Поэт Настоящий. Обыкновенный. Сериал 2

первая серия тут:

http://proza.ru/2011/02/20/1417
__________________




ВТОРАЯ СЕРИЯ



– Ты сказал Кириллу? – повторил вопрос Петя.

– Да, – Макс положил папку себе на колени, задумчиво глядя на неё.

Катя хотела спросить на счёт этой папки, но ей показалось, что она уже задёргала своего парня вопросами, и она промолчала.

Неля громыхала колоколом.

На сцене был установлен стол, этакий президиум, в котором расселись, кроме председательши, убелённый сединой патриарх, странно ухмыляющийся меценат (его охранник затерялся в зале), секретарь клуба Коротич, и чуть позже из-за кулис появился, и сел к ним, с очень подавленным видом Кирилл Клименко.

– Дорогие друзья! – голосом пионервожатой воскликнула Неля, вставая (она держала микрофон между указательным, средним и большим пальцами, словно цветок). – Как вы знаете, мы собрались здесь по очень важному поводу. В первую очередь, – я это подчёркиваю, В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ, – чтоб насладится поэзией, убедиться, что на смену классикам (кивок Сичню-Затятому) идут достойные таланты. И, наконец, – мы собрались здесь, чтобы отобрать из наших, бесспорно одарённых рядов, тех, кто будет опубликован благодаря нашему спонсору (поклон в сторону Харчина). В своей предвыборной программе господин…

Меценат тронул её за руку с кисло-утомлённым выражением на лице.

– В общем, Вениамин Анатольевич, – с понимающей улыбкой кивнула Неля, – из собственных средств готов проплатить издание десяти книг (не сборников! а Индивидуальных Книг!) серии «Поэты нашего времени». Хочу особо подчеркнуть, что Вениамин Анатольевич помог нам организовать аренду этого зала в прекрасном дворце культуры Пекарей, и нам не приходится сегодня тесниться в нашем привычном «гнёздышке» – в комнатушке городской библиотеки.

Грянули аплодисменты.

– Слово предоставляется Вениамину Анатольевичу!

Харчин вальяжно поднялся и взял у Нели микрофон. Неожиданно задумался.

– Я учился в очень престижной по тем временам школе… С уклоном во всякие искусства. Так захотели мои родители, – он помолчал. – Короче… Что сказать… Нормально я учился, не в этом дело… Ну какой из меня художник? Разве что от слова «худо». Гхм… Или от слова «дожили!», – усовершенствовал меценат бородатую шуточку.

В зале раздались одобрительные смешки.

– Вот, хочу, чтобы книги писали мастера. А я по другим делам. Скажете, пиар? Ну и пусть пиар! Зато ваши земляки узнают о ваших талантах.

Он сел, ухмыляясь.

– А чё? Нормальный мужик, открытый, прямой, – сказал кто-то на втором ряду с неопределённой интонацией – Я, кстати, за него буду голосовать.

Кирилл в президиуме манипулировал своим мобильником. СМС-ки писал, что ли.

– Бедняга, – глядя на него, перехваченным голосом проговорил Пьер.

Петя не особо тесно общался с Чужинцем, но прекрасно представлял, как это, потерять ближайшего друга.

Клименко вдруг встал и вовсе ушёл за сцену.

Тем временем, слово взял Патриарх. Потянулись воспоминания.

– В голове не укладывается, – пробормотал Макс, поглаживая пальцами белую папку. – Неужели он умер?

– Тебе он был близок? – с сочувствием прошептала Катя, торопясь показать какую-нибудь реакцию.

– Да не особо. Но оригинал, конечно. Представляешь, он несколько лет назад построил хижину на трассе, сразу за городом, в посадке, и живёт там почти круглый год… то есть, жил… Только на зиму к матери перебирался. Ноутбук, стопка тетрадей и блокнотов, тёплая одежда – вот и всё богатство. Зашибись… Не понимаю я этого.

– Только бы это был не суицид, – пробормотал Пьер, пряча телефон после очередной попытки дозвониться Витьке.

Максим обернулся к нему.

– Не все такие идиоты, как ты.

Пьер потёр виски и сипло пробормотал:
– Однажды… где-то с месяц назад… я увидел его на Набережной с женщиной. Он же высокий, худющий, его ни с кем не спутаешь… А меня Чужинец не заметил, потому что они с ней стояли лицом к лицу, взявшись за руки. Женщина, кажется, была старше его. На вид лет 35-ти, может, даже под сорок. Он смотрел сверху вниз, в её глаза…

Рачок, сидевший рядом с Петей, скорчился, опустив лицо к коленям и закрыв его ладонями.

Речь Патриарха неохотно закончилась. Телевидение смотало удлинители и ушло. Неля Рапсодова встала.

– Теперь я расскажу о принципах участия в слушаниях…

– Сейчас начнётся самое интересное, – тихо сказал кто-то на втором ряду.

– Напомню, – продолжала Неля в микрофон. – Сначала мы планировали, что выбор будет проводиться только среди членов Ассоциации. Но потом отказались…

– Правильно! Элита, блин! – загомонили в глубине зала, – там, подальше от сцены, «инстинктивно» расселись нечлены Ассоциации. – Что, за десять гривен в месяц – так уже и гениями стали!?

– Тихо, тихо, друзья! Да, мы отказались от этой идеи. И верно, – есть много талантливых поэтов и вне нашего сплочённого клуба. Но теперь – у нас слишком много соискателей. Если мы будем слушать всех до единого, нам придётся сидеть тут целые сутки.

– Ничооо, посидим! – многоголосно заверили задние ряды.

– Но даже если бы мы пошли на это, – Неля повысила голос и даже вышла из-за стола, чтобы усилить влияние на зал, – то как это воспримут наши гости – почтенный Остап Иванович и, собственно, инициатор идеи господин Харчин, у которого много дел.

(Меценат посмотрел на часы.)

– Ничооооооооооо, посидя-ааат!

– Однако даже если бы мы и на это пошли, – Неля повысила голос ещё больше (с этим у неё проблем не было, – казалось, что она может повышать его бесконечно), – то просто притупится восприятие слушателей. Уж таков человек, не обессудьте! – она широко улыбнулась.

– Несколько туров! – громко крикнул кто-то. 

– Нет, друзья мои. Уступок было достаточно, есть ещё требования времени, не только ваши. И потом – вы почти все юны, молоды! У вас у всех ещё будут книги! Наш клуб для того и создан, чтобы содействовать в этом.

Зал загудел, все переглядывались. Харчин, развалившись в кресле и выставив вперёд ноги в дорогих туфлях, с удовольствием рассматривал поэтов.

– Чтобы сократить количество соискателей, мы решили провести жеребьёвку, – Неля прохаживалась по сцене, как артист разговорного жанра. – Сразу предупреждаю, если вы не попали в число тех, кто будет заслушан, не уходите. Никуда не уходите! Мы предвидели, что это может омрачить ход нашего собрания и потому последнюю, десятую, книгу решили оставить «незаслушанным». По окончании выбора претендентов, мы голосованием, – подчёркиваю, ГОЛОСОВАНИЕМ, – выберем из тех, кого отсеял жребий, одного человека для публикации его отдельного сборника.

– Спасибочки, – злобно хихикнул кто-то позади Кати; она пугливо оглянулась.

– А свою кандидатуру… 

Неля умело выдержала паузу.

– Свою кандидатуру я – снимаю!

Она оглядела зал, но грома аплодисментов не последовало. То ли встревоженные перспективой «бездушного жребия» поэты прослушали её заявление, то ли оно никого не впечатлило.

– Тем более, что у меня уже вышло четыре сборника стихов и есть договор с издательством «СпазмО» на мой автобиографический роман «Я верю слезам».

– Давайте без анонсов, мля, – звякнул чей-то дискант слева.

Неля всегда владела собой, хотя натурой была крайне эмоциональной. Проигнорировав реплику, он вернулась к своему месту в президиуме, но не села, а показала всем прозрачный пластиковый цилиндр с круглой прорезью, снова поставила его на стол.

– Согласно записи регистрации, нас здесь – сто три человека…

Катя прошептала на ухо Максу:
– Неужели в области столько поэтов?!

– Неля, – одним словом пояснил Максим.

– Минус я – сто два, – считала председательша. – Всё точно? Да. А где Кирилл? Клименко куда подевался? – встревожено спросила она секретаря. Коротич пожал плечами, потом приподнялся и что-то пошептал ей на ухо.

Неля тоже пожала плечами в недоумении.

– Так я и знал! Сговор! – зазвенел тот же дискант.

– Я обязана сейчас быть принципиальной, чтобы оправдать ваше доверие, друзья, – сказала Неля в микрофон. – И принципиальной, прежде всего, к членам правления Ассоциации. Мой зам Клименко – также выбывает ввиду отсутствия его в зале, и вообще – в здании, насколько мне известно. Допускаю, что кто-то мог опоздать, сейчас у вас последний шанс – кто не зарегистрировался? Так, хорошо. Вот у меня бумажки… (к Коротичу) посчитай, пожалуйста, их должно быть ровно сто одна.

– Я хочу стоять рядом и видеть! – не унимался дискант.

Неля посверлила взглядом говорившего.

– Хорошо. Пусть будет наблюдатель из зала, если доверия к нам недостаточно. Но! Должен ли это быть непременно, извините, поэт Факов? – мстительно вопросила Неля.

Зал неопределённо зашумел.

– Кто за то, чтобы именно, э… Факов стал наблюдателем?

Стихийное голосование такую возможность ему дало.

На сцену вышел молодой человек среднего роста в длинном, до пят, кожаном плаще с закатанными рукавами и поднятым воротником. Камуфляжные штаны заправлены в высокие американские ботинки. Голова его была выбрита до пластмассового блеска, раковины ушей многократно пробиты серьгами-колечками.

– Вот, Катя, это и есть некто Нахим, – с ухмылкой прошептал Макс.

– Это он готовит провокацию? – вспомнила Катя.

– Та он сам – провокация.

– Итак! – торжественно возгласила Неля. – Поскольку десятую книгу, вернее, автора на неё, мы голосованием выберем в самом конце, из числа тех, кто отсеялся жеребьёвкой, то у нас остаётся девять книг. Мы решили, что оптимальное количество соискателей на каждую – четыре. Четырежды девять – тридцать шесть. То есть сейчас отберём 36 человек, и уже их творчество будет судить наше уважаемое жюри. Я ставлю крестики на тридцати шести бумажках…

Нахим Факов стоял возле Нели и наблюдал, как она ставит крестики. Всей своей позой он выражал скепсис.

– Какой же это крестик!? Это снежинка! – вдруг вскрикнул он, наползая на председательшу.

– Уймись, Нахим, – сказала она ему без микрофона (впрочем, все слышали). – Ты вообще, «нечлен»… в смысле, Ассоциации.

– Не знаю, какие у вас лично смысловые ассоциации, а меня исключили в нарушение Устава! – задребезжал Факов, уперев кулаки в широкий до комизма кожаный пояс.

– Теперь я кладу эти все – ВСЕ! – бумажки вот сюда, в банку… Сто одна! – громко объяснила Неля. – Все видели? Тщательно перемешиваю.

– Да, тщательнЕе, пожалуйста, – звякнул Нахим.

– Друзья! Секретарь будет вызывать вас по записи регистрации, подходите быстрее, чтоб не затягивать, берите бумажку, какую нащупаете. Одну! Одну бумажку! Секретарь будет объявлять.

Коротич назвал первую фамилию. Девушка в чёрной шали подошла, засунула руку в круглое отверстие и тут же уныло сгорбилась.

– Пустая, – пустым голосом громко сообщил Коротич и сделал запись.

Процесс пошёл. Только девятый человек оказался первым счастливчиком, его поприветствовали аплодисментами.

Вдруг, секретарь назвал фамилию Кати.

– Мне идти? – испугалась она, оглядываясь на друзей.

– Иди! – Макс чмокнул её в пламенеющую щёчку. – Составь конкуренцию записным пиитам.

Возвращалась Катя совершенно счастливая, так что Максим уже раскрыл объятия.

– Без крестика! – выпалила она, усаживаясь на место.

– Пустая! – запоздало крикнул Коротич.

– Экая ты у меня забавная!.. А жаль, мне твои стихи нравятся, – Макс поднялся, потому что теперь назвали его фамилию.

Ему тоже выпала пустая бумажка.

– Слишком много народу, – пробормотал Пьер, упёршись взглядом в светящееся окошко своего мобильника.

Патриарха явно клонило в сон, а Харчин отошёл к кулисам поговорить по телефону.

Начавшееся хождение к сцене, явно требовало времени.

– Пойду покурю, – вздохнул Макс, вставая.

– Я с тобой, – отозвалась Катя, хотя Пьер начал было ей что-то рассказывать об Ассоциации. – Извини, Петя.

Из холла на втором этаже можно было выйти на широкую застеклённую лоджию, где уже выпускала дымные струи стайка «обжеребъёваных» поэтов.

Катя закашлялась, и виновато посмотрела на Максима.

Эдик Мерзлюк, прославленный эротическими стихами на грани порно, доказывал собратьям по Парнасу – уже не первую, видать, минуту – свою состоятельность.

– …язык, вытягиваясь в нить.
И ртом я сок её ворую,
сосу – и сдерживаюсь еле,
чтоб эту кнопочку сырую
не откусить, не проглотить.
О! Мы в ту ночь друг друга съели!

Кто-то нервно хихикнул. Макс поздоровался с теми, кого ещё не видел близко. Но девушку никому не представлял.

– А что это за папка? – шёпотом спросила она, указывая на сокровище в его руках, ей хотелось разговаривать с Максом.

– ЕГО поэма, – значительно сказал Максим.

– Странное прозвище – Чужинец… – тихонько заметила Катя.

– Это не прозвище, а псевдоним, – сквозь зубы проговорил Максим.

– А он, кстати, пришёл? – повернулся к ним поэт Волохипов, по прозвищу Хипп (хотя они говорили тихо, он услышал слово «Чужинец»). – Я его не видел. Вообще-то, он мне полтинник должен. Да и книжку я ему обещал, вот, взял с собой. Я надеялся, что хотя бы на такую «замануху» он поведётся. Не хочу за город ехать, в скит этот.

– Да подлец он, Чужинец ваш, блин! – вмешался Эдик, ещё не остывший от страстной декламации. – Я слышал, что он девушек нарочно подставляет, а потом забавляется, как они выпутываются из историй с кавказцами. Или с татарами. В Крыму, что ли. Можно так с женщинами?!

Женщины были единственной (если не считать поэзии), но пламенной страстью Мерзлюка.

– Не знаю, я ничего такого не слышал, – поразмыслив, сказал рассудительный и справедливый Хипп, не смотря «на полтинник».

– Говорю вам!

– Это тебе со жребием сейчас не повезло, вот ты яришься, – заметил Эдику кто-то.

– Можно подумать, вам всем повезло. Чо ж тут шмалите? – Мерзлюк бросил окурок в пепельницу и ушёл в зал.

– Да, Чужинец чудной парень в плане баб, – улыбнулся поэт по прозванию Рабочин. – Я помню, мы как-то случайно встретились с ним, шли, потому что по пути было. Я говорю, глянь, какие девчонки! А он – нос задрал, губы поджал, ненавижу, говорит, «юную красоту».

– Почему?

– Ну, что-то такое сказал, – они, мол, красотой и молодостью гордятся, а это не их заслуга. Это заслуга природы и времени. Как и талант, кстати, – про талант Рабочин, судя по всему, от себя добавил, и сам же крепко задумался над своими словами, аж лоб в гармошку собрал.

Катя выжидательно смотрела на Максима.

Макс, бездумно сунув ей папку с крестом, достал мобилку и в сотый раз попробовал дозвониться Виктору. Увы…

– Давай вернёмся в это «казино», малышка.

Катя пошла за ним, прижимая папку к груди.

У входа в зал они чуть не столкнулись с засаленным мужчиной, лет под пятьдесят, от которого исходил запах перегара и давно немытого тела. Он посторонился, пряча светлые, какие-то нервные, растерянные глаза.

«Бомжи у нас тут завелись, экая история», – подумал Макс, деликатно обнимая Катю.


________________
Продолжение тут

http://proza.ru/2011/02/24/1980