Глухарь для дембеля

                Глухарь для дембеля.

Поезд на станции Вязовая останавливается на 2 минуты. Это целая вечность! Я успеваю обняться с тремя сослуживцами, ехавшими еще дальше – Челябинск, Курган, Шадринск. В сотый раз, и опять безрезультатно, попросить адресок у миловидной девушки – проводника, всем в вагоне махнуть на прощание рукой, схватить чемоданчик свой дембельский и спрыгнуть на декабрьский перрон почти родной станции Вязовая.               
        Поздний вечер. Поезд мелькнул, уже вдалеке, огоньками последних вагонов. На платформе стояли и двинулись в его сторону два человека. Далеко, но одного он узнал сразу. Отец! А вот второго не узнал. Тощий, высоченный парень лет 16 – 17. Кто бы это мог быть? Сошлись.  Да это же Вовка – мой младший брат. Уезжал в армию два года назад, он по плечо мне был, а сейчас на голову выше. Вот это да!
       Обнялись мы с отцом, оцарапал он мое лицо щетиной своей. Вовка выказал свою радость тем, что колотил меня по спине ладонью, пока мы с отцом не отошли друг от друга.
- Ну, все, хватит. Пошли на автобусную остановку.- отец говорит – Чемодан возьми у старшего брата, Володя.
    Сели в автобус. Смотрю на отца, брата, на пассажиров. Ощущаю какую – то дрожь в руках и ногах, да и вообще всего затрясло вдруг. Я вернулся, я дома!
 
Автобус въехал в город. Одна остановка, другая, на третьей мы вылезаем из автобуса и идем к нашему дому – шести подъездной пятиэтажке. Заходим в подъезд, на третий этаж поднимаемся, заходим в свою квартиру.
   Мать виснет на моей шее, плачет. Как я не люблю сентиментальностей! Но это моя мать – терплю. Встреча у порога закончилась. Прохожу в зал. Стол уже накрыт. Следуют звонки телефонные, и через полчаса вся квартира забита родственниками и друзьями. Тут же за стол – шумим, кричим, поем, обнимаемся. Друг мой, Толя, с гитарой в руках и в моем кителе, громче всех голосит.
      В разгар веселья телефон зазвонил – едва услышали. Мать меня подзывает. – Да, слушаю – говорю в трубку. 
-Здорово, Санька – слышу голос напарника по многим поездкам на охоту и рыбалку, Володи – с возвращением. Ты там не запивайся на радостях. Бери отца, Виктора и завтра вечером махнем на Мягкий – в избушку. Снег неглубокий – ходить легко. Валенки одевайте.
-Будет сделано, товарищ Вольдемар, - рапортую – а все же, заскочи, выпей рюмочку за возвращение.
-Ты же знаешь, не пью я. Все, – кладет трубку Володя.
        Гости постепенно разошлись. Мы с отцом еще долго сидели и обсуждали предстоящую охоту, разбавляя эти обсуждения армейскими рассказами. Я ему про ракетные войска, а он мне про танковые. В давние, послевоенные года, служил он механиком – водителем танка в Кантемировской дивизии. Очень этим гордился! А я гордился своим отцом.
   Говорили мы, говорили – пришла на кухню мать и отправила нас спать.
По армейской привычке в 6 утра я уже на ногах. Голова побаливает от вчерашнего. Холодный душ, бутылка кефира с батоном – и я в норме. Начал с того, что пересмотрел все припасы охотничьи. Достал, и осмотрел свою « вертикалку», поупражнялся на манках рябчиковых. Отец в комнату пришел. Заряжали патроны, чистили ружья, одежду для охоты приготовили. Оставалось сбегать в магазин за продуктами.
    Доармейская одежда явно мала, но это меня не остановило. Выскочил на улицу. Два года не был в городе, но как все было, так все и осталось. Те же дома, та же тропка в снегу, «срезающая» дорогу в магазин «Спутник», куда я и летел, сломя голову. Те же железные решетки забора, за которыми детский комбинат «Дельфин», те же бабушки на скамейках у подъездов – несмотря на морозную погоду. И в магазине все по-прежнему.
   Мне 2 «тушенки» говяжьи, полкило «Докторской» колбасы, две булки хлеба и бутылку вина «Вермут» - пробарабанил я той же продавщице, которая и два года назад стояла за этим прилавком.
     Обратно шел дольше, чем в магазин. То один знакомый, то другой. Стояли, говорили,
расходились.
  Дома уже собирали остальные припасы – картошка, лук, вермишель и тому подобное. Пока меня не было, звонил Володя , сообщив о том, что в 5 часов вечера будет ждать нас на стоянке, возле нашего дома.

И в пять вечера мы поехали. А в семь часов мы уже проехали село Тюлюк, было темно, как ночью. Над нами черное небо, миллиарды звезд и угрюмые тени нависших над дорогой хребтов – Бакты и Зигальги. Пока ехали, дорогу дважды перебегали зайцы, лиса выскочила на обочину, сверкнула глазами и исчезла в черноте леса. Володя уверяет нас, что это к удаче. – Не знаю, не знаю, - мой отец ему возражает – уезжали, было 25 градусов, а что к утру будет? Вон как вызвездило. –
     Я молчу. Меня опять, как на Вязовой, начал бить озноб, трястись руки и коленки. Первая охота после армии – как я этого ждал!
Отец выслал мне в полк, в посылке, манок на рябчика. Выбираясь изредка за ограду части, где служил, я собирал в пилотку чернику, много ее там было - и свистел в манок. Отвечали часто, подлетали на расстояние выстрела. В одного рябчика – подлетел метров на 12- я метнул камень. Промазал. Манок привез обратно домой.
    Каменный ключ проехали, сейчас будет Мягкий. Да вот он уже! Сворот на избушку едва угадывается. Останавливаемся, вылезаем из машины. Проходим по свороту метров пять. Валенки скрываются в снегу наполовину. Не так уж снег мал, как утверждал Володя.
Но избушка нас ждет! С грехом пополам заехали, затолкали машину за сосновую семейку, состоящую из пяти молодых, разлапистых деревьев. Метров 15 от дороги, не должна бросаться в глаза, да никто и не покушался в этих местах на стоящие в лесу машины.
   До избушки шли с фонариком. Недолго. Вот она, родная! Убираем колышек, дверь подпирающий, заходим. Свечу фонариком. Стол, скамейки, нары, печка – буржуйка. Все так же, как и два года назад
-Дров мало, -заглянул под стол Володя,- бери топор, Сашка, и дуй в сухостойный сосняк.,
дорогу – то помнишь?     Я обиженно качаю головой, беру топор и ухожу за дровами.
     Луна освещает мне дорогу. За полянкой, по которой я иду, тот самый сосняк. Метров 50 всего.  Быстро дошел – не такой уж и глубокий снег. Стучу по стволу дерева топором – определяю, сухая сосна или нет. Быстро свалил штук 7 или 8 деревьев, сложил их макушками в сторону избушки, вогнал в одну из них топор посильнее и потащил к дому.
     А в избушке уже теплее стало – отец печурку растопил. Блики огненные прыгают по закопченным стенам, по потолку и нарам. А Володя свечу изобретает. В жестяную банку из-под тушенки он наложил коротенькие остатки парафиновых свечей, которых в изобилии скопилось на столе от прежних посетителей, превратил их, поставив банку на печь, в жидкую субстанцию. Засунул туда фитиль, сделанный из какого – то шнура, и выставил банку за дверь – на мороз. Через 10 минут на столике ярко горела свеча. В избушке стало светло, уютно. Вдвоем с Володей мы за 20 минут изрубили сосны, которые я притащил. Получилась изрядная поленица дров. Внесли в жилье по изрядной охапке, уложили под стол.   – Все, хорош, - выдохнул устало Володя,  -  давайте перекусим, да и спать будем ложиться.
      Разогрели на печке банку тушенки, порезали хлеб, лук, колбасу, сыр. Пока ели, пили чай – избушка нагрелась. Сняли телогрейки, бросили их на нары, валенки оставили на полу. Пора на боковую. Каждый улегся на свою телогрейку, а под головы, вместо подушек,  положили рюкзаки пустые. Светильник потушен – темно, печурка потрескивает дровами. Начали, было, говорить о чем-то – не смогли. Сон сморил всех троих почти одновременно.   
        Подъем в ракетных войсках! – я просыпаюсь от команды отца, который еще и за пятку меня дергал. Он сидел за столом, прихлебывал чай из железной кружки. С улицы в дверь ввалился Володя, напустив с собой струю холодного воздуха.  – Точно 30 есть, мужики, туго нам придется. По лесу бегать будем, чтобы не околеть.
       Наскоро перекусили, оделись как следует, заправив ватные штаны в валенки. Патронташи одели, а вот рюкзак только отец взял. Мы с Володей не верили во что-то реальное в такую стужу. Вышли. Щеки, нос, губы, подбородок – сразу схватило морозом. Мы их не чувствуем. Слово трудно вымолвить. Отец с Володей решили идти в сторону Сухого ключа.
     Мне хочется побыть одному, ходить спокойно, не отвлекаясь на напарника.
С километр идти было легко, приятно даже, быстро. Проблемы начались, когда зашел в густой, молодой ельник. С веток на меня начали сыпаться целые сугробы снега.
Увертываясь от них, пропустил взлет с земли, прошу прощения – со снега, целой стаи тетеревов. Иду в ту сторону, куда они улетели. Так и добрался до ключа.
      Пробился через густой ельник и болотные, мерзлые кочки к самому руслу. Даже в такую стужу ключ замерз не до конца. По центру русла открытая вода быстро мчится, скачет бурунчиками по камням. Струя где уже, где шире, где вообще скрывается подо льдом. И кругом следы норки. Хариуса зверек ловит. Сбил я с пенечка шапку снега, уселся на него, закурил. Время от времени в манок свищу. В ответ тишина, только вода в Каменном побулькивает. Не вижу и не слышу синичек, дятлы не стучат. Все живое попряталось – холода пережидают. 
     Встал я, развернулся, проваливаясь в податливую перину снега по колено, поковылял к избушке. Часа два хода. Ружье бесполезным грузом висит на плече. Не верю я, что в такую стужу какое-нибудь живое существо могло летать или бегать. Так и дошел до избушки.
    Володя уже на месте, чайник вскипятил. Я быстрее наливать, отогревать промерзшую душу.  Где-то в километре от нас слышим выстрел. В изумлении смотрим друг на друга. Это мог сделать только отец! Ждать стало веселее. Значит скоро придет… Интересно, попал он или смазал? А по кому?
    А сумерки сгущаются. Выходим из избушки, поглядываем по сторонам. Как быстро темнеет! Наконец увидели смутную тень, которая, приближаясь, превращается в моего отца. – Ну, давай, хвастайся. – Володя  ему. Тот снимает рюкзак, лезет в него рукой, достает за крыло распушенного, кажущегося огромным, рябчика.  – Вылетел прямо из- под снега, на полянке. Сел в метрах 20 на осинку, я навскидку и пальнул, не целясь. Попал.
    Хвалим. Завидуем. Чаем потчуем. На сегодня охота закончена. Отец в лидерах. Сварили суп из тушенки, достали вина бутылку. Выпили за возвращение солдата из армии, за отцовского рябчика. Недолго сидели. Свирепый мороз, глубокий снег, наваристый суп, вино, теплая избушка – сделали свое дело. Почти одновременно мы залезли на нары, на мягкое сено. Печурка набита дровами. Я первый, наверное, заснул.


      Зато проснулся опять последним. Отец сидел возле печки, дрова подбрасывал. Володя зашел, неся охапку дров. -  Охотничек, - ухмыляется вошедший, - зайцы под дверью целые кучи своих катышков оставили, а он похрапывает.  – Какие зайцы, Вова! В лесу сейчас живут только охотники сумасшедшие, вроде нас с тобой.    – Да шучу я, Саня, шучу. Какие уж там зайцы – выходил сейчас на минуту всего, а трясет от холода до сих пор. Градусов 40 есть.
      Отец вмешивается, - сейчас 10 утра. Идем цепью до того места, где Мягкий ключ петлю делает. Это километра три. Потом берем пониже и так же,  цепью, обратно. Часика в 3 домой поедем. Это не охота, а самоубийство. Только ради тебя, Сашка, договорился я с Владимиром, на охоту съездить.


      И вот наш последний выход в лес – авось повезет! Какая лютая стужа! Ружья у всех висят на плече, руки засунуты вовнутрь телогреек – за пазуху, шапки натянуты по самые глаза, шарфами обмотались так, что закрыто все лицо, только глаза выглядывают. Рюкзаки не стали брать. Понимаем всю авантюрность своей вылазки.
     Избушка скрылась из вида, прошли чахлый осинник, вошли в сосновый бор. Деревьев немного, стоят друг от друга далеко – огромные, снежные. Одно ухо, несмотря на холод, торчит у меня из-под шапки. Еще с до армейских времен эта привычка выработалась. Лес надо слышать.
       И вот я слышу какой – то шум, свист крыльев где-то вверху, впереди себя.               Вскидываю голову, одновременно сдергивая с плеча ружье – глухарь мчится прямо в мою        сторону, на высоте метров тридцать. Поймал птицу стволами, сделал поводку – стреляю.     Глухарь словно о стену ударяется, весь изломался, по инерции пролетел до сосны, возле которой я стоял, и по стволу ее, ломая сучья, падает вниз – к моим ногам.
      Отец с Володей все это видели, и несколько секунд, после падения глухаря, стояли оцепенев. Потом, неуклюже переваливаясь по снегу, бросились ко мне.
Обнимали, хлопали по спине, приговаривали – Нет, не зря поехали. Не разучился Сашка стрелять!
      Я был счастлив! Мне было хорошо, тепло – даже жарко. Отец взял ситуацию под свой контроль – Все орлы! Домой. Забирай своего «страуса», Саня, волоки за собой по снегу. Рюкзак - то не взял.

     Через 3 часа мы были уже дома. Вот такая получилась первая моя охота после армии. И отец, и Володя прекрасно понимали – я охотник, я два года ждал этой поездки.
И они это устроили. Огромное им, спасибо!