Спокойных дней не будет - часть 41

Впрочем, следующее утро оказалось гораздо хуже, чем он мог себе представить. Домашний и сытный завтрак, который он приготовил, прошел в спокойных разговорах ни о чем. Она смотрела на улицу со своего стула, говорила о погоде, об обещанном дожде и пыльных окнах дома напротив, но при этом была совершенно погружена в какие-то иные мысли. И он, с присущей ему профессиональной наблюдательностью, но без рефлексии, отмечал, что каждое произнесенное ею слово, ее чуть рассеянная улыбка и нарочитая бодрость, о которой она вспоминала, встречаясь с ним глазами, не соответствует ее внутреннему настрою. Но чем был вызван этот диссонанс - предстоящей поездкой на могилу брата или приближающимся часом встречи с семьей, он не знал.
Когда позже Соня вышла из своей спальни, вся затянутая в черное, прямо женщина-кошка, но без киношных алмазных когтей и хлыста, с золотыми переливами лампового света на скрученных в тугой узел волосах, он почувствовал себя участником какого-то шоу на эротическом канале. Однако, когда она приблизилась, худая и гибкая, как пантера, едва пережившая голодную зиму, с лишенным косметики осунувшимся лицом, зато с неожиданно глубокими тенями от опущенных ресниц, он поразился, как легко она меняла лица и образы. Между Соней, болтающей об апрельском солнце за завтраком, и Софьей Ильиничной, решившейся посетить могилу Ильи, была бездонная пропасть шириной в человеческую жизнь. Такой, отстраненной, больше похожей на ангела смерти из готических романов восемнадцатого века, чем на земную женщину третьего тысячелетия, которую он полгода видел день изо дня на широких проспектах и узких улочках Европы, он ее не знал. И этот странный образ тревожил его практичный ум своей иррациональностью и показным трагизмом. Павел нервничал и не представлял, чего ждать от этой незнакомой женщины, которая, уронив безвольные руки молчала, пока мужчина подавал ей шубу, хотя на улице уже давно стояла плюсовая температура. Но Соня бесцветным голосом заявила, что замерзла, и он, не поверив, едва не обжегся об эту статую Снежной Королевы, выполненную причудливым скульптором из темного льда. Он потянулся было к сияющей теплом и радостью соболиной накидке, весело встретившей его при входе в гардеробную, но она указала на почти черную норку с опасным багровым отливом, и мужчина, мысленно признав, что этот цвет как нельзя лучше соответствует ее, да и его, настроению, накрыл ее плечи, задержавшись обнимающими руками чуть дольше необходимого. Она с равнодушием подняла на него безжизненные глаза, и он понял, что тени были не от ресниц, а от бессонной ночи, и устыдился того, что сам все-таки смог поспать.
На улице Соня с присущей ей категоричностью отказалась ехать на вызывающе красной БМВ, к которой он привык за время их путешествия, как будто голубой Мерседес больше соответствовал похоронному настроению, и как будто имело существенное значение, в какой машине приехать на кладбище, распугивая зазевавшихся бабушек на узких аллейках. Но сама за руль Мерседеса она не села, и пока он крутился в непривычном сидении, подстраивая его под свои немалые габариты, она смотрела сквозь него без намека на нетерпение и раздражение. Только перед самым въездом в ворота кладбища он понял, что с ней было не так. На ее лице была маска, и даже глаз у этой маски не было. В провалах цвета маренго плескалась пустота, и Павел, не склонный к мистическим переживаниям, смутно ощутил холодок, пробежавший по спине.
На большой могиле, стиснутой черной резной решеткой ограды, пока не было памятника. Серая гранитная плита с выбитым именем и датами рождения и смерти возвышалась в изголовье другой такой же плиты, накрывшей место захоронения. Слева от могилы пустовал еще один прямоугольник, засыпанный прошлогодними прелыми листьями, и, стоя на пороге ограды, Соня указала себе под ноги и не терпящим возражения тоном заявила:
- Вот здесь! Когда придет мое время, я должна лежать вот здесь!
- Когда еще придет твое время... - буркнул он в ответ на это пафосное заявление.
Две бездны окатили его пустотой, и он впервые рядом с ней почувствовал себя глупым мальчишкой, лицом к лицу столкнувшимся с вечностью.
- Я буду лежать рядом с ним. - Она не повысила голос, но он звучал так громко и гулко, будто они были заперты в склепе. - Это мое место.
Павел пожал плечами и открыл крышку багажника. Протиснувшаяся мимо Мерседеса немолодая пара ахнула и замерла на месте. Охапка, нет, скорее целая гора карминовых роз покоилась в мягком черном лоне багажника. Соня обернулась на звук и, подойдя к машине, достала благоухающую августовским теплом розу, поднесла к лицу. Под ресницами потеплело, светло-серая дымка заслонила маренговую тьму.
- Спасибо, Павлик! Это именно то, что я хотела.
- А кого тут похоронили? - едва слышно спросила остановившаяся женщина и подергала Павла за рукав.
Соня полоснула по ней мгновенно потемневшим взглядом, и пара поспешила убраться, испуганно оглядываясь на зловещую фигуру в черном.
Прежде, чем положить розы на плиту, он щеткой смел с нее листья и грязь и тщательно протер оба камня невесть откуда взявшейся белоснежной салфеткой. Соня стояла внутри ограды, держась затянутой в перчатку рукой за пыльную решетку, и прижимала к губам одинокую розу, которую так и не выпустила из пальцев. Несколько раз Павел обернулся, пытаясь увидеть хоть какие-то признаки переживаний на ее лице. Но она была безучастна и погружена в себя так глубоко, что он и представить себе не мог, сколько промежуточных миров надо было ей преодолеть, чтобы снова оказаться в застывшем теле, утопающем каблуками во влажной земле на прелых листьях Востряковского кладбища. Ему пришлось трижды возвращаться к машине, чтобы уложить все розы рядом с могилой шефа, и все это время Соня стояла неподвижно, устремив взгляд на выбитое в камне имя. Он потоптался рядом с захоронением, сцепил перед собой руки и склонил голову. Он понятия не имел, о чем следовало думать в такие моменты, не помнил ни одной молитвы, просто смотрел в камень на том месте, где покоился гроб с останками человека, который при жизни долгое время был почти смыслом его существования и после смерти стал его наваждением. "Пусть земля тебе будет пухом", - неожиданно всплыла в памяти штампованная фраза, и он удивился и благодарно кивнул кому-то, кто подсказал правильные слова. Почему земля должна спать пухом и как спать в этом пуху, он решительно не знал, но про царство небесное, которое тоже кстати вспомнилось, он понимал еще меньше. Лежание в промерзшей за зиму земле было не похоже ни на сон в перине, ни тем более на блаженное счастье в райских садах, но думать об этом промозглом мраке хотелось еще меньше, чем наблюдать за окаменевшей рядом Соней. Он вздохнул и горячо добавил от себя: "И отпусти ее, Илья Ефимович, будь человеком, посмотри, на что она стала похожа!"
Над головой щебетали воробьи на чахлом клене, тонкий ствол под их тяжестью раскачивалась, почти доставая голой веткой до решетки в изголовье могилы, а шеф, как и положено в реальной жизни, ничего не ответил. Павел мотнул головой и, мысленно обругав себя за то, что поддался Сониному настроению, будто и впрямь ждал слова или знака от покойника, спрятал руки в карманы пальто и вышел за ограду, бросив ей через плечо:
- Найду кого-нибудь, чтобы присматривали за могилой.
Но она не шелохнулась, и он, для приличия постояв возле машины, ушел по узкой аллее в сторону главного входа. Едва он покинул ограду, Соня подала признаки жизни, рассеянно прищурилась на разыгравшихся воробьев, проводила высокую фигуру в темном пальто до поворота и, словно разом потеряла силы, опустилась на колени на край плиты, отодвинув не к месту благоухающие розы.
- Илюша, - сказала она и, прислушавшись к чему-то внутри себя, понизила голос до шепота. - Я пришла. Я не могла раньше, ты знаешь.
Конечно, он знал и прождал ее всю зиму, которую она всегда ненавидела за морозы и темноту, а теперь еще и за то, что грязные сугробы так долго отделяли ее от этого ужасного города и человека, оставшегося в нем навсегда, а с ними толща окоченевшей земли, и блестящая крышка гроба, и целых полгода разлуки. Воробьи над ней озорничали в лучах апрельского солнца, а она водила пальцем по серому граниту, и он отзывался отвратительным скрипом лайковой перчатки на гладкой поверхности.
- Я разучилась чувствовать без тебя. Я не знаю, как мне жить, любимый. Мне холодно и страшно, и я боюсь просыпаться одна. Зачем ты ушел?
Она оттолкнула розы, соскользнувшие на землю тяжелым покрывалом, выдернула из волос заколку и приникла к серой плите, словно пыталась расслышать его ответ. Черный мех с красным отливом разметался за ее спиной, как крылья, а волосы выстелили изголовье могилы.
- Солнышко, где же ты теперь? Я помню каждое слово, помню наш последний день, как я засыпала, а ты поклялся быть со мной долго-долго... Я только на минуточку закрыла глаза и проснулась счастливая, а тебя уже нет...
Слезы капали сами, заливали глянцевую перчатку, тугой карминовый бутон в зеленой оправе, бездушный камень с серебряными прожилками, наполняли лужицу солнечного света на краю плиты алмазным сиянием.
- Я не знаю, что говорить, и слышишь ли ты меня. И имеет ли значение, где я разговариваю с тобой, тут или в своей спальне... Но я так люблю тебя, что ты не можешь этого не чувствовать. Я бы все отдала, чтобы ты остался со мной, чтобы я успела рассказать тебе...
Она была безутешна и шептала ему о своей любви, а сердце Павла, вернувшегося с местной бабкой в оранжевой дорожной жилетке, готовой за умеренную плату прибирать могилку, колотилось где-то в висках, и слова застряли в горле.
- Встань, дочка, что ты! - запричитала сердобольная и слишком звонкая для кладбищенского покоя бабка и бесцеремонно полезла на огороженный участок.
Павел не успел удержать ее и почти с благоговейным ужасом увидел, как взъярилась потревоженная в одной из своих траурных вселенных Соня.
- Вон отсюда!
Старуха шарахнулась за границы ее владений, покачала головой, но не ушла, насмотревшаяся за все годы на разные проявления горя.
- Милый мой! - Соня придвинулась ближе к плите с выбитыми буквами и принялась гладить надписи, словно пыталась лучше рассмотреть рубленые буквы с его именем. - Когда мы встретимся, я буду твоей женой, как обещала. Меня похоронят вот тут, рядом с тобой, в подвенечном платье. Никаких больше костюмов, только в белом. Тебе же нравится белый цвет, правда? Ты заберешь меня в свой мир, или я заберу тебя в свой, и ничего больше не кончится. Никогда! Я была такая глупая, такая безответственная... Ты ведь простил меня? Я хочу верить, что ты простил и помнишь только хорошее, что у нас было. Господи, сколько же у нас было хорошего! Им никогда не понять... И я прощаю тебя, за то, что ты оставил меня одну. Я злилась, я проклинала этот день, но теперь я простила. Я хочу, чтобы ты знал, что осталась только моя любовь, и она всегда будет принадлежать тебе! - Она всхлипнула и вытерла лицо широким рукавом шубы. - Наша последняя ночь должна была быть не такой... Разве я бы отпустила тебя! Почему ты не разбудил меня, почему не забрал с собой?
Казалось, бабка пересчитывает бесчисленные розы на могиле, воробьи, устав метаться, дружно раскачиваются на ветке, солнце причудливо вплетает лучи в Сонины волосы, и все вокруг, делая вид, что заняты своими делами, ждут ответа на ее вопрос, заданный в никуда.
- Я столько всего не успела, - вдруг как-то очень по-бабски заплакала она и обхватила голову руками. - Я ничего, совсем ничего не успела...
- Соня, поедем уже, а? - наконец, смог выдавить из себя Павел, не рискуя войти в ворота ограды. - Поедем, девочка! Холодно сидеть на камне.
- Когда-нибудь, в другой жизни... - тихо продолжила свой бесконечный монолог та, что не посмела появиться даже на похоронах своего возлюбленного, и вдруг повернула голову в сторону аллеи, словно удивилась, что не одна в этом мире, и опрометчиво поклялась: - Я всегда буду с тобой и только твоей!
Павел замер. Глаза, губы, волосы - это была знакомая Соня, единственная, любимая и снова живая, и донельзя несчастная в своих несбыточных мечтах. Пообещавшая одному из них себя в награду за преданность и терпение.
- Потому что ты лучший... - почти беззвучно закончили губы, но мужчина за оградой все равно услышал, или угадал.
Она обновила свои брачные обеты, произнесла последнюю клятву в глаза другому мужчине и, даже не поняв, что натворила, обессилела и умолкла. А Павел, сразу увидевший, что она оттаяла, и позабывший, что она охраняет "свою территорию", как притравленный на злоумышленников доберман, решительно шагнул к ней, нарушив границы ее царствования на этом смехотворно маленьком клочке неухоженной земли. На этот раз она не ощерилась диким зверем, вздохнула, помедлила, будто прощалась, подала ему руку и встала рядом, цепляясь за его локоть окоченевшими пальцами в перчатке.
- Как думаешь, он меня слышал?
- Конечно, слышал! - Павел не верил ни секунды в такую ерунду, как загробная жизнь и спиритические сеансы с вызовом мертвецов, и хотя устыдился того, что сам попросил шефа за Соню, как когда-то маленький нашептывал свои просьбы Деду Морозу перед наряженной елкой, предпочел солгать. - Он знает, что ты...
Произнести, что она любит Илью, он не смог, но Соня и не ждала от него такой душевной щедрости, сжала его рукав и потянула к машине. Прежде, чем усадить ее на место, он отряхнул сияющий на солнце мех от пыли и соринок, отвел с ее лица волосы, и Соня, покопавшись в карманах, протянула ему заколку. Как действуют эти хитроумные приспособления, он не имел представления и долго, но с удовольствием, возился с копной ее волос, прежде чем смог что-то навертеть и как-то закрепить у нее на затылке. Все это время она безучастно смотрела на неухоженные могилы вокруг, греясь в лучах прохладного весеннего солнца.
- Знаешь, они как будто выселили его сюда, вычеркнули из своей жизни. Я не понимаю... Не понимаю!
- Не надо тебе ничего такого понимать, - мрачно ответил он, возвращаясь к прежнему образу туповатого служаки. - Он уже в этой земле, и не о чем говорить.
- Нет уж, я скажу Леве, что это... свинство!
- Ну, скажешь, так скажешь! - заключил Павел и подтолкнул ее к открытой двери. - Замерзла же, как собака. Полезай, я печку включу.
Соня в последний раз посмотрела на буквы и даты на сером камне, и утренняя тень смерти промелькнула в ее темно-серых грозовых глазах. Павел обернулся вместе с ней и вернулся на могилу, чтобы поправить рассыпанные розы, а она ревниво следила за его четкими уверенными движениями, и под этим взглядом он снова почувствовал холодок и опасность и поторопился увезти ее с кладбища.
Как ни странно, Левушка не звонил ни на ее мобильный, ни Павлу. День приближался к середине, а телефоны молчали, и Павлу казалось, что он уже никогда не доберется до своей одинокой берлоги. Соня заставила его ехать в Старбакс на Арбат, хотя ему совершенно не хотелось ни кофе, ни сладкой выпечки, а только картошки с мясом и ледяной водки, и побольше. Похоже, траурная парочка произвела неизгладимое впечатление на персонал кофейни, потому что в их присутствии бойкие мальчики и девочки стали говорить тише и смотреть виновато и испуганно.
Соня, как всегда, меланхолично разгребала салат, даже не потрудившись снять перчатки, и, в конце концов, заподозрив неладное, он отнял у нее вилку и стянул тончайшую лайку. Никогда в жизни он не держал в ладонях таких ледяных пальцев. Прозрачные до синевы, они выглядели мертвыми инопланетными зверьками в его большой руке.
- Что же ты молчала! - возмутился он и, придвинувшись ближе, поднес ее руки к губам, принялся дышать на них. - Небось, вся замерзла, а собралась по кафе мотаться.
- Замерзла, - покивала Соня и улыбнулась впервые за время поездки. - Я еще вчера замерзла, так и не согрелась за ночь.
- Ну, что ты за дура, честное слово! - Он злился и не стеснялся в выражениях, будто она была его сестрой-недотепой, которую он третировал все детство. - У тебя давление на нуле, и тебе надо не по кафе и кладбищам ездить, а в постели с книжкой валяться, а то сама на кладбище угодишь! - И посмотрев в ее потемневшее лицо, затосковал от собственной бестактности. - Ладно, Соня, не хмурься. Сейчас отвезу тебя домой, и что-нибудь придумаем.
Он переместил ее руки на горячую кружку с кофе и с новой волной раздражения подумал о том, что ее братец мог бы и поторопиться со встречей дорогой родственницы, которую не видел много месяцев. И тут раздался звонок, почему-то на его телефоне, а не на Сонином.
- Где она? - без предисловия спросил Лев Ильич, и Павел протянул Соне трубку.
Она машинально взяла телефон и, сказав "алло!", тут же пожалела об этом. Узнав, что они сидят в Старбаксе, Левушка объявил, что через полчаса будет у них, и Соня, тяжело вздохнув, нажала отбой.
- Ты все равно должна была с ним встретиться, - оправдывался Павел, прячась за большой кружкой. - Ты приехала за этим и не можешь бегать от них остаток жизни.
- Не могу, - печально покивала она и достала косметичку из сумки. - Но если бы ты знал, как хочу!
Через десять минут ее бледное лицо заиграло живыми красками, как если бы за уныло наштукатуренного Пьеро взялся известный визажист. Из-за соседних столиков на нее искоса поглядывали менее яркие представительницы слабого пола, из-за другого бессовестно пялились франтоватые юнцы. Мужчина с ноутбуком давно уже оставил попытки набрать какой-то текст и просто смотрел поверх открытой крышки своего Макинтоша за таинством превращения бесплотной тени в живую женщину. Павел едва ни скрипел зубами, не в силах решить, на кого из откровенно смотрящих кидаться первым, а Соня невозмутимо и эффектно подводила и без того огромные глаза, проводила легкой щеточкой по бровям, трогала широкой кистью высокие скулы, а потом извлекла тушь для ресниц в золотистой тубе и капельки золота на ресницах отразились коричневыми крапинками в темно-серой глубине радужки. Когда она занялась губами, он уже давно успел позабыть о зеваках и сам не сводил с нее изумленных глаз.
- Нравлюсь? - кокетливо спросила она, будто позабыла, что еще два часа назад обнимала могильную плиту и молила о скорой встрече с умершим любовником. - Павлик, ты рот-то закрой. Ты же меня не первой раз такую видишь.
- Но первый раз на таком контрасте, - выдохнул он и отвернулся, чувствуя себя влюбленным болваном.
У него оставалось минут пятнадцать до приезда Льва Ильича, а он мучился повисшей над их столиком тишиной и примеривался сказать что-то вроде "я уеду на пару дней, а ты посиди дома, приди в себя после дороги, а потом я позвоню, и мы что-нибудь организуем", но почему она должна была сидеть дома, у него никак не придумывалось, и уж тем более не придумывалось, что он может помочь ей организовать. Здесь, в городе, который она знала вдоль и поперек, его присутствие было ей совершенно не нужно, и одна эта мысль была столь крамольна и мучительна, что заставляла его метаться между желанием уехать и потребностью не выпускать ее из поля зрения ни на миг.
А Соня продолжала греть потихоньку розовеющие пальцы о кружку и смотрела за окно на бурлящую улицу. И все-таки приход Левушки они пропустили оба.
- До чего же ты хороша, сестрица! - сказал тот, остановившись за спиной у Павла, и Павел вскочил, невольно загородив ему обзор. - Хочется зажмуриться от твоей красоты!
- Ты тоже повзрослел, - тепло улыбнулась Соня на этот детский комплимент, но по тому, как напряглись ее брови и скулы, ее вечный телохранитель угадал, что ничего хорошего от встречи она не ждет.
- Ты кажется собирался брать отпуск! - весело спросил Левушка у Павла и хохотнул: - Устал работать охранной сигнализацией в музее изящных искусств?
- Фу, какая пошлость! - скривилась она, а Павел нахмурился и, никак не отреагировав на странную шутку, поднялся из-за стола.
- Ну, я пойду, Софья Ильинична! Машину отгоню на стоянку. Телефон вы знаете, звоните, если что-то срочное.
- Ты надолго берешь от меня отпуск? - заиграв бархатными интонациями, спросила она, удивившись, что он при брате старается подчеркнуть разницу в их статусах.
- Я позвоню, - отчеканил полковник в отставке и, попрощавшись холоднее обычного, отбыл на выход.
Соня с едва скрываемой тоской посмотрела ему вслед. Оставаться наедине с братом ей совсем не хотелось, не хотелось говорить об Илье, вспоминать детство, обсуждать будущее. Усталость навалилась, как рюкзак на плечи неопытного туриста, и Соня уткнулась помрачневшим взглядом в почти остывшую чашку с латте.
- Ты с ним спишь? - совершенно не к месту спросил Левушка, и Соня вскинула на него изумленные глаза.
- Лева, ты с ума, что ли, сошел?
- А что я должен думать, если ты не приехала на похороны папы... полгода катаешься с ним по Европе. Это нормально?
- Это исключено! Он прислуга, он не может даже рассматриваться в качестве моего мужчины.
Соня поднесла чашку к губам, помедлила и поставила ее обратно. Левушка покивал, выслушав пламенную тираду про Павла, хотя Соня все равно осталась в некоторой неуверенности, насколько его убедили эти слова.
- Так о чем ты хотел поговорить со мной?
- Мы все хотели, Соня! Мама говорит, что нам надо встретиться и обсудить...
Он многозначительно замолчал, но Соня предпочла не уточнять, чего хотят от нее родственники. На сегодня отрицательных впечатлений было более чем достаточно. Мужчина с ноутбуком не сводил с нее глаз, давно забыв о работе. Она едва заметно улыбнулась и прикрыла ресницами промелькнувшую мысль: мужчина был симпатичный и на первый и на последующие взгляды.
- Тебе нечего сказать мне? Ты настроена встретиться или будешь и впредь избегать нас?
- А разве сейчас мы не сидим с тобой в Старбаксе? - Он держал паузу, совсем как отец, и Соня поняла, что легко ей не отделаться. - Ладно, не дуйся! Встреча так встреча. - Она едва заметно вздохнула, впрочем, не слишком скрывая свои чувства. - Но, может, ты расскажешь мне хотя бы вкратце, что вы планируете обсуждать?
- Тема тебе известна, - холоднее, чем позволяла дружеская обстановка за маленьким столиком, ответил Левушка.
- Предположим, - снова вздохнула Соня и покрутила на пальце кольцо. - Тогда в каком аспекте?
- Ты боишься?
Он, наконец, спросил то, что было у обоих на уме. Она в ответ, естественно, сыграла удивление и оскорбленную невинность.
- Чего мне бояться, Лев Ильич? У меня есть свой дом, есть деньги, есть ребенок. Я не нуждаюсь ни в покровительстве, ни в материальной поддержке.
- Ну, может, и так! - с некоторой долей скептицизма заметил Левушка, вовсе не собираясь ссориться с сестрой. - Если, конечно, тебя не интересует больше семья...
- Я уже сказала, что согласна на встречу! - оборвала его Соня, не желая углубляться в обсуждение. - Где и когда?
- В субботу у нас за обедом. Мы продолжаем традицию.
Традицию... Илья всегда собирал их по субботам, если был в Москве, часто даже настаивая, чтобы дети прилетали из-за границы ради этих обедов. Для него была важна семья, эти обеды, где они успевали поссориться, помириться, уладить проблемы во внешнем мире или просто поболтать ни о чем под его строгим взглядом. И вот теперь семья продолжала эти обеды... А она выпала из давних отношений, она полгода бегала от них, как провинившаяся девчонка, пряталась по углам, пусть это и были самые привлекательные уголки Европы, боялась посмотреть в глаза правде: его нет, но семья не распалась, семья ждала, что блудная дочь придет с повинной. В тот самый дом, где они были счастливы вместе, в дом, который построил для них всех Илья.
- Мне бы не хотелось... - начала было она, следуя за своей мыслью, но вовремя сдержалась. - Хорошо, я приеду.
- С тобой всегда было просто, Соня. Не знаю, как женщинам в нашей семье, но мне было легко понимать тебя.
- Спасибо!
Да разве он когда-нибудь понимал ее? Разве хоть кто-то мог понять ее? Даже брат не понимал, а просто принимал такой, какая она была, и она смирилась с этим их глобальным непониманием. Может, ей стоило родиться на пару веков раньше, или на пару тысячелетий, или в другом измерении, в другой галактике. Мысли увели ее далеко от столика в кофейне, и пока она размышляла, накручивая волосы на палец и глядя куда-то за окно, мужчина с ноутбуком и Левушка изучали ее лицо, на котором неуловимо, но постоянно одно за другим сменялись выражения, как театральные маски.
- У тебя усталый вид, - сказал Левушка и накрыл ее руку своей. - Тебе нездоровится?
- Мы ездили на кладбище, - не отрывая глаз от окна, ответила Соня. - Я впервые за полгода была так близко к нему.
- Соня, его нет! - почти испуганно сказал он. - Ты ведь понимаешь, что он умер?
- Это для вас для всех он умер. - Она поморщилась, поймав его изумленный взгляд, и со вздохом пояснила: - Ну, конечно, я знаю, что его нет. Я знаю, что его положили в гроб, накрыли крышкой и увезли в Москву, а потом закопали на этом убогом участке в Востряково. Я не сумасшедшая, не надо так волноваться. Я просто устала думать о том, как бы все было, если бы он был жив.
- Поедем, я отвезу тебя домой, Соня!
Левушка прижал ее холодные пальцы к губам и посмотрел с сочувствием, которого ей так давно недоставало, и тут же слезы сами покатились по ее щекам, будто только ждали знака, намека, прикосновения.
- Не плачь, сестренка, не надо! - Он не знал, чем утешить ее, пересел на соседний стул, обнял за плечи, прижал к себе. - Я знаю, как ты его любила.
Она покачала головой, отвергая его бесполезное для ее несчастной жизни знание, и он поцеловал сестру в висок и вздохнул. Ну, конечно, он не знал и отдавал себе отчет, что разговаривать с ней про ее отношения с Ильей, который был для него отцом, а для нее - всем на свете, будет мучительно тяжело. И совершенно не разделял желания Марины и матери встретиться с Соней и что-то там выяснять. Осуждать ее было тем более глупо, потому что все, что произошло между ней и Ильей - уже закончилось. И прощать ее было странно, потому что едва ли возможно такое простить, быть может, смириться, но точно не забыть и не простить. Требовать от нее покаяния? Но ему, от природы мягкому и романтичному, казалось, что человек не должен каяться за свои чувства. А поступки... Соня всегда жила чувствами, и все, что она делала, было следствием ее чувств. Другое дело отец, для которого ответственность и практичность всегда были на первом месте, пока в его жизни не появилась Соня в совсем неподобающем качестве. Но осуждать или прощать Илью теперь, после его смерти, было тем более странно. Левушка вздохнул, вспомнив о предстоящей встрече в субботу и о том известии, которое они приготовили для нее. Он понимал, что Соня с самого начала не хотела этого визита в дом отца. Так стоило ли принуждать ее? Но Роза, а еще активнее Марина, настаивали. Спорить с женщинами в их семье было совершенно убыточным занятием, и он подчинился их желанию непременно посмотреть Соне в глаза.
Впрочем, смотреть в ее глаза цвета грозового неба ему было приятно, независимо от того, были ли на то веские причины. Он поднял ее голову за подбородок и ободряюще улыбнулся. Несмотря на слезы, эти глаза были все так же красивы, и заглядывать в их дымчатую глубину хотелось бесконечно, как в детстве, когда они старались переглядеть друг друга, и он никогда не мог выиграть и всегда моргал первым. А она замирала, распахнув ресницы, как двери в иной мир, и смотрела сквозь него или в него, он не знал. Он мигал, жмурился, корчил рожи, а она все смотрела и смотрела. И ему казалось, что она вовсе не видит его кривляний, и вообще находится где-то ужасно далеко. А потом она вдруг совсем закрывала глаза и начинала смеяться, стирая руками с лица это выражение неземной отрешенности, и тогда он окончательно убеждался, что в этой игре ему не победить.
- Поедем домой, малыш! - повторил он и помог ей подняться. - Я отвезу тебя, тебе точно надо отдохнуть. Накаталась ты по чужим углам, отлежись дома и приезжай в субботу.
Удивительно, но машина, ждущая их в переулке, была прежней, и тот же самый шофер, имени которого она никак не могла запомнить, но который всегда доброжелательно улыбался ей и открывал дверь, смотрел на нее с водительского сидения. Соня кивнула ему, как старому знакомому, и забралась в машину, подобрав полы шубы. Возле подъезда Левушка, держа ее холодные пальцы в своих, вдруг спросил:
- Не хочешь пригласить меня в гости?
- Сюда? - Она нахмурилась, будто чего-то опасалась, но он смотрел ей прямо в лицо и не готов был принять отказ. - У меня и поесть-то нечего.
- Ну, хоть кофе налей.
- Ты хочешь взглянуть на квартиру, которую он купил для меня? - догадалась Соня. - Хочешь знать, что за тайное гнездышко приготовил отец для своей любовницы?
- Почему ты во всем ищешь подвох? - обиделся пораженный ее проницательностью Левушка. - Я просто хочу еще побыть с тобой. Как в добрые старые времена, помнишь?
Она давно ничего не вспоминала о тех временах, когда он хотел посидеть с ней как старший брат с сестренкой, просто поболтать, пожаловаться на папу, рассказать о своих подружках и спросить ее девчачьего совета. Соня вообще ничего не хотела помнить из того времени, потому что все воспоминания тянули за собой шлейф боли и слез.
- Конечно, помню! - бодро сказала она и вошла в подъезд, мечтая только о том, чтобы вечер воспоминаний закончился так же внезапно, как начался.
- Шикарная квартира! - заключил Левушка, закончив осмотр. - Стильная и дорогая, под стать своей хозяйке.
- Спасибо! Хочешь выпить?
Они сидели на диване в гостиной, и Соня мучилась мыслью, с чего начать непринужденный разговор. Ничего толкового на ум не приходило, и только искушение рассказать ему;, как она впервые попала в этот дом, сродни детской игре "встань в угол и не думай о белых медведях", морочило голову.
- Очень хочу, - честно признался он и посмотрел просительно. - Совсем-совсем холодильник пустой? Ни корочки хлеба, ни куриной ножки.
- Давай закажем еды, - опрометчиво предложила Соня, понятия не имея, что лежит в холодильнике, и не горя желанием организовывать ужин на скорую руку.
- Пиццу? - как ребенок обрадовался новый владелец холдинга и просительно сложил руки в молитвенном жесте. - Ну, Соня, ну, пожалуйста, давай возьмем пиццу! Я ее уже сто лет не ел. Жена считает, что она вредна ее потрясающей фигуре. А моей в самый раз, но мне негде, представляешь? В офис не закажешь, опозоришься, домой жена не позволит, в гости к маме с пиццей не придешь, обидится, в ресторанах по статусу не положено.
- Глупый ты какой, малыш! - рассмеялась Соня и взъерошила его волосы. - Тебе по статусу можно все, Лев Ильич, понимаешь, совершенно все! Хочешь сырого тунца, хочешь пельмени эконом класса и доширак, хочешь фуа-гра прямым рейсом из Ле Жер. Ты понимаешь меня, братец? Ты хозяин и диктуешь правила. Ты, а не тебе!
- Никогда я не понимал вас с папой, - без особого энтузиазма пожал плечами Левушка. - Откуда в вас эти аристократические замашки? Вот у мамы и Марины ничего похожего. Все просто, без изысков.
- Такие уж мы уродились, - с нескрываемой гордостью сноба улыбнулась она. - Так тебе пиццу и пиво? Или что ты будешь?
- Сейчас узнаем, что у них есть, - довольно потер ладони он и отобрал у нее телефон. - И разгуляемся!
Поскольку вечер больше не предполагался официальным, Соня надела легкую юбку, едва прикрывающую колени и просторный свитер с широким воротом, норовящий сползти то с одного, то с другого с плеча. Она придирчиво осмотрела себя в зеркале, заплела две косы, став похожей на гимназистку начала прошлого века, и вернулась в гостиную, где Левушка все еще договаривался с пиццерией по телефону.
Пока маленькая разукрашенная машинка пробивалась по пробкам с заказанной пиццей, острыми крылышками, чесночными хлебцами и другими маленькими радостями для офисного планктона, они смотрели мультфильмы и наливались теплым шампанским, которого в доме оказалось почему-то огромное количество, будто домовой готовил большой прием, но гости не пришли, оставив хозяев с целой батареей спиртного.
- Ты понимаешь, что мы напьемся раньше, чем приедет закуска! - вздохнула Соня и отпила из бокала.
- Ну, так принеси хоть что-нибудь пожевать с кухни. Неужели даже сыра в доме нет?
- Сейчас посмотрю.
Сыр в доме нашелся, даже трех видов, и она принесла его на большой плоской тарелке, налив посередине небольшую лужицу меда.
- Снова ты эстетствуешь, сестренка! - заметил он на этот раз одобрительно и отправил тонкий ломтик в рот. - Давай за встречу! Ну, где же, черт побери, моя пицца!
Когда посыльный принес три огромные коробки с пиццей и кальцоне, упаковку с крылышками, хлебцы, свиные ребрышки и салаты, Соня ужаснулась, не разделяя восторг брата, который отсчитывал деньги и радостно приплясывал на месте от нетерпения, как молодой пес, почуявший запах притаившейся дичи.
- Лева, ты разменял четвертый десяток, а ведешь себя, как малолетний балбес! Разве возможно это все даже попробовать, не только съесть!
- Сонька, не занудствуй, - рассмеялся он, сгибаясь под тяжестью коробок на пути в гостиную. - Тебе жалко, что ли? Я голодный, как собака.
- Ты понимаешь, что это безумие, наедаться запеченным тестом и этими ужасными перчеными обрубками и жирной свининой... Давай съездим в ресторан, поедим, как люди.
- В ресторане мы опять будем как боги, - отмахнулся он, желая провести вечер в тихих радостях бедноты перед телевизором после очередного трудового дня. - И только на ковре перед телевизором с пультом в одной руке и куском пиццы в другой я могу почувствовать себя нормальным человеком. Папа ведь никогда бы так не сделал, правда?
Они встретились глазами, и Соня вдруг так натурально представила Илью в гостиной на диване с бокалом коньяка в ладонях, что на секунду задохнулась от своего полета фантазии.
- Нет, никогда. - Эта была чистая правда, и ей нравилась именно такая правда. - Совершенно исключено.
- Ну, и ладно, - отмахнулся от ее воспоминаний Левушка. - А я не такой, совсем не похож на него. Я люблю пиццу, не умею выигрывать гонки, боюсь летать на чертовых самолетах, не изменял ни разу своей жене и самая красивая девушка, которую я знал, спала не со мной.
- А с кем? - рассмеялась Соня этому неожиданному ребяческому откровению. - Почему же ты, герой, не смог завоевать самую красивую девушку?
- Потому что она спала с моим отцом, - будничным голосом сообщил он, распаковывая коробку с пиццей. - И считала, что он лучше всех.
Она снова смотрела на него, не моргая, а он с застывшим лицом жевал кусок теста с пепперони и запивал его прямо из бутылки Госсе. Подобное признание ее нисколько не порадовало, впрочем, по некотором размышлении, она и не дала себе расстроиться. Пауза затянулась, и выйти из неловкого положения брат не спешил. Наконец, в ее голове всплыл и завертелся вопрос, который никак не относился к последним словам брата.
- Ты действительно ни разу не изменял своей жене?
- Почему ты выбрала его? - почти одновременно с ней спросил Левушка.
- Лева, я не выбирала.
- А я ей верен, да. Как-то не пришлось после свадьбы за другими юбками побегать... Никакого смысла в этом не было... пока все было хорошо.
- Ну, дай Бог, чтобы его еще сто лет не было.
- А теперь я разводиться собрался, - собрав волю в кулак, чтобы сказать это убедительно, заявил он и тут же грустно вздохнул.
Она отложила недоеденную полоску пиццы, облизнула пальцы и забрала у него из рук бутылку, собралась налить в бокал, но передумала и отхлебнула прямо из горлышка.
- Мама знает?
- Никто еще не знает, кроме тебя. Даже жена.
- А надо разводиться, Лева? На то есть действительно серьезные причины? Если ты помнишь, твой отец...
- Мой отец трахал все, что движется, уж извини! - закончил он за сестру, и она поморщилась, но сдержалась. - Он не пропустил в своей жизни ни одной юбки. Даже собственную сестру умудрился затащить в постель!
- Я не пойму, ты все-таки о себе хотел со мной поговорить? Или о человеке, кого уже нет, и чей призрак не дает тебе покоя? - холодно и терпеливо спросила Соня, выслушав его обличительную речь. - Может, все-таки расскажешь, что у вас произошло?
- Папа был прав, - в раздражении констатировал он. - Мне не надо было жениться на первой встречной девице, которая от меня залетела. Она могла бы сделать аборт или родить и воспитать ребенка сама при моей финансовой поддержке.
- Конечно, папа был прав, - без тени сомнения подтвердила Соня, вспомнив всех его детей, о которых семья даже не догадывалась. - Он всегда и во всем был прав.
- Ой, вот только не надо идеализировать его, Софья! Он был такой же, как все...
- Неправда! - перебила она. - Вот уж чего с ним не случалось никогда!
- Ну, пусть не как все, как избранные, как редкие представители вида. Но эти его постоянные бабы... И характер, как у карьерного экскаватора! Он всю жизнь шел вперед по трупам, ставил себе только невозможные цели, которые, разумеется, оправдывали средства.
- Я не знаю, о каких трупах речь, я не в курсе его работы, - сухо заявила Соня, слушая обиду в словах его сына. - Невозможных целей в его жизни не существовало. Для него они были достижимы все, и ты это отлично знаешь. А я очень надеюсь, что ты станешь похожим на него во благо себе и делу, которое тебе досталось от отца. Для Ильи компания была важнее всего в жизни.
- А как объяснить тот факт, Соня, что он бросил свою компанию ради женщины? Тут напрашивается совсем иной вывод о приоритетах.
- Как будто ты не знаешь, чего ему стоило такое решение! Я вынудила его, сказав, что окончательно порву с ним, если он не уедет со мной из страны. Я чуть не совершила ошибки, когда почти вышла замуж за Арсения.
- Он поддался на шантаж? Пошел на поводу у женщины? Как-то не в его стиле!
Разговаривать об Илье в подобном снисходительно-презрительном тоне Соня посчитала неприемлемым и едва сдержалась, чтобы не поставить на место зарвавшегося мальчишку. Пока брат упражнялся в остроумии на предмет слабости отца к женщине, которая сидела сейчас рядом, она молча расплетала и заплетала кончик косы и кусала губы, вспоминая, что сказал Илья, когда она предложила ему жениться на себе. Наконец, удивленный ее молчанием, Левушка замолчал, и Соня со вздохом подала голос.
- Лева, мы вообще-то говорили не о нем, а о твоих проблемах.
- Ну, на фоне произошедшего полгода назад в моей семье проблем нет. Я разведусь и все.
- Разве это достойный выход для главы семьи? Не уподобляйся этим идиотам, которые меняют жен раз в год. Хочешь что-то изменить в жизни - заведи себе подружку и живи дальше в свое удовольствие.
- Я не хочу быть, как он.
Соня посмотрела на него с сочувствием. Бедный мальчик постоянно сравнивал себя с отцом и, вне всякого сомнения, проигрывал ему во всем. По крайней мере, во всем хорошем. И надо было найти у сильного человека единственную слабую сторону, чтобы постоянно ссылаться на нее и чувствовать себя лучше и значительнее. Раньше всегда Марина боролась с папой. Теперь к ней присоединился и Левушка. Только ему будет куда сложнее, потому что выдержать соревнование с тем, кого уже нет, живым не дано. "Как это глупо!" Соня вздохнула и взялась за другую косу.
- Твой отец был не худшим примером для подражания, между прочим, мой дорогой. Он вырастил нас всех, он не бросил жену с детьми, когда жизнь стала круто меняться. А вокруг было так много молоденьких красавиц, готовых заместить Розу в любую секунду. И сколько его коллег бросили свои самовары ради секретарш, актрисуль и манекенщиц, тебе напомнить? Да практически все. Тебе есть, чему у него поучиться.
- Однако, он не пример для подражания в отношениях с женой и детьми.
- Знаешь, Левушка... я удивляюсь, где тебя вырастили! Вроде ели за одним столом и тратили одни и те же деньги... Ты, оказывается, еще больший идеалист, чем я. А чего ты ждал от брака родителей? Чтобы они, как волнистые попугайчики, постоянно целовались и сидели сорок лет на одной жердочке? Ты доживи до его возраста, построй свою империю, вырасти троих детей, дай им те возможности, которые он дал нам, и тогда будешь судить его. Ты же не думаешь, что ради неземной любви к вашей матери он сохранил давно умерший брак?
- Соня, ты полегче на поворотах, когда о маме говоришь!
- А что я сказала, кроме правды? У него всю жизнь были бабы, я даже представить не могу, со сколькими женщинами он спал. У нее... не знаю... но один любовник точно был, вернее, и сейчас есть. И длится все это много лет. Для тебя есть разница, когда рушится брак, один партнер на стороне или сотня? Мы уже не говорим о разных аспектах измены, когда любовь и когда просто ради переспать со свежей девкой. Так что нравится тебе это или нет, их брак фактически перестал существовать много лет назад в том виде, как его понимаешь ты - романтизированные отношения мужчины и женщины в собственном пряничном домике в окружении счастливых детишек, собаки, фикусов и другой мещанской муры.
- В их отношения я углубляться не хочу, - мрачно буркнул Лева, выслушав Сонины откровения про родителей. - И маму судить не собираюсь.
- Тогда будь справедлив и к отцу. Не суди и его, так будет честно. И задумайся: каждый из них имел возможность начать новую жизнь с другим человеком, но выбрал ту, что прожил. Так что тебе не мешало бы хорошенько подумать, прежде чем бросать его секретаршу с твоим ребенком на руках.
Лева смотрел на женщину, которая учила его жизни, и злился. Она была камнем преткновения в их маленьком тесном мире, и после смерти Ильи в их доме не было единого мнения, как быть с ней. Даже вдали от дома она вызывала споры и разногласия среди выживших после катастрофы. И это нежная и тихая Соня, которую он всю жизнь защищал и боготворил... Никто и понять не успел, как этот робкий росток, пробившийся по весне сквозь трещинку в асфальте, завоевал огромное пространство вокруг себя, подчинив себе каменные джунгли их города, почему в один прекрасный момент толстое дорожное покрытие покрылось целой сетью трещин, вспучилось и развалилось на куски, оставив после себя глубокую яму, на краю которой невинно жмурился на солнце экзотический цветок, притягивая изумленные взгляды.
- Однако же ты, сестрица, нисколько не озабочена моей верностью жене или остатками моих чувств к ней, - язвительным тоном начал Левушка. - Напротив, ты предлагаешь мне начать двойную жизнь, взяв за эталон отца, который... ну, ты лучше всех знаешь, как он закончил свою жизнь.
- А как он закончил свою жизнь?
Соня напряглась, как хищник перед прыжком, потому что отлично знала, что услышит в следующий момент. Стереотип, который всегда сопровождал такие трагедии, был в обществе сильнее, чем любые оправдания участников или доводы разума.
- На тебе! - выдохнул Левушка и зажмурился, ожидая, что она влепит ему пощечину.
- Тебя интересуют подробности, да, братец? Хочешь эксклюзивную информацию о том, что мы с ним делали, когда его сердце остановилось?
- Нет, Соня, я не хочу... Я не об этом... - растерянно забормотал он, краснея, как институтка из Смольного.
- Мы вернулись из Агридженто, - начала свой рассказ она, жестом заставив его замолчать, - где я водила его по улицам, и мы целовались, как дети, наплевав на мнение окружающих.
- Соня, прошу тебя, не надо...
- Потом мы ехали в машине, и я мечтала, как мы окажемся с нашей постели... Нет! Мы оба мечтали. Твой отец знал в этом толк.
- Прекрати!
- А потом была ночь, не лучшая в моей жизни, а такая же, как все ночи с ним. Великолепная, потрясающая, фантастическая! Потому что я его любила, и он меня любил. Он не щадил себя, никогда не оглядывался на то, можно ли, не повредит ли, и что скажут доктора. Он был мужчина, он никогда не жаловался. И когда ему стало плохо... - она замолчала, сочиняя свою последнюю ночь, представив, как могло бы быть тогда на белой вилле, как он обнимал бы ее перед тем, как уйти. - Когда его сердце не справилось... я ничего не могла сделать, потому что... Это было быстро и, надеюсь, он не мучился. Он держал меня за руку и уходил... и я не могла остановить его...
- Соня!
Она заплакала и оттолкнула Левушку, когда он попытался обнять ее. Она сотни, тысячи раз придумывала эту последнюю ночь, меняла детали, проговаривала про себя подробности, проживала ее так, как будто все случилось наяву, и почти уже забыла, что он умер в одиночестве, не оставив ей даже воспоминаний. Лев Ильич, еще несколько минут назад по сложившейся за полгода привычке злиться на нее, сейчас растеряно смотрел, как она беззвучно плачет, уткнувшись лицом в сложенные лодочкой ладони, и, получив подтверждение своим худшим подозрениям, не мог больше осуждать ее ни за что. Она его любила, это было очевидно. Это не было прихотью, расчетом или сексом на месяц ради разнообразия. Она, нарушившая все запреты и нормы, дала его отцу то, чего ему не хватало на его бесконечной войне - нежность и надежду, что есть любящее сердце, которое никогда не перестанет ждать.
- Прости меня, Сонечка. Я понимаю, как тебе больно...
- Ничего ты не понимаешь! - встряхнула непокорной головой она, и косы вздрогнули, как две потревоженные змеи. - И никто не поймет! Но мне не нужно ваше понимание. Он был счастлив со мной, только это важно. А вы можете думать, что хотите.
- Да ничего мы не думаем, - с горечью солгал Левушка. - Как было, так и было. Никто не выбирает, как умереть.
- Окончить свою жизнь в постели с женщиной, которая любит, - не худший итог, ты не находишь? - холодно заключила Соня, сформулировав свою мысль как риторический вопрос, и вытерла мокрые глаза. - Мне кажется, наша дискуссия зашла в тупик. Тебе домой не пора?
Она собралась встать с пола, но он схватил ее за руку и посмотрел просительно, как собака, требующая ласки от уставшего хозяина.
- Стой, Соня! Не обижайся! Нет смысла сейчас выяснять, кто прав, кто виноват, и как могло быть. Ко мне он ведь тоже имел отношение. И все, что случилось между вами, отразилось на всех членах семьи.
- И об этом мы будем разговаривать в субботу? Я только одно хочу понять: чего вы от меня ждете?
- Соня, лично я жду, что ты останешься моей сестренкой. Я вовсе не готов потерять и отца и тебя одним разом.
- Никуда я не денусь, - снисходительно ответила она и, помедлив, устроилась рядом с ним на ковре. - Хотя я никогда не думала, что мы будет вот так сидеть на полу и есть дешевую пиццу из фаст-фуда. Как подростки, честное слово.
- Не, подростками мы Госсе не пили, - рассмеялся он и обнял ее за плечи. - Папа бы нам головы поснимал за такие фокусы.
- И был бы прав! Все, довольно уже в мультики упираться! - Она отобрала у него пульт и принялась переключать каналы. - Давай посмотрим что-нибудь более интеллектуальное.
- Ну, уж нет! - воспротивился Левушка. - Я мультфильмов сто лет не смотрел. Дай отдохнуть от политики и экономики.
- Ладно, сейчас найду какую-нибудь киношку. Хочешь, боевик или комедию, чтобы тебе голову не загружать.
- Не хочу я киношку! Хочу детский канал и пиццу с шампанским!
Он пытался отнять у нее пульт, она хохотала и отчаянно сопротивлялась, и они рухнули на ковер среди коробок с начатыми пиццами и закусками, и покатились, сцепившись, как два щенка.
- Отдай!
- Не отдам!
- Сонька, не зли меня! Сейчас скручу тебя в бараний рог, привяжу к креслу скотчем и заставлю всю ночь мультики смотреть!
Они, как буйно помешанные, кричали, смеялись и вырывали друг у друга злосчастный пульт. Ловкая Соня выкручивалась из рук брата, и в процессе борьбы они даже не заметили, как перевернули коробку с куриными крылышками и раздавили пакет с гренками, пока в прихожей надрывались два мобильных телефона.
- Ой, страшная детская пытка мультиками! Тебя посадят, извращенец!
- По какой это статье, смею спросить? За развращение малолетней мерзавки? Отдай, ну, я кому сказал!
- Слезь с меня, завоеватель несчастный! Нашел с кем силой мериться!
- Ты думаешь, если девчонкой родилась, тебе все можно!
- Можно, можно, мне все можно! Я особенная! - Она отталкивала его руки почти всерьез, провоцируя его завоевательные инстинкты. - Левка, отвали, я думать не могу от смеха!
- И не надо тебе думать, ты женщина, это не твое сильное место.
- Ах ты, женоненавистник несчастный! Да я умнее тебя в сто раз!
- Зато я сильнее!
Он, наконец, исхитрился и отнял у нее пульт, но сдаваться она не собиралась, цеплялась за его руки, как репейник, и требовала реванша, и ему ничего не оставалось, как воспользоваться своим силовым преимуществом и стиснуть ее в объятиях, лишив возможности двигаться. Со смеющимися глазами и губами, растрепавшимися косами и сползшим с плеча свитером она была необыкновенно хороша и похожа на девчонку-старшеклассницу, какой он знал ее много лет назад. Несколько секунд спустя оба поняли, что оказались в опасной близости. Она внезапно изменилась в лице, побледнела и почти перестала дышать, и Левушка, отбросив пульт на диван подальше от арены военных действий, обхватил ладонью ее затылок и притянул к себе совсем близко.
- Почему ты выбрала его, а не меня?
- Лева! У меня и мыслей не было...
- Мы с тобой росли вместе, малышка, я был влюблен, а ты думала только о нем. - Его посерьезневшие глаза, обрамленные щеточкой прямых коричневых ресниц, смотрели с нежностью и вожделением. - Почему не я, Соня? С моей любовью, с преданностью тебе... Почему ты сходила с ума от одного его взгляда, а все мои робкие попытки даже не замечала? Сколько ночей я провел, представляя, как вхожу в твою спальню...
- Не надо, - жалобно попросила она. - Мы не совершили этой ошибки тогда и не можем сделать этого сейчас.
- Но я всегда хотел!
- Лева, зачем об этом говорить? - жалобно заскулила Соня, чувствуя, что расстояние между ними неуклонно сокращается. - Это было так давно, что я уже ничего не помню! Мы выросли, мы стали умнее...
- Да, и ты сама только что советовала мне начать изменять жене.
- Но не со мной же!
- Почему не с тобой? - с непритворным удивлением спросил он и погладил ее по щеке. - Что нам мешает?
- Потому что я не могу быть с тобой. Не хочу этого!
- И мое желание ничего не изменит?
- Твое желание пройдет, как только ты отпустишь меня. Это физиология! Мы же не животные, чтобы поддаваться инстинктам!
- Дело не в инстинктах, Соня, ты должна понимать!
- Я понимаю!
- Разве?
- Я понимаю, что ты соревнуешься с отцом, которого уже нет. Что тебе нужна не Соня, которая выросла с тобой в одном доме, а женщина, которая принадлежала ему. Но я не часть наследства, меня нельзя передать по завещанию.
- Тебя надо завоевать?
- Меня надо отпустить и забыть об этом. Я все еще люблю его, и он смотрит на нас...
- Глупости, Соня! Пустая отговорка! Он умер, и никто нас не увидит.
Лева настойчиво тянул ее к себе, а она, упираясь руками ему в грудь, придумывала новые и новые доводы, которые позволили бы им не согрешить.
- Ты ошибаешься! Он всегда видит меня, он не отпускает меня. К тому же, ничего не изменилось, ты все еще мой брат, вернее, мой племянник.
- Я тебе дальше по крови, чем он. И если тебя не остановило это раньше...
Она видела, что уж его-то этот факт точно не останавливает, и с ужасом представила себе, что сказал бы Илья, застань он ее сейчас посреди этого кабацкого раздолья с растрепавшимися косами, в задравшейся юбке на коленях у своего изрядно набравшегося сына.
- Лева, забудь! - Она резко отвернула голову, и его губы скользнули по беззащитной шее, вызвав яркую вспышку и озноб. - У нас ничего не будет. Никогда!
- Опрометчиво заявлять подобное, когда я держу тебя вот так, - не сдавался он.
- Ты же не станешь насиловать меня, если я не хочу?
- Я предпочел бы получить твое разрешение, детка...
- На изнасилование? Вот ты герой! - Она внезапно расхохоталась и, воспользовавшись его замешательством, с легкостью стряхнула настойчивую руку со своего плеча. - Ладно, давай придем к разумному компромиссу. Тобой руководит инстинкт самца, и твоя голова сейчас совершенно не в ладах с общечеловеческой моралью. Завтра ты будешь сожалеть даже о том, что предлагал мне только что. И чтобы сейчас тебе было не обидно за напрасно проведенный вечер, ну, и было о чем раскаиваться наутро, я разрешаю тебе поцеловать меня! В первый и последний раз, списав эту вольность на то, что мы оба изрядно набрались. Ты поцелуешь, и мы обо всем забудем, как примерные брат с сестрой, идет?
Он не стал ничего отвечать на эту отповедь, а просто поцеловал, решительно и страстно, как будто хотел скорее прекратить поток слов и ее снисходительный смех, и у Сони на мгновение мелькнула мысль, что ему и правда не нужно было ее напыщенное разрешение, потому что они уже давно не дети, и она сама глупейшим образом спровоцировала эту ситуацию, впустив его в дом. Однако, тут же вынуждена была признать, что целоваться ее племянник умел, потому что буквально через несколько секунд перестала размышлять о причинах и последствиях, сама обняла его совсем не по-родственному и беспечно отдалась этому объятию.
- Давай пойдем еще чуточку дальше, - шепотом попросил мужчина, отстранившись и глядя ей в лицо, но она, не открывая глаз, улыбнулась и отрицательно покачала головой. - Ну, пожалуйста, Соня!
- Мы же договорились!
Два неграненых дымчатых топаза с коричневыми крапинками в плену густых ресниц смотрели прямо на него. Ради этих глаз, этих поцелуев, этих черных волос, заплетенных в тугие косы, ради этой приятной округлой тяжести на коленях и всего, что скрывалось под одеждой, его отец бросил все. Бросил, чтобы умереть в ее объятиях. И он тоже готов был рискнуть. Нет, умирать он не собирался, напротив, после затяжной зимней депрессии, как никогда, хотелось жить и наслаждаться тем, что услужливо предлагала судьба. Эта женщина давно уже будоражила его воображение, а не записные красотки, падкие на его положение и доставшиеся ему капиталы. Увидеть ее после всего случившегося было не так важно, как удержать возле себя. Необходимость разобраться в том, почему вся эта история случилась в его семье, была куда слабее смутных подростковых ожиданий и нынешних вполне определенных и совсем уже недетских желаний.
- Это ты сказала "забудь". А как я такое забуду?
Он потянулся снова обнять ее, но она решительно прижала пальцы к его губам и нахмурилась.
- Лева, держи себя в руках! - Она освободилась из его объятий и забралась на диван, оставив его одного посреди разоренного пиршества. - Я сказала "один поцелуй", и довольно об этом.
- Да я всю жизнь держу себя в руках! - возмутился он. - А с тобой совсем не хочется...
- Пусть тебе ничего со мной не хочется! - Соня была непреклонна, как вековое дерево перед заигрываниями легкого ветерка. - Особенно, когда ты вспомнишь, что скажут Марина и Роза.
- Полагаю, они будут куда мягче, чем ты, и пожалеют меня, если узнают про мою разваливающуюся семейную жизнь.
- Да только не той жалости ты ждешь от меня, не надо лукавить! Тебя-то они пожалеют или побранят за шалости, а меня без суда и следствия линчуют, если хотя бы заподозрят этот поцелуй. Так что включай свои мультики, ради Бога! И никаких больше левых мыслей.
- Нет в тебе ни капли человеческого сострадания, - вздохнул он. - Ты айсберг!
- И мое бессердечие единственное, что спасет тебя от адского пламени, - заключила Соня и налила себе шампанского.
- Ох, я тебя умоляю! Давай напьемся и не будем думать о чертях и ангелах. Хотя бы сегодня нам можно расслабиться?
- Да сколько угодно, дорогой братец! Напьемся и забудем о проблемах!
На безопасном расстоянии от Левушки, увлеченного неожиданной идеей покорить бывшую возлюбленную отца, Соня чувствовала себя снова вполне комфортно. Она жевала остывший кусок пиццы и вообще без мыслей наблюдала, как наглый мышонок терроризирует бестолкового кота. Вторая бутылка шампанского незаметно закончилась под холодные крылышки и остатки салата "Цезарь", и Левушка без зазрения совести откупорил третью.
- Что ты творишь, братец! - притворно возмутилась она, и тут же захихикала. - Мы уже и так дошли до кондиции, куда больше-то?
- Тебе нельзя, ты и не пей! - отмахнулся от нее Лев Ильич, лишенный тайных надежд на запретные радости, и приложился к горлышку. - А мне после твоего отказа нужно расслабиться. Кстати, давай что ли в картишки перекинемся.
- В дурака?
- Самое то для меня сейчас!
Соня босиком отправилась в кабинет и принялась рыться в ящиках, натыкаясь на разные мелочи из прошлой жизни и замирая при воспоминании, как они попали в дом. Наконец, разыскав колоду карт, она тронулась в обратный путь не совсем твердой походкой, когда услышала надрывающийся мобильный в оставленной в прихожей сумке. На дисплее мигал и призывно требовал ответа номер Павла. Она подержала теплый телефон в ладони, размышляя, стоит ли ответить на звонок или проигнорировать. Но тут терпение звонящего истощилось, телефон смолк, и Соня, пожав плечами, бросила его обратно в сумку. Через несколько секунд он зазвонил снова, но она уже шла в гостиную и даже не обернулась.
- Играем на интерес, - объявила она, тасуя колоду на диване.
- Не-не-не, давай мой Дьябло против папиного Гелена.
- Помилуй, Лева! Зачем тебе Гелен? У тебя целая конюшня внедорожников.
- Ну и что! Он всегда мне нравился. И я не понимаю, почему он оставил его тебе. Ты же на нем почти и не ездила.
- Гелен уже старый, ему на свалку пора, - упорствовала Соня.
- Давай я сам решу, нужен мне этот Гелен или нет. Так ты делаешь ставку?
- Легко!
Она сдала карты и под страдания Тома от лап подлого Джерри выиграла желто-черного Дьябло без малейших усилий. Потрясенный до глубины души Левушка долго смотрел на белую поверхность дивана с рассыпанными картами, встряхивал шампанское и не мог поверить в то, что за пять минут лишился своей лучшей спортивной машины, так и не получив желаемую игрушку. Соня бессовестно хохотала, глядя в его расстроенное лицо. Справившись с эмоциями, брат потребовал реванш, но она категорически отказалась ставить на кон обе теперь уже свои машины против двух его почти новых Лексусов и престарелой "гадюки", которую почему-то после памятного обеда надолго забыли в гараже. Лева требовал сатисфакции, а она шутливо упрямилась и соглашалась впредь играть только на интерес, чтобы не разорить молодого миллионера за один вечер.
- Ну, не хочешь на машины, тогда на раздевание, - почти зло заключил он, передавая ей сложенную колоду. - Хотя бы моральное удовлетворение получу.
- Ты эксгибиционист? Получаешь удовлетворение, раздеваясь на публике? - не унималась Соня. - И какая мне радость смотреть на тебя без штанов?
- Ты проиграешь, и тогда я буду смотреть на тебя без штанов!
- Ну, судя по тому, как легко тебя оставил твой верный Дьябло, мне даже кольца снимать не придется.
- Сдавай, - буркнул он, обиженный ее презрительным тоном. - Увидим, насколько тебе везет в картах.
- Да не должно бы, вообще-то... - Она откинула за спину косы и помотала головой, отгоняя яркие круги перед глазами. - Судя по народной мудрости.
- Ну, та любовь уже позади! - отмахнулся бестактный Лева. - Или ты уже успела завести новую?
- Дурак ты, братец! - фыркнула оскорбленная невинность, пропустив его замечание об Илье мимо ушей. - Играй давай.
- Кто из нас дурак, определит игра, - многозначительно заключил он и без зазрения совести принялся раздевать ее глазами раньше времени.
- Я и без игры знаю!
Они сидели друг напротив друга на диване, поджав по-турецки ноги, и беззлобно переругивались, перекладывая в руках карты и делая загадочные лица. Первым рубашку пришлось снимать Левушке. Соня радовалась, как ребенок, пила за его дальнейшие проигрыши и краем глаза косилась в экран телевизора, где шел какой-то дурацкий мульт-сериал. Следующей от свитера пришлось избавляться ей, что в свою очередь позабавило брата, а ей придало решимости победить во что бы то ни стало. Потом ему пришлось снимать носки и вслед за носками брюки.
- Предлагаю закончить игру! - довольная собой, она откинулась на спинку дивана. - Потому что играть с тобой в доктора я не намерена.
- Хотелось бы напомнить кое-что из детства, - прищурился Левушка и, потянувшись за свиными ребрышками на ковре, едва не сверзился с дивана. - Я тогда не стал рассказывать при всех...
- Однако же, если ты помнишь, - прервала его разгулявшиеся воспоминания Соня, - раздевался ты, а я осталась все-таки в белье... ну, почти, в трусиках.
- Угу, просто мама вернулась не вовремя...
- Очень даже вовремя, дорогой. Исключительно вовремя! Так что, маленький извращенец, смирись! Ты проиграл!
- Нет уж, играем до победного!
- Да не хочу я, чтобы ты раздевался! - почти искренне возмутилась она. - Я объелась, напилась и хочу спать. А тебе домой пора!
- Ну, знаешь, если у меня есть шанс снять с тебя юбку, любезная сестрица, я его ни за что не упущу. Раздену тебя - и домой, к счастливому семейному очагу. А потом буду хвастаться своей триумфальной победой направо и налево.
- Ага, как же! Держи карман шире! Ты играешь, как второклассница на черноморском пляже.
- Хм, я вот думаю... - Он окинул ее скептическим взглядом. - Может и нет под этой одеждой ничего особенного. Папа был падок на разных женщин, а с твоей юности уже так много воды утекло. Целлюлит пожирает женщин к тридцати годам полностью...
- Играем! - сурово провозгласила Соня. - Знаток пластической хирургии! И научись уже выбирать подружек без целлюлита. Можешь сдавать. Даю тебе фору.
Он сдал карты и нервно поерзал на диване. Это был его последний шанс. "Смотри, как надо", - надменно сказала она, улыбнувшись выпавшим козырям. И проиграла.
- Я вот думаю, с чего начать тебя раздевать! - Он величественным взмахом руки остановил ее попытку снять юбку. - Если ты снимешь юбку, я увижу то, что доступно всему пляжу. А если ты снимешь бюстгальтер, я увижу то, что видели немногие.
- Лева, иди-ка ты со своей философией...
- Я выбрал топлесс, раздевайся! - Она посмотрела злыми глазами и повесила бюстгальтер на спинку дивана между ними. - А знаешь, сестренка, я все еще завидую папе. Он сделал неплохой выбор. Посмотрим, что будет дальше.
- Видел бы тебя отец, он бы тебе уши оборвал! - покраснев, сказала она, но прикрываться не стала. - Или другие части тела.
- Да ладно тебе! Вся Европа топлесс загорает, нашла из-за чего злиться. Тем более, тебе есть, что явить миру.
- Посмотрим, что явишь миру ты, когда проиграешь! - буркнула она и, не мигая, уставилась на его руки, тасующие колоду.
Однако, ангел-хранитель на остаток вечера взял несанкционированный отгул, поэтому по окончании следующей партии ей пришлось снимать и юбку. Левушка радовался, как дитя, осмотрев ее внимательно и не обнаружив целлюлита. Соня целомудренно поджала под себя ноги и заявила, что дальше играть не намерена.
- Еще как будешь! - сурово сказал брат и допил третью бутылку шампанского. - Выбирай, на кону или остатки твоего белья или мой Дьябло.
- Да не нужен мне твой Дьябло! - заявила она и потянулась за своим свитером. - Мне холодно, и я хочу спать.
- Как это не нужен? - удивился он, успев перехватить ее свитер первым и отбросив его за спинку дивана. - Карточный долг - долг чести. Играем?
- Хорошо, - устало сказала Соня, и зевнула, прикрывшись холодной ладошкой. - Играем. Я с радостью проигрываю тебе твой Дьябло и ложусь спать. А ты отправляешься под бочок к супруге, ибо на часах уже... Мама дорогая! Уже три часа ночи!
- Нда... а у меня после обеда самолет, - на секунду вспомнил о взрослой жизни он и снова сдал карты, подул на них и посмотрел в потолок. - Хочу назад свой Дьябло.
Спустя пару минут выяснилось, что Дьябло категорически не желал возвращаться к беспечному хозяину, хотя у Сони уже не осталось сил радоваться очередному выигрышу.
- Слушай, - сказал Левушка, вяло коронованный в дураки, - мы ведь не обсудили, что я отдам, если проиграю. Раздеваться?
- Боже упаси! - замахала руками Соня и, прислонясь виском к спинке дивана, принялась расплетать косы. - Проигравший наконец-то уезжает домой, вроде мы так договорились.
- Нет, что-то тут не то, - вслух размышлял он, пересаживаясь к ней ближе. - По-моему, у приговоренного должно было остаться последнее желание.
- Последнее желание остается у приговоренного к смерти. Ну, блюдо экзотическое, последний звонок или женщину ему приводят. А вот что делает проигравший, я уже не помню, - заявила Соня почти с закрытыми глазами и медленно сползла на диван.
- Насчет женщины это интересно, - покивал Левушка, прослушав окончание фразы, и потянулся обнять сестру. - Пожалуй, и я попросил бы женщину.
- У нас в стране нет такой практики, - пробормотала Соня и зябко повела плечами, не открывая глаз. - Лева, там, - она неопределенно указала рукой в сторону стены, - где-то в ящике есть плед. Принеси, иначе я умру от холода и потеряю свой выигрыш.
- Не умрешь! - уверенно заявил он, отправляясь на поиски пледа. - Я не дам тебе замерзнуть.
- Знаешь, это звучит просто ужасно!
Плед нашелся довольно скоро. По дороге к дивану Левушка выключил свет и вернулся к Соне, свернувшейся калачиком в уголке.
- Ты уже спишь?
- Угу!
- А можно мне к тебе?
- Куда ко мне? Тебе надо домой, у тебя самолет.
- Никуда мне не надо, не придумывай.
- Нет? Тогда не езди.
- И не поеду. - Он улегся рядом, забравшись под один с ней плед. - Сонька, можно я тебя потрогаю?
- Да делай, что хочешь, только не мешай!
- Совсем что хочу?
Обалдев от ощущения вседозволенности, он с чувством собственника обнял неподвижную сестру и коснулся губами ее плеча.
- Что? - От изумления она пришла в себя и распахнула глаза, встретившись с его горящим в темноте, почти звериным, взглядом. - Лева, не вздумай!
- Я просто потрогаю, - сказал он, спускаясь пальцами по спине. - Честно сказать, я так пьян, что, кажется, меня можно не опасаться.
- Успокоил! - нервно выдохнула она и попыталась отвернуться. - И о чем я только думала, идиотка! Угу, на кофе... Попалась, как девчонка.
- Перестань, Соня! Ну, что ты переживаешь! Я ведь тебя не обижу! - Она фыркнула и попыталась прикрыться руками. - Ты такая красавица, - шептал Левушка, осторожно трогая ее бедра, возвращаясь нерешительной ладонью к груди. - Я всегда ему завидовал, а когда мои подозрения подтвердились... Знаешь, как это было мучительно, представлять, что он делал с тобой, когда вас никто не видел. А когда стало известно, что он увез тебя и телефон отключил, я себе места не находил. Не только потому что это скандал, а потому что ему повезло. Ох, как ему повезло с тобой, Сонечка. Я всегда хотел узнать, каково это - быть с тобой, я всегда думал, как бы я обнимал тебя... Вот, как сейчас.
- Левушка, милый, не надо, - в конце концов взмолилась Соня, заливаясь слезами. - Не говори о нем, не могу я о нем, понимаешь? Мне плохо и холодно...
- Я могу согреть тебя, Сонечка! - ответил он, не понимая ее ни одной секунды. - Я все сделаю, что ты захочешь!
Но она ничего не хотела от этого мужчины, и вместе с тем хотела все от того, кто уже не мог ничего сделать для нее. И нежные Левушкины руки приносили только страдания и боль, поднимая новую волну воспоминаний, которых она не хотела, но которые из ночи в ночь ходили за ней, как призраки.
- Не трогай меня, Лева, умоляю! Ты хороший, славный мальчик, а у меня полгода не было мужчины. Но я никогда себе не прощу, если это случится!
- Неужели ты совсем?..
- Лева, даже если я поддамся искушению, чтобы сравнить тебя с ним, это не то, что нам обоим надо. У тебя свои проблемы, у меня свои. Давай не будем усугублять ситуацию, ну, пожалуйста.
- Сравнить меня с ним, - горько сказал он и вздохнул, готовый смириться с ее решением. - Я для тебя всегда буду только его сыном?
- Ты всегда будешь его сыном и моим братом, - с надеждой на избавление от этой пытки подтвердила она. - И я буду любить тебя, как брата, чтобы ни случилось!
- И ничего не будет сегодня, да, Сонька?
- Ничего.
- Да, все-таки в картах мне везет явно больше, чем тебе!
Покорный своей судьбе, он разжал руки, и, не смеющая поверить в спасение, она хрипло засмеялась сквозь слезы и прижала его голову к своей груди.
- Спи, братец! Скоро у нас все наладится. Мы еще будем счастливы.
- Будем, - откликнулся он, прикасаясь губами к шелковистой коже. - Когда-нибудь обязательно будем.