Не беспокойся! Они уже в раю

Не беспокойся! Они уже в раю.

Было  Авеза Аруджова две жены, обе гражданские, от обеих имел детей, обеих любил не христианской любовью, так как бил их смертным боем Старшую жену звали Таня, от которой было у него трое детей Эля, Сабир и Ольга. Младшей женой была Елена, от которой был у Авеза сын Владик. Жены терпели друг друга. Как неизбежность, да вот только он Авез, похоже, нетерпим был к обеим. Не прощал им измены, даже если таковой в наличии не имелось.
С годами жены привыкли к своему восточному  образу жизни, довольствовались тем, что перепадало от Авеза, и жили бы они так долго и счастливо, кабы не  усталость, которая не только людям и лошадям свойственна.
                Из записок криминалиста.
.
Меня на месте происшествия не было. Счастье! И вовсе не потому, что  прихожу в неописуемый ужас, при виде отчлененных детских голов. Господь сподобил повидать всякое. Я не видел Авеза, рыдающего и безутешного, как олицетворение вселенской скорби. Меня и так будет воротить от работы с ним, как не воротит от самых обезображенных трупов, уже тронутых вечностью. Всевышний сжалился. Я приступил к работе лишь утром следующего дня. Я сидел над планом расследования и, помятуя уроки своего ленинградского учителя Генриха Арсеньевича Густова  удерживал себя од желания работать по единственной версии:  «Убийство Оруджовой совершено отцом потерпевшей.» За что? Спрашивается. Я рожал версии. Их можно было выдумать десятки. В этот период,  убитый горем, отец убеждал общественность в том, что не находит себе места в поисках любимых дочерей Оли и Эли. Видимо почувствовав это, оперативники, нашли таки обстоятельства, позволившие им найти место Авезу. Его  закрыли в ИВС, за угрозу убийством своей соседке.
-Мамой клянусь, я не делал этого –Саша, кричал Авез при первой нашей встрече. Я знал Авеза сто лет разбитным коммерсантом. Я пытался, как учили, войти в безотносительное положение с подследственным, и установить контакт. Не выходило. Авез разбрасывал слюни по кабинету, стряхивал сигаретный пепел на пол и плевал туда же… ---Мамой клянусь! Кричал он. Потом он еще вспоминал Аллаха, говорил, что он велик и справедлив.

 Справедлив ли был Аллах к Авезу сказать трудно, да только на определенном этапе жизни, удача отвернулась от него. Хорошо начавший оборот коммерсант, в короткое время разорился. А вот жены и дети остались, и кормить их и поить тоже надо было. И обозлился тогда Авез. Не на аллаха конечно, на друзей и близких своих, а особенно на жену Татьяну, которая по его мнению, Ольгу родила от русского человека. Вот тогда то и стал он бить ее смертным боем. Привык к этому занятию, выбрасывал не нужный адреналин. А вот она, Татьяна, почему- то так и не смогла привыкнуть. Странно, ко всему привыкает человек, а когда бьют его привыкнуть не может. И однажды , январским вечером. После того, как часть уже не нужных, вырванных Татьяниных волос, была сметена в мусор, решила Татьяна круто изменить свою жизнь. Она сбежала, как это бывает темной ночью, оставив на воспитание Авезу троих своих детей. Господь ей судья за это. Прошлого не вернешь

«Я рос в атмосфере разума и интеллекта, мой отец был директором школы, я отлично учился…Мама хотела, чтобы я стал врачом, я поступил в медицинский институт…Я хотел быть юристом и поступил в юридический институт…В медицинском проучился не долго, Не помню сколько сдал сессий. Может даже вообще не сдавал… В юридическом два раза сходил на занятия…В армии меня судили, но не за что. Я ни в чем не виноват…»
Он ни чего не хотел слышать,  внимательно слушал лишь себя и очень хорошо контролировал свое состояние. «Она Танька дьяволица, она сгубила мою жизнь, привезите ее и все станет на свои места. Вот увидите, увидите, Оля найдется, вы найдете ее и перестанете меня мучить вопросами. Она увезла  Олю. Привезите ее. Она поломала мне жизнь….» Общение становилось не выносимым и я переходил от защиты к наступлению. Смотри! Я показывал Авезу сделанное мною фото отчлененной головы Эли. В его глазах расползался ужас, он отворачивается. Где остальное? Спрашивал я, отдай тела девочек, это не по-людски, когда дети не похоронены. Отдай… Зеленые глаза, исполненные ужаса, Взгляд собаки, загнанной в сети живодерами. Но где же жалость? Его надо полюбить для того чтобы понять. Иначе не выйдет ни чего. Когда-то, примерно три года назад мы с коллегой из уголовного розыска убедили себя в необходимости понять убийцу и насильника Молокова. Мы поняли его и убедили в необходимости покаяния… А здесь не выходит. Сердце заходится как от падения высоты в пропасть. Стоп! На сегодня хватит. Это еще не тупик. Еще не взорван лед на реке, где обнаружили голову Эли, еще что-то скромно не договаривает сожительница Авеза Лена., еще не все накопытили опера. ЕЩЕ БОГ НЕ УСЛЫШАЛ НАС…


Вот тут-то прорвало Авеза от грубой неблагодарности женской. Его  темперамент, дремавший на время отсутствия хороших коммерческих сделок, проснулся, проявилась активная жизненная позиция. По воспитанию детей. Стоп! разве можно пропустить такой факт в этой истории. Кок попытка взвалить груз ответственности за детей на отца Татьяны, специально привезенного для этих целей из города Хабаровска. Старик от груза не отказался, но опять же имел серьезный недостаток. Больше двух дней не выдержал избиений со стороны Авеза и сбежал. А бить кого-то, мстить кому-то за по бег Татьяны нужно было, вот тогда- то и пришла очередь девочек.
                Из записок криминалиста. 


-Не терзайся, - сказал  мне человек, читавший библию Дети- говорил читавший человек, - попадают в рай сразу после смерти. Не беспокойся они уже в раю. Но это не правильно когда  поселились души  не захороненных тел. На реке взрывами рвали лед на реке, когда Оруджов узнал об этом, он молился, на непонятом сокамерникам и охране языке. С каждым взрывам  рвались надежды найти  тела девчонок…
Дети врать не умеют. Его бы устами гласила страшная истина, да уста Сабира 11 летнего сына Оруджова почти немы. Слуховой аппарат поставили слишком поздно. Роза, сурдопедагог, обучающий Сабира, считает что Сабир мог бы говорить, не будь так запущен, а сейчас лишь она понимает мальчика. А  Сабир срывается на эмоции, издает звуки что-то означающие и понятные только для него… Папа бил Элю и Олю ремнем… Эля лежала, а Оля ходила. Папа Сабира не бил, нет… Сабир был первым свидетелем. Потом был Вадик, сын Авеза, рожденный от другой женщины, и сама женщины, так и не сумевшая защитить детей. –Не бей их шептала она, потому, что боялась кричать, - оставь их. Утром она уйдет и уведет с собой Сабира и Вадика. Она спасет им жизнь, но уже не поможет Оле и Эле. Она сделает то, что не смог бы сделать ни кто, опознать голову Оли. Она опознает голову, по косичке, которую заплетала накануне .Ровно за день до того, как заботливый папа  Авез напишет и оставит на дверях записку « Эля и Оля, года придете домой, идите к тете Суне» Это будет за день до того, как отмыв от крови руки папа пойдет искать детей в школу и будет плакать в машине у родственника « Только бы их не изнасиловали. Я этого не переживу.»

В эту ночь, обязанности хозяйки в доме исполняла Лена. Лена прощавшая побои и издевательства, тихая и терпеливая. Все началось при ней. Как говорят, юристы формальным поводом для скандала явились плохие оценки Эли и Оли, дальше ставшие обычными упреки в том, что они скрывали мамины измены. Потом были пощечины. Удары руками, потом палка, ремень. Они не сопротивлялись и только Эля, старшая дочь пыталась телом прикрыть Олю. Лена вмешивалась, но скорую не вызывала. Может и  вправду боялась Авеза, а может надеялась на хороший исход. Как это было, когда Авез бил ее саму. Эля умрет утром, а Оля последует за сестрой чуть позже. Ему не нужны была свидетельница убийства. он уже привык к тому, что за его поступки должны отвечать все, кроме него. Расчлененные трупы детей будут частично сожжены в отдаленном районе города, голову Эли найдут отрубленной в реке Бира.

                Из записок криминалиста.
 Вот теперь я все тебе докажу.
Нет, они не  в раю. Душа не покинет не захороненное тело. Иначе, какая же она душа. Иногда казалось,  души девочек врываются к нам и хотят подсказать, где тела, а мы не слышим их. Голову Оли забрали у собаки. Собака тащила голову в сторону города. Мы рядом, мы скоро освободим души от обязанности охранять тела.
-Она жива – кричал Авез, она вернется, но что я должен седлать чтобы вы верили мне?
- Отдай тела, и мы похороним их.
- Это не она, я не могу опознать ее мне плохо, у меня болит нога. Ну почему же вы меня так не любите?
Он сменил адвоката и начал давать показания. Не ужели все – Господи.
 Тела, маленьких девочек, превращенные в пепел, перемешанные со строительным мусором. В помещении служившим туалетом. Все, что не успели съесть собаки, были теперь экспертным материалом. Уже не долго…
Скоро эпилог затянувшейся трагедии. В траурном зале будет стоять вопль, он будет выкатываться на улицу вместе с ничего не видящими телами. Скорбная процессия выползет из двора…А Сабир, следуя за гробами сестренок. Будет бить себя по голове руками и кричать… Папа бил Элю и Олю ремнем… Эля лежала, а Оля ходила. Папа Сабира не бил, нет…
- На беспокойся, Они уже в раю – хотелось объяснить мне Сабиру, но сопровождавшая его Роза не помогла бы мне. Да и нужно ли объяснять ребенку,  что сам он ад уже пережил, а рай это жизнь баз папы Авеза. Не поймет малыш.

13 марта преступному пути Аруджова был положен конец. Именно в день обнаружения головы Оли, разбушевавшийся в очередной раз Авез будет пытаться душить соседку, и за это помещен в изолятор временного содержания. Он уже не выйдет из него до окончания срока наказания, которое сегодня будет оглашено в суде.

                Из записок криминалиста.
Если видеть Авеза в суде, то можно разочароваться в человечестве. Способность к покаянию отличает человека от человекоподобных существ. Авез не каялся. Жестокое избиение детей он называл «наказанием». Решение убить младшую дочь облек в еще более безобидную форму «поправить ошибку».
Авез созревал среди нас как раковая опухоль. Он не настолько беспокоил окружающих, что бы заслуживать их осуждения и вмешательства. А опухоль давала метастазы, которые уже убили двоих детей. Увы, есть один путь поправить  ошибку,  и тогда я попросил  суд приговорить Аруджова. к исключительной мере наказания…
 Он не сводил глаз с жены и кричал, а после шептал проклятия. Это надо видеть, как сострадал он самому себе. За месяцы, проведенные в следственном изоляторе, он окончательно приучил себя к мысли о возможности переселиться из камеры в палату для душевно больных. Он и сейчас верит в это.