Холодное сердце

Психиатр надел очки и откинулся в кресле.
— Что вас тревожит?
— Я не люблю людей, — с трудом выдавил Ганин.
Доктор Пель внимательно смотрел на пациента.
— Я писатель, — вздохнул Ганин. — Многие счита-
ют мои произведения недурными, но замечают, что в
них не хватает теплоты.
— Как выражается эта нелюбовь?
— Стараюсь их избегать: мне с ними скучно и не-
интересно, общение с большинством из них часто раз-
дражает.
— Что именно?
— Ограниченность и самоуверенность смотрящих
свысока на тех, кто не похож на них.
— О чём пишете? — поинтересовался доктор.
— О людях...
Дверь распахнулась. Вошёл мужчина среднего ро-
ста, плотного телосложения, с ранним брюшком; на
молодом лице, мясистом и отёчном, блестели карие
глаза. Тёмная шевелюра и серого цвета костюм выгля-
дели одинаково неопрятно.
Незнакомец закрыл дверь на защёлку.
— Я занят, — сказал доктор. — Подождите в кори-
доре.
— Ждал пять лет, — ответил вошедший и достал
нож.
Пель несколько секунд пристально смотрел в глаза
странного визитёра.
— Успокойтесь, уберите нож и присядьте, — мяг-
ким тоном произнёс доктор.
— Пойду... — привстал Ганин.
— Сидеть! — крикнул незнакомец.
— Чугуев Виктор, — произнёс доктор и помрач-
нел. — Отчества не помню.
— Какое отчество у подонка, прошедшего пол-
ный курс химической кастрации?— усмехнулся
вошедший, уставившись в доктора злобным взгля-
дом.
Некоторое время Пель и Чугуев смотрели друг дру-
гу в глаза.
— Как, по-вашему, общество должно реагировать
на изнасилование ребёнка? — спросил доктор.
— В соответствии с законом, — ответил Чугуев. —
А он гласит, что никто не может считаться виновным
иначе, как по решению суда.
— Вас признали виновным! — сказал доктор.
— Не совсем так! Прямых улик не было, чаша Фе-
миды перевешивала то в сторону защиты, то — об-
винения. А вы задолго до исхода без достаточных
оснований считали меня виновным. Вы знали, каким
образом нарушить равновесие в нужную сторону.
Только выдали заключение о моей невменяемости,
как процесс скомкался и защита скисла: «Ну сумас-
шедший, что возьмёшь!» Затем появились липовые
свидетели, — он взглянул на Ганина и сказал:
— Идите!
— Нет! — воскликнул Ганин, — Я не оставлю вра-
ча с вами наедине!
— Зуб на зуб не попадает, а туда же! Оценил ваше
благородство, а теперь — вон! — Чугуев повернул
ручку запора и отошёл от двери.
— Нет!
— Браво! — воскликнул Чугуев и повернулся к
доктору. — Не убедите пациента выйти? Понимаю!
Ваша персона без свидетелей окажется в большей
опасности! — Чугуев обратился к Ганину: — Смо-
трите, ради кого рискуете! — он отошёл от двери и
крикнул:
— Свободен, доктор! Убить тебя — слишком про-
сто! Прикончу этого бедолагу, а тебя пусть грызёт со-
весть. Когда-нибудь она проснётся и не пощадит! По-
шёл отсюда!
Доктор медленно встал и нерешительно направил-
ся к выходу — Чугуев преградил ему путь и рявкнул:
— На место!
Доктор подчинился.
— Что вас сюда привело? — обратился Чугуев к Га-
нину.
— Я не люблю людей.
Чугуев недоверчивым взглядом воззрился на него
и расхохотался:
— Я их ненавижу! Но к докторам не хожу, — ска-
зал он и, открыв шкафчик, достал бутылку коньяка.
— Вот! — он отпил из горлышка. — Средство для
остывшего сердца, позволяющее выдержать весь
вздор, которым напичкан мир, и не замечать смрад
его разложения! Доктор, я полагаю, только им и спа-
сается. Втайне ненавидит человечество и мило улы-
бается каждому входящему, имеющему счёт в банке и
толстый бумажник в кармане!
— Выпей! — Чугуев протянул бутылку Ганину.
— Вы изнасиловали ребёнка? — спросил тот, от-
прянув и поморщившись.
— Ей было четырнадцать, оформившийся зад и
грудь, в сосках и пупке торчали бусинки, которые она
охотно демонстрировала. Юбка едва скрывала труси-
ки. И что этот ребёнок делал в баре почти в полночь?!
— Мерзавец врёт! — вспыхнул Пель. — Неужели
не ясно? Вы же писатель!
— Вот как?! — Чугуев с интересом взглянул на Га-
нина. — Тогда, конечно, вам надо любить людей. Тут
улыбочками не отделаешься, как доктор! Насчёт дев-
чонки я соврал: до четырнадцати ей оставалось два
месяца; время — не двенадцать, а десять! Всё осталь-
ное правда, но не вся! Девица обкурилась и, видимо,
не в первый раз. Я знаю толк в этих вещах. И главное:
как получилось, что её одинокая, не слишком обеспе-
ченная мать пихнула денег бармену, таксисту и убеди-
ла дать ложные показания! Я долго ломал голову над
этим и наконец нашёл! — он достал из кармана цвет-
ное фото и показал Ганину.
— Знакомы с матерью потерпевшей?! — восклик-
нул Ганин, повернувшись к доктору.
— Протрите глаза! — воскликнул Чугуев. — Они
стоят в обнимку! Тут страстный роман!
— Гнусная свинья! — проскрежетал доктор.
— Обратите внимание на дату, — холодно заметил
Чугуев. — Прибавьте четырнадцать и пять! Поняли,
писатель, почему этот господин зачислил меня в пси-
хи? Сумасшедший не сможет посылать прошения о
пересмотре дела.
— Роетесь в чужой личной жизни, — поморщился
Ганин, — чтобы бусинками и легкомысленной одеж-
дой глупой девочки оправдать разнузданную похоть!
— Я представляю дело в истинном свете... Впро-
чем, мы заболтались. За дверью — какая-то возня! —
он передал бутылку Ганину и, выставив нож вперёд,
двинулся на Пеля.
Ганин ударил Чугуева бутылкой по запястью и вы-
бил нож. Они сцепились и покатились по полу.
В это же мгновение от сильного удара дверь, со-
скочив с петель, распахнулась, и на пороге застыли в
нерешительности несколько санитаров и главврач. Га-
нин катался по полу в обнимку с валиком от дивана и
громко ругался.
— Опять с кем-то борется, — сказал один из сани-
таров. — Поверить не могу, что он известный писа-
тель!
— Готовьте к инсулиновой терапии, — приказал
доктор.
Санитары скрутили руки Ганину, отволокли в про-
цедурную, раздели и привязали к кровати.
— Не надо! — закричал писатель, увидев подхо-
дившего со шприцем санитара. — Укол требуется
тому, что сидит в углу.
— Там никого, — сказал санитар.
— Вы ослепли?! Этот тип напал на доктора! Позо-
вите его, он подтвердит!
— Нет! — ответил «Чугуев». — Ты знаешь про его
интрижку, дочку-наркоманку, подкупленных свидете-
лей и ложное медицинское заключение... Для Пеля ты
удобнее сумасшедший! Так-то, писатель!