Атилла

         Лет тридцать назад этот парк был гордостью маленького городка. Могучие столетние дубы роняли ажурные листья на  дорожки, выложенные брусчаткой. Голуби уютно ворковали, оставляя белые кляксы своего восторга на охряных спинках скамеек. Шустрые белочки осмелели настолько, что брали еду из рук, иногда по дорожке деловито пробегал ежик. Разбрасывая радужные брызги, задорно журчал фонтан, посреди которого стояла гипсовая, крашенная под бронзу,  пасторальная колхозница со снопом колосьев. Днем на тенистых аллейках  царила умиротворяющая тишина, и только по вечерам из дальнего угла парка, где красовалась летняя танцплощадка, ветер доносил обрывки мелодий.
Время стерло былой лоск. Белочки с ежиками ушли куда-то, их сменили тощие бродячие псы, а вместо музыки из кустов  доносился пьяный мат. Гипсовая колхозница разлетелась на сотни кусков, изнасилованная неприличными надписями. Фонтан превратился в огромную урну. И только дубы по-прежнему отрешенно роняли свою листву.
Так было пару десятков лет. Уже выросло поколение, считающее, что парк всегда был именно таким. Уродливым фурункулом на лице города. Но пришел человек, чья память еще цепко хранила воспоминание о былом величии парка. О первом робком поцелуе в кустах жимолости, о горячих словах любви, произнесенных впервые на лавочке у фонтана. Человек не мог допустить увядания красоты и тут же взялся за дело.
             Серые кабинеты чиновников, лощеные, но неуютные  офисы спонсоров, пестрые, в масляной краске, мастерские художников, спартанские плотницкие мастерские. Человек ходил туда как на работу. Слышал четкие отказы, размазанные обещания. Ему крутили пальцем у виска, суетливо жали руку, мягко подталкивая к выходу. Человек не сдавался, несмотря ни на что.                И чудо случилось. Парк ожил. И не просто ожил, а стал жить новой, более яркой и насыщенной жизнью. Частые визиты гостей заставили его подтянуться и стать опрятнее.
             Ствол дуба обвила бронзовая, за неимением золота, цепь. На ней поселился гипсовый Кот Ученый. На хрупкой ветке с невинной бесстыдностью демонстрировала пышную грудь деревянная русалка. В кроне ясеня запуталась вместе со ступой кудлатая Баба Яга, а на полянке  за тополем бились не на жизнь,а на смерть жестяной рыцарь с драконом из автомобильных покрышек.   
Но гордостью парка стал дурашливый, пародийный, но безумно красивый Сад Камней на месте прежнего фонтана. По камням ползали керамические улитки и черепашки с иероглифами на панцирях, а в центре, скрестив ноги по-турецки сидел фарфоровый самурай, то ли медитируя с тарелкой суши в руке, то ли вдохновение застало его за трапезой, и он придумывал последнюю строчку хокку, зажмурив глаза и откинув голову.
Именно самурай привлек внимание некоего существа в спортивном костюме и стоптанных кроссовках. Существо уже давно потеряло имя и отзывалось на кличку Лысый. Где-то в протоколах и засаленном паспорте жил чернильный призрак имени-фамилии, и, если фамилия еще  иногда произносилась вслух, то имя давно стерлось. Мать-алкоголичка звала его Сволочь, а многочисленные отцы вообще не утруждали свою пропитую память такими мелочами.
             Лысый тупо пялился на самурая, потом зачем-то сфотографировал его на мобильник, отнятый у какого-то лоха, и еще не не обменянный на пару бутылок водки.
             Красота  парка не укладывалась в проспиртованном мозге. Преображенный парк пугал своей непонятностью, странностью, непрактичностью. Тот, прежний, усыпанный горами мусора, был прост и бесстыдно откровенен. Лысый, напрягшись, прислушался к своим чувствам и с ужасом осознал, что перемена его восхищает, но восхищает не так, как, к примеру, тачка, баба, жратва, шмотки. То - были понятные вещи, ими можно было пользоваться, или, по крайней мере, хотеть. А что делать с этим?  Можно было б приходить и пялиться хоть каждый день. Но зачем?  Все пялятся. Значит, есть в этом  какой-то непонятный для него смысл. Лысый почувствовал себя ущербным. Чтобы избавиться от неприятого чувства, он присмотрелся тщательней: заметил кота, русалочку и рыцаря с драконом.
           Переполняющие эмоции скудно выливались сквозь ухмылку квакающим смешком. Чувства душили, еще немного - и они разорвали бы изнутри. Хуже всего была холодная щемящая змейка, подымающаяся к горлу, от нее хотелось зареветь, как девка, и даже непонятно почему.
Надо что-то делать. Надо вылить из себя эту светлую жижу, как пойло, которое становится лишним.
          Лысый еще раз сфотографировал Сад Камней на телефон, и вдруг с удивлением отметил для себя, что этот мобильник он не отдаст никому.
Это уже было последней каплей. В кустах лежал обрезок трубы. Очень кстати.
          Самурай отлетел далеко, потеряв тарелку с суши. Рыцарь, как и полагается воину, держался дольше, но в конце концов ослабел  и гулко рухнул.
Дракон отделался легче, потеряв только глаза и клыки. Кот, как подобает интеллигенту, сдался сразу и развалился на три части. Баба Яга напрасно ехидно ухмылялась, чувствая себя в безопасности на такой высоте. Камушек из японского садика согнал с ее лица ухмылку и лишил волшебной силы, превратив в груду соломы и мешковины.
Русалке повезло больше всех. Она всего-навсего лишилась макияжа и одной груди, став из легкомысленной кокетки суровой амазонкой.
          Дома Лысый  рухнул на продавленный диван, но, несмотря на усталость и две бутылки портвейна, вылаканные с дружками, уснуть не получалось.
На душе, наверное первый раз в жизни, почему-то было очень гадко.
         Лысый долго ворочался, комкая и без того мятое покрывало, пока сон, больше похожий на обморок, не обрушился на него.