Синичка

               
               
                « Синичка»

   На перроне станции «Лужки» стоял лейтенант Синицын. Рядом с ним на огромном чемодане сидела его мать.  Утреннее солнце уходящего лета ласкало лицо. Костя щурился, подставляя его  тёплым лучам. Мать же наоборот  повернулась к нему боком и, огрубевшей от крестьянского труда рукой,  уголком косынки  то и дело протирала  глаза. Слёз не было, но ощущение накатившейся слезы оставалось. У неё на душе были двойственные материнские  чувства: с одной стороны была гордость за сына — «выучился, в люди вышел» — думала она.  Когда Костя приехал после училища в отпуск,  в деревне только и судачили: « у Анастасии  сын каков стал, на  офицера выучился». А с другой стороны матери тяжело было отпускать от себя родное дитя.
   Во время учёбы Кости в училище мать к нему нет, нет, да и приезжала. Благо деревня  в семидесяти километрах от города была, а тут на год уезжает до следующего отпуска.
   « Как он там будет жить один, — думала мать. — В училище было хорошо: накормлен, помыт, бельё раз в неделю чистое давали. У меня они с отцом такими ухоженными не были, что греха таить. Сил не хватало обстирать всю семью, да и в харчах особо баловать  было  нечем. Сама в колхозе работала от зари до зари:  тут уж не до пирогов да вкусных яств, а на праздники — всяко было».
— Эх!— Анастасия вздохнула.
— Чего мама так вздыхаешь? — Костя, улыбаясь, посмотрел на мать. — Всё будет хорошо.
— Думаю, сынок. Жаль, что не дожил отец, увидел бы  каков красавец его сын.
— Перестань, мама, тоже мне красавца нашла.
— Ну, как же, сынок, из всех деревенских мальчишек ты один офицером стал. Не такой как Нюшкины сыновья —оба уже по второму кругу в тюрьму пошли.
— Зачем самое плохое в пример ставить. Есть ребята, которые институты закончили.
   Мать замолчала. Она продолжала с материнской любовью смотреть на Костю.
« Маленький, щуплый, — думала она, — да не беда, только молод ешо. Были бы кости, а мясо нарастёт. Весь в отца пошёл: Михаил такого же роста был, но крепкий, жилистый. А силище кака была — воз гружёный   с ухабы сзади вымал. И пахарь отменный был: как возьмётся пахать — с поля не уедет, пока не стемнеет».
  Таких мужичков и рожает русская земля: мускулистых, сильных, выносливых и терпеливых. Они матушку Русь всегда и кормили.
   «Жаль Мишку, — сожалела Анастасия, — хороший был мужик! Ну, выпьет чуток да погоняет малость — так с кем же такого не бывало. Оно ж, мужику, может и отдушину надо: не всё ж как конь в упряжке ходить. Думала, сносу ему не будет, а тут простудился, слёг и враз сгорел».
— Вон, наверное, твой поезд гудит?
— Да, по времени, похоже, что он, — Костя посмотрел на часы.
— Ты, как доберёшься до места, мне сразу напиши. Если хорошую девку встренишь, не балуйся, а сразу и женись. Ну и гляди в оба, чтоб вертихвостку, какую не взял, у которой одно только баловство в голове. Трудно одному без женщины быть: и постирать и кушать приготовить надо. Всё время работе придётся отдавать, будь она не ладная. Жаль, соседскую девку упустил. Клавка хорошая  была бы жена. В город уехала и сразу замуж вышла.
— Значит, не судьба, — Костя засмеялся.
— Ай, сынок, судьба не судьба, сами ее строим. Говорила тебе  в прошлом годе, когда ешо курсантом приезжал: поженили бы вас, и твоя судьба была бы. «Рано ешо, погуляю»  — вот и погулял. У людей глаз намётан, хороший товар сразу забирают, а сейчас каково одному там быть.
— Клавка за меня все равно не пошла бы.
— Это почему же?
— Не нравился я ей, ростом маленький.
— Ух, ты  погляди кака принцесса!  Что с того, что она вверх  вымахала, а  в бошке  пусто. На маляршу выучилась и всего то.
— А я, мама, как получу квартиру, тебя к себе заберу.
— Брось чепуху молоть, кто тебе неженатому квартиру даст. Да и не поеду я туда, даже если бы и дали. Я тут родилась, отец и мать тут захоронены. Когда помру, рядом с Михаилом меня положишь.
  Поезд ,скрипя колёсами, остановился. Пятый вагон оказался почти в начале перрона и Костя, подхватив свой чемодан, заспешил к нему. За ним, еле поспевая, почти бежала  мать. У самого входа он обнял мать, трижды поцеловал и вскочил на подножку вагона. Через минуту его голова уже торчала из окна. Поезд тронулся и Анастасия, стоя одиноко на перроне, махала сыну рукой, пока не скрылся поезд.

   К месту назначения Костя добирался  сутки. Хотя и был конец августа, но на севере по утрам уже было прохладно. Казалось, что не конец лета, а где-то середина осени. Уже желтел лист, и утром от прохлады побелела трава. Выйдя из вагона в одном кителе, Костя продрог. Он поставил свой чемодан на скамейку, что была у автобусной остановки, и решил достать из него свою шинель. Кто-то похлопал его по плечу. Костя оглянулся и увидел, что перед ним стоял  Вязников. С Димой они учились  и были в одной роте в училище, но в разных взводах. Костя учился на командира радио взвода, а Дима  на  командира телефонного. Широкоплечий, почти на две головы выше Кости,  Вязников в улыбке обнажил свои красивые белые зубы.
— Странно,— сказал Дима, — в одном поезде ехали и за сутки  не встретились. Ты что, даже в вагон ресторан не ходил кушать?
— Я в купе сидел, никуда не выходил. Мне мама в дорогу много еды положила; ещё и не все съел.
 —Во, нам, кажется, повезло, — Дима показал на появившейся на площади  желтый автобус.
    Автобус лихо подкатил на остановку, обдавая пылью единственных пассажиров.
 — Мы к воинской части на нём доедем? — спросил он у водителя.
— Доедешь, — водитель засмеялся, — он единственный, других маршрутов нет. В самом конце города штаб дивизии размещён. Там большой городок.  Какую воинскую часть вам надо — спросите на месте.
   Этот районный центр  ничем не отличался от  провинциальных городов, что разметались по огромной территории СССР. Он состоял из одной асфальтированной центральной улицы, которая тянулась вдоль реки. На ней были многоэтажные дома. К центральной улице примыкали  улочки и переулки с обычным деревенским пейзажем. Конечная остановка автобуса была почти у самого КПП. Весь городок был огорожен серым бетонным забором.  Ребята показали свои документы и их пропустили на территорию военного городка. Штаб дивизии они нашли быстро. Величавое здание, видно ещё построенное в  эпоху соцреализма, с огромными колоннами и массивными дверями, стояло на краю плаца. За ним  на переднем  плане стояли казармы старой постройки, а за ними виднелись и новоделы.
 — Не плохо, — сказал Дима, — всё-таки в городе будем служить, не в дыру попали.
— Ты погоди радоваться — возразил Костя, —  в дивизии много полков,  может и дальше отфутболят.
    Худощавый, высокого роста подполковник принял их приветливо. Он посмотрел их документы, затем заглянул в толстую тетрадь, что лежала на середине стола, и сделал в ней какие-то отметки.
— Направляетесь оба в мотострелковый полк, — сказал начальник отделения кадров дивизии.
— А полк здесь дислоцируется? — спросил  острый на язык Вязников.
— Нет,  рядом.
— А рядом, это сколько? Километров сто?
— Весёлый ты парень, далеко пойдёшь. Полк размещён в двадцати километрах отсюда в посёлке Боровки.
— А нельзя ли Боровки отменить, и  осесть в этом городке?
— Нет, ребята, — подполковник  засмеялся, — опоздали: на день раньше  — я вас в батальон связи отправил бы. А так всё, вчера все вакансии заполнил. Могу Боровки отменить и в танковый полк отправить —  семьдесят километров отсюда. Там один командир взвода связи требуется.
— Нет, нет,  —Дима замахал руками, — мы согласны.
— Вот и хорошо, подождите в курилке. Там уже лейтенанты из пехотного училища  ждут. Скоро за вами приедет машина из полка.
   Городок,  где дислоцировался мотострелковый полк, был старый,  с деревянными постройками. Все казармы были одноэтажные, барачного типа. Штаб полка, что стоял в стороне от всех построек, был двухэтажный,  деревянный, но оштукатуренный по дранке и покрашен в ярко-желтый цвет. И только дома, где жили офицеры,  были  новой постройки — кирпичные, пятиэтажные.
   Командир роты связи капитан Маслов, куда попали служить лейтенанты, был явно засидевшийся в должности. По его морщинистому лбу и возрасту не трудно было догадаться, что на его плечах уже давно должны  быть погоны майора. Тем не менее, Маслов относился  к службе с рвением. Любил порядок во всём. Из его уст солдаты никогда не слышали крика и тем более мата. Его интеллигентность сквозила во всём: в речи, в подогнанном чистом и всегда выглаженном обмундировании, в походке. Офицеров и прапорщиков роты он называл только по имени и отчеству. В разговоре с подчинёнными он никогда не употреблял местоимение «ТЫ».
    Маслов побеседовал с вновь прибывшими лейтенантами, затем на построении роты представил новых офицеров и поздравил их с началом службы в войсках.
   Так у Кости и Димы началась новая, неизвестная ещё им жизнь. Синицына назначили командиром радио взвода, а Дима  — командиром телефонного взвода. Кроме занятий с  взводами у них была ещё одна обязанность: следить за   дежурством  подчиненных на узле связи, который размещался на втором этаже штаба полка. Там, на коммутаторе, по очереди дежурили телефонисты — две девушки Наташа и Варя, а в  выходные дни и ночное время их подменяли солдаты. В  аппаратных засекреченной связи дежурили сержанты и солдаты. Начальником узла был прапорщик Баранов, который, так же как и телефонисты, состоял в штате телефонного взвода. Дима не видел его никогда  в строю.  Им лично руководил начальник связи полка майор  Обозов. По приказу начальника связи офицеры, чьи люди дежурили на узле связи, обязаны  были появляться там и справляться у Баранова как несут дежурство их подчинённые.  Дима  каждое утро перед приходом в казарму и вечером после ухода со службы появлялся в штабе полка.

  Синицын,  робея, стоял перед взводом. Раньше, когда он был курсантом  и так же, как они стоял в строю  и ждал команды, а сейчас он должен сам командовать —эти люди по его команде пойдут туда, куда прикажет он.  Костя хотел что-то сказать,  но язык  не слушался его, от неловкости он не мог собраться с мыслью.
 — Ну, давай, давай, « Синичка», не молчи, спой нам что-нибудь, — раздался тихий голос из строя.
   В тишине слова шутника услышали все. Взвод не выдержал и захохотал.
— Отставить!— крикнул сержант.  Он посмотрел на середину взвода, где стоял шутник.
— Шульга,  сегодня в наряд пойдёшь.
— Есть! — выкрикнул из строя шутник. Так и прилипла в полку к Косте кличка, сказанная острословом Шульгой.
   Наконец Костя собрался с мыслями, поборол неловкость и стал говорить перед строем.
Его мягкий баритон, знание дела и правильно поставленная речь стали гипнотизировать солдат. Урок он объяснял чётко, понятно, доходчиво. Во время перерыва он сидел с ними в курилке и вёл непринуждённую беседу. Скромный, немного наивный вид делали его доступным солдату. Они задавали ему вопросы —  одни с подковыркой,  другие искренне. Он отвечал на них как мог. Для своих сверстников он  показался не глупым, подготовленным человеком. Так шаг за шагом,  изучая  своих подчинённых, Костя находил пути  к каждому из них, несмотря на то, что это были разные по характеру люди. Он не повышал голос на людей, говорил всегда тихо. И было странно то  что, когда он начинал говорить, все тут же замолкали. Его заместителя,  сержанта Бурова, который одним ударом мог сбить человека с ног, боялись, но не уважали. Когда Костя уходил со службы  к себе в общежитие, во взводе хозяйничал Буров. Он отпускал пинки, подзатыльники, но, тем не менее, взвод держал в руках и старослужащим не давал издеваться над молодняком. Дела во взводе шли не плохо, нарушений воинской дисциплины не было. Командир роты капитан Маслов подметил это. Он видел, что  у лейтенантов, пришедших из одного училища, даже из одной роты, дела в службе корне отличаются. В отличие от Кости Дима был заносчив, криклив и груб с солдатами. Он любил выражаться: «солдата, куда не целуй — кругом жопа». Зато  пустить пыль в глаза, сработать на показуху он умел. Он был городским жителем, не стеснялся больших аудиторий. По совету отца ещё в училище вступил в партию, и теперь на комсомольских и партийных собраниях показывал своё красноречие. Политработники заметили активиста, и вскоре командованию полка стало известно, что в полку появился молодой, подающий надежды офицер, хотя дела в телефонном взводе шли не совсем хорошо. Было много нарушений дисциплины, сержанты  сами занимались неуставнухой, да и сам Вязников  смотрел на это сквозь пальцы, рассматривая взвод какой-то короткой ступенью для дальнейшего роста. Маслову это не нравилось, и,особенно, когда замполит роты подавал наверх в числе лидеров телефонный взвод как лучший в роте.

   День, когда выдавали денежное довольствие офицерскому составу, в полку называли днём офицера. В этом месяце он выпал на субботу. В пятницу начфин привёз из банка деньги поздно и  выдать успел только управлению полка. После парко-хозяйственного дня все офицеры потянулись в штаб. Получив свою первую зарплату,   Костя направился в общежитие. Там уже сидел Дима и ещё три офицера.
 — Ну что, молодёжь, день офицера отмечать собираетесь? — спросил рыжеволосый старший лейтенант.
— Как все,  — ответил Дима.
— Тогда по десятке на стол.
   Офицеры достали кошельки и положили на стол деньги.
— Кто побежит? — сказал старший лейтенант, глядя на Николая.
— Есть молодёжь, — сказал Коля, — я уже своё отбегал, теперь их очередь год бегать.
— Пойдёшь? — спросил рыжеволосый Костю.
— А куда идти я не знаю?
— Ну, ты и даёшь, — сказал  Николай, — давно надо было маршрут изучить— в посёлок в магазин. В полку  в магазине водку не продают.
— Я тоже с ним пойду, — сказал Дима, — я знаю, где в посёлке магазин. Что купить?
   Старлей вытолкнул ногой из-под кровати маленький обшарпанный чемодан.
— Вот тебе тревожный чемоданчик, — сказал он. — Купишь четыре  бутылки водки и закуски по усмотрению.
— Может деликатесу, какого взять, колбаски хорошей?
— Ага, — Рыжий засмеялся, за ним стали хохотать Коля и Валера. — Икры красной  и чёрной возьмёшь. Там  пусто хоть шаром покати. Хорошо, если килька в томате ещё есть.
— Вчера был «Завтрак туриста» —сказал Валера, — и тушенка кролика.
— Кролика не бери, — сказал Коля, — там кость и вода. Да поторапливайтесь, — Коля посмотрел на часы, — магазин скоро закроется.
Ребята шли по дороге  быстрой походкой. Дима шел широкими шагами чуть впереди, размахивая стареньким потёртым чемоданчиком, за ним еле поспевал  Костя.
В это время от домов на своём стареньком «Москвиче»  ехал капитан Маслов. Он с женой  после получки ехал в город.
— Старики  молодых лейтенантов за водкой послали, — сказал жене  Маслов.
 — А ты откуда знаешь? — жена посмотрела с улыбкой на мужа.
— Знаю, знакомый чемоданчик вижу.  Ничего не меняется. Офицеры  уже комбатами стали, а чемоданчик всё живёт.
   Маслов остановил машину, обдав ребят серой пылью.
— Куда ребята торопитесь?
— Так мы это, — запнулся на полуслове Дима и замолчал. — В баню собрались, —наконец,  нашёл что ответить.
— А, в баньку значит, — Маслов с ухмылкой посмотрел на Диму, — садитесь подвезу.
— Спасибо, мы пешочком, — сказал Дима, — воздухом подышим.
— Садитесь, садитесь, воздухом подышите, когда назад пойдёте. Баня в другом поселке — километра два отсюда, а наша баня на ремонте. Я  как раз в город еду. Это по пути, вас подброшу.
   Ребятам некуда было деваться, они сели в машину. Ехали молча. Маслов подрулил к бане, что стояла на берегу озера.
— Вот и баня, — сказал он, — лёгкого вам пара.
Маслов нажал на газ, и машина рванула с места.
— А ты говоришь за водкой, — сказала жена. — У ребят благие намерения.
— За водкой, за водкой, — засмеялся Маслов.
— А зачем же ты их в баню завёз?
— Пока дотопают назад, магазин закроется, а стало быть и водки не возьмут — трезвые будут.
— Сам, небось, таким же был, а сейчас  такой правильный стал.
— Да был, но не врал. А этот, зачем мне врёт — хочет пушистеньким казаться?  Синицын хоть молчит и это уже хорошо, а Вязников врёт и глазом не моргнет. Я ему, что пацан какой! Так это же в мелочах, а что же будет, когда  коснется серьёзных дел? Он же обманет и трижды продаст.

   Лейтенанты шли назад пешком.
— Кто тебя дёрнул за язык. Выдумал какую-то баню,  не мог сказать, что в магазин идём.
— Не мог! —закричал Дима, — я, что должен был сказать — за водкой идём?
— Что в магазин только за водкой ходят?
— Всё что надо — в городке в магазине продают, — раздражённо сказал Дима, — все знают, что в посёлок только за водкой ходят.
   Костя замолчал. Так молча, они добрались до магазина, но там уже висел замок. Ни с чем они поплелись обратно. Когда они вместо водки выложили на стол деньги, все были возмущены.
— Ну почему, почему, — больше всех высказывал своё недовольство старший лейтенант,  судя по всему любитель выпивки.
 — Не знаю, — опять соврал Дима, — мы пришли вовремя, а она магазин раньше закрыла. Мы  немного подождали, думали — ещё откроет. Костя  подтвердит.
    Костя молчал, он не хотел, чтобы эта история с баней стала насмешкой над ними.
— Напрасно ждали, — сказал Коля, — она в городе живёт, всегда торопится, чтоб на автобус успеть. Если закрыла  то, значит, уехала домой. Что поделаешь, пойдем на танцы, не скучать же дома.
— Тут и танцы бывают? — спросил Дима.
— Да, по субботам в поселковом клубе. Молодёжь к родителям на выходные из города приезжает. Неплохие девчонки есть.
— Там трезвому нечего делать, — сказал старший лейтенант.
— Брось, Женя, чепуху молоть, — сказал, стоявший до этого молча, Валера, — прошлую субботу местные пацаны тебе чуть нюх не начистили. Пьяным приставал к местным ребятам. Если бы не патруль, то получил бы хорошо.
— Вы как хотите, а я не пойду, — сказал Женя, — я лучше  к соседям загляну. Они наверняка уже раньше запаслись.

   На танцах было много молодёжи. Гремела музыка, звуками ударника била по барабанным перепонкам. В тусклом свете сельского клуба прыгали под ритм девчонки и парни. Наконец музыка остановилась, и  все ушли с центра, прижавшись к стенкам.
— А сейчас девушки приглашают ребят, — объявил устроитель танцев.
 К только что вошедшим лейтенантам подошли две девушки.
— Во, мои подчинённые, — сказал Дима.
Наташа пригласила Диму, а Варя —  Костю.
— А я вас часто на узле связи вижу, — сказала Варя.
— Я  вас там никогда не видел.
— Вы к радистам заходите, а  я за коммутатором сижу.
— Так вы и вправду Димкина подчинённая?
— Да, и  Наташа тоже.
  Угловатая, небольшого роста, похожая на десятиклассницу, Варя не понравилась Косте. Другое дело Наташа: красивое лицо, высокая грудь и белые локоны, что загадочно спадали на её лобик. Её припухшие губы и немного вздёрнутый носик так и манили Костю. Ему хотелось прикоснуться к её руке и целовать эти губы. «Эх, — думал  Костя, — был бы я чуть ростом выше, да накачанный как Дима, я бы за  Наташу поборолся».

   В понедельник утром Костя зашёл на узел связи и заглянул в телефонную. Там за коммутатором сидел солдат. Костя с нетерпением ждал, когда будет обед, чтобы по пути домой, опять заглянуть на узел связи. Но ему снова не повезло. За коммутатором сидела Варя. Она обрадовалась его приходу и пыталась с ним заговорить, но ему не хотелось с нею разговаривать. Отделавшись общими фразами в полушутливой форме, Костя  тут же вышел. И только на следующий день он увидел Наташу. Он заговорил с ней, но она отвечала неохотно, делая вид, что она занята дежурством.
   Так Костя стал тайно любить Наташу. Он изучил график её дежурств и стал заходить в телефонную, чтобы только взглянуть на любимое лицо. Костя ждал хотя бы один взгляд, одну надежду  в ответ на его чувства. Синицын не знал, что у Наташи с Димой давно завязался роман. Но у Димы Наташа была не единственная. Он часто уезжал в город, там у него была ещё одна любовь — товаровед гастронома. Она была  старше Димы на семь лет. Смею сказать, не любовь руководила Димиными поступками. В голодную пору развитого социализма им двигал продовольственный интерес. Дима частенько задерживался у неё на ночь, прихватив утром в качестве гонорара палку  колбасы или ветчины. В канун ноябрьских праздников  Дима был в городе и заночевал у своей возлюбленной. Утром он получил в подарок продуктовый набор: бутылку коньяку,  палку   сырокопченой колбасы, банку шпротов и  литровую банку маринованных огурцов. Современному читателю это может показаться смешным, но в те далёкие советские времена, когда полки магазинов были совершенно пустыми, а благосостояние  народа, судя по радио и телевидению, росло изо дня в день, такой подарок был для любой среднестатистического человека роскошью. На праздник Дима угощал друзей по общежитию коньяком и  хвастался своими амурными походами. Кости было противно это слушать. Он всё время думал: « как этот человек, с которым он вместе учился, но никогда не водил дружбу, по воле судьбы оказался его приятелем.  Да какой там приятель, — продолжал думать он, — просто сокурсник». Когда Дима в своих рассказах дошёл до откровенных интимных сцен, Костя не выдержал.
— А ты оказывается, сударь, подлец, — вдруг сказал он, — а я этого и не знал.
— Тебя что, завидки берут, или за Наташку на меня в обиде? Думаешь, я не знаю, что ты к ней на дежурство бегаешь. Можешь забрать ее, отдаю!   Но ничего хорошего, скажу тебе как другу, там нет. Бревно, бревном, за ночь так натрудишься, словно на лесоповале побывал — с вальяжным видом выразился Дима. — Да и с виду бабёнка так себе. Ты думаешь, чего она с неказистой  Варей везде ходит? Чтоб на её фоне красавицей выглядеть.
— Какой ты мне друг?! — воскликнул Костя. — Он вскочил, вцепился в его одежду и стал трясти за грудки как грушу. — Ты самый последний мерзавец, а не друг. Если бы это были старые времена, я бы вызвал тебя на дуэль и всадил бы пулю в  лоб.
   Дима пытался его оттолкнуть, но Костя вцепился как клещ в его одежду. Ребята с трудом расцепили драчунов и  развели по разным комнатам.

   Варе снился сон: на площади стоит красивый храм, и она в подвенечном платье идёт с Костей. Вокруг стоят люди и смотрят на счастливую пару.  Звенят колокола. От перезвона она проснулась.  Одетая Наташа   сидела на кровати и размешивала  в стакане чай. Ложечка  ударяла о стенки стакана, и он звенел, напоминая перезвон колоколов. Варя взглянула на часы — было шесть утра.
— Ты чего  спозаранку проснулась? — спросила Варя.
— А я ещё и не ложилась, — засмеялась Наташа
   Она допила чай и так в одежде повалилась на не расстеленную кровать. Счастливая, радостная Наташа потянулась.
— Ой, как на дежурство не хочется идти. Этот снова заявится. Надоел, не могу.
— Кто тебе надоел? — переспросила Варя.
— «Синичка», в телефонную аппаратную каждый день приходит, влюбился в меня, наверное. Придет, встанет и молчит.
   Варю словно обожгло это известие. В эту минуту она ненавидела себя, свой маленький рост, свое  угловатую фигуру. А больше всего она обижалась на мать, за то, что она назвала её старушечьим именем. « Что это за имя, — думала она, — Варварами  только бабок старых зовут».
— А ты чего теряешься? — спросила Варя. — Знаешь поговорку — лучше синица в руках, чем журавль в небе.
— Варя, зачем мне «Синичка»,  когда в моих руках журавль. Мы с Димой всю ночь у Тони на квартире  прыгали.
— А Тоня  куда ушла?
— Они с мужем  в отпуск уехали. Она мне ключ дала, чтоб я цветы поливала. Эх, хорошо то как!  Если я усну, растолкаешь, а то на дежурство опоздаю, — сказала Наташа, закрывая глаза.

   Наташа сидела за коммутатором. В это время в коридоре раздался какой-то шум. Она хотела подняться  и приоткрыть дверь. Но лень и сонное состояние не дали это сделать.
  Суть этого шума была в следующем.  Начальник штаба полка утром поймал рядового Матусевича, когда тот выносил  мусор. В двух корзинах были обрывки бумаги из кабинета начальника связи  и отработанная лента от телеграфного аппарата. Матусевич   понёс корзины не  в мусорный бак, что был  в метрах двести от штаба у кочегарки, а на чердак.  Металлическая лестница, сваренная из трубы, была приставлена к лазу в конце коридора, где размещался узел связи. Солдаты часто это делали, благо люк был не закрыт, а заскочить на чердак гораздо быстрее, чем тащиться с корзиной мусора  через весь военный городок. Начальник штаба полка тут же  вызвал из кабинета начальника связи и устроил ему разнос.
— Вы доиграетесь, товарищ майор. Ждете, когда солдаты штаб полка подожгут? Сегодня же мусор убрать, люк на чердак закрыть на замок! — кричал подполковник.
   Старый майор   краснея,  пыхтел и смахивал капельки пота  со лба. Когда ушёл начальник штаба, майор решил всё зло согнать на прапорщике Баранове. Но его в это время на узле связи не оказалось. Обозов зашел в телефонную. За коммутатором он застал спящую Наташу. Шквал гнева, который предназначался Баранову,  обрушился  на неё.
— Ещё раз тебя поймаю спящую на дежурстве, выгоню к чёртовой матери! — кричал Обозов.
   Он вызвал на узел капитана Маслова и приказал записать Наташе в карточку «строгий выговор» за сон на дежурстве. Баранов в этот день устранял повреждение на кабеле — Обозов его не видел. Завертевшись в делах,  старый майор забыл про замок и мусор на чердаке.
   Костя шёл на узел связи. Он знал, что  сегодня   с утра дежурит Наташа и  решил побороть в себе стеснительность и признаться Наташе в любви. « От сегодняшнего разговора, — думал Костя, — зависит вся моя дальнейшая жизнь. Хватит, не буду ходить вокруг да около, сегодня всё ей скажу».
    После взбучки Наташа сидела злая, вдобавок  ей хотелось спать. И тут появилось улыбающееся лицо Кости. « Во, явился — не запылился, — подумала она, — что  ему от меня надо».
 — Наташа, — сказал, краснея, Синицын, — я хочу тебе сказать что-то очень важное.
— И что же такое важное ты  хочешь мне  сказать? — съязвила Наташа.
— Я люблю тебя, и хочу, чтобы ты стала моей женой.
— Что, что?! — Наташа захохотала. — «Синичка», ты на себя в зеркало смотришь? Сходи посмотри и не чуди. Варьке предложи руку и сердце — вас будет два сапога пара. Она такая же замухрышка, как и ты.
   Костя как ошпаренный выскочил из штаба.
— Всё, всё — стучало в его голове — после этого мне не жить.
    Всю неделю Костя ходил хмурый. В субботу Синицын должен был пойти в наряд. Утром он проснулся, и его снова стала мучить навязчивая идея покончить с собой. «Сегодня закончится этот кошмар,  — думал он. — Где это сделать? Наверное, лучше у себя в комнате».
    Перед нарядом Костя, получив у дежурного по полку свой пистолет, направился в общежитие. В первой комнате двухкомнатной квартиры, что служила общежитием,  за столом сидела компания. Женя, инициатор выпивки,  разливал водку по стаканам.
 — С нами сто грамм дёрнешь? — спросил он Костю.
— Не буду, я на дежурстве.
   Коля заметил, что лицо у Кости было белое как бумага. Синицын прошёл в  комнату, где стояла его и Николая кровать, и  закрыл за собой дверь. Он сел на стул, опёршись локтем на угол стола, задумался. В эту минуту ему было жаль не себя, он думал о матери, которая два года назад схоронила мужа и теперь смерти сына она не выдержит. Он вспомнил  Варю, у  которой при виде его всегда горели глаза. Она хотела с ним общения, стоять с ним рядом. « Явно я ей симпатичен, — подумал он, — но, увы, у меня к ней нет никаких чувств». И тут перед глазами всплыло  лицо Наташи — оно смеялось, и повторяло: замухрышка, замухрышка, замухрышка. Он представил себя лежащим в гробу, а рядом стоит Наташа, оплакивая и виня себя за то оскорбление, которое она ему  нанесла .
    Костя знал, что она накануне получила от Обозова взыскание и была не в духе.
« Наташу можно понять, ей было не до моих объяснений, но зачем она так со мной поступила? Могла сказать: « Костя, я люблю другого». Я бы понял и перестал её  доставать своим вниманием».  Синицыну казалось, что после нанесённого девушкой оскорбления, об этом узнает весь полк, и он  не сможет ходить  под насмешливым взглядом своих подчинённых, друзей и командиров. Он долго сидел в размышлениях. Наконец, Костя собрался с силами и достал из кобуры пистолет…
   В это время лейтенанту Морозову показалось странным поведение Кости и тишина в их комнате. «Он же должен на развод  наряда идти, почему он там сидит?» — подумал он. Коля осторожно приоткрыл дверь. Костя не слышал его шаги, в это время он   прикладывал пистолет к своему виску. Морозов сзади резко повернул Костину руку в сторону: раздался выстрел, и пуля пробила оконное стекло. Услышав выстрел, из соседней комнаты прибежали ребята.
— Что произошло? — спросил Женя.
— Ничего, — сказал Коля, — Костя пистолет заряжал и случайно выстрелил в окно.
— Надо стекло вставить, — сказал Валера, — увидят, командиру полка настучат.
— Я сегодня каптенармуса пришлю, — сказал Женя, — он  в роте стёкла вставлял.
— Ты чего, Костя,  на дежурство пошёл — спросил Коля, — ты же простуженный, на тебе лица нет. Оставайся дома, я вместо тебя  в наряд пойду. Надо Маслову позвонить, пусть с дежурным договорится.  Я с твоим пистолетом в наряд схожу, потом сдам дежурному. А ты в медпункт сходи, пусть врач даст тебе таблеток.
   Коля, положив пистолет в карман, пошел  звонить командиру роты.
— Какой медпункт, — сказал Женя, — я всегда лечусь водкой и перцем.
   Он налил полный стакан водки, размешав её с перцем, и дал его Синицыну. Костя  жадно пил водку большими глотками, как воду, не ощущая жжения перца и спиртного. Через пол часа он, опьянев, лег на кровать, и крепко заснул, провалившись в забытье.
   Утром в воскресенье от нечего делать он пошёл в казарму. Замполит строил роту, отправляя солдат на спортивный турнир. Из канцелярии вышел ротный, он взглянул на Костю, и глаза их встретились.
— Синицын, зайдите в канцелярию, — сказал Маслов.
    Костя зашёл к командиру роты.
— Садитесь, — сказал ротный, — Морозов сказал, что вы заболели. Отлежатся надо.
   Костя молчал. Он уже осознал, что вчера он совершил глупый поступок, и если об этом узнают, на него все будут смотреть как на сумасшедшего.
 —Что с вами происходит, Константин Михайлович? Я уже неделю за вами наблюдаю — никак безответная любовь жить не дает?
— А Вы откуда знаете?
— Знаю! Баранов  сказал, что вы по два раза на день к коммутаторную бегаете. Вы послушайте меня, я старше вас и кое-что в жизни видел, да и в людях немного разбираюсь. Не такой она человек, чтобы  из-за неё так горевать.
— Я хотел бы отсюда перевестись в другую часть.
— Куда? Из этой дыры невозможно вырваться. Я уже, сколько лет на роте сижу: не пьяница, не дебошир, себя службе отдаю,  а  продвижения нет. В прошлом году пробовал в академию поступить,  по конкурсу не прошёл. На следующий год снова попытаюсь. А вы только два месяца как из училища прибыли.
— А, если я напишу рапорт послать меня в Афганистан?
— Ну, если только на войну — туда добровольцев мало найдётся! Пишите рапорт, попробуем.
 Синицын взял бумагу и тут же написал рапорт.

  Пришла зима, выпал первый снег. В один из декабрьских вечеров случилось то, что и должно было произойти. Как и предполагал начальник штаба полка — это произошло по вине солдата. Все завертелись в своих делах: лаз на чердак забыли закрыть на замок. Солдат вынес туда очередную порцию мусора, держа во рту сигарету, задумался и  машинально её выплюнул. Спустя час крыша штаба заполыхала. Офицеры только собрались уходить домой, и тут всё началось. Вызвали из посёлка пожарную машину, но та была сломана, а городские пожарники  были ещё в пути. Через окна и двери штаба летели сейфы, стулья, столы,  документы. Маслов с ротой прибыл  к штабу тушить пожар и выносить имущество узла связи. Солдаты плескали вёдрами воду и огнетушителями  пытались сбить пламя. Но когда пожар охватил уже стены второго этажа,   поняли бессмысленность этой работы. Все отошли подальше от огня, беспомощно  наблюдая, как разгорается пожарище.
— Аппаратуру всю вынес? — спросил Маслов у Баранова.
— Так точно, только коммутатор не успели.  Командир полка комдиву докладывал по телефону, я не мог разорвать их переговоры. Потом в город звонили, пожарную команду вызывали. А дальше спецаппаратуру выносили.
— Секретную аппаратуру всю вынес?
—  Да, плащ накидкой накрыл,  вон солдат стоит охраняет.
—А люди все вышли?
— Люди, — Баранов задумался, — кажется, все.
— Так все или кажется?
   И тут рядом появилась Варя.
— Товарищ капитан, я Наташки не вижу. Она сегодня вечером дежурила.
— Точно, и я её нигде не видел, — подтвердил Дима.
   Вдруг Варя как закричит: « Боже Наташка там!»
   Стоявший рядом Костя схватил плащ-накидку, которой была укрыта аппаратура, накинул её на себя и кинулся в горящее здание.
— Синицын, назад ! — закричал Маслов — сейчас рухнет крыша.
    Но Костя уже скрылся в огне. Он бежал по деревянной лестнице вверх по памяти, ничего не видя в дыму. Дым не давал дышать.  Задыхаясь, он думал об одном:  «только бы её сразу найти». Вот закончилась лестница, и он оказался на втором этаже. « Сейчас налево  и в конец коридора, последняя комната слева — на ощупь найду». Уже справа стала гореть перегородка. Но в дыму Костя огня не видел, лишь ощущал справа жар.  В комнате, где была спецаппаратная,  полыхало пламя. Наконец он добрался до конца коридора и нащупал рукой дверь.  « Хорошо — подумал Костя — дверь закрыта, значит сквозняка не было, а стало быть и огня там нет». Он открыл дверь и у самого коммутатора споткнулся о лежащую на полу Наташу.  Синицын  обвернул её  плащ-накидкой,  подхватив  на руки, побежал назад.  В кабинетах, где были открыты двери, бушевал огонь, и уже стали падать балки  перекрытия.  У дверных проёмов в коридоре стала  гореть стена. Костя в дыму наткнулся на горящую дверь и ощутил, как ему  обожгло  руку. От боли он стиснул зубы. « Только бы добежать до выхода, — думал он»  Наконец он глотнул свежий воздух.   Синицын ещё продолжал  бежать, когда услышал, как сзади с шумом рухнула крыша. Костя стал кашлять, к нему подбежал Дима,  подхватил из его рук Наташу и  побежал с нею к медпункту полка.  Синицын упал на колени и стал горстями  загребать снег и тереть лицо. От нагретой кожи и одежды шёл пар. Он  снял ватную куртку и увидел, что на спине в двух местах дымится вата. Костя стал забивать снег в прожжённые дырки. Затем надел  куртку и пошёл по дорожке, что вела от штаба  к КПП. Языки пламени освещали в сумерках лица солдат и офицеров, и Костя заметил, что в эту минуту все взгляды  были устремлены на него. У дорожки стояла  Варя. Синицын заметил, что её глаза были переполнены любовью к нему.
   Возле медпункта Наташа  время пришла в себя и прошептала «Димочка,  родной, что со мной случилось?» Дима  молча занёс её  в медпункт, и Наташе стали оказывать первую помощь. Подъехала санитарная машина, и её  увезли в госпиталь.

   На следующий день из штаба армии приехала комиссия. Виновных нашли быстро. Ими были: майор Обозов, не выполнивший приказ начальника штаба полка, и прапорщик Баранов, который ненадлежащим образом осуществлял контроль на узле связи. Солдата, бросившего окурок, не нашли. Да и как его найдёшь, ведь кроме связистов корзины с бумагами на чердак  заносили и штабные писаря.
   Баранова отправили на гауптвахту, а майор Обозов  выслужил установленный срок службы. Приказом командующего предписывалось: командиру полка оформить документы на увольнение майора  из Вооружённых Сил. В том же приказе начальник штаба полка получил строгий выговор. Вместо майора Обозова командование полка решило назначить капитана Маслова. Командир полка вызвал его в кабинет на беседу. Кроме командира там сидели начальник штаба и замполит полка.
— Кого вы предлагаете на должность командира роты связи? — спросил командир полка в конце беседы.
— Лейтенанта  Морозова, — ответил Маслов.
— Почему вы так решили? — возразил замполит, — я считаю ваше решение неверное. Вязников член партии, а Морозов — комсомолец, и что ж это, по-вашему,  комсомолец будет членом партии командовать.
— Вязников всего три месяца в должности, а Морозов  в прошлом году прибыл.
— И что с этого,  какая разница — год, три месяца. Можно подумать Морозов за год большого опыта набрался.
— Если так подходить, — сказал Маслов, — то самая лучшая кандидатура — это Синицын. Из трёх взводных он лучше всех подготовлен, окончил училище с отличием и с людьми умеет ладить. Он по натуре лидер,  может и шепотом приказы отдавать.  Есть у него командирская жилка.
—Прекратите чепуху молоть. Как это не коммунист может быть лидером? — сказал замполит. —  О Синицыне и речи не может быть. Я начальнику политотдела доложил, что у нас есть добровольцы в Афганистан. Теперь что, прикажете доложить — мы пошутили, ради карьеры и патриотизм побоку?
— Нет, нет, — вмешался начальник штаба, — Синицына рассматривать не будем. Звонил из дивизии кадровик: его планируют  откомандировать в Афганистан. Сказал, чтобы он в апреле сходил в отпуск, в мае — отправка.
— Я предлагаю  выдвигать Вязникова, — сказал замполит, — если пошлём документы на Морозова,  в штабе армии нас не поймут и  начальник политотдела дивизии представление не подпишет.
   « Если вам нужен коммунист, а не командир роты, — подумал Маслов, — ставьте хоть осла, лишь бы с партбилетом был. В этом году надо постараться в академию поступить. Пусть сами с ним мучаются».
— Я согласен, — сказал Маслов.

   Через месяц Наташа появилась в полку. Она шла от автобусной остановки к себе в общежитие. Из соседнего дома вышел Дима. Он  издали увидел её, но сделал вид, что не заметил. Тому были две причины. Первая та, что он струсил бежать  в огонь, и ему было неловко смотреть ей в глаза. Вторая причина в не желании её видеть, была в следующем: он думал, что огнём  поражена вся её былая красота, и она на правах любовницы будет требовать снова встречи, а ему противно будет глядеть на обезображенное лицо.
   Наташа зашла в свою комнату, там сидела Варя.
— Ой, Наташка! — закричала она. — Как ты себя чувствуешь, как здоровье?
— Слава Богу, всё хорошо.
— А мог быть и конец, через минуту и крыша обвалилась, — у Вари накатилась слеза. — Не могу вспоминать без слёз. Так страшно. Ты извини, не смогла я тебя в госпитале  навестить. Штаб в другое место переносили. Нам коммутатор новый привезли. Ребята провода тянули, а я без выходных  с утра до вечера на коммутаторе работала.
— Диму сейчас встретила,— с грустью сказала Наташа, — в сторону КПП пошёл, почему-то со мной не стал разговаривать.
— Он сейчас земли под ногами не видит — документы на командира роты послали, — сказала Варя.
— А я хотела остановить и сказать ему спасибо за то, что из того света меня вытащил.
— Да ты что, Наташа, не знаешь?   Тебя не Дима, а Костя вынес.
— «Синичка»?!  Да брось ты, откуда он силы взял меня поднять? Я хорошо помню, когда возле медпункта очнулась, меня Дима нёс.
   Варе показалось, что Наташе было неприятно, что её спас не Дима.
—  Может Димы не было, или он не знал, что я там осталась? — оправдывала своего возлюбленного Наташа.
 —Был он там!  Когда я сказала, что ты, наверное, осталась в горящем штабе, он даже не шелохнулся. Для него так, словно, там  одежда какая-то осталась.
— Ты его не знаешь, он не такой, — возразила Наташа.
— Не знаю?!  Мне Морозов рассказал. Они предложили Диме съездить к тебе в госпиталь, и знаешь, что им он ответил: « Нужна мне эта палёная»
— Я палёная?!  Посмотри, Варя, у меня ни одного пятнышка нет. Он, наверное, думает, что я обгорела.
— Косте, скажи спасибо, он тебя плащ-накидкой обвернул, а себе руку обжог. Он настоящий парень, а Димка — дерьмо. Не нужна ты ему,  красивое у тебя лицо или обожжённое — ему наплевать. В строевой части девчонка новенькая появилась. Стройная девица, ростом выше тебя, ноги от ушей. Он уже к ней клеится.
— Вот так «Синичка», никогда б не подумала.
— Не «Синичка», а Синицын, — возмутилась Варя, — он героизм совершил, человеку жизнь спас, а ему никто и спасибо не сказал. А эту погремушку выдвигают на командира роты.
— Вот завтра увижу Костю и скажу ему спасибо,  — ответила Наташа.
   Рассказанное Варей, сильно расстроило её. Тот «журавль» который она уже держала в руках, вдруг выпорхнул, не оставив в руке и пёрышка. Она планировала выйти за офицера замуж, ради чего и приехала служить в Богом забытые Боровки, а её план вмиг рухнул.
« Нет, ещё не всё потеряно, — подумала она,— есть ещё в запасе «Синичка»: стоит мне поманить пальчиком — он сразу прибежит, закручу с ним роман Димке назло. Я ему покажу «палёную»!.
   Вышло так, как и рассчитывала Наташа. Она подошла к Косте, поблагодарила его и,  извинившись за свои ранее необдуманные слова, улыбнулась ему. Эта улыбка и все свои чувства, которые она показывала,  были сплошь пронизаны фальшью. Но Костя, к сожалению, этого не видел. У любви есть уши, но  нет глаз.
   Об их встречах Варя узнала в канун свадьбы, которая была назначена на  начало апреля. В эту ночь Варя не уснула: она плакала, кляла свою судьбу за то, что родилась некрасивой, за своё имя винила мать. Под утро она твёрдо решила навсегда оставить Боровки. Срок её контракта   заканчивался в июле. «Ещё четыре месяца — думала она, — а потом перестану его видеть и постараюсь забыть».
   Костиным командиром теперь стал Вязников. После  драки в общежитии отношения у них были натянутыми, а когда Дима узнал о их свадьбе, он стал ненавидеть Костю всеми фибрами души. Сразу же после свадьбы молодожёны уехали в отпуск. Костя решил на неделю заехать к матери, а затем  отправиться с молодой женой к морю.

    В своём родном доме Костя  встал утром отдохнувшим. Наталья ещё спала. Чтобы не будить её,  он  на цыпочках вышел во двор. Набрав из колодца  воды, стал обливаться.  От холода Костя покрякивал. Работавшая на грядках Анастасия подняла голову. Оставив грядки, она направилась к сыну.
— Ты чего, сынок, вскочил?  Рано ешо.
— Наталья еще спит, а я уже  выспался.
— Завтрак на столе стоит. Давай полотенцем спину вытру. Бошку наклони.
    Мать подошла к сыну и стала вытирать  полотенцем его спину, плечи и голову.
— Мы потом позавтракаем, как Наташа проснётся. Как тебе невестка,  мама?
   Анастасия опустила полотенце, и Костя приподнял голову. Их глаза встретились. Костя  увидел тоску и грусть в материнском взгляде.
— Не по себе деревце ты срубил, сынок.
— Эх, мама, тебе бы мои глаза и мои уши, глядела б  на неё и не нагляделась, слушала и не наслушалась бы.
— Ты прав, Костик, тебе с нею жить, только вот жизнь какова буде — незнамо.
— Я тебе сегодня грядки вскопаю.
— Отдохни, ешо цельная неделя впереди.
— Нет, мама, после завтра отъезжаем с Наташей в Крым.
— А чего так, ты же сказал, что на неделю приехал?
— Наташе не нравится в деревне.
— Ох, горе тебе, сынок! И на службе у тебя командир и дома. Езжай, коль её мозгами стал жить.
   Как не хотелось Косте уезжать из дома, но Наталья настояла на своём. Он первый раз был у моря. Вода ещё была прохладная.  Синицын барахтался в лазурных волнах, а потом уставший падал на прогретую гальку, подставляя своё тело тёплым лучам весеннего солнца. Наташа и здесь была на высоте. Она кокетничала, и по её роскошному телу стреляли взгляды посторонних мужчин. Ей это было приятно. Она дразнила их,  чуть обнажив  из-под купальника  полоску, которая белела на слегка загорелой груди . Или полусидя делала откровенные позы, подставляя лобок солнцу. Рядом с ними теперь постоянно лежал широкоплечий, с тёмным загаром лет тридцати пяти красавец.  Сосед стал здороваться  и  иногда разговаривать. Однажды утром Наташа не захотела идти на пляж.
 — У меня сегодня голова болит, — сказала она Косте, — ты сам иди, я потом приду.
    Костя ушёл к морю. Накачанного красавца тоже не было. Разговаривать было не с кем, и Косте стало скучно. Он решил предложить Наталье сходить в город,  посидеть в кафе. Вернулся домой, но дома её не обнаружил. Вернулась Наташа вся счастливая к обеду.
— Где ты была? — спросил Костя.
— У меня  болела голова, и я решила пойти в парк. Так надоел этот солнцепёк, а там, в тени хорошо отдохнула.
   Конечно, это была очередная  ложь, но Костя верил каждому её  слову.
   Время отпуска пролетело быстро. Молодожёны вернулись в часть, где Костю ждало неприятное известие. Двадцатого мая он должен отбыть в Афганистан.
 Спустя  месяц после отъезда Кости Наташу вызвал к себе командир полка и сообщил, что  лейтенант Синицын тяжело ранен и лежит в госпитале. Наташе дали отпуск по семейным обстоятельствам. Недолго она побыла у раненого мужа и вернулась к себе в часть.
 — Как Костя, что с ним? — спросила  Варя.
— Плохо. Лежит неподвижный. Перевезли его в Москву в госпиталь Бурденко. Врач сказал, что нужны импортные лекарства, да и нянечке надо дать, чтобы из-под него судно выносила. Не мне же этим заниматься, и где денег столько взять? Посмотрела я на это кино и сказала: ухаживайте сами,  я молодая и хочу пожить. Слава Богу, голова и руки у него ещё работают, дал согласие на развод.
— Как ты смогла,  он же тебе жизнь спас! — воскликнула Варя
— Я что, из-за этого  до гроба должна сидеть с инвалидом? Один Бог знает , сколько лет ещё он протянет. Маленькие — они выносливые. Ну, допустим, найду я эти деньги на лекарства , а что дальше?  Врач сказал, что гарантии нет, инвалидная коляска ему обеспечена.

   У Вари заканчивался контракт. Она решила уволиться и ехать к Косте. Денег, которые она получила по увольнению, явно было мало. Варя заехал на два дня к родителям, и стала просить у отца помощи.
— Зачем тебе деньги? — спросил отец.
— Я собираюсь ехать в Москву.
— С какой целью, за песнями?
— Я хочу в столице  жить и работать.
— У тебя что, образование есть, — вмешалась мать,—  или ты специалист высокого класса? Вместо того, чтобы поступать в институт,  дурь и блажь в башке. Умчались всем классом работать на север. Поработали пол года на стройке и  разбежались. Все уже давно домой возвратились и  устроились, только ты  со своей подружкой Наташей в армию подались. Ну и что, наслужилась?
    У Вари на глазах появились слёзы. Отец очень любил свою дочь и  в чём-то её даже оправдывал. Он  взял её под локоть и повёл в другую комнату.
— Ну-ка, ну-ка, скажи, что у тебя стряслось?
   Прямая, не умеющая врать, Варя рассказала отцу о Косте, о его мужестве и как подло поступила с ним её подруга. И в конце добавила, что  она  любит этого человека.
— Что поделаешь, — сказал отец, — видно у нас на роду написано. Ты такая же жалостливая, как и твоя бабушка. Мама, бывало, последнюю рубашку отдаст, а человеку поможет. Я машину  в этом году хотел покупать. Да ничего, пару годков ещё пешком похожу.
— Я отдам тебе, папочка, — сказала Варя, взглянув на отца глазами полными надежды, — всё до копеечки отдам.  Мне лишь бы он живой был.
 
   Костя лежал, неподвижно устремив взгляд в угол потолка. Когда зашла к нему Варя, он поздоровался с ней, и продолжал смотреть в ту же точку. По его лицу  было видно, что этот человек потерял всякий интерес к жизни, но Бог удерживал  в его теле душу для каких-то,  только самому ему известных целей. Варя смотрела на него и твёрдо для себя решила вернуть ему веру, заставить его любить жизнь. В этом маленьком  хрупком человеке с лицом школьницы  была сосредоточена такая внутренняя сила,  какой не обладали даже самые дюжие, накачанные красавцы.
   Варя устроилась на трёх работах: она мыла посуду в столовой, убирала кабинеты, по ночам мыла лестницы. Денег, которые ей дал отец, на первое время хватало. Она заплатила нянечке и медсёстрам, чтобы за Костей был надлежащий уход. По рекомендации врача купила дорогие импортные лекарства.
— Это всё хорошо, — сказал лечащий врач, принимая от Вари лекарства, — всё дело в нём —  у него нет никакого желания бороться за жизнь.
   Варя приходила к Косте по два раза на день, приносила ему домашнюю еду,  фрукты, соки, но, к сожалению, изменений никаких не было.
   Так прошло около месяца. И вот  однажды утром пожилая медсестра, делая Косте укол, сказала ему то, что не смог бы сказать самый именитый психолог.
— Какая у вас хорошенькая жена, — сказала она, — какое у нее красивое личико! Это ничего, что оно ещё детское, созреет, будет  красавица. А фигурка  точённая — десятерых родит и не растолстеет. Как говорят, маленькая собачка до смерти щенок. Это же надо такое мужество иметь! Ухаживать за мужиком, который раскис  и лежит на кровати как кусок холодца.
    Вечером к Косте снова пришла Варя. Она сидела  уставшая с осунувшимся лицом и впавшими глазами. Варя молча смотрела на Костю, и ей показалось, что она вот-вот сорвется,  оставив его навсегда  лежащего в постели. И вдруг  Костю словно что-то озарило, увидев вместо лица Вари лицо своей матери. Он встряхнул головой, перед ним снова сидела Варя, такая же, как его мама — молчаливая и терпеливая. Он вспомнил слова, сказанные медсестрой, и ему вдруг стало перед Варей  стыдно. Косте захотелось взять Варю за руку и он потянулся к ней.  Она придвинула стул к нему поближе.  Синицын взял её руку и стал жадно целовать ладонь. Потом уцепился за её локоть и, превозмогая боль в спине, сел на кровать. Варя от радости обхватила его и стала целовать. И тут  Костя увидел  внутреннюю  красоту девушки, которая шла из глубины  души, озаряя её лицо,  как утренняя заря, которая освещает все  вокруг и рассеивает мглу. Она расцветала на глазах : усталость и вмиг нахлынувшая радость делали её повзрослевшей и какой-то загадочной. В эту минуту она олицетворяла собой истинную русскую женщину, которая в лихую годину возьмёт на себя непосильное бремя: и детей воспитывает, и хлеб растит, и зажиревшую власть кормит, и снаряды для фронта делает. Именно  этим непобедима и непостижима  ворогу земля русская. Теперь Синицын смотрел на Варю по-другому.  Бывшее увлечение Наташей, как красивой куклой, показалось ему смешным и пустым. У него появился стимул к жизни — и этим стимулом была любовь к Варе.
    Утром по просьбе Кости медсестра подвязала жгут к спинке кровати и он,   преодолевая боль,  тянул его на себя тренируя своё ослабшее тело. Вскоре он стал самостоятельно садиться в постели.
   Прошло ещё две недели, и вот однажды Варя пришла к нему в палату, а Костя стоял на ногах, держась обеими руками за спинку кровати. Их радости не было предела. Он с помощью Вари совершил самый героический поступок в своей жизни —  победил себя.
 Вскоре Костю выписали из госпиталя. После санатория он продолжил служить в армии.

    Прошло много лет. Всё изменилось. Не стало огромной страны. Многие города, посёлки и улицы поменяли названия,  фамилии, имена, клички вождей. Коммунистический кошмар ушёл в небытие. В Москве на площади трех  вокзалов случайно встретились две женщины.
— Наташа!? Простите, я не ошиблась?
— Нет не ошиблись. А вы кто, не узнаю?
— Я Варя,  что не узнала меня? Богатой буду.
— Я смотрю, ты и так не бедная: норковая шуба, одета по последней моде, — сказала с завистью Наташа.
— Да брось ты,— махнула рукой Варя, — лучше расскажи, как живёшь, как сложилась твоя жизнь, как там Боровки.
 —  Я уехала оттуда через два года после тебя. Когда от Кости ушла, мы с Димой стали жить. Вместо тебя новенькая пришла, Димка к ней стал похаживать. Забеременела она от него и стала настаивать, чтобы Димка в жёны её взял. Он отказался. Она забросала письмами политотделы дивизии и армии. Всплыли ещё кое-какие его амурные грешки, и что со мной живёт не в браке. Вызвали его на партийную комиссию — влепили ему строгача.  Я поняла, что перспективы никакой: там и без партийного взыскания люди по десять лет на должностях сидят. Ушла от него, и стала дружить с Женей. Помнишь рыженький такой, командир мотострелкового взвода?
— Помню, ты же с ним встречалась, когда ещё Костя был в Афганистане.
— Это было раза два, а тут мы основательно подружились. Я взяла инициативу в свои руки. Никаких гражданских браков, только ЗАГС. Узаконили мы с ним отношения. А у Жени был родственник,  служил в штабе округа. Помог он нам перебраться под Ленинград. Квартиру хорошую  в Гатчине нам дали. Женька родителей как-то сумел вписать в состав своей семьи, и мы четырехкомнатную отхватили. Жили в хоромах вдвоём. Я когда уходила от Димы, аборт сделала, и неудачно. Как узнал Женька, что детей не будет, запил. Он и до этого в бутылку заглядывал, а тут допился, что под заборами стал валяться. Выгнали его из армии. Я тут же подала на развод. Прикатили его  родители, квартиру ж жалко пополам делить. Свою квартиру они дочери оставили. В это время умирает Женькина бабушка  в Санкт- Петербурге, комната в   коммуналке освободилась, большая, двадцать квадратов. Они мне её предложили, и я согласилась на мировую.  Я теперь городская, в культурной столице живу вдвоём с Эди. Квартира почти в центре, два шага до Невского, — хвасталась Наташа. — Будешь в Питере, приезжай в гости.
— А Эди, это кто — муж?
— Да ты  что, Варя?   Чтоб я пустила к себе мужика жить, да не в жизнь!  Эди — это пёсик, пудель, пока  к сестре ездила,  его у соседки оставила. Такая прелесть, соскучилась! А у тебя как жизнь сложилась? Замужем хоть была? — с ехидцей спросила Наташа.
— Да вышла. С мужем объездили  всю страну и  за границей были. В Москве освободилась  генеральская должность, и мужа сюда направили служить.  Уже два года как в столице живём, квартиру получили. Недавно дочку замуж выдала, а сын по стопам отца пошёл. Сейчас в академии учится.
— И как же тебе, Варя, удалось генерала  у генеральши отбить?
— Почему отбить? Ни у кого я не отбивала. Мы с ним с лейтенантов живём. Это Костя — твой бывший муж.
— «Синичка» — генерал?!
   В это время рядом с ними заскрипели тормоза машины.
— Не «Синичка», а генерал Синицын Константин Михайлович, — с достоинством сказала Варя и пошла к машине.
   Наташа с завистью смотрела на отъезжающую в машине Варю.
   Вот и наступила в жизни Наташи та черта, когда надо подводить итоги. А подводить ей было нечего. Кроме пуделя Эди рядом не оказалось ни одного близкого существа. Когда она была девчонкой, её никто не научил и не подсказал одну простую истину: чтобы получить добрый взгляд, надо таким же взглядом смотреть на мир, чтобы быть любимой, надо научиться любить  самой, чтобы быть радостной и счастливой, надо дарить радость и счастье людям. Тогда всё это во сто крат умножится и возвратится к тебе!