Проблемы Израильской военной медицины

С целью привлечь внимание общественности к проблеме армейской медицины, в надежде, что это что-нибудь изменит к лучшему, хочу поведать историю своей армейской резервистской службы.

На резервистские сборы я призвался добровольно, в 2003 году, не в качестве врача. Во время службы я травмировал ногу, в результате чего был после долгих мытарств признан инвалидом армии и больше не призывался. Однако моего патриотизма это не умерило. После подтверждения лицензии врача я подал прошение вернуться в армейский резерв. Меня призвали на офицерские курсы для врачей-милуимников.

Это был единственный курс ,который я получил от армии. Во время курса мы задали вопрос одному врачу-подполковнику: будет ли армия в дальнейшем заботиться о поддержании нашей квалификации, и получили ответ - нет. Более того, было сказано, что эта наша забота поддерживать свои навыки на уровне нужном армии, и делать это мы должны в свое свободное время. Что означает этот ответ? Объясню популярно. В повседневной работе у большинства врачей есть своя специализация, по мере углубления в коею иногда теряются прочие врачебные навыки. Армия же берет врача-резервиста любой специальности и посылает, куда ей заблагорассудится. При этом никто не проверяет способность этого врача выполнить задачу. К примеру: врача, который долгие годы вообще не работает по специальности, могут отправить в боевую часть, где должен проходить службу человек с навыками работы с травмой. Нужно ли говорить, что в случае боя такой врач милуимник может оказаться совершено некомпетентным?

По окончании курсов, видя высокую мотивацию, мне предложили делать резервистские сборы в пехотной бригаде “Голани”. Я согласился, утаив при этом свою инвалидность.

Что же представляет собой служба врача в пехоте? Врач, как и солдат-рядовой, идет пешком со всем подразделением, таща на себе огромную сумку с тяжеленным снаряжением. По идее, ему должны помогать санитары, но их зачастую не хватает. Обращение при этом со стороны старших офицеров иногда отвратительное. Врач часто воспринимается прежде всего не как доктор, а как младший офицер. На военной базе врача запросто могут поселить в одной комнате с рядовыми. При этом никто не заботится принести элементарные вещи, к примеру - спальный мешок. Приходится ходить и все выпрашивать. А некоторые еще пытаются унизить, продемонстрировав более высокое звание. Так, когда я служил в 2007 в бункере на границе с Ливаном, во время субботнего ужина я зашел в столовую и сел за свободный стол. Ко мне тут же подошел капитан, лет на 5 моложе меня, и потребовал освободить место, так как за этим столом сидит он и заместитель командира батальона, а я званием не вышел. Я послал его в присутствии солдат, и остался есть за этим столом. Но осадок остался неприятный. Через несколько дней меня перевели на другую базу - тоже на ливанской границе. Там ко мне на прием пришел солдат. Следует отдать дань великого уважения ребятам, проходящим службу в таких местах. Они в течении минимум полугода служат по графику “28-4”. То есть закрывают на базе, в бункере, 28 дней, затем выходят на 4-5 дней, и снова возвращаются на месяц. Эти бойцы стараются не брать больничные, так как в таком случаи их товарищам придется выполнять их работу. Именно на таких ребятах держится израильская армия! Но вернемся к обратившемуся ко мне солдату. Он пожаловался на боль в прямой кишке. Рассказал,что доктор-милуимник который служил в этом бункере до меня проверил его, поставил диагноз “геморой” и назначил лечение, но боль усиливалась с каждым днем. Каково же было мое удивление, когда проверив солдата я обнаружил не геморой, а огромный абсцесс, который очень трудно спутать с гемороем. Я отправил солдата в больницу на операцию. Нужно ли говорить, что, на мой взгляд, мой предшественник был некомпетентен служить на этой базе в качестве врача?

Проведя 5-6 учений вместе с Голани, я почувствовал обострение боли в ноге. Я обратился в письменном виде к начальнику медслужбы Северным военным округом с просьбой о переводе из пехоты в другой род боевых войск. К обращению я приобщил копию свидетельства инвалида. Мне дали ответ, что меня заменят при ближайшей возможности. Однако, поскольку мало кто из врачей горит желанием служить в пехоте, возможность эта так и не представилась.

Видя, что процесс моего перевода затягивается, я попросил медицинское руководство дать мне курс травмы. Дело в том, что моя гражданская специализация-психиатрия, и опыт спасения при телесной травме, навыки лечения которой так необходимы врачу в пехоте, у меня крайне ограничен. Ответа я не получил несмотря на то что повторно посылал письменный запрос.

Отдельный разговор - об оплате милуима. За свою трехлетнюю армейскую “карьеру” я сделал 120 дней милуима, и с трудом припоминаю случаи, чтоб армия меня не пыталась обсчитать на “милуимо-дни”. После каждого такого обсчета занимает много времени и нервов, пока вернут недоданное. Причем мой случай не единичен, как мне стало известно, и у других врачей случается так же.

И вот в моем рассказе мы дошли до декабря 2009 года, когда о том, что началась война, сказала нам в своей великой речи Ципи Ливни. Меня призвали. Приехав на базу в “Цеэлим”, в тот же день, я обнаружил ,что у меня нет не только снаряжения, но и спального места в дырявой палатке. Приходилось каждый вечер ездить домой и утром возвращаться. Поскольку я предвидел трудности с больной ногой, я обратился к вышестоящим врачам, сообщил о своей инвалидности и просил завезти себя на позицию хотя -бы на танке. Мне сказали, что как инвалид я могу отказаться заходить с пехотой, но у пехоты не хватает врачей, и им некого туда поставить (в армии вообще, когда не могут заставить, очень любят бить на жалость и на совесть). А поскольку я человек совестливый-то согласился идти с пехотой. Меня познакомили с другими врачами батальона. Медслужбу формально возглавлял молодой интеллигентный парень, совершенно не подходивший на роль главного батальонного врача. Попал он в батальон ввиду того, что при распределении не хватило духу отказаться. Соответствие его должности стремилось к нулю. Второй врач-майор, д-р Алекс был опытен и фактически взял командование на себя. Третьим врачом был д-р Балта из Ашкелона. Мы все вчетвером ожидали, что армия хотябы предоставит нам интенсивный курс травмы. Однако к нам прислали молодого парамедика с куклой-муляжом. После полутора или двухчасового урока парамедик удалился и более не появлялся. Оставшуюся неделю перед заходом в Газу мы, врачи, были предоставлены сами себе. Мы просили дать нам хоть пристрелять оружие, но никто не уделил нам времени. Найдя валяющийся без присмотра ящичек с патронами, я пошел на стрельбище и стал клянчить у проходящих стрельбы других подразделений разрешение пострелять с ними. О ходе самой операции в газе я же хочу написать отдельный рассказ и приурочить его к годовщине “Литого Свинца”.

На следующий день после выхода из Газы батальон делал мясо на гриле. Ни один резервист-врач не получил приглашение на это мероприятие. В ходе самой операции в Газе мои проблемы с ногой обострились, и мне пришлось начать пользоваться палкой для ходьбы. Несмотря на это, медслужба северного округа отказывалась переводить меня на другую, более подходящую моему состоянию здоровья должность. Я попросил медкомиссию, но не получил ответа. Только после обращения к офицеру, принимающему жалобы военнослужащих, мне прислали приглашение на медкомиссию, которая определила мне 24-й профиль (временно не годен к службе). Я протестовал и просил дать мне 45-й (пригоден для службы в тылу), однако председатель комиссии сказал, что не берет на себя ответственность ввиду состояния моей ноги. Он посоветовал мне подать прошение о волонтерской службе. Подав это прошение, я завяз в армейском бюрократическом болоте. С меня стали требовать неимоверное количество справок непонятного назначения. Последней каплей, отбившей у меня окончательно желание помогать армии, было требование предоставить полное медицинское заключение ортопеда, которое делается в частном порядке и стоит от 3-х тысяч шекелей и выше.

Узнав о решении армейской медкомиссии, “Голани” решили распрощаться со мной. Мне позвонила офицер связи и пригласила меня на церемонию списания из армии. Церемония проводилась в неудобное для меня время и в неудобном мне месте. Когда я спросил, кто из начальства будет присутствовать, мне сказали, что может быть приедет командир батальона. Узнав о том, что я не могу приехать, обещали прислать грамоту по почте. И действительно, прислали помятую и даже без подписи.

Что же касается комиссии об инвалидности министерства обороны-то критерии этой жестокой организации, на мой взгляд, сделаны с тем расчетом, чтоб как можно меньше людей получали соответствующий процент инвалидности. При этом не делается никакого расчета, служил ли пострадавший в боевых войсках или ежедневно выходил домой. Иногда доходит до курьезов: человеку, около которого во время службы в “джобе” упал кондиционер, диагностируют посттравматическое расстройство и дают армейскую инвалидность. В моем же случае, медкомиссия министерства обороны не нашла “объективных” причин повышения уровня инвалидности, несмотря на то ,что медкомиссия армии меня списала. Адвокат предложил мне бороться дальше - я отказался.

И так, на моем примере, мы видим отношение армии к врачам-резервистам. Армия не проявляет уважения. Человеку желающему внести вклад в обеспечение безопасности государства, зачастую дают такие условия, на которые больше никто не соглашается. Армия не берет на себя обязанности по достойной профессиональной переподготовке, и после завершения офицерских курсов не проверяет проф.пригодность врача выполнять возложенное на него задание. При полученной в армии травме начинается длительный процесс мытарства по медкомиссиям. Армия делает все возможное, чтоб отбить у врача резервиста желание служить. И после этого наши генералы удивляются - почему в армии не хватает врачей?