разъезжались под визгливые завывы ногаев и тихое напутствие единственного русского зрителя. Бердыш отказался от щита, полагая ошеломить недруга необычной ловкостью. А еще надеялся применить обе ратных штуковины. Щит же... Ну что тут долго гадать: либо пан, либо...

В последний миг вспомнил о Наде, тишком перекрестил образок. Тут же чертыхнулся на горемычную судьбину и, медленно набирая скорость, поехал навстречу батыру. Лохматя клубы пыли, полускрытый круглым щитом, буйным туром несся Иштору на Степана.

Но когда его "тиридатово" копье взалкало нанизать Бердыша, как тушку перепела, «беляк» откинул тело назад вдоль седла, переместился и нанес удивительно точный и изящный удар. Острие его пики ткнуло долгомерное древко Иштору в одном вершке от неохватного запястья. Ногайское копье – в щепы, обломок - в небыль. Бердышево вонзилось в ловко подставленный щит и тоже переломилось.

Удар Степана был столь силен, что Иштору опрокинулся на спину. Лошадь стрелою пронесла размазанное по крупу и чудом усидевшее в седле тело.

Степан не дремал и со сказочной быстротой обрушил на Иштору саблю. Из-за скорости встречных коней удар пришелся вскользь по плечу громилы. И его бы хватило распахать руку до кости. Однако сабля с привычным скрипом проехала по железу… Верховой "вепрь" был неуязвим. Степан смолчал. Тем более все это пришлось на один короткий миг.

Через сотню шагов он замедлил скок, отбросил обломок дерева и поворотился. Батыр, оскалясь, более не набирая скорость, ехал с огромной саблей - Степанова самое малое на вершок короче. Бердыш сам налетел на Иштору, затмевая свет волнующейся вертящейся завесой из железа. Ногай не смутился, оказав достойный отпор. Какое-то время бой велся на равных. От напряжения глаза Бердыша застило потом и слезой. Левая рука немела. Батыр ломил и весом, и мощью. Самое тревожное оправдалось: ногай почти не уступал в быстроте, состроченной с силой, а в силе стал даже превосходить. Только и у Бердыша был припасен козырь: он ведь бился покамест левой рукой - правая отдыхала после копья. У Иштору имелось свое преимущество -  щит. Степан выжидал оказии, чтоб поменять руки…

Тут-то Иштору и запустил в него щит. Бердыш не имел возможности уклониться и прикрылся правой. Рука с задачей справилась, но вышла из строя: напрочь отсушило пудовым пластом железа и войлока. Оставалось отбиваться левой, что изрядно устала. Теперь всякая задержка грозила стать роковой: кроме алтабасовой рубахи и образка грудь не прикрывалась ничем.

Тогда-то Бердыш и узрел клык оскаленной Старухи. Этот клык засверкал в левой руке потного, дико визжащего батыра. Кинжал! От которого не было противоядия. Какое-то время чудом удавалось отмахиваться от вдвое сильнейшего врага...

Не столько зрением, сколько все тем же выручательным, утробным чутьем, улучил он крайний миг. И вот кинжал Иштору, по всем вероятиям, до¬лжен был укокошить Степана. Но…

Мрачно стиснув зубы, русский дернул повод и… заслонился грудью верного Супостата. Одновременно его клинок чиркнул по горлу ногайского жеребца. От встряски исполина завалило. Спрыгнуть на землю не сумел – вот где подвели излишние припасы мыщц и им сопутственная тучность. Более ловкий Бердыш изгибистой обезьяной вывернулся и, вложив в удар всё, полосонул на лету…

Батыр упал. Предплечье раскрылось багряною ракушкой. Сабля вывалилась. Из батырова горла потек ишачий вой. Через минуту, другую, много – пять, он утратил все силовые преизбытки. Неверный, этот тонкий «беляк», выбил у него клинок. С кинжалом в здоровой руке, поникший, узкими щелками беспомощно мигал Иштору под жалом русской сабли. Обеспокоенный Телесуфа растворил пасть для окрика, но Бердыш выбил уже кинжал и саблей указал на брошенную сталь. Иштору недоверчиво жмурился на смертоносную полоску у глаз, потом нагнулся и подхватил свою саблю.

Поединок возобновился. Наступал то один, то другой. Бой длился, пока обескровленный Иштору не закачался. А пошатнувшись, тупо попер прямиком на выставленный булат. Степан сообразил: от потери крови батыр ослеп. С тоскливым воплем Иштору затряс саблею, но под скорбный взрыдняк тысяч суземцев уронил. И вот… рухнул сам, взметнув пылевой волкан. Лишь тогда Степан воткнул саблю в просушенную почву, нетвердой походкой подошел к трупу четвероногого друга, упал рядом, об¬нял за шею, поцеловал в холодный нос…
Русский Беляк из леса подрезал черного Ворона степей!

Урус, угрюмей грозового неба, придушил ярость и что-то выхрипел Телесуфе. Хлопов, наклонясь над окаменелым товарищем, тихо перевел:
- Тебе пожалована сабля князя... После похода, конечно…



Эпизод романа «Степан Бердыш, или Горький мед Жигулей» (1985)

Использована репродукция иллюстрации Юлия Колесника к роману


http://proza.ru/avtor/plotsam1963&book=26#26