Смертная сводка

 - …Как вы, наверное, знаете, в последнее время среди граждан резко возросло число самоубийств. Численность населения из-за них неуклонно сокращается. Государство ведет постоянный анализ причин этого негативного явления и старается устранять их, но число суицидов не только не уменьшается, но даже растет. Мне поручено провести анализ предсмертных записок погибших за последний год, и я надеюсь на вашу помощь.
Говоривший был еще молодым, но уже начинающим лысеть человеком в опрятном, хоть и неказистом костюме. Круглые очки постоянно сползали ему на кончик носа, отчего приходилось непрерывно поправлять их.
Архивариус – древний старик в потрепанной одежде, с изборожденным морщинами лицом, высокомерно поджатыми губами и маленькими злыми глазами – слушал его, не перебивая. Когда пришедший умолк, он покивал и сказал:
- Да, да, конечно… три тысячи человек только за последний год… ужасно… Пойдемте, – повернувшись, он двинулся в глубину комнаты, знаком приглашая следовать за собой.
В комнате от пола до потолка высились стеллажи, лепившиеся так близко друг к другу, что пройти между ними можно было только одному человеку. Все полки были заставлены объемистыми папками. Скудный дневной свет еле пробивался в помещение сквозь три небольших окна в толстой стене.
Пробираясь по узким проходам, архивариус недовольно брюзжал, сетуя на недостаток места, сырость, невыполненные обещания градоправителей перевести архив в другое здание, и еще тысячу вещей, кошмарно усложняющих жизнь. Человек, сопровождавший его, молчал и лишь иногда пыхтел.
- Как же добраться до тех документов, что на самых верхних полках? – спросил он немного погодя. – Тут ведь даже лестницу не поставить!
Архивариус ответил не сразу – просто почти не расслышал. Посетителю пришлось повторить вопрос.
- А никак, мил человек, никак, – казалось, даже с удовольствием ответствовал старик. – Их как поставили, так они и стоят, никто их не трогает. Выкинул бы, да нельзя: проверить могут, всё ли на месте. А если не всё, кто виноват, с кого спросят? Ясное дело, с архивариуса. Так и так ведь сгниют, в таких-то условиях… – старика снова понесло.
- Я посмотрю, что можно сделать, – пробормотал молодой человек, невольно чувствуя себя виноватым неизвестно в чем. Старикашка прервался и обрадованно закивал:
- Посмотрите, посмотрите… Может, что и высмотрите.
В этот момент они подошли к столу, стоявшему в дальнем углу комнаты. На столе стояла лампа в простом абажуре. Архивариус зажег ее и придвинул к столу обшарпанный стул, приглашая посетителя сесть. Затем указал на ближний стеллаж:
- Вот тут, с краю, все за последний год. Милости прошу, изучайте…
- Благодарю, – отозвался молодой человек и потянул с полки крайнюю папку.
- Скажитесь, когда закончите, – предупредил старик и удалился – совершенно бесшумно, несмотря на весьма почтенный возраст.
Посетитель снова поправил очки, приготовил бланк протокола, ручку и раскрыл папку, сначала просто бегло пролистывая материалы.
В папки подшивались листы бумаги стандартного формата с указанием кратких личных данных погибших – фотографии, имени, дат рождения и смерти, места жительства и захоронения, если таковое имелось, способа самоубийства. Эта часть была везде одинаковой. К этим листам прикреплялись другие…
Одни были целые и ровные, другие – листки из записных книжек, обрывки тетрадных и книжных страниц, третьи вовсе не из бумаги, а из чего попало: куски клеенки, столовые салфетки – в общем, все, на чем можно было бы писать. То были предсмертные записки людей, покончивших с собой за последний год. Среди них попадались и написанные аккуратным четким почерком, и накарябанные кое-как, впопыхах, были даже отпечатанные на машинке или набранные на компьютере.
Рассматривая записки, молодой человек по почерку, не заглядывая на карточки с данными, пытался определить, кто писал – мужчина или женщина. Иногда ему это удавалось, чаще нет. «Хм, это интересно. Надо будет как-нибудь на досуге заняться этим вопросом. Есть же такая вещь - графология», - решил он про себя, продолжая изучение.
Бездумно перелистывая страницы, он вдруг остановился на одной карточке. С фотографии улыбалась симпатичная девушка, по виду лет семнадцати-восемнадцати, не больше. «Ну, пожалуй, отсюда и начнем», - решил аналитик. Данные в папках располагались по алфавиту, а ему нужно было распределить их по мотивам совершения, чтобы «навести статистику», как он сам говорил.
Он просмотрел карточку. Да, так и есть – всего семнадцать лет. Вскрыла вены.
«Я его люблю, а он меня бросил! Он сказал, что я дура и шлюха! Я не могу так больше! Я не хочу жить! И не буду!» - так гласила ее записка.
Аналитик хмыкнул. «И в самом деле… глупая девочка. Нашла из-за чего вены резать». Найдя в своем бланке графу «личные мотивы», он проставил туда галочку и перевернул страницу, тут же забыв о девушке.
Следующая карточка – и снова несчастная любовь. Аналитик поставил вторую галочку в «личные мотивы». Потом еще одну. И еще. Над кем-то издевались и постоянно травили, кого-то просто не поняли и пропустили момент, когда еще можно было спасти…
«Прошу никого не винить в моей смерти. Жить стало элементарно не на что. Я наделал долгов, и мне нечем их возвращать. Простите меня», - писал застрелившийся мужчина двадцати восьми лет. Аналитик оживился и поставил первую галочку в графу «финансовые проблемы». «Ну и ну! Сам, значит, пулю в лоб пустил, а долги оставил родственникам!» - мимоходом подумал он и перевернул страницу.
Постепенно он полностью погрузился в работу, быстро прочитывая карточки и записки и заполняя свой бланк. Редко когда он задерживался над запиской более чем на полминуты.
«Чем больше я узнаю мир, тем меньше мне хочется жить в нем. Я понимаю, что мне его не изменить. Я ничего не могу сделать, чтобы он стал хоть чуть-чуть лучше, чище, добрее и умнее. Мне говорили это тысячу раз, но принять этого я так и не сумел. Мир не изменится и от того, буду ли я жить дальше или умру. Тогда какой смысл жить?» - парень повесился. Аналитик усмехнулся: «Был, наверное, богемный мальчик. Искусство – это жизнь, красота спасет мир, и все такое…» – однако ощутил нечто вроде сочувствия. «Глупо, хотя и не лишено оригинальности». Некоторое время он колебался, в какую графу поставить галочку – в «личные» или «идеологические» мотивы. Потом решил, что в «личных» и так слишком много меток.
«Старая песня», – с досадой подумал он, прочитав следующую записку:
«Мы приходим в этот мир лишь для того, чтобы умереть. Так не все ли равно, когда это произойдет? У человека есть право на жизнь, значит, должно быть и право на смерть. Что-то делать в этой жизни все равно напрасно», - человек написал это и шагнул с балкона. С восьмого этажа.
«Но до сих пор, по-видимому, актуальная».
Графы в протоколе все больше заполнялись. «Это лишь малая часть погибших – те, кто писал записки. А ведь тех, кто не пишет, намного больше. Что уж говорить о неудавшихся попытках – их, наверное, и не сосчитать!» - подумал вдруг аналитик, и ему, сухому и циничному человеку, стало жутковато. Все же о том, как можно было бы спасти этих людей и как можно помочь живым, он не задумывался: его дело – навести статистику, а дальше пусть разбираются там, где положено. Он перевернул страницу и продолжил работу.

Дневной свет, пробивавшийся в окна, померк. Наступил вечер, в котором лампа на столе архива светилась теплым желтым огнем. Аналитик распрямил спину, с наслаждением потянулся и встал из-за стола: «На сегодня довольно».
Он закрыл папку, собираясь поставить ее на место. И когда он только поднес ее к полке, из папки выпал листок и спланировал под стол. Недовольно сморщившись, аналитик полез за ним. На листке было написано:
«Всю свою жизнь я прожил вынужденно. У меня никогда не было возможности заниматься тем делом, которое мне по душе, потому что с его помощью невозможно добыть средства к существованию. Поэтому все время я лишь существовал, но не жил. Оборвать жизнь по своей воле у меня никогда бы не хватило духу, но так коптить небо – все равно, что умереть».
Больше ничего. И кто это писал, тоже не было указано. Аналитик удивился: как он успел заметить, у старого архивариуса всегда все документы были в порядке. Он решил спросить его об этом и стал пробираться между стеллажами к выходу.
Архивариус сидел в смежной комнате за маленьким столиком. Когда он увидел молодого человека, то встал ему навстречу и сочувственно сказал:
- Долгонько вы засиделись… И еще не все закончили?
- Нет, что вы, – устало засмеялся молодой человек. – Еще много. Тут вот только листок один… он даже не был подшит в папку. Вы не знаете, откуда он? – с этими словами он протянул листок старику и впервые за время разговора посмотрел на него. Ему показалось, будто тот сильно побледнел за то время, что прошло с момента его прихода в архив. Впрочем, он тут же приписал это плохому освещению и своей усталости.
- А, значит, вы нашли это… – медленно проговорил старик странно изменившимся голосом: старческие дребезжащие нотки куда-то пропали. Молодой человек перебил:
- …в папке, да. Кто это был, вы не знаете?
- Конечно же, знаю. Ведь без малого сто лет я безвылазно просидел в этом архиве. Хотя мечтал, – лицо старика перекосилось от едкой ухмылки, – творить… радовать людей, может быть, мне бы даже удалось заставить их думать. Но не сложилось. И все эти годы я разбирал записи о тех, кто сделал то, чего я не смог, хотя иногда очень хотел. И все эти годы нет мне покоя…
В этот момент молодой человек бросил взгляд в темный угол, где стоял столик… и увидел сидящее на стуле неподвижное тело.
Старый архивариус засмеялся дрожащим смехом и, повторяя «нет мне покоя, нет мне покоя…», вышел из комнаты. Сквозь закрытую дверь.