Гуси летят

Говорят, что за весну,  самых  разных пород гусей  на Олонецкой равнине  присаживается на отдых  около миллиона. Первый раз на открытие гусиной охоты попал я с дедом почти сорок пять лет назад. Приехали мы затемно  на неспешном,  деревенском автобусе.  Переваливаясь по неровностям грунтовки и расплёскивая лужи,  он, фырча, за полчаса довез нас от Олонца в Туксу.

 Деревни  в Олонецком крае почти все стоят, извиваясь шириной в один дом с огородом, или вдоль речек, или вдоль дорог. Высадились  мы, у самой калитки старой потемневшей от времени,  карельской избы, срубленной из бревен толщиной с ведро.   На лай собаки выглянула хозяйка и, повернувшись, закричала по-карельски в сторону открытой двери своим резким,  даже, пожалуй, визгливым голосом.–

- Яшкой! Качу….   Мийтрей Петрович приеххала,  брийха ривёз. – кричала она, видно по привычке, что хоть уши затыкай.
Дед пояснил, что это смесь слов русских и карельских слов:   мужа кликала и сказала ему, что я парня, тебя, стало быть, привез.

   Позднее я понял, почему у многих пожилых карелок такие голоса:  для того чтобы с подружкой,  которая  через речку живет, словом перекинуться.  Не ехать же к ней на лодке для этого.  Такой тембр голоса был слышен отчетливо не менее чем метров за сто, а в тихую погоду и за двести.  Так что новости вдоль реки разносились очень быстро.
 
Мы  стали  неспешно подниматься по широкой деревянной лестнице, двухэтажного дома.
     Кто бывал в карельских деревнях или еще дальше - на поморском севере, тот, конечно же, встречался с этим, веками сложившимся  способом строить бревенчатые дома. В них под одной крышей объединилось всё и хлев для скотины, которая жила внизу, и комнаты, в которых, бывало, жило  по три семьи, сеновал, дровяник и прочие необходимые в деревенском быту постройки. Говорят, что этот способ выживания в суровых северных условиях привезли с собой еще новгородские ушкуйники.
    
      Из дома нам навстречу выскочил хозяин в нательной рубахе и пригласил в дом. Миновав сени, мы вошли в просторную хорошо протопленную горницу.
 - Сюльви, на стол собирай, ужинать пора.-
Жена Якова захлопотала, выставляя на стол, свои домашние яства, а мы с дедом, сполоснув руки,  присели к столу.

 Петрович, не сомневайся, всё готово, – говорил убеждённо деду Яков. – Засиды я сделал на ржаном поле, гусь туда каждый день на кормёжку прилетает. Жаль, что не сказал ты про внучка. Придётся ему, по первости, в телеге ждать. Ружьём, я так понял, ты его пока не снабдил. Пусть сначала посмотрит, что к чему, а потом что-нибудь придумаем. Сейчас пусть лучше идёт, вздремнёт маненько, через три часа поедем.

 
Я плюхнулся в маленькой комнате на кушетку, не раздеваясь, и мгновенно отключился от действительности. Лёгкое потряхивание дедом моего плеча пробудило меня. Тут же я вскочил, пытаясь сообразить, что происходит.

– Давай, охотник, умывайся да чаю стакан выпей.

Когда я это сделал, мы надели телогрейки и сапоги и вышли на крыльцо. В деревне, освещаемой полной луной, как прожектором, стояла тишина. Только собаки иногда взлаивали, то в одном конце деревни, то в другом. У крыльца стояла лошадь, запряжённая в телегу с большим ворохом сена на ней. Мы закинули в телегу мешок с припасами, дедово ружьё и уселись на скамью, на передке сел Яков. Чуть тронув лошадь вожжами, он почти неслышно повёз нас по ровной грунтовке, уходящей за деревенские заборы, в поля с перелесками.

– Как лошадь твою зовут, дядя Яша? – спросил я хозяина.

– Руськой кличут, – отозвался он.

– А почему Руськой? – удивился я, – она ведь не русая, а тёмно-гнедая.

– Вот поэтому, – буркнул Яков.

Когда мы тронулись, дед тихонько нагнулся ко мне:

– Это Сюльви лошадь назвала. Она первая жеребёнка на руки взяла, когда кобыла ожеребилась. Руска - это коричневый по-карельски.

 


Проголодавшись, я уплетал с удовольствием рассыпчатую картошку. Доставали мы её деревянными ложками из большой миски, где она лежала дымящейся горкой. Масла сливочного, к которому я привык, на столе не было, но за то сметана была такая, которой я в жизни не ел. Она была чуть розоватой в небольшом глиняном горшочке и такой плотности, что попытки вылить из него хотя бы малую толику, заканчивались безуспешно. Она буквально таяла на языке. Цепляя ее ложкой и сдабривая этим вкусно пахнущим чудом  размятую картошку  и солёные ароматные грузди, я закусывал их карельской ватрушкой. С непривычной начинкой из горячей пшенной каши она носила еще и  смешное названием «калитка». Запивать их нужно горячим чаем. Чай в Карелии предпочитают чёрный. Заваривают его крепко и иронизируют при этом над москвичами. В каком-нибудь самом захудалом  карельском доме у вас могут спросить:-
-Вам заварки по-нашему или по-московски? 

Я плюхнулся в маленькой комнате на кушетку, не раздеваясь, и мгновенно отключился от действительности. Лёгкое потряхивание дедом моего плеча пробудило меня. 
- Давай, охотник, умывайся, да чаю стакан выпей.-
Когда я это сделал, мы надели телогрейки и сапоги, и вышли на крыльцо.
В деревне, освещаемой полной луной как прожектором, было тихо. Только собаки иногда взлаивали то в одном конце деревни, то в другом. У крыльца стояла лошадь, запряженная в телегу с большим ворохом сена на ней.  На передке  сидел Яков.  Чуть тронув лошадь вожжами, он  почти не слышно, повез нас по ровной грунтовке, уходящей за деревенские заборы в поля с перелесками.

        Тишина стояла над Олонецкой равниной. Светили звезды,  стало чуть-чуть брезжить на востоке.  Лежать в сене было хорошо. От его душистого запаха и чистого воздуха у меня  слегка кружилась голова, и я  задремал. Вдруг с западной стороны, откуда мы ждали прилёта гусей, захлопали дальние выстрелы. Судя по звуку до них было не меньше километра. Через пару минут над телегой, со свистом от машущих крыльев,  пролетели два гуся - разведчика, мгновенно скрывшиеся в темноте.
   Прошло минут десять тягостного ожидания, когда я до боли в глазах всматривался в начинающую становиться серой темноту, пытаясь разглядеть, есть ли в небе летящие гуси или нет.  Наконец со стороны горизонта, где на конце огромного поля чернела полоска леса, послышалось неясное гоготание. Оно,  то становилось слышнее, то, как бы перекатывалось слева направо. Послышались опять хлопки выстрелов по всему горизонту.
- Га-гак, га- гак, га-гак,- Вдруг прозвучало прямо передо мной, и я увидел налетающую почти прямо на меня и идущую на снижение стаю больших, темных, на фоне светлеющего неба, птиц.  Два выстрела из ружья Якова разорвали тишину своим грохотом  и  вспышками от вылетевших зарядов. Один  гусь был убит и  падал  со сложенными крыльями. Он упал, ударившись грудью об землю так, что  в  стороны брызнула  мягкая земля Олонецкой пашни. Опять от горизонта донеслись хлопки, и послышалось гоготание, гораздо более громкое, чем раньше. Я сообразил, что теперь на нас идет не стая передового отряда, как в первый раз, а основной эшелон. Десятки косяков шли в нашу сторону. Их было уже ясно видно на фоне облаков в быстро светлеющем небе. Казалось,  все небо было наполнено свистом их крыльев.
-Га-гак, - га-гак, - всё явственнее слышалось по всему горизонту. Гуси валом потянули на север. 

Картина эта,  поражающая мое воображение своим великолепием, врезалась в память и осталась навсегда.