Неоконченное путешествие. 3

-Слушай, Али, сколько километров еще осталось до твоих бедуинов? Мы уже трясемся по этой пустыне два часа. А их все нет. А может это мираж?
- Мираж у тебя в голове! Пустыня не имеет отсчета ваших придуманных единиц измерения.
-Тогда я болван! Вчера не понял ничего про твою Пальмиру. Сегодня ты мне снова морочишь мой утомленный мозг. Кто ты? Я уже думаю, не с того ли ты света свалился на мою голову?
- Я из пустыни,- спокойно ответил мне Али,- а ты задаешь много вопросов о жизни. А у меня одни воспоминания роются в голове -  о том, что было, и о том, чего вовсе и не было, но могло быть. Скоро мы прибудем к ним.
- Ты снова говоришь загадками?
- Я хочу сказать другое. Мысль моя, как никогда, свежа и плодотворна. Много их накопилось за годы жизни. Вон, смотри, видишь там вдали маленькую точку. Это и есть бедуины. Уже скоро.
Как не силился я разглядеть вдали чью-то точку, ничего не получалось. Только песок застилал всю поверхность моего обзора вдаль.
Бедуинское поселение-точка вдруг раскрылась сразу, как огромная разноцветная капля, упавшая с кисти на серый песок пустыни. Она стала понятнее – ее огромные палатки, женщины с закрытыми до глаз лицами, многочисленные дети и сами цвета: от красно-черного, через зеленый, к прозрачно – голубому.
Было очевидно, что эта пустыня – очень веселый персонаж. В нем струились непонятные для моего глаза спиралеобразные жизненные токи, исходящие от самого этого яркого вида и заканчивающие  где-то так далеко, что глазу становилось больно,  как от палящего солнца.  Такое ощущение, что время здесь остановилось в самих цветах, посреди серого фона и художник раздвинул свое полотно безгранично,  даже в рамку забыл поставить свое творение, неся на продажу к оценщику старины.
Я понял только одно, что все это связано с воздухом, с небесной стихией. Вроде существует четкая грань между песком и небом. Но сквозь нее тут и там проникали неразличимые глазом восходящие и нисходящие потоки. Только живущему здесь, возможно было разглядеть вдали эту незаметную точку бедуинов. И я вспомнил слова старика: «Не смотри долго на пески, они выедают твои глаза». Надо видеть непонятным для меня чувством, может быть восьмым или девятым, а может быть это и есть время или цветок, который будет вечным среди валунов?
Представьте, в центре нескончаемых песков стоят две огромные палатки-шатры.
В одной принимают гостей, как в новомодном салоне, а в другой – расположена вся трехкомнатная  квартира где-нибудь под Москвой. И снова я вспомнил, что где-то сейчас подают холодное пиво, но уже без излишней сентиментальности.
Ах, какая эта квартира, особенно утром! Такой в минуты оптимизма, я представляю райское местечко – мягкий, неопределенный свет, негромкие,  невесть откуда доносящиеся голоса, едва заметное движение вне этих полотняных стен.
Еще несколько часов назад в автобусе, я был нервным и возбужденным. Сейчас – покой и умиротворение свершенной судьбы. Значительность и мудрость всепонимания мерещатся в каждом бедуинском лице. Особенно хорош сам хозяин этого большого семейства. Он, как фараон, движением руки приоткрывает дверь в заоблачные сферы.
Мы разложили свои тела от усталости с ним рядом на его ковры, подложив под себя гору подушек,  принялись рассказывать о возвращении сюда из самой преисподней.
Палатка- шатер была крепкой райской постройкой, валящей с ног. Описывать ее подробно, это все равно, что пытаться пересказывать Одиссею своими словами.
- Вначале было слово,- нарушил наше секундное молчание Али, - а после уж и чрево можно побаловать.
Долго ли пришлось вести беседу, не знаю – время уже остановилось в подобие клубка Ариадны, из которого нитку и не вытянешь. Да и не желалось идти по чьей-то путеводной нити, когда нега и благодать разливались в тебе, как соки майской березы.
- А теперь настало время кофе, настоящего - бедуинского. Вставай!  Ты думаешь, что кофе постоянен, что он черен? – изрек мой друг Али.
- Я думаю, кофе и в Африке – кофе!
- Смотри, я покажу тебе музыку этого напитка. И он имеет цвет темной зелени, как финиковая пальма зимой.
Молоденькая девушка с черными глазами, накрашенными каменной тушью, тонкой обводкой подчеркивая и без того выразительные глаза, в длинной красной юбке и бесконечными монетами, развешанными по ее наряду, как звезды на Млечном пути, стала обжаривать кофейные зерна на маленькой керосинке, напевая одну протяжную песню. Слов я не понимал, по крайней мере, я не слышал  «хабиби».  И от этого непонимания песня становилась все пленительнее и завораживала меня с каждым ее прикосновением к темным зернам металлической лопаткой. Ее маленькая рука,  помешивая содержимое на сковороде, будто создавала совершенно другие ноты, известные только ей одной. А после, когда кофе достиг цвета  черного неба – неба  пустыни, она высыпала их в высокий деревянный сосуд и стала толочь, снова напевая. Но песня была уже другой.  Более четкий ритм, как и ритм с каким она отстукивала большим пестом в этом сосуде, говорил, что скоро ожидается приближение чего-то неизведанного и непонятного.  Я хотел, чтобы эти звуки продолжались бесконечно -  так заворожила меня эта маленькая колдунья своими танцами с кофе. Хотелось крикнуть ей: « Не останавливайся! Еще! Еще!»
 Наконец  затейница подала нам кофе на подносе. Был он цвета совершенно необычного – такого темно-зеленого в белой бездне единственной маленькой пиалы.
- Сделай первым глоток! – приказал мне Али.- Только медленно, почувствуй вкус его и аромат.
- Али? Что это? Неужели кофе? Я никогда не пил ничего подобного!
- Наслаждайся! Только маленькими глотками. Именно так ты почувствуешь весь его букет настоящих чувств!
  И вдруг, показалась она. Возникла, как из облака. Хотя откуда здесь могут быть облака?
- Кто это? – спросил я Али.
- Это видение, - рассмеялся мой друг.
------------
продол. след.