Озарение

осле смерти священника, прослужившего бессменно в одном приходе 46 лет, имущество его перешло, согласно завещанию, к  любимому племяннику, поклоннику ультрасовременной музыки, из-за чего он вечно дискутировал с дядей на тему: что в музыке хорошо, а что плохо. Священник, впитавший  в себя красоту духовной  музыки, пытался направить на путь истинный единственного родственника, внушая ему пагубность нынешнего отношения к музыке с укороченными мелодиями.                Среди имущества племянник обнаружил большой конверт, адресованный ему, а в нём письмо и пожелтевшую от времени тетрадь.
В письме было сказано:
“ Курт, помнишь наши споры о музыке и нравственности? Эти понятия тесно переплетаются. Ты тогда легкомысленно отвергал мои доводы. Поэтому, я передаю в наследство эту тетрадь. Сыграй записанную мелодию,  и ты поймешь, кто был прав. Пусть Господь простит меня за то, что я нарушил тайну исповеди и раскрываю тебе обстоятельства, при которых я получил эту тетрадь. Поступил я так потому, что решил спасти заблудшую душу — твою! Думаю, Господь меня сильно не накажет. Вначале, немного предыстории. В тот день... В тот день у меня был юбилей. Ровно сорок лет назад я переступил порог этой кирхи в качестве священника нашего небольшого баварского городка. Как ты знаешь, я прослужил здесь бессменно эти годы. В этот день исповедывающихся было немного. Это все люди, которых я знал, и почти вся их жизнь проходила перед моими глазами. Грехи их были преимущественно, как теперь выражаются, "честного характера". Я уже собирался выйти из исповедальни, как вдруг услышал чужой голос: 
—  Святой отец, прошу вас, исповедуйте меня.
Его история потрясла меня до глубины души.
Но вначале, он подал мне очень старую тетрадь /эту самую/, в которой были записаны ноты. Только ноты, больше ничего.
Этот человек попросил меня сыграть то, что там было написано.
Случай, из ряда вон выходящий, но что-то ”заставило” меня исполнить его просьбу.
Должен сказать, что я не мог мечтать о том, что услышу когда-нибудь подобную музыку.
Без преувеличения могу сказать, что такую музыку можно услышать только в раю: столько света, столько радости... Она так приподнимала душу, что создать подобное на Земле невозможно. 
           Это было что-то возвышенное, высоко - нравственное. Каждый звук как будто рождался где-то во мне и шел изнутри. Каждый звук был единственным после предыдущего, просто невозможен был вместо него, другой звук.
Я был так очарован музыкой, что когда она неожиданно оборвалась, я не мог ни о чем думать, а мелодия будто продолжалась во мне.
Сколько длилась эта пауза, я припомнить не могу.
Но очнулся первым, и увидел то же блаженное состояние на лице пришельца, который стоял рядом со мной.

                - 2 -

             Он вдруг зарыдал.
  Очень неожиданно после той светлой райской музыки.
Некоторое время мы помолчали, затем он произнес:
—  Святой отец, исповедуйте меня. Я не буду многословным.

Исповедь.

Будучи хромым, я не отбывал воинскую повинность, а был студентом философского факультета университета. Но к концу войны, когда солдат стало не хватать, забирали в армию юнцов и калек. Так, я с третьего курса попал в особую команду, которая занималась уничтожением лиц,  выступавших против наших законов. Правда, непосредственного участия в расстрелах я не принимал - был писарем при канцелярии командира батальона.
         Но однажды мне приказали взять автомат и встать в строй солдат.
Командир относился ко мне благосклонно и объяснил, что будут уничтожены сумасшедшие, калеки и дряхлые старики, т.е., человеческий балласт.
Мы стояли против ряда тех, кого действительно с трудом можно было назвать людьми.
За их спинами был вырыт ров.
Против меня стоял мужчина молодой, но до того исковерканный, что, казалось, все недостатки, которые можно было придумать для человеческого тела, достались ему: горбатый, со скрюченными руками, на костылях, и вдобавок, без одного глаза.
Поразило меня то, что он, как будто не понимал, что с ним происходит, а представьте, держал в руках вот эту тетрадь и пытался в нее что-то записать.
Наш фельдфебель был на другом конце шеренги, а солдат не интересовало ничего, кроме желания покончить побыстрее с этой, хотя и неприятной, но вынужденной и привычной процедурой, потому,
они не смотрели на несчастных.
           Раздалась команда, и мы все взяли автоматы наизготовку.
Я хорошо помню, что в него не попал, потому, что стрелял выше головы. Поверьте, я не оправдываюсь, а констатирую факт — так получилось...
Но видно, кто-то из соседей его ”зацепил” и он упал в ров.
Затем, нам дали команду засыпать их землей.
Я подошел ко рву и заметил, что он был, кажется, еще жив и сжимал тетрадку в руке. Я машинально взял ее и положил в карман.
Меня эта сцена так потрясла, что я не знал, что делать и стоял в нерешительности: ведь человек еще жив. Жив!
Но вот на него лег один ком земли, второй третий... Видимо, земля сыпалась на ”моего” от соседей.
Вдруг за моей спиной раздался окрик фельдфебеля, бранившего меня за бездеятельность.
Я взял лопату и довершил захоронение.
Тетрадку затем положил в ранец.
Потом наше отступление, наше поражение. Обстановка такая, что не до

                - 3 -

тетрадки.
          А недавно, услышав приговор врачей, я стал приводить в порядок свои бумаги, наткнулся на тетрадку, и вспомнил всё.
           Это не давало мне покоя.               
Когда я оказался на пороге вашей кирхи, невольно перешагнул его...
Музыка помогла мне понять: он осознавал, что происходит, но торопился по больше записать...
Курт, теперь ты понимаешь, я ради тебя нарушил тайну исповеди. Да простит меня Бог. Аминь.
               

  Твой дядя Йоган.