Встреча четырнадцатая. Выбор

   Встреча четырнадцатая. Выбор.

     ***

     Выбор, скажу я вам, граждане, по секрету, дело не простое, а весьма даже сложное. Нам людям в этом плане особенно не повезло, потому как мы изначально обладаем правом этого самого выбора. Это же постоянное принятие тех или иных решений. А ответственность-то какая! Особенно тяжело в этом плане женщинам. Они постоянно перед выбором находятся. Вот, например, что сегодня готовить: курицу или свинину? А если он свинину не уважает? А вдруг совсем вегетарианцем окажется? А какое платье одеть? То, что розовое, или на бретельках? Это же сплошные вопросы без ответов. Не удивительно, что почти все женщины отличаются повышенной эмоциональностью. Тут вообще никаких нервов не хватит, находясь в таком-то постоянном напряжении. Мужикам всё же проще. При покупке машины они обычно выбирают ту, на которую денег хватает. А перед пивом и футболом вообще выбор не стоит, потому что эти два ингредиента прекрасно сосуществуют. От этой-то лёгкости все мужики слегка заторможенные, а тонко чувствующие среди них вообще редкость.

     Впрочем, все эти житейские сложности покажутся совершеннейшим пустяком, когда Судьба поворачивается к Вам спиной, и в это же самое мгновение Вы оказываетесь перед самым главным своим выбором. Выбором Жизни и Смерти. Теперь-то уж никак не похихикаешь, потому что ошибаться вроде как совсем нельзя, оттого что страшно. Кто-то может хмыкнуть насмешливо. Типа, и чего тут выбирать? К сожалению, при всей очевидности выбора, нельзя с уверенностью заявить, что эта очевидность подходит именно к Вашей конкретной ситуации. Вот где гарантия, что выбирая жизнь, как всякий нормальный человек, вы в этот момент не выбираете смерть, потому как порой жизни случается быть много хуже смерти? Или, к примеру, что делать, когда выбрав жизнь для себя, тем самым вы обрекаете на смерть других? Счастливы те, которые изначально отметают подобные сомнения, в силу привычки, особенностей характера или в связи с профессиональными обязанностями. Для таких граждан выбор уже сделан раз и навсегда, чтобы потом уж не париться, и голову не сушить над этой повторяющейся задачей. А ещё встречаются сумасшедшие, которые подобный выбор сами перед собою добровольно ставят. Одни, те которые больше меркантильные, всё за метал гибнут, ну а особы романтические, те как водится, за любовь. Оно, конечно, умерла, так умерла. Только о любви ты своей подумала, дура безмозглая, прежде чем ценой своей жизни её спасать. И на кой теперь эта жизнь надобна, если весь остаток её спасённый тобой вспоминать будет, кого за это нежданное счастье благодарить нужно. Он бы, конечно, и рад отблагодарить, как положено, так его же преждевременно в рай не пускают. Ну и кому от такого выбора радости? Так, что прежде чем этот самый выбор делать, подумать всё-таки не помешало бы. Об этом и Судьба не переставая бухтит. Только кто же её нынче слушает?

    

     Он.

     - Я убил Её! - билось во мне сознание чёрной птицей. Жизнь вдруг взяла и утратила всякий смысл. Захотелось превратиться в камень: не чувствовать, не видеть, не слышать, не дышать. Покорно отдаваясь, поглощающим меня волнам мрака, я словно застыл каменным изваянием на том же месте, где достала Её пуля, предназначенная мне. Окружающий мир будто бы исчез. Первое время ещё действовали рефлексы. Непреодолимая жажда убийства толкала меня к человеку, который выстрелил в Неё. Но друзья и ребята из местного ОМОНа безжалостно вырвали у меня из рук это, уже почти безжизненное тело, лишая возможности насладится видом крови убийцы моей девочки, моей Ветки. Потом Кешка что-то долго и упорно кричал мне на ухо о том, что я ей нужен. Наивный друг всё никак не мог понять того, как была Она нужна мне. Судьба Её даровала, а я не сумел сберечь своё рыжее чудо. Рефлекторно, я вызвал вертолёты, привычное к подобным делам тело, всё ещё продолжало действовать по плану, а вот душа упрямо стремилась покинуть своего хозяина, чтобы спрятаться в глубоком мраке и полностью отдаться горю. Находясь в столь отрешённом состоянии, я покорно позволил мальчикам майора Петрова утащить полуживого Громова, и даже не стал возражать, когда Веткино хрупкое тело унесли от меня ангелы в белых халатах. Большая железная стрекоза, с украшением в виде красного креста, надёжно укрыла Её от нескромных взоров, унося в поднебесье. Я не торопился за тем сломанным безжизненным существом, я жаждал отыскать Её душу. Только вот на поиски те так отправиться и не успел. Тело моё вдруг изогнулось от внезапной боли в спине и сознание прояснилось. Не иначе как, видя полное отключение собрата, спинной мозг перехватил бразды правления мною в свои руки, внезапной сильной болью принудив вернуться в окружающий мир. Этим-то моментом и воспользовался мой друг, всегда философски выдержанный и крайне благоразумный Кешка Крыша.

     - Макс! Да, послушай ты меня, наконец! Ветка жива! И ей именно сейчас нужна твоя помощь!

     Эти его речи, наконец, проникли в меня, словно живая вода, возвращая к жизни:

     - Жива ! Я не убил Её?!

     - Да хватит, наконец, тупить, - всегда спокойный Кеша вдруг вышел из себя. - Ситуация нестандартная, согласен. Но не безнадёжна. Что с тобой случилось Данте?! Я вообще тебя не узнаю.

     - Так Он же переживает, - попытался заступиться за меня, громко сморкающийся и

     всхлипывающий, Хохол.

     - Стоп! Отставить сопли. - Мои натренированные тело и сознание быстро приходили в форму. Я понял, что у нас ещё есть шанс. Мне было ещё за что побороться. - Кешка прав. Каяться я начну завтра. А сейчас мне срочно нужен вертолёт.

     Магаданский госпиталь на улице Пролетарской никогда в своей жизни не видел такого скопления в своих стенах светил родной медицины. Для спасения жизни своей Веточки я делал всё, что было в моих силах. Поднять буквально на уши весь Дальний Восток и Приморский край с помощью друзей и влиятельных знакомых я смог в течение нескольких часов. Только одного я не мог сделать - вдохнуть в Её хрупкое, почти прозрачное тело жизнь. Словно побитый пёс, покорно следовал за важными мудрецами в белых халатах, с робкой надеждой заглядывая им в глаза. В ответ учёные мужи только растерянно разводили руками, отводя взгляды. Лишь маленький седовласый профессор высказался более-менее ясно:

     - Я Вас понимаю, молодой человек и, поверьте мне, искренне сочувствую Вашему горю. Но ситуация такова, что любое наше вмешательство может привести к непоправимым последствиям.

     - Умоляю Вас, - вскричал я, теряя остатки надежды. - Сделайте хоть, что-нибудь. Спасите её!

     - В данной ситуации мы практически бессильны, - вздохнул этот пожилой господин, отважно взглянув мне в лицо. - Видите ли, необходима срочная операция. Нужно извлечь пулю. Но она находится у самого сердечка этой несчастной. Любые наши действия могу спровоцировать её смещение в сторону сердечной мышцы. А это будет означать неминуемый летальный исход для раненой. Никто не может решиться взять на себя такую ответственность.

     - Неужели ничего нельзя сделать! - взвыл я, почувствовав себя раненым зверем, которому всадили в брюхо раскалённый прут и медленно поворачивают его в горящей пламенем ране.

     - Такие операции проводились и у нас, и за границей, - задумчиво произнёс профессор. – Исход, конечно, был не всегда однозначный. Шансов выжить в данной ситуации было бы где-то пятьдесят на пятьдесят. Но и это уже много. К сожалению, специалистов такого высокого уровня в мире не так уж и много. К тому же это очень дорогая операция.

     - Я найду специалистов и деньги тоже, - воскликнул я, с вспыхнувшей было надеждой.

     - Ах, молодой человек, - огорчённо спустил меня доктор с небес на землю. - Вся проблема во времени. В любой момент могут возникнуть непредвиденные осложнения. К тому же транспортировка раненой категорически невозможна. Любое неосторожное колебание может спровоцировать самостоятельное продвижение пули в нежелательном для нас направлении. Таким образом, специалист высочайшего уровня должен прибыть в данный госпиталь, как можно скорее. А это очень сложно организовать.

     - Сложно, не значит невозможно, - прохрипел я, готовый схватиться за соломинку.

     Опустившись на колени у больничной койки, на которой лежала Она, я в отчаянии припал губами к безжизненной Веткиной ладони. Моя любимая упрямо боролось за жизнь. Вся Она была опутана какими-то специальными проводами, которые соединяли хрупкое тело со сложными, тихо гудящими приборами, поддерживающими в нём жизнь.

     - Она не сдастся, - тихо уверил меня Кеша, завладевая моим, непрерывно звонящим

     мобильником, который я совершенно игнорировал. Кеша добровольно взвалил на себя

     обязанности моего личного секретаря, отвечая на звонки и беседуя с жаждущими со мной пообщаться личностями. Я же совершенно перестал замечать окружающих, кроме людей в белых халатах. Прогнать же меня от реанимационной палаты так никому и не удалось ни на минуту. О еде и сне я и вовсе позабыл. Краем уха я услышал, как друг с кем-то говорит по телефону:

     - Да, это я. Данте совершенно неадекватен. Она? Без изменений. Да, ситуация критическая.

     Вдруг в голосе друга послышалось непривычное волнение:

     - Думаю, это может сработать, товарищ полковник.

     Я медленно поднял на Кешку вопросительный взгляд.

     - Макс, кажется, у нас появился шанс. Петрович отыскал Петю Ежова. Вытащил его по своим каналам прямо с какого-то симпозиума в Бельгии. Он уже летит сюда. Я сейчас же отправлю Серёгу в аэропорт, встречать академика.

     Я почувствовал, как меня заполняет надежда.

     - Откуда полковник узнал? - спросил растерянно.

     Кеша нейтрально пожал плечами:

     - В Москве уже всё известно. К счастью, Веткины дети пока ещё не в курсе. Их решили не посвящать в подробности до поры до времени. В данный момент они под присмотром своих отцов. Буянят, конечно, понемногу. Чувствуют, наверное, что с матерью беда случилась.

     - Теперь всё должно быть хорошо, - прошептал тихо я, боясь ещё поверить в чудо. - Петруха не подведёт.

     С Петей Ежовым мы учились когда-то в одной школе. Был он несколькими годами старше, но выглядел всегда как малолетний измученный науками ботаник. Даже младшие ученики частенько третировали невысокого, толстенького паренька в огромных очках. Я был не исключением. Его явная слабость и нерешительность вызывали у меня гадливое презрение.

     - Слабак, - бросал я ему при встрече вместо приветствия и брезгливо морщился.

     Но именно Петька собрал меня и вернул к жизни, когда несколько лет назад ребята доставили меня из одной заварушки в слегка разобранном виде. Тогда доктора в один голос предрекали мне пожизненную инвалидность. Бывший соученик, к тому времени уже известный хирург, не сдался и вытащил меня практически из могилы. И теперь вся надежда была только на талант этого смешного, маленького, пухлого человека, обладающего умом учёного и волшебными руками хирурга. В ожидании чудотворца, я нежно взглянул на бледное, словно прозрачное Веткино лицо, обрамлённое рассыпавшимися по белой подушке спутанными, рыжими волосами:

     - Теперь всё будет хорошо, любимая моя, - тихо шептал я. - Прости меня, идиота, за то, что подверг тебя такой страшной опасности, за то, что чуть не погубил тебя, солнечная моя. Не оставляй меня, Веточка. Я готов быть тенью твоей, только не уходи.

     Вскоре шум в коридоре привлёк моё внимание. Нехотя оторвав взгляд от Её лица, я сердито вышел в коридор, собираясь учинить казнь, над тем несчастным, кто посмел нарушить покой этого места, хранящего мою девочку. Но увиденное немедленно разрушило мои кровожадные планы. По коридору почти бежал огромный Серёга Хохол, неся на руках, словно младенца, маленького Петю Ежова, который сопротивлялся нежданной нежности, что было сил.

     - Макс, скажи этому идиоту, чтобы он немедленно поставил меня на ноги, - сердито взвизгнул академик, заметив мои вытаращенные глаза.

     Серёга, наконец, внял его настойчивым просьбам и разжал свои медвежьи объятья:

     - Вот, доставил прохвесора в целости и сохранности, - отрапортовал мне друг, нервно покусывая, печально обвисший ус.

     Петя ещё дух не успел перевести, как тут же был схвачен мной, совершенно ошалевшим от радости:

     - Петруха, - завопил я почти шёпотом, частью сознания всё же помня, где нахожусь. - Спасибо тебе, что согласился приехать. Ты спасёшь Её?!

     - Да, вы тут все с ума посходили! - начал испугано отбиваться от меня доктор Ежов. - Странно, что полковник не предупредил ещё и о массовом помешательстве. Я бы сразу захватил с собой профессора психиатрии Ванштейна.

     - Прости, прости, - тут же отпустил я беднягу на свободу. - Я уже практически потерял надежду.

     - Между прочим, я не успел даже свой доклад закончить, когда ваши резвые мальчики стащили меня буквально с трибуны, - чуть сердито проворчал Петя. – Это, действительно, для тебя так серьёзно?

     - Если понадобится, я сгоню твой симпозиум по новой, - искренне заверил я академика. - Там, сейчас за дверью умирает моя жизнь. Это не просто серьёзно для меня, это для меня всё.

     Повернувшись в сторону двери, за которой находилась Она, я непроизвольно застонал, словно от рвущейся изнутри боли.

     - Макс, - растерянно произнёс Петя, наблюдая моё изменившееся, словно сведённое судорогой лицо. - Что с тобой произошло? Даже когда тебе грозила полная неподвижность, ты и тогда был бойцом. Даже тогда ты не был так надломлен.

     - Я люблю Её, Петя. - В моём непривычно мягком голосе сквозила неприкрытая боль. - А теперь она умирает по моей вине. Спаси Её, прошу тебя!

     Операция шла долгих четыре часа. За это время я бесконечное количество раз умирал и возрождался, наматывая километры по коридору. На полу у двери операционной, словно безмолвные стражи, сидели друзья. Тишина прерывалась только вздохами и всхлипами чувствительного Хохла, который практически сгрыз на нервной почве свой любимый левый ус.

     Петро появился усталый и потребовал сигарету.

     - Ты будто бы не курил, - удивился я, протягивая ему пачку "LM".

     - Тут и закурить недолго, - заворчал доктор, неумело затягиваясь. - Пуля эта, тварь бездушная, словно живая, всё пыталась от меня ускользнуть. Норовила, гадина, убежать от меня прямо в сердце твоей душки. Но от настоящих профессионалов ещё никто не уходил. На вот, держи на память, злодейку. - Академик положил мне на ладонь крошечный сплющенный комочек свинца, обагрённый кровью. Её кровью! Я судорожно сжал эту свою добычу в кулак.

     - Она не умрёт?! Она будет жить?! - требовательно заглянул я ему в глаза.

     - Ну, что я могу тебе сказать, - вздохнул Петро. - Всё, что было в моих силах, я сделал. Теперь остаётся самое трудное: ждать. Твоя девочка сейчас перед сложным выбором. Или к свету повернёт, или к нам сюда, на грешную землю выйдет. Тут всё от мотивации зависит: что ей там более соблазнительным покажется.

     - Она детей здесь оставила. Она их очень любит, - с надеждой пробормотал я.

     - Она ещё и тебя, дурака, любит, - вмешался в разговор, внимательно прислушивающийся к нам Кешка.

     - Ага, - засопел рядом Серёга, живо принимающийся за пожирание оставшегося уса. - Уж как она тебя по тайге искала. Меня бы кто так искал, так я и от чертей из самой Преисподней сбежал бы.

     - По моей вине Она перед этим выбором оказалась, - вздрогнул я, раскаиваясь и ненавидя себя.

     - Не грузись, Данте, - строго сказал мне друг Иннокентий. - То ведь тоже был Её личный выбор.

     - А я Её просил, под пулю прыгать, - взвыл вдруг я сердито, разозлившись за эту Веткину попытку покинуть меня. - Боже, какой я идиот!

     - Это точно, - не стали спорить со мною друзья.

     А потом потянулось страшное время ожидания. Петя сидел у постели своей непростой пациентки, а я кружил над ним, словно коршун над своей добычей. Доктор опасливо на меня поглядывал, подозревая, наверное, в кровожадных замыслах. Ребята тоже заметили мою неадекватность и "макарова" у меня отобрали, на всякий случай. Испугались, видимо, что если Ветка вдруг неправильный выбор сделает, так я несчастного доктора следом за ней отправлю, для того чтобы догнал и вразумил, уговорил вернуться. Но, несмотря на их подозрения, я был в ту минуту весьма далёк от мысли размахивать перед носом академика оружием, требуя невозможного. Я был благодарен Петру за те усилия, которые он предпринимал, чтобы возвратить мне любимую. Просто не мог отойти ни на минуту, страшась оставить Её. Ребята заделались моими няньками, безуспешно пытаясь впихнуть в меня хоть какую-то еду. Но кусок мне в горло не лез. Бесконечно накачиваясь кофе, я способен был думать только об одном:

     - Ветка вернись!

     Наблюдая мои терзания, Петя удивлённо взирал на меня своими небольшими, тёмными глазками, словно двумя пуговками, спрятанными за толстыми линзами больших очков.

     - Вот и тебя, Макс, жизнь-то укатала. А я всегда думал, что ты несгибаем, словно каменная древняя статуя, воплотившаяся вдруг в человеке. Даже в школе глядел на тебя с потусторонним благоговейным ужасом.

     - Да знаю, - вздохнул я, вспоминая своё былое отношение к маленькому старшекласснику. – Вёл я себя тогда, как настоящая сволочь, признаю и сожалею об этой своей бесчувственности.

     - Ты не понимаешь, - покивал головой приятель.- Именно то твоё отношение сыграло в становлении моей жизни очень важную роль.

     Я с недоумением взглянул на него:

     - Ты о чём это, академик?

     - Именно то твоё школьное ко мне презрение стало для меня тем хлыстом, который всю жизнь подгонял меня к покорению недостижимых высот. Можно сказать, благодаря тебе я и стал тем, кем стал, - откровенно улыбнулся мне мягкой улыбкой Петро. - А ещё я не могу забыть тот случай в школьной раздевалке, когда ты вытащил меня из толпы злобных подростков, издевающихся надо мной, испуганным толстым ботаником.

     Я тоже вспомнил почти забытую историю, когда наткнулся однажды на отвратительную картину. Толпа местных хулиганов пинала ногами, упавшего на пол невысокого умника Петю Ежова. Смотреть на это было гадко. Я тогда даже драку затевать не стал, хотя мог бы легко разбросать тех злобных щенков, которые и героями-то были только в толпе себе подобных. Меня они побаивались, зная, что могу за себя постоять. Неохотно расступились, злобно ворча и позволяя увести свою беспомощную, сопящую разбитым носом жертву. Но на самом деле Петю тогда мне не было жалко, просто не хотелось позволять юным неандертальцам и дальше злобствовать. Я тоже был злым подростком, но считал унизительным бить слабого и никчёмного, как мне тогда казалось, человечка.

     - Ты не должен быть мне благодарен за тот случай, - скосил я глаз на приятеля. - Я

     руководствовался тогда отнюдь не добротой, а скорее презрением к твоей той слабости.

     - Я это понимал, ведь не зря считался умником, - снова улыбнулся мне доктор Ежов. - Но ты спас тогда меня. И это остаётся фактом. А ещё я увидел их глаза, когда они смотрели на тебя. Ты вызывал у них восхищение и уважение. Всю жизнь я стремился к тому, чтобы люди стали смотреть на меня также. Кстати, после того, как ты освободил меня от них, больше никто в школе даже не пытался снова напасть.

     - А ведь тебе удалось добиться восхищения и уважения по гораздо более достойному поводу, нежели я когда-то, - искренне заверил я Петра. - Во всяком случае, теперь я понимаю всю свою тогдашнюю глупость. Я искренне тебе благодарен Петя.

     От этой моей признательности и, звенящего в голосе, неприкрытого уважения всемирно известный академик смутился, как подросток, и удалиться под каким-то благовидным предлогом.

     Целые бесконечные сутки шло моё незримое сражение. Вглядываясь в Её бледное лицо, я упрямо боролся с подступающей к сердцу паникой.

     - Ты не можешь так просто уйти. Не покидай меня! - выло моё, беспокойно стучащее сердце.

     Выражение Веткиного лица после операции странным образом изменилось. Она выглядела сосредоточенной. Появилась тонкая морщинка между напряжённо сведённых бровей. Бледные губы решительно сжались. Стенки чуть вздёрнутого носика трепетали от прерывистого дыхания. Заметив в ней эту перемену, доктор Ежов склонился над Нею со своими медицинскими инструментами, решительно выпроводив меня "подышать". Я нетерпеливо топтался у двери, когда он с удовлетворённым выражением лица вышел из реанимационной палаты.

     - Думаю, всё у вас ребята будет хорошо, - подмигнул мне доктор и вдруг неожиданно хихикнул. - Она начала отходить от наркоза. Забавная у тебя подружка, приятель.

     Я осторожно приблизился к Её постели. Тонкая рука еле заметно пошевелилась. Не выдержав напряжения, эгоистично пытаясь лишить её свободы этого самого выбора, я тихо позвал:

     - Ветка.

     Губы Её шевельнулись и ответили мне вздохом:

     - Макс.

     Ветка распахнула свои удивительные бирюзовые глаза.

    

    Она.

     Боль. Темнота. Падение в пустоту. Именно в таком порядке внезапно обрушились на меня новые ощущения после моего безумного полёта вперёд, навстречу Максу. А потом было плавное приземление. И ещё свет, такой завораживающий и притягательный. Почему люди ассоциируют смерть с мраком? Ничего подобного. Смерть похожа на жизнь, только более нежная, ласковая, заботливая. Она обволакивает своих гостей мягким пухом, услаждает их слух тихими мелодиями. Свет притягивал меня, интригуя и соблазняя покоем. А там за спиной, где-то в сумраке метались, пугающие, беспокойные тени. Они были упрямы, взывали ко мне, протягивая тонкие гибкие щупальца, пытаясь обвить меня всю, словно лианами, и утянуть в свой суетный мир. Теней я отчего-то опасалась, хотя и выглядели они довольно живыми и деятельными. Хотелось окунуться в тихий свет, забывая о беспокойной суете жизни. Вот только этот голос, такой знакомый, такой страстный, непрестанно молящий! Наличие этого голоса среди теней смутно беспокоило моё отрешённое сознание. Он всё звал меня, настойчиво просил вернуться, не оставлять его в одиночестве. Он решительно сбивал меня с толку. Я всё не могла вспомнить:

     зачем собственно мне возвращаться? Но противный, упрямый, настойчивый голос никак не аргументировал свой призыв. В нерешительности остановившись на границе света и тьмы, я позволила себе чуток поразмышлять:

     - И чего им всем от меня надо? Пусть дадут мне покою, наконец. Что же такого важного позабыла я среди тех подозрительных теней? Или кого?

     Я честно пыталась вспомнить что-то для меня очень важное, но белесая пелена плотно окутала разум, словно скальпелем отрезая от моей сущности все воспоминания. Я чувствовала себя новорождённым младенцем с абсолютно стерильным разумом, открытой к новому познанию. Только в самой глубине моей сущности не затухая мерцала, случайно затерявшаяся там, искра. Она жгла, как горящий уголёк в узелке, завязанный некогда мною на память, о чём-то чрезвычайно для меня важном. Казалось, выбор между светом и тьмой дело очевидное, и вопросов тут никаких возникнуть не должно. Вдруг, откуда ни возьмись, появилась маленькая, по виду алюминиевая лодочка. Она легко плыла по воздуху, словно приглашая меня расположиться в ней. Я с любопытством в эту самую лодочку забралась. Моё симпатичное транспортное средство весело направилось к свету, увозя меня в эту бесконечную благодать. И тут путь преградила мне бабуля. Точнее её лицо, огромное, словно оживший портрет, нарисованный безумным волшебным художником прямо на полнеба. Старушка глядела на меня сурово, наверное, опять была мною чем-то недовольна, как это часто случалось при жизни. Сердито поджав губы, бабуля хмурилась, а её любимый платочек, белый с россыпью красных маков, так просто пылал от возмущения.

     - Привет ба, - осторожно поздоровалась я с покойницей и на всякий случай прибавила:

     - А руки я вымыла, честное слово.

     - И куда это ты направилась? - строго спросила меня бабулина голова.

     - Туда, - растеряно кивнула я в сторону манящего света, только теперь заприметив, что моя лодочка остановилась, как вкопанная, словно тоже испугавшись моей строгой бабушки, Прасковьи Кузьминичны.

     - И чего это ты там забыла? - продолжала допытываться вредная старушка.

     - Да я так, типа, на экскурсию, - растерянно оправдывалась я.

     Бабуля недовольно покачала головой:

     - Ведь сколько раз учено-то: сначала сделай дело, а потом уж гуляй смело!

     - А у меня что же, ещё и дела есть? - вытаращила я на Пелагею Дмитриевну искренне озадаченные глаза.

     - И чего это я не удивляюсь, - хихикнула надо мной бабушка. - Известное дело: волос длинный, ум короткий, памяти никакой. Вот когда обо всех своих делах вспомнишь, тогда и приходи, - строго сказала бабушка, как отрезала и исчезла, будто растворилась в пространстве.

     Сидеть вспоминать было скучно. К счастью, у самых теней появился невысокий, пухленький дядечка в очках и начал мне активно махать рукой, призывая приблизиться. Этому моему желанию поболтать с прохожим лодочка нехотя подчинилась и медленно поплыла обратно в сторону теней.

     - А я сижу в железном тазике, - радостно сообщила я приветствующему меня гражданину в белом медицинском халате.

     - Пора тебе дорогая из этого тазика уже вылезать, - хихикая, посоветовал мне дядечка, оживлённо потирая изящные, как у женщины, руки. - Тебя Макс тут дожидается, извёлся весь, а ты всё в тазиках рассиживаешься.

     - Макс! - Словно молнией пронзила меня спасительная мысль. Вот о чём таком главном я так безответственно забыла. Вот без кого не смогла бы я жить там и не сумела бы остаться здесь, вечно терзаясь от боли, жгущей душу. Будто рухнула незримая стена и я, наконец, чётко услышала родной голос:

     - Не покидай меня!

     Испугавшись, что голос это снова исчезнет, я поторопилась с ответом на его молящий призыв:

     - Макс.

     И открыла глаза.

    

     ***

     Академик Ежов, словно хулиганистый мальчишка, с любопытством заглядывал в замочную скважину, не решаясь войти в послеоперационную палату и разрушить воцарившуюся там идиллию. Никогда бы он не смог заподозрить, что железобетонный Макс способен на такие чувства. Как и в детстве у Пети Ежова зашевелилась в сердце щемящая зависть, которую он тут же поторопился задушить в зародыше, понимая всю её бесперспективность. Данте ведь всегда был чуточку сумасшедшим и подружку отыскал себе под стать. Смешная эта рыжая. Выходя из наркоза, что-то о железном тазике бормотала. А когда он, Петя, напомнил ей о Максе, тут же тихо вскрикнула, словно её ударили. Наверное, взлетела бы птицей, если бы не мутилось ещё сознание от обезболивающих препаратов. А теперь они смотрели друг на друга и молчали, словно околдованные. И молчание это было таким говорящим, таким красноречивым, что любые слова показались бы рядом с ним неуместными. Вдруг Макс, прерывая мелодию тишины, тихо проговорил, склоняясь к её рукам и нежно касаясь губами тонких пальчиков:

     - Я виноват...

     - Дурачок, - прервала она его улыбкой. - Или ты думал, что я хоть миг протяну без тебя в этом мире, если я даже в том одной остаться не смогла?

     - Не оставляй меня больше, - попросил он её жалобно, как ребёнок боящийся спать без матери.

     - Только если ты не оставишь меня, - пробормотала она, закрывая глаза.

     - Не смогу, не сумею, - словно сам себе выдохнул Данте.

     За спиной подглядывающего доктора топталась смущённая Судьба, раздумывая о том, уместно ли попросить у гениального врача автограф, или будет достаточно просто искренне пожать ему руку. Гений, истинный виртуоз! Не было предела восторга у взволнованной пожилой гражданки. Доктор спас её ненормальную подопечную. С таким перспективным кадром не помешало бы поддерживать дружеские отношения. Может и ему на жизненную дорогу какую-нибудь задушевную подругу жизни подбросить. Выглядит вполне прилично, таких проблем, как с этими двумя идиотами, с ним вроде как быть не должно. Судьба умильно уставилась в спину, ничего не подозревающего академика, уже прикидывая как втиснуть его в своё плотное расписание. Судьба тоже умеет быть благодарной, даже если никто её об этом не просит.