Записки Сантаны Часть I

               
фантазия по сюжетным мотивам телесериала "Санта-Барбара"
                Часть I

                11 лет

Вчера был мой день рождения. Свечи задуть сразу не удалось. Иден мне подарила книгу «Правила хорошего тона». Интересно, она почему это сделала? Думает, мне надо учиться тому, как вести себя? Что бы она там о себе ни воображала, и как бы я к ней ни относилась, беру все на заметку. Буду записывать, потому что на память я не надеюсь.
В доме Кэпвеллов я стараюсь говорить тихо, опускать глаза, если ко мне обращаются, кланяться и кивать, быть как можно скромнее и незаметнее, чувствую, что так надо, иначе вызову раздражение. Надеваю серые или черные платья, даже белый цвет кажется мне вызывающим. Мать говорит, что те, кто одевается в белое, много о себе думают, считают, что лучше других, ангелы и все такое… Так вот – мне не надо, чтоб думали: я выделяюсь. Си-Си любит, когда его слушаются.
- Ты не смотри на выкрутасы этих принцесс – Иден, Келли… они его дочки, это не то же самое, что баловство детей не его круга. Надо знать свое место. Дружи с ними, но помни, не ровня вы, и никогда ей не станете.
«Это пока», - думала я. Научусь. Прочту все книжки в их библиотеке. Ничем мы не хуже. Но не обязательно, чтобы еще кто-то знал о том, что у меня на уме, даже мама.
Манеры – полезная штука, если хочешь вызвать доверие, понравиться кому-то… Мейсону или Ченнингу… Так-то они ни к чему, и это понятно, мама тоже дома одна, а у них – другая, и я это вижу. Чем старше становлюсь, тем это больше в глаза бросается. Пусть не думает, что я глупее дочек Си-Си. С ними возятся больше, внушают им, что они бог знает, что… но я тоже себе на уме.
Не собираюсь я быть экономкой, хотя она, может, об этом мечтает, считает, что лучше синица в руке… надежное, даже почетное место… вот как она говорит. Пусть думает, я ее слушаюсь, так же, как Си-Си думает, что для меня его слово – закон…
А вышло неплохо… Три точки, и длинная фраза. Если буду тренироваться, может, сама начну писать сочинения в школе.
Не сказать, что у меня это не получается, но своих мыслей я почему-то стесняюсь. Надо же мне хоть кому-то довериться – тогда и речь станет свободнее.
- Ты очень скованная, - говорит мне учитель литературы.
- Это я-то?
- Сантана, ты бегаешь, прыгаешь на переменах, играешь и веселишься как все, я о другой скованности. Ты боишься быть самой собой. А если ученик пишет сочинение, это необходимо. Мне не нужен набор правильных фраз и чужих мудрых мыслей, будь же собой, не стесняйся, не бойся, что твои рассуждения мне не понравятся – я ценю оригинальность, а не вторичность.
Иден он так никогда еще не говорил, и это понятно… хотя не такую уж заумь она приносит. За них пишет Мейсон, он сам мне сказал. Надо его попросить – пусть поможет и мне… только б не проболтался. Вообще его стоит послушать… Хотя положение в доме и не завидное, быть старшим, но нелюбимым сыном отца – не сладко. Он знает не мало. Было б желание, можно кого угодно сделать полезным себе человеком. 
Так сам Си-Си говорит. Но это он о политике, крупном бизнесе.
Я не все понимаю, но слушаю. В политике нужны союзники, это его слова. Вот и я думаю, как со всеми дружить, никого ничем не раздражая. Если пока и не удалось, то понятно – я маленькая. Но буду держать ухо востро, как говорит моя мать. Она пробилась из эмигрантов в домоправительницу миллионера. И мне уже как-то негоже якшаться с рванью из Мехико, хотя мать никогда перед ними нос не задирала, но я-то вижу, как мистер Си к ним относится.
И ко мне тоже. Но это пока.
Когда я всему выучусь, так, что нос утру Иден и Келли, посмотрим, как он тогда заговорит.


                11 лет и 2 недели

Не пойму, чем они отличаются от меня. Пока не пойму. Только что больше нахальства – уверенность в своей безнаказанности. А я боюсь лишний раз показать, что тоже могу вот так смотреть на всех свысока и воображать. Если бы я не боялась, меня бы тоже сочли за богачку. Но этого не происходит.
 Легко говорить – не бойся, а если мне страшно? Ведь все не сведется к тому, чтобы ласково пожурить меня, отнестись к моим выходкам как к капризам барыни. Я тоже стараюсь оттопыривать палец на руке, держать вилку и ложку так, как они, но что, если этого мало? Говорят они вроде бы так же, как я, разницы я не чувствую, как ни пытаюсь. А мне нужно понять, в чем различие между мной и между ними.
Стараюсь писать аккуратно, не повторять слова, но все равно выходит так, что они возникают снова и снова, и красивых фраз у меня ну никак не выходит. Неужели одной уверенности в своих деньгах достаточно, чтобы тебя считали невесть кем? Скажи про меня, что у меня много денег, так тоже будут всегда умиляться?
Если я выхожу из себя, то у меня это не так выходит, как у них. Пытаюсь «злиться красиво», но вылезают те самые интонации, их называют простонародными. Можно подумать, они не так злятся. Да так же. Только… не знаю, в чем дело.
Мейсон действительно не такой, как они. Он не похож ни на Си-Си, ни на братьев, сестер. Он у них вроде белой вороны. Они не читают столько, не говорят как ораторы в исторических книжках, не слушают классику, не знают наизусть чуть не всего Шекспира. Да и не только знания, а интонация у него не такая. Так говорят о манере речи. Учитель мне объяснил. Глаза не такие, движения тоже… в чем разница? Точно не знаю, но чувствую, что она есть.
Он для меня слишком… как это… сложен? Не знаю, наверно…
Но между ними и мной ничего нет такого вот – отличающегося. Я такая же, только денег нет. И меня это бесит. Они ходят разряженные и расфуфыренные, а я не хочу казаться не хуже – как будто мне на роду написано быть в их тени. Они вроде солнца – светловолосые светлокожие голубоглазые, а я рядом просто чернушка. Но мне зато краситься будет не надо, а им без косметики страшно из дома нос высунуть. Воображалы. На самом деле завидуют, небось, моему загару, кудряшкам, ресницам, бровям.
Ченнинг не смотрит на девочек из своего класса, а там таких вот блондиночек сколько угодно. И Мейсон не смотрит. Келли и Иден просто наглее. И только. Вот между нами вся разница, нравится им или нет это. Так я считаю.


                11 лет и 1 месяц

Мама говорит, у меня может быть раннее развитие. У южан так бывает. Но я не хочу слишком раннего. Так мне не надо. Она еще говорит, что ранний расцвет – это ранний закат. И ранние женщины рано стареют. Когда у других расцвет, они уже отцвели свое. Они хорошенькие, когда другие напоминают плоские доски или какие-то щепки. Но вот потом…  Как моя тетка – она в тридцать лет уже выглядит так, как будто они с Си-Си ровесники, чуть ли не брат с сестрой или женаты. Так вот – я бы так не хотела.
Месячные начались у меня неделю назад, но это как раз не рано, это как раз нормально, хотя бывает и в девять. Мать говорит, у нее тоже так было. А я в нее пошла. Крепкая, может быть, и смогу тоже родить ребятишек. Бедра у нее узкие, но это не самое важное, так она мне сказала. Да больно надо… об этом-то я совсем не мечтаю. Хочу превратиться в принцессу. Была бы волшебная палочка, был бы добрый волшебник, он только дотронулся бы до меня, и тогда…
Но так только в сказках бывает. А в жизни… поставлю я тут многоточие, надо мне много стараться, а то время быстро уходит, и оглянуться совсем не успеешь, как дни складываются в недели, недели в месяцы, месяцы в годы, и ты осталась такой, какой и была, так и не изменившись. Вон какая длинная фразочка вышла!
Писать получается бестолково, говорю-то я лучше. Но, если придется писать записочки Ченнингу… или кому-то, похожему на него… как мне хотелось бы это уметь. Так, как Мейсон умеет. И чтоб мне не помогали в таких делах, а то он всем помогает, над всеми смеется. А я хочу научиться сама.
Слов не хватает, когда я пишу о нем, чувствую что-то, поймать не могу, ускользает, какой-то он…  ладно, потом, это надо оставить пока, все равно только время теряю. Прочту больше книжек, тогда.
Вид у этой моей тетки какой-то… как говорится – затасканный… или потасканный? Конечно, денег-то нет на всякие там процедуры. И от нее попахивает – выпить не дура, как мать говорит, в общем, рано ей еще выглядеть так. Но у нее и муж – алкоголик, так что понятно, такой ей не брезгует.
Когда богатые пьют, это совсем по-другому выглядит. Но у них все так. И наркоманы какие-то… поэтические, что ли. Не так это все у таких, как мы. Почему-то совсем не красиво. И на сериал не похоже. Там клиники такие чистенькие, палаты уютные, пациенты лежат, смотрят в одну точку и сами с собой разговаривают. Под музыку грустную и приятную. Смотришь – и, кажется: это не страшно, а даже интересно становится, хочется пробовать что-то такое… но знаю, не надо. Жизнь – не кино это, это другое.
А то там бывает – наркоманки со спутанными волосами и синяками под глазами, за ними все бегают, все их жалеют. И кажется, быть нормальной не так уж и интересно. В кино такие на заднем плане, а не на переднем.
И хочется, чтобы жалели хороших, но этого не происходит. Вот мать – всю жизнь пашет, заботится обо всех, а все просто ноги об нее вытрут и дальше пойдут. А она даже не плачет. Я так не смогу, да и я не хочу. Почему это – одним все, а другим ничего? Такие, как она, должны рыдать в тряпочку, а такие, как та же Келли, лежать на диване в гостинной в плохом настроении, и все будут прыгать вокруг: «Тебе не хочется, деточка, этого? А того? Не охота?» И у нее вечно вид как у сомнамбулы… так это, кажется, называют… чуть что, сразу хнычет. И весь дом сбегается. Эх, мне бы так!
А то паши, как мать, прозябай, как вечная золушка, только в сказках таким улыбается счастье. И принцы. И феи. Кареты. И платья.
Как хочется… нет, я должна все продумать. Меняться, пусть медленно, плавно, но очень стараться. Си-Си взглянет на меня по-другому… да, именно так, не посмотрит или оценит, а именно… он взглянет! Так красивей и как-то литературней. Как говорят.
И скажет: «Сантана… да ты ли это так говоришь и так пишешь? И это та самая девочка…»
Да, он так скажет!
Посмотрим, кто будет смеяться тогда. Да, мы это увидим.
И косо смотреть. И кривить свои губы…
Как вспомню этих надменных девчонок, так… ладно, они еще убедятся…  Оценят. Поймут.
И тоже увидят.

                11 лет и 3 месяца

Читала внимательно, старалась не пропускать целые фразы, слова, выражения, абзацы, страницы, но это не так-то легко: описания природы, например, могут и раздражать, но я старалась не просто пробежать их глазами, как раньше, а все же понять. Иногда бывало такое, что я листала книжку, а не читала, мне лень было отвлекаться на неглавных героев, хотелось про главных понять, что и как у них будет.  И описания я пропускала – разве только что про наряды мне интересно было, у Драйзера целые куски можно было запомнить. Ему, видно, нравились рыжие волосы в сочетании с черными ленточками, мушками и платьями. Очень красиво написано. Про бизнес мне неохота было вникать, пропускала. И часто. И родственников там неглавных героев… да и про главных-то не всегда все читала.
Жалко было Роберту Олден, но самому Клайду было жалко себя. Он противный какой-то. Хотя на картинках так ничего…
Но он не учился, только все думал, что об одежде, а это как раз легко. Не такая я дура, чтоб не понять: тряпки можно купить, были б деньги. Если будут – в любой момент и любые тряпки. А все остальное должно быть. Это просто так не приложится. Что не выучил, надо выучить, а потом будет поздно. И это заметят. Что ты разговоры не понимаешь, не в курсе, о чем это люди. А надо хотя бы названия знать. Если уж читать лень или слушать.
Интересно было наткнуться вот на какое место: «Я потерял доверие к самому близкому человеку, не могу его больше видеть и слышать, он невообразимо меня раздражает, на нервы действует каждое его слово и жест. Может, это болезненная подозрительность, паранойя? Беда в том, что я ничего не знаю наверняка. Не могу понять, правы ли мои ощущения, или на них полагаться не стоит. Никаких фактов, которые могут подтвердить или опровергнуть мои подозрения, нет. Единственная версия: я теряю рассудок. Все – домыслы. Сумасшествие. Мне наплевать на всех.  Я никогда не дорожил мнением окружающих, начхать мне на них с высокой колокольни… Может быть, это глубокое равнодушие к каким-либо суждениям – разновидность гордыни, высокомерия.  А, может, - свободы. Сомневаться я мог в ком угодно, но в ней – никогда. Для меня это страшно. Дорого я отдал бы за возможность родиться заново и увидеть этот мир глазами того, кому доверять действительно стоило. А так при моей исключительной замкнутости и закрытости получилось, что связь с людьми осуществляется через нее, ее мнения об этих людях я воспринимаю с полным и абсолютным доверием, считая себя глупее, думая: я ошибаюсь, но она чаще бывает права.  И что же мне думать теперь? И это не банальное «водили за нос», а разрушение всего, чем жил человек, уничтожение его внутреннего мира со всеми привычными установками, с которыми он так сроднился, что в любом случае от них уже никогда не избавится».
Много длинных фраз, запятых и тире. Надо подумать, о чем тут. Я считала, что если переписать, будет яснее, пойму каждую фразу. Но не выходит. Так сразу. И многоточий не больно-то много… одно всего в этом куске. Мне бы так научиться. Ведь он – что? Больной… или нет… ну, не важно. А пишет красиво. Я тоже хочу. Чтобы даже о сумасшествии так получалось.
Сочинения лучше не стали. Но это пока.
Тренировалась я маловато. Ведь это не сразу приходит. Сноровка нужна.
Но понимаю, что некоторых обмануть не трудно. Если им просто лень и неохота вникать в бытовые мелочи, домашние дела, настоящую жизнь, а охота только книжки читать, телевизор смотреть да сидеть за компьютером. Не то чтобы это совсем дураки, но им все это лень. Вот и пускают на самотек. Авось другие их не обманут. Ничего не проверяют. Кивают молча. Другие говорят, а они в облаках витают, думают о своем чем-то. Наплевать им на всех. Вот другие и своей жизнью живут потихоньку, а с ними не спорят. Но что теперь – всех контролировать, что ли? Так тоже свихнешься.
Нет, они не ленивы в том, что им нравится. Но болтать по телефону часами, гулять, ходить по магазинам, готовить еду и белье стирать – они это не любят. И не вникают. Деньги совсем не считают. Берут сколько нужно и тратят. И все отдают. А им много не надо. Только бы книжку купить да газету.
В детстве мне бабушка вслух читала Диккенса «Холодный дом», там была тетка такая – миссис Джеллиби. Она письма писала в Африку, спасала каких-то людей, а что у нее под носом дома творилось, понятия не имела. Бывают такие. Так что – мужу трудно было бы ее обмануть? Да ее и обманывать-то не надо. Ей просто вообще наплевать. Она ни о чем и не спросит. А он промолчит.
Надо ли таким людям жениться? Я думаю, что им надо одним жить. Тогда… и только тогда они будут уверены, что их никто не дурит. В магазины ходить придется… но ничего, привыкнут, научатся.




                11 лет и 4 месяца

Много думаю. Для меня «много» значит больше, чем всегда. Раньше. До той поры, когда начала все записывать. Столько людей научились говорить по-книжному и писать, как писатели, но их все обводят вокруг пальца, как-то так получается. И в жизни они не добиваются своего. Начинают ныть, пить и жаловаться. Хотя это в книжках выходит как-то так романтично, что начинаешь чуть ли не любить таких персонажей. Мне кажется, Мейсон это усвоил, он уже в детстве какой-то был разочарованный. На всех смотрел грустно, играл в свои игры, а не со всеми. Может, он думал, что так привлечет внимание? Интересно. Ведь, может, и так. Надо казаться особенной. А не такой, как другие. Выделиться. Не быть просто дочерью просто прислуги. Как-то так постараться, чтобы перемену эту все долго не замечали, а потом вдруг увидели и сказали: ведь это Сантана… та самая… да.
Кто бы мог это подумать? Вот так это и будет казаться со стороны. Была все такая же, да и такая же, и вдруг – совсем, ну совсем не такая.
Месячные – это совсем не больно, хотя меня мама пугала. Но она говорит, у нее тоже сначала живот не болел, а потом чуть ли не каждые четыре недели вызывали «Скорую помощь», кололи ей что-то. Анальгин или аспирин? Когда как. Она точно не помнит. Но главный ужас – это когда кровь идет и не останавливается, не можешь пошевелиться, трясешься от страха. И так всю ночь. Уснуть боишься. Проснешься в крови вся.
Я как представила этот кошмар – быть взрослой. Не так уж все это и хорошо. Пить таблетки, чтобы не забеременеть. А они вредные. Испоганишь здоровье. И все время бояться беременности. А потом ходить с животом, ноги синие, вены все вылезут, руки будут больные. Нет, надо подольше жить без ребенка, вообще одной. А то меня эти рассказы пугают. Сны стали жуткие сниться.
Моя подружка приемная дочь. Она рассказала, что у отца детей быть не может. И мать спокойно живет. Не нужна ей отрава. Таблетки там всякие. Ну, везет же…
Конечно, они-то считают, что это несчастье. Думают, радость большая пить гормоны или ходить с животом. Не так уж плохо жить без всего этого. Я так считаю. Но никому не скажу. В шоке будут. И скажут: какие недетские мысли. Ты мечтать должна о таком счастье. А если это не счастье, а только так принято говорить? Но это я тут пишу, дома – молчок. Улыбаюсь знакомым с колясками, беру детей на руки. Это не страшно, и они не тяжелые. Делаю вид… в жизни надо уметь делать вид.
Не для того я все это читаю, чтобы потом менять памперсы. Надо мне больно.


                11 с половиной лет

Я поняла: надо давать понять, что в тебе есть что-то этакое, чего в других нет, и тогда все будут смотреть по-другому. Даже если ты им не нравишься, приглядятся. Подумают – что в ней такого… Раз корчит из себя что-то, то значит, так есть.
Все гениальное просто. Как говорится. Вот я и додумалась. Надо же… да.
Я по себе сужу. Если какая-то девочка нос задирает, то это может меня раздражать. Но я о ней думаю. Ломаю голову – что в ней такого. Да почему она делает так. Есть ли причины. Если их нет, значит, так себя не ведут. И причина должна быть. И долго думаю. Долго за ней наблюдаю. А много времени жалко терять. Если ты его тратишь, то хочется думать, что все это неспроста. Как говорится. И потом все равно о ней помнишь. Даже если не будешь дружить. Надо делать так, чтобы хотелось за тобой наблюдать. Понять, почему ты ведешь себя так. Потом не забудут.
Надо найти свою изюминку. Вот Иден совсем не красотка, хотя она думает так. У нее слишком крупный нос и волосы не густые. Но она складная. Самоуверенная. Никого не боится. И это всем нравится. Всех это, что называется, подкупает. Си-Си умиляется. Он любит дерзких девчонок. Но если они богатенькие. Мне он ее манер не простит.
Келли красивее и намного. Лицо вообще – полный отпад. В нем все на пять баллов. Она все время о чем-то думает. Сидит и рисует рисунки. Задумчивая. И мечтательная. Так о ней говорят. Часто плачет. Болеет чаще. Она всегда была хрупкая. Но опять же – я не могу быть такой. Мне не простят, если не буду бегать помогать по хозяйству и стараться всем услужить. Я не барышня.
Правда, у меня есть знакомая, та по-другому делает. У нее вид такой, хочется защитить. Кажется, все ее обижают. Шаг сделает и упадет. Надо за ручку водить. И всем рядом с ней кажется, что они сильнее, смелее. Гордятся. А ей только того и надо. Она так хитрит. Внешность как внешность. Если с Иден сравнить, будет хуже. Но так любит сплетничать. Шаг в сторону, она ядом исходит. Да каким ядом-то. Маску свою снимает. И видно, какая она. Но с ней скучно. Надо все время сплетничать про других, если не делать этого, то и говорить не о чем. Как-то мы с ней полдня просидели вдвоем, к контрольной готовились. Так я думала, что усну. Тоска непробудная. Она оживляется, когда надо кому-то косточки перемыть. А так с ней свихнешься с тоски. Все время говорит, какая умная, что смотрела, что другие не смотрели. Но это наедине. При других сразу робкая.
В больших количествах надоедает, как говорится. Как бывают такие писатели. Если короткий рассказ написали, нормально. Но их нельзя долго читать, зевать начнешь. Как говорится, одно дело – покрасить краской что-нибудь, а другое – все выкрасить. Немножко какого-то цвета нормально. Но не слишком много. Когда все такое.
Когда чуть-чуть сюсюкают, то ничего. Когда целыми днями, попробуйте выдержать это.
Короче, много ее не должно быть. Дружить немножко.
Я вот подумала. Может, мне тоже так делать? Все время просить мне помочь, говорить: «Мейсон, какой ты умный»? С ним этот номер пройдет. Мало ему достается всяких там комплиментов. Сын-то первой жены, ее Си-Си не особо любил. И к сыну относится так же. Поэтому его легче склонить на свою сторону. Наверное, легче завлечь. С ним вообще почему-то проще. Хотя он больше читал.
А вот Ченнинг… он всяких девчонок встречает. И таких, и таких, и таких… какой же надо быть, чтобы он посмотрел по-другому… не просто как на Сантану, дочь Розы, а… так, будто раньше не знал.



                11 лет и 8 месяцев

Пишу редко, лень. Я подумала и решила не стараться фразы делать длинней и сложней. Не нужно это. Короткие тоже нужно немножечко растянуть. Чтобы получилось что-то среднее. Но красиво. Не слишком мало и не слишком много.
Сочинения стали лучше. Хотя Мейсон и помогает. Но он мне хороший совет дал. Сказал: «Не старайся показать, что ты умнее персонажей. Не стесняйся писать о непонимании их поведения». И он оказался прав. Я так стала писать. Учитель одобрил.
- Ты стала задавать вопросы писателю и искать на них ответы. Так лучше.
Я и сама понимаю, что лучше. Если не понимаю, то спрашиваю. Потому что они не всегда делают так, как бы я на их месте. Я сравниваю с собой и думаю, как было бы лучше, а как хуже. Но, может, они не хотят того, чего я. Им не то надо. Кому-то вообще непонятно, что. Он одно думает, а потом это не в радость.
Некоторые книжки не надо пока читать, только испортится впечатление. Мне это учитель сказал.
- Я в твоем возрасте многие книги пытался осилить, не просто пробежать глазами строчку за строчкой и понять содержание, а вникнуть. Но я тогда еще не дорос. Всему свое время. Не беги впереди паровоза, не старайся всех поразить. Хотя… может, для тебя это окажется чем-то полезным. Каждому нужен стимул. Если он у тебя есть…
Он покосился в сторону Ченнинга. Все засмеялись. Я покраснела. Или мне так кажется? Щеки как будто запылали. Так в книгах пишут.
- Сантана, в любом случае это совсем не плохо. Один стимул может смениться другим. Только поймешь ты это потом, но оценишь свои усилия. Тебе все это пригодится для чего-то другого.
Я никому об этом не говорила. И тут пока не собиралась писать. Но представить себе не могу кого-то красивее. Или умнее.
Он не такой, как Мейсон, хотя тот тоже… но почему-то…
Ченнинг… он так уверен. Представить себе не могу, чтобы он сомневался. И ходил вечно грустный с каким-то затравленным взглядом. Шекспира знать хорошо, но как-то это… не по-мужски. Так отец говорит. И брат тоже. Мужчине не страшно не знать стихов, куда хуже не мужественность. А такого про Ченнинга никогда и никто не сможет сказать.
Он на меня не взглянул. Усмехнулся. А я краем глаза…
Вот Мейсон бы на его месте обрадовался. Ему это польстило бы. Да и любому другому.
Любому… но не…
В венесуэльском сериале одна героиня сказала: «Мой принц…» Это смешно, конечно. Но…  мне так и хочется называть его. Принц. И я боюсь сказать: мой.



                12 лет

Загадала желание. Посмотрела на звезды. Зажмурилась. Я не хочу раскладывать по полочкам свои чувства, как это делают в книжках. Не буду пытаться понять. Хотя мне говорили уже: «Сантана, он самый любимый сын, первенец Си-Си от брака с Софией, которую тот обожал. Симпатичный, не глупый, спортсмен. Но перед ним стелятся из-за папы. Представь такого же паренька из простой семьи. Будет вокруг него ореол? Нет, не будет. И ты попытайся представить себе его вне восторженной и рукоплещущей толпы». Я почему-то боюсь его. И представлять боюсь. Мне кажется, напряжения я не выдержу. Зарыдаю или всю меня затрясет от волнения. Вот и сегодня на дне рождения он подошел ко мне с подарком и улыбнулся как никогда. По-особенному. Не знаю, как лучше сказать. Я вообще боюсь слов. Они могут что-то испортить. Разрушить. Меня чуть не вырвало, так испугалась, коленки вдруг затряслись, чуть тарелку с куском торта не опрокинула.
Потом в туалете смотрелась в зеркало. Мне казалось, лицо мое вдруг постарело. Я не готова. К чему? Не знаю, как все это выговорить.
В детективе Агаты Кристи «Путешествие по Нилу» есть две девушки, бедная и богатая. Жених бросил одну ради другой. Она красивая и лучше одета. Но там говорится, что деньги создают ореол.
Значит ли это, что ореол можно создать из любого симпатичного паренька или девушки?
Я не знаю. Люблю ореол или…  Или все вместе. Вот так, как оно есть, и не хочу вдумываться, как могло быть иначе.
Не хочу думать лишнее. Тогда что-то тускнеет. Лучше буду описывать так, как могу. Может, слова тогда тоже придут.
Ченнинг – это как шаг в настоящую сказку. Где все не как в жизни. Его окружает сияние. Я это вижу. И луч света как будто касается моей руки, если я стою рядом. Он и такой, как все, и совсем одинокий. Мне иногда кажется, что он тоже страдает. Но не так, как Мейсон. Хотя и не меньше. Но только причины другие. Я чувствую это. Хотя мне никто никогда ничего подобного не говорил.
Его все обожают. Все ждут от него чего-то необыкновенного. Что он получит самый высший балл, выиграет соревнование. Заваливают подарками.
Я вдруг представила, как это тяжело. От тебя ждут чего-то, со всех сторон давят. Внушают: ты должен, ты должен, ты должен. А он как актер на сцене, который играет, играет, играет и больше всего мечтал бы все прекратить. Но не может уже.
Он не притворяется, нет, я не это хотела сказать!
Просто… когда никому до тебя нет дела, то можешь чем хочешь, тем и заниматься. Как Мейсон. Он обижается. Но… в то же время свободен.
Может, об этом как раз и мечтал бы его обожаемый брат?
От того, как к нему относятся, тоже устать можно. Ужасно, ужасно устать.
Я раньше думала, что хочу показаться ему не такой, как другие. Но… теперь чувствую как-то не так. По-другому. Я стала думать о том, чего хотел бы он сам. Отдохнуть. Не стараться быть героем каждый день и каждый час. И я помогу ему в этом.

                Неделю спустя

Как-то глупо мне теперь кажется писать с указанием точного возраста. Столько лет, столько дней, недель, месяцев… глупо. Но исправлять не буду. Забавно смотреть на себя год назад. Это смешнее, чем фотографии.
- Сантана, ты пьесы читать не пробовала? Никаких описаний, одни диалоги. Спросил – ответил, ответил – спросил, - Мейсон смотрел на меня как  на маленькую. Я пожала плечами. Решила попробовать. И оказалось, что это легко. И почему людям кажется, что пьесы – это тяжелое чтение? Да это отдых.
Я одолела «Пигмалиона» Бернарда Шоу. Мне понравилось, как изменилась Элиза. Но это так быстро. В кино так всегда: раз и другой человек. И не показывают, как меняются постепенно. День за днем. Час за часом. Ей поставили сначала произношение, чтобы не говорила как кокни. Это у англичан манера речи низших сословий. Но звучание – это мало. Фонетика – это не все. Надо еще уметь соединять слова так, чтобы было красиво.
В кино она раз – и другая. И в пьесе – тоже. Хотя там есть упражнения.
- Тебе Одри Хепберн понравилось? – спросил Мейсон.
- Даже не знаю. Вообще-то не очень.
Я не поклонница, честно сказать. Не понимаю, почему эта скелетина кажется очень красивой. Хотя на лицо она ничего.
- Она не сыграла метаморфозу. Это у нее никогда не выходило. Как появилась – так сразу Леди Совершенство. Только одежду ей поменяли. А выражение лица и манеры не очень-то изменились.
- Знаешь, я думала, что ее профессор полюбит в пьесе, ну как в кино. А там только дружба. И эксперименты. Хотя я не знаю, чего им там экспериментировать, потому что ей речь-то тоже исправили. Она не говорит уже, кто шляпку украл, тот и тетку пристукнул.
Мейсон пожал плечами.
- Может быть, Хиггинс хочет пойти дальше и научить ее писать хотя бы как второразрядный писатель. Пусть самого незатейливого образца. Ну, хоть как-то. Для нее это бы стал грандиозный прогресс. Но, понятно, на это бы годы ушли, может, десятилетия.
Он еще говорил, что для некоторых чтение пьес тяжело, потому что им нужны указания писателя – встал, сел, оделся, разделся, посмотрел на себя в зеркало. И описание внешности. А то они героев себе просто не представляют. А мне это не надо. Достаточно назвать имя и указать возраст. Я и так представлю себе, какой он. Сразу как будто вижу внутри. Даже интереснее самой рисовать их портреты, как это говорят, когда пытаются писать как писатели. Не в буквальном смысле – рисовать на бумаге. А закрыть глаза и увидеть. И поменять что-то, если не нравится.
Видишь актеров и думаешь про то, каких актеров бы ты хотела видеть в этих ролях. И фантазируешь. Так интересней.
Про Ченнинга я пока не буду писать. Ему не так-то легко понравиться. Он же не Фредди какой-нибудь там.


                Спустя пару месяцев

Спустя – это лучше, чем тупо писать, сколько лет и месяцев. Мне нравится, как это выглядит в книгах: «спустя». Сразу видно, что человек со вкусом писал. Раньше я на такие вещи внимания не обращала, ну а теперь буду. Прочитала роман про то, как Джейн, главная героиня, потеряла память от стресса. Узнала, что муж ее приставал к дочери. У нас почему-то любят в романах амнезию после стресса. Так это называют. Потом вспомнила все, но это причинило ей боль. Она ему верила, но не понимала. Но как это можно годами жить и такого не понимать? Хотя, если длилось это не долго, не может же человек читать чужие тайные мысли. Мало ли как кого дразнили в детском саду или школе, какие у кого комплексы всякие, страхи и фобии. Но она, когда узнала, то разойтись решила. Естественно. А его в тюрьму посадить.
Мама говорит, в Мексике боятся подавать в суд на насильников и педофилов. Там это – позор семьи. В Америке, слава богу, это не так. Еще не хватало терпеть и молчать в тряпочку. Лично я не потерпела бы этого и покрывать такого мужа не стала. За укрывательство надо тоже сажать, потому что это хуже, чем преступление. Это соучастие. Ты потакаешь преступнику. Но ты здоров, а он болен. И это делает тебя хуже, чем он. Намного, намного хуже. Если кто-то здоров, то с него больше спрос, чем с не нормального.
Мне все это объяснил Мейсон. Прямо по полочкам разложил. 
- Я юристом стать собираюсь. Тошнит меня от людей, которые покрывают преступников, из-за их трусости и малодушия страдают другие, а им хоть бы хны. Репутация, видите ли. Мне, как и Ретту Батлеру, на репутацию эту начхать. Только потеряв ее, поймешь сладость свободы, но это между нами - пока.  Они еще оправдываются перед собой, внушают всем людям, что жертвы преступников чуть ли не сами во всем виноваты. Для трусов это очень удобно. Они виноваты больше, чем те, кто закон нарушает. Из-за их молчаливого равнодушия… даже большевик, Ленин, так говорил.
Не пойму, когда он серьезно говорит, когда нет. Подозревает в чем-то своих знакомых, сестер или братьев, отца? Меня это не удивило бы. Он их не очень-то любит. Или не уважает. Смотрит на них свысока. И мечтает об их любви. Как-то все это в нем уживается. И желание их одобрения и презрение.
Ченнинг не делает шагов мне навстречу. Но, кажется, он меня понял. Чувствует, что у меня на уме. Может быть, мои мысли легко прочесть? Но не все, не все… есть у меня совсем тайные мысли.

                Спустя три месяца

Я поняла, что мне надо прислушиваться к тому, что Мейсон говорит как юрист. Если я буду знать законы получше, на моих бывших соотечественников это произведет впечатление. Да и на эмигрантов наших тоже, которые тут проживают. Подумают, я не какая-то забитая латиноамериканка, каких в сериалах показывают. Не чета тем, которые терпят побои и пьянство, не жалуясь, и боятся того, что люди скажут. А современная женщина, способная за себя постоять. В наших сериалах показывают таких. Они даже сами себя защищают. Если нет адвоката.
Думают, я дочь прислуги. Поэтому буду бояться всего. А вот нет. Я представила, как это будет красиво. Я в суде в джинсах и футболке. Не в каком-то цветастом платье, как эти женщины из мексиканских сериалов. Вечно у них куча браслетов, колец, красные длинные ногти. Они выглядят как отсталые. А я появлюсь с модной стрижкой, в брючном костюме. И никаких там серебряных крестов или оберег, как любят невежественные люди в кино. Или в жизни. Я – американка мексиканского происхождения, причем средний класс, то есть обслуживающий персонал привилегированный. Не дочь официантки из трехзвездочного отеля, а все равно что дочь шеф-повара пятизвездочного. А это совсем не одно и то же.
С такими мыслями я отправилась в парикмахерскую. Не хочу походить на красотку из нашего сериала, мне ближе совсем другой стиль. Я так и сказала. Чтобы, глядя на меня, не говорили: она же из Мексики.
- Девочка, мне очень жаль. Но, боюсь, не получится.
- А почему?
- У тебя лицо треугольное, узковатое. И черты мелкие. Не уверена, что тебе пойдет стрижка. Зачем расставаться с такими пышными волосами? Это же твое главное украшение.
Я дома надела купальную шапочку и внимательно пригляделась к лицу. Действительно. Оно стало… ну, в общем, не очень. Думала, будет красиво.
Но это же всегда можно. И никуда не уйдет. Возможность сделать такое. Но, если мне не понравится, я буду долго жалеть. Отрезать – минуты, а растить надо годами.
Афроамериканки – это тоже красиво. Но когда они ходят как современные. Без колец в носу или проколотых ушей. Говорят: современные афроамериканки. Вот это я понимаю. Круто.
Мне не надо слишком прибедняться. Это напоминает сериалы. И всех этих бедных сироток из мексиканских сказок. Вечно они забитые. Скромные. Тихие. Ченнингу просто смешно смотреть на мои ужимки.
Я больше не буду такой. Вот в чем была моя ошибка. И это серьезно.



                Спустя четыре месяца

Вот думаю: как лучше писать – «спустя» или «через»? И не нахожу ответа. Я все-таки постараюсь придерживаться своего плана. И быть современной Сантаной, а не деревней. Вечно в слезах и соплях и в цветастых тряпках. Джинсы, футболка… насчет волос не решила. Мама говорит, что у меня смешная воинственность. Но это лучше все же, чем моя приниженность и угодливость, как я это понимаю. Пусть Си-Си во мне видит современную молодежь, которая хочет учиться и делать карьеру. Это ему должно нравиться. А не отголоски нищей сериальной слащавой Мексики.
У меня тоненький голосок. Мама говорит, что он нежный, а когда я злюсь, он становится визгливым. Мейсон сказал очень странную вещь, которую я не вполне поняла.
- Знаешь, терпеть не могу сладкие интонации в голосе – не важно, у мужчин или женщин. Просто тошнит меня от слащавости, сюсюканья, ничего не могу с собой поделать. Особенно если мне кажется, что это фальшиво. Могу прийти в ярость, разозлиться, взбеситься, возникает желание, как доктор Геббельс, за револьвер схватиться. Никакая ругань меня так не раздражает, как сахар в квадрате и в кубе. Для меня это как красная тряпка для быка. Я такие манеры терпеть не могу. Это редко бывает искренним проявлением натуры человека, а чаще – усвоенная интонация с целью произведения благоприятного впечатления. Так у Софии было – прирожденная актриса, хотя у меня от ее игры скулы сводило.
Не поняла, он шутил или нет. Частично шутил, а частично, наверно, не очень. Хотя понятно, что он считает ее на самом деле человеком из стали, только с виду таким мягкотелым. Бывает и наоборот. Собака, которая лает, не кусает. Что-то понятно. Но надо прояснить.
1. Лают и кусают.
2. Лают, но не кусают или кусают только выведенные из себя.
3. Не лают, но кусают исподтишка. Любую подлость сделают, но не открыто. Стреляют в спину.
4. Не лают и не кусают.
Самые опасные – это третьи. Те, о которых никто никогда не подумает, что они это могут. София, наверно, такая.


                Через пять месяцев

Попробую так. А почему бы и нет? Как говорится.
В книгах так любят писать: а почему бы и нет?
Я не так часто описываю, что со мной происходит. И думаю о том, почему я заглядываю сюда раз в месяц или в два месяца. Не нахожу ответа. Чужая душа – потемки, как говорят, и своя собственная для человека – тоже вроде загадки какой-то.
  Думаю о том, что в сериалах интересная ситуация, когда брат и сестра оказываются женатыми или имеют детей. В этом есть что-то особенно романтическое. Кто-то скажет, что это инцест. И начнет осуждать. А кто-то, наоборот, будет плакать и считать это настоящей любовью. Когда плевать на условности и все такое. И не волнует мнение общества.
Мне кажется, это загадочнее и красивее, чем обычная история двух не родственников. Еще мне нравится, когда влюбляются мать и сын или отец и дочь. Может, это извращение? Воображение, которое любит все этакое. Но, конечно, мать и сын – это не так интересно, как отец и дочь, потому что лучше когда женщина моложе мужчины. Я так считаю.
Еще там любят потерю памяти, кому. Все сидят в больнице возле кого-то в коме и говорят с ним под музыку тихую грустную. Я представила, как Ченнинг лежит в коме, и я сижу рядом, веду монологи. Даже знаю, что скажу, если будет такое: «Вся моя жизнь – это ты, нет тебя, нет и жизни, и ничего больше нет».
Так на самом деле и есть. Если бы я узнала, что он мой брат, еще больше любила бы. Потому что все стало бы запутанным и не таким, как у всех, а каким-то… я думаю, что уникальным.
А пока интересного только и есть: принц и золушка. Я превращаюсь медленно, постепенно.
Не буду пока ничего писать.
Чувствую ведь, это на слог не похоже. И показать такое я никому не смогу. А хотелось бы.
 Жалко только, что в глубине души я никогда-никогда не смогу в это поверить: чтобы такого, как Ченнинг, заинтересовала такая, как я. Наоборот – это понятно.  Замарашки сплошь и рядом очаровываются богатыми знаменитыми принцами, а вот наоборот… это будет похоже на розыгрыш, если и будет. Желание посмеяться над бедностью и не знаменитостью.   
«В романах и только в романах такое бывает правдой», - сказала мне моя мать. В том-то и дело. Что это все не реально. И звездам не звезды совсем-совсем не нужны. Если только забавы ради. Это закрытый клуб, куда доступа золушкам вроде меня просто нет. Пока молодые – еще куда ни шло. Но не потом. Когда сравняется тридцать или еще больше. Так что надо успеть… а что?
Ладно, лучше делом займусь, время есть, может быть, я еще получу возможность войти в эти двери. Элиза была старше меня и то сумела стать совершенно другой. У меня времени больше, чем у нее. Хотя и приходится для самой себя становиться и Пикерингом, и Хиггинсом.
Джулия, сестра Августы, собирается стать адвокатом и защищать права бедняков. Чтобы богатые не посмели издеваться над не ровней. И были социально ответственными. Так она это называет.
- Когда люди наглеют из-за денег, в этом есть особенная низость. Ощущение безнаказанности, того, что другой человек не может ответить тебе тем же. Это подлость вдвойне, втройне. И таких надо наказывать.
Попахивает социализмом или чем-то еще. Так говорит про это Мейсон. Но я не думаю, что он прав. Хотя… не представляю я себе бедного принца. А вот для Келли как раз в этом-то и романтика. Такие они. Капризные барышни.   
Она сказала, что любит свободу. Если знакомится с кем-то и узнает, что не так уж он беден, то разочаровывается. Это уже не свобода. Так она это понимает.  Надо нравиться властной родне, соблюдать правила, соответствовать чему-то на каждом шагу. А ей неохота. Как хиппи в свое время было совсем неохота жить по правилам буржуазии. Это Мейсон мне объяснил. И Келли вроде как хиппи. Ей не нравится дисциплина и требования. Не важно, что к внешности, что к поведению. Просто не нравятся требования. И все.
- Что хочу, то и делаю. И плевать на всех. Это моя мечта, - призналась она мне сама. – Хочу – кино смотрю, хочу на диване валяюсь или лежу в траве, смотрю на солнышко. Хочу по улицам брожу или сплю на скамейке.
Она не добавила, что курит травку или ест, пьет, что хочет. Но такой у нее идеал. А богатство со всей этой требовательностью ей давно уже просто обрыдло. Без тряпок и побрякушек она проживет.
Хорошо тем, у кого это было. Тогда, конечно, пресытились. И все такое.
Ленива она. Инфантильна. Избалована. Но не считает, что это все плохо. Эх, мне бы так.
Ленива во всем. Неохота даже в зеркало лишний раз посмотреться, лучше глаза закрыть и дремать. Бывают такие люди.
Иден – другая. Сплошная целеустремленность, так Мейсон сказал. Только и думает, как бы чего-то добиться, что-нибудь доказать.
Ну, каждому что-то свое. Как говорится.

Через восемь месяцев после моего двенадцатого дня рождения

Немного громоздко, но ничего. Мне сейчас так нравится. А то пишу либо слишком длинно, либо чересчур коротко – словечко, и точка. Мейсон старше нас с Ченнингом на пять лет. Ему уже восемнадцатый год пошел, будет поступать в Гарвард, сейчас сдает выпускные. Слышала, конечно, что выпить он любит, но осторожно. Пьяным не видела. И тут вдруг…
- Что, никого нет? Или спят все? – он засмеялся издевательски, не обращая внимания на протянутую руку. Боялась, он рухнет на землю рядом с домом Кэпвеллов. – Ну, как у вас с Ченнингом? Держитесь за руки, смотрите фильмы, пока не дошло еще до поцелуев? И каждое мгновение для тебя суперсобытие века? Настолько, что даже боишься описывать в дневнике… у таких, как ты, всегда найдется, о чем наболтать подружкам, но сокровенное… или как там… святое? Об этом они промолчат. Они… то есть, ты.
Стемнело, я надеюсь, никто не заметил, как я покраснела. Со мной, к сожалению, это случается чаще, чем мне бы хотелось. Вообще не люблю себя робкой, растерянной или стыдящейся чего-то.
- Мейсон, что с тобой?
- Со мной? Как обычно. Все по-старому… то есть, привык уже. Да. Врагу своему заклятому не пожелаю привыкнуть к такому. Что бы ни делал, все без толку, впустую, как бы я ни вел себя, как бы ни учился, что бы из себя ни изображал, все дерьмо… Не нужно. Ничего никому не нужно. И всем наплевать.
Я вдруг представила, как пытаюсь достучаться до своих родных, а им хоть бы что. Это очень обидно. Так, что и слов не найдешь, чтобы выразить. Какую бы роль ни играла, им было бы все равно, настолько, что даже не думали бы скрывать… из вежливости.
- Не смотри на меня так, Сантана… Поймешь потом, когда свои дети родятся. Сколько таких, как ты, в ранней юности, еще чистые наивные и пылкие… клянутся, что будут всех своих отпрысков любить одинаково. Только не получается… не выходит, и все. Одни тебе ближе со всеми своими недостатками, а другие – нет. И с этим ты ничего не сделаешь. Сердцу не прикажешь, понятно?
- Понятно. Давай пройдем в дом, тебе лечь надо, Мейсон.
- Спасибо, я сам. Лучше иди к себе, да мечтай о прекрасном принце. Рано еще тебя грузить своими разочарованиями в людях и в жизни как таковой… пусть останутся у тебя годы блаженства, чудесных иллюзий… а остальное – успеешь. Всегда.

                Тринадцать

Так проще. И лучше. Я поняла.
Мать сказала, что я очень переменилась: строгое бледное лицо с заострившимися чертами. Исчезла детская припухлость, легкая полнота, которая меня совершенно не портила. Взгляд стал старше… если можно так выразиться.
Моя ровесница забеременела, аборт делать не хочет. Но пока у нас в классе она одна такая, остальные, если и ходят в кино или на танцы, все ограничивается легким флиртом. Хотя многим кажется, что они влюблены.
Я даже слова не могу подобрать, чтобы выразить свои чувства. Мне кажется, с Ченнингом я сроднилась, срослась… чем больше времени мы проводим вместе, тем наша связь крепче.
Он вряд ли относится ко мне так, как к девочкам своего круга… для него я – возможность расслабиться и быть самим собой, перестать церемониться и бояться, что можешь кого-то обидеть.
Не очень-то для меня лестно, но так и есть. Кажется, я начинаю понимать, какая грандиозная работа над самой собой мне предстоит. Как мало на самом деле читала. И думала.
Я начинаю смешить саму себя. Перечитываю дневник и чуть ли не рыдаю. Истерический смех.
Я это писала?!



                13, 5

Мне не тринадцать с половиной, как можно было бы подумать, увидев подзаголовок. Так я решила обозначать количество лет и месяцев. Для удобства. Лет – 13, месяцев – 5. К дробям это не имеет отношения.
Ченнингу льстит моя влюбленность… или как он это называет? Но торопиться он не хочет. Си-Си сказал, что куда лучше начинать изучение противоположного пола, имея дело с женщинами намного старше и опытнее. Обещал, что сам ему в этом поможет. Может, они даже посетят вместе какое-нибудь заведение… для отпрысков из богатых семей, где можно быть уверенным, что ничем не заразишься, и ты не обязан жениться, если что.
Ему нужны восторги золушек вроде меня, но сближаться с ними он считает для себя слишком рискованным. И я его понимаю. Он не стесняется мне говорить об этом, вот что самое главное.
Красотки-блондинки, богатые наследницы, его почему-то не интересуют совсем. Может, напоминают сестер. А такой типаж с детства ему надоел. Не видит он в этом никакой для себя романтики. И острых ощущений тоже не видит.
Вот… я рассуждаю совсем уже как взрослая… даже будто бы мне больше лет, чем ему. Он это сам мне сказал.
И было приятно.

                13,6

Си-Си недолюбливал первую жену за ее аристократические замашки. Его и тянуло к ней, и в то же время он злился. Поэтому так и относится к Мейсону. Он пошел в мать, высокомерен, смотрит на всех с насмешливой улыбкой, глаза печальные и в то же время лукавые. Он будто хочет дать понять, насколько выше всех стоит по развитию. И что его одиночество – следствие ограниченности остальных. Но это он так считает.
- Поменьше бы хвастался своими познаниями, может, удалось бы растрогать отца, а так… он только напоминает ему обо всех ссорах со своей матерью, - признался мне Ченнинг. – Моя вела себя по-другому. К нему нужен подход, не у всех он есть. При желании из Си-Си можно веревки вить.
София была вся из себя типичная янки. То, что надо Си-Си для карьеры. Американцы всегда были такими – задирали нос перед иностранцами, считали себя более молодой, но более прогрессивной нацией. Мейсон как-то показал мне фрагмент из романа Диккенса о Мартине Чезлвите, где главный герой со своим другом попал в Америку девятнадцатого века и был шокирован обилием хвастовства, которое так и прет, - что от людей, что от газетных заголовков, не говоря о содержании статей.
Наш город самый лучший, наши жители самые лучшие!
В Европе не принято так. Они самоироничные и самокритичные. Так мне Мейсон сказал.
В Америке всегда была часть населения, которая очаровывалась европейской культурой и будто стеснялась всего своего. Такие Локриджи, первая жена Си-Си, Пэмела, Мейсон. Он пошутил, сказав, что они потерялись на страницах романов Ирвина Шоу. Там вечно все пьют за границей и ищут смысл жизни в старой Европе.
А София – другая. Хотя, если она задумает, то сумеет понравиться и иностранцу.
Ченнинг и сам не знает, что ему больше нравится. Похоже, ему просто нравиться очаровывать, так я сказала бы… или его к этому принуждают? Навязывают эту роль – всеобщего фаворита?
Вот это уже я сама поняла, мне никто не подсказывал.

 
                13,6
Не знаю, как обозначать время, если всего один день прошел, пусть так и будет. Мама призналась: она листала мои записи.
- Я  чувствовала, что мне надо вмешаться. Ты можешь злиться на меня, но так надо.
- Что же тебя так пугает? – я была возмущена.
- Ченнинг… дорогая, я знаю, в такой ситуации у всех возникают расчетливые мыслишки… иначе и не возможно для людей вроде нас с тобой. Но если бы это было так! Ты влюбляешься. И тебе будет больно вдвойне. Я знала Софию – она любила только себя, и ей нравилось влюблять в себя других людей, манипулировать ими. Ченнинг такой же. То-то он был ее фаворитом. Если она и злилась, то натыкаясь на стену недоверия и враждебности… как с Мейсоном, например. Не получилось очаровать его, хотя она к этому и стремилась, он был бы ей очень полезен как союзник в доме. Она мечтала, чтобы он забыл свою мать и предпочел мачеху, но не вышло. Ладно еще, если бы вы были людьми одного круга, а так… Влюбляйся в себе подобных, Сантана, а иначе тебе не избежать унижения, оно бывает больнее разочарования в конкретном человеке. Когда тебе дают понять: ты нам не ровня. Вот это бывает еще тяжелее простой обиды. Да и их можно понять – разве не мечтают девушки вроде тебя о возможностях и связях таких семей? Ну, конечно. И очень редко когда они смогут смириться с неравенством. А уж в случае Ченнинга, всеобщего любимца… он как звездный мальчик из сказки. Еще холоднее Софии, самодовольнее даже ее.
Не буду пока вспоминать все, что я пыталась сказать в оправдание… на эту тему я думала, но реакция матери, ее решительность меня изумили. Показалось, она готова на все, лишь бы нам помешать…
Я говорю – «нам»?
Мне. Конечно же, мне.
Ведь ему наплевать… тут она совсем не ошиблась.


                13,8

Я не думала о том, чтобы показать свой дневник кому-то. Здесь мои тайны. И сокровенные мысли. Одна драгоценней другой. Но я его пишу вовсе не так, как другие. И это секрет. Долго подбираю слова, нахожу похожие фразы в книжках. Так увлеклась этим занятием, что это на пользу пошло.
- Ты читала пьесу «Пигмалион»? Там не было любви между профессором Хиггинсом и Элизой Дулитл. Это выдумка создателей фильма «Моя прекрасная леди», - сказал мне учитель литературы.
А жалко. Не понятно тогда вообще, для чего ей было учиться. Пусть он намного старше и все такое, но столько стараний… и для чего? Просто так, что ли? Нет, этот Шоу чего-то там не додумал.
Сборник пьес я его пролистала, там много фраз, которые можно вставить в дневник. Я думала их выделить красным карандашом, но не стала. У меня цепкая память.
Думаю, кем мне стать. На кого лучше выучиться? В школе успехи – не очень. Только если мне очень-очень нравится предмет, то получается что-то. А надо не просто выбрать «кусок хлеба», как говорится, а как-то украсить себя. Чтобы моя профессия производила впечатление. И не очень сложно (не высшая математика), но и прилично, опрятно, красиво и как-то загадочно…
Как-то нашла пачку толстых журналов у мамы. Там фотографии домов и квартир, статьи о дизайне интерьеров. Картинки понравились. Как-то уютно все это, не скучно. Попробовать, что ли, увлечься?
Мама эта идея не нравится. Она считает, что я ленива, а могла бы стать юристом. Но она просто не понимает, как это трудно. И дело не в лени, я знаю, что не потяну. Потом… в нашем городке столько этих юристов…
- Это хорошее образование. Ты станешь грамотным человеком, научишься разбираться в любых документах.
Да я от тоски просто сгину! Сама бы пошла учиться, зубрить все эти законы, умная какая! Меня обзывает ленивой, когда сама только школу закончила, и то какую-то захудалую в Мексике.
Отец не в восторге. Ему кажется, что дизайн – это что-то ненадежное, далекое от жизни, как он это понимает.
И ладно. Пусть говорят что хотят. У меня есть еще время. Просмотрю все журналы. Мне кажется, это у меня должно получиться.
- Я рада, что ты не мечтаешь о карьере модели или актрисы. Хоть на том спасибо, у меня гора с плеч, - сказала мама.
Я фотогеничная. И, в общем-то, все при мне. Но мне не красоткой надо стать, а сложной личностью. На Ченнинге будут виснуть модели, но я и виду не покажу, что мне это не по душе. Ни слезинки не пролью. Не хочу быть в его глазах обыкновенной простушкой. Пусть удивляется моей независимости и мечтает меня разгадать как загадку. Ни для кого из Кэпвеллов  не понятную. Непостижимую.
Когда Си-Си на меня смотрит, я не знаю, о чем он думает. И вообще – думает ли обо мне? Или я для него вроде как стол или стул, предмет обстановки? Знакомый. Привычный.
Какие мысли у Ченнинга в голове?
Они ведь со мной не делятся. Но я понимаю, что я для них по большому-то счету как будто не существую.
Слишком мне мало лет…
Но это пока.

                14

Поняла, что мне не интересно прочитывать старые записи. Почему? Ведь я так старалась, когда подбирала слова, фразы, составляла абзацы. Столько всего написала, а перечитывать скучно. Потому, что я здесь – не я? А подбираю роль, которую нужно сыграть перед всеми.
Читала «Театр» Моэма, не такая уж длинная вещь. Да и речь о какой-то женщине, годящейся мне в мамаши. Она все время играет. И не бывает собой. Ну, в ее годы это понятно. А не рано ли мне начинать? И когда было начало? Когда я стала стесняться самой себя? Бояться, что такой никому не понравлюсь? Буду совсем не интересной.
Мама как-то сказала, что все дети фантазируют и хотят понравиться. Взрослым, друг другу. Она в этом плохого не видит. Но я сама начинаю видеть плохое. Потому что мне не уютно. Я начала перечитывать этот дневник и расплакалась. До того неприятно стало. Хотела порвать его, выбросить, но это успеется. Захочу – выкину.
А так уж ли интересно людям знать, что на самом деле думает кто-то? Мама считает, что они заняты только собой. Но это все потому, что ей просто некогда. А так – она любопытна. Вот мой братик Дэнни – нет. Он зевает, когда я ему пересказываю какие-то сплетни. Мальчишки вообще такие. И папа такой.
Для того чтобы понравиться, легче подобрать слова, а для того, чтобы выразить что-то свое – тяжелее. Я столько фраз нашла в книгах, учебниках, на все случаи жизни. Но высказаться откровенно не получается. Какой-то внутренний тормоз.
Ченнинг бывает собой еще реже, чем я. Об этом как-то не думаешь, когда наблюдаешь за ним. Да и не до него сейчас мне. Я перестала мечтать и представлять себя золушкой, а его – принцем. Думать о том, как произвести на него впечатление. Устала от этих фантазий. От всего можно устать.
Круз Кастильо – сын друзей моей мамы. Он не красавчик. Но занимается боксом. Крепкий здоровый сильный. Наши родители мечтали бы, чтобы мы стали встречаться. В нашем классе уже все девчонки встречаются с кем-то. То, что у нас с Ченнингом, дружбой или любовью не назовешь. Я не чувствую, чтобы он выделял меня. Просто видит, как я к нему отношусь, и принимает это.
Иногда мне хочется перерасти свою детскую влюбленность, кажется, что это и будет взрослением. Но взрослением чересчур грустным.
Мне надо чередовать – то о себе, то о других писать. Я хочу перечитывать это совсем с другим чувством. Как будто это писала я, а не какая-то кривляка, от которой уже мне самой стало тошно.


                14, 6

Мне нравится Круз, но только как друг. Он поглядывает на меня с любопытством. Пока его не особенно интересуют девчонки. А я заметила, что на Кэпвеллов он смотрит издалека, но познакомиться с ними не хочет.
- Ты можешь играть с нами в нашей компании, - предложила я.
- Нет, уж лучше в своей, - он подмигнул мне. Я растерялась. Еще никто из ребят нашей школы не отказывался. Но мне почему-то понравилось, как он это сказал. Круз совсем не мечтает о том, о чем я.
Это правда, что он не хочет стать богачом и быть принятым в клубе, куда ходит элита? Или он знает, что это в любом случае не получится, и притворяется, что ему все равно?
Да нет, не похоже, чтобы он притворялся. Он любит все мексиканское, хочет жить просто и не выделяться. Таких парней много. Но все-таки он для меня – не один из многих. А стоит отдельно от них. Один раз он набил морду сыночку богатых родителей. Тогда стали говорить, что он крутой. Но Круз отвечал всем: «Я просто дал сдачи».
Круз любит всех, а Ченнинг… мне иногда кажется, что никого вообще. Он всех нас просто терпит.

                15

Всего две записи за год. Сколько раз я пыталась начать, но останавливалась. У меня на душе такая неразбериха. Не знаю, так говорят или нет (про неразбериху в душе), но ничего лучшего я не придумала.
Надоело одергивать себя. Думать, правильно ли вот сейчас улыбнуться, сказать что-нибудь, промолчать… Несправедливо, что такие, как Келли и Иден, об этом не думают. Они вовсе не лучшие ученицы и далеко не самые вежливые из девчонок. Просто я знаю, что им это все сойдет с рук, а такие, как я, должны принимать в расчет каждую мелочь.
Если кто-то хочет стать лучше, умнее, образованнее – ведь это нормально. Но я и сама не знаю, нужно ли мне это без Ченнинга. Без Кэпвеллов. А – так. Само по себе.
Во мне как будто две Сантаны. Одной хорошо с парнем вроде Круза. Перед ним не надо выпендриваться, ничего не страшно. Уютно. У него в гостях – все равно, что у себя дома. Его я ничуть не стесняюсь.
Его родители так похожи на моих. Знаю, все очень хотели бы этого для нас двоих. И ничего лучшего и не желают.
Но во всем этом нет сказки… мечты… нет фантазии… Или как это лучше сказать? Слишком обыкновенно. Жизнь как жизнь. Он не принц, а ты не принцесса.
- Сантана, я ведь знаю, ты не из тех, кто задирает нос, - сказал мне Круз. – Таких я терпеть не могу.
- Нет, конечно, - поспешила ответить я, не понимая, к чему он клонит.
- Не важно, о чем там думают наши предки, мне нравится наша дружба.
- Мне тоже.
- Почему ты краснеешь, когда видишь кого-то из Кэпвеллов, и рядом я? Это из-за Ченнинга?
- Одно время он приглашал меня в кино, но…
Я вдруг почувствовала, что ни за что не хочу испортить отношения с Крузом. И мне плохо при одной мысли, что он может в чем-то меня заподозрить… В этот момент Ченнинг практически не существовал для меня. Я была готова заверить Круза в том, что все это нереально…
А может быть, так и есть?
Круз добрый, я не хотела показаться ему воображалой. Или одной из тех, кто мечтает о богатом красивом доме и счете в банке.
Стоп. А разве это не так?
Так… наверное… но не хочу, чтобы он так подумал.
Круз должен считать, что если я и влюблена в Ченнинга, то меня интересует только он сам…  Я не хочу упасть в его мнении. 
Мне всегда нужен был такой друг, как он, такой человек в моей жизни… Когда он рядом, Кэпвеллы утрачивают свою значимость, они перестают казаться недостижимыми и прекрасными, а я перестаю чувствовать себя человеком второго сорта. Кажется, мы все равны.
Этого мне и желала бы моя мать. Она понимает, что это, возможно, и было бы счастьем.
Но счастлива ли я в своем окружении, отказавшись от детской мечты?
Ох, я не знаю… бывают дни, мгновения, когда так и есть. Но в то же время…
Стоит Ченнингу улыбнуться мне… и возвращается сказка. Это какие-то нестерпимо волшебные мгновения. Начинаешь верить, что все может быть. И та Сантана, которую я старательно прячу от всех, как будто бы просыпается.
С Крузом я ничего не боюсь, с Ченнингом мне очень страшно… Я думаю о том, как могла бы сблизиться с одним из них. Я спокойно сказала бы Крузу, что он – мой первый парень. Но с Ченнингом… мне хотелось бы подготовиться, приобрести опыт с кем-то другим, совершенно мне безразличным. Тогда я не буду так нервничать. Больше всего я боюсь показаться наивной и глупой. Такие девушки – не в его вкусе. Я знаю. Он поглядывает на тех, кто постарше. А мечтательных и простодушных старается избегать. Не нужна ему такая любовь. Он охотник за приключениями. Во всяком случае, так мне объяснил Мейсон.
- Сантана, он не романтик,  - сказал он. И мне показалось, что это звучало спокойно. Без неприязни. Он просто правду сказал. Такому, как Ченнинг, трудно влюбиться, слишком большой у него выбор. Девушек много, а он один.
Бывают минуты, когда не чувствую, что люблю его. Да что там минуты – целые дни.
Но потом… все это ко мне возвращается.
Я права, если хочу, чтобы что-нибудь изменилось, надо стать опытнее. Тогда я буду проще ко всему относиться, и Ченнинг почувствует себя со мной легче, все будет естественнее. Мне надо выйти из толпы влюбленных дурочек. Стать искушеннее. Интересней. Смелее.
 Но с другой стороны… как-то услышала, как Си-Си сказал об одной из своих знакомых: «Латиноамериканская шлюшка. Они молодые, да ранние».
Хотелось бы мне, чтобы Ченнинг когда-нибудь… пусть не сейчас, а спустя даже долгие годы…
Ну, нет, еще этого мне не хватало.


                15,2

Сегодня день рождения Си-Си. Он был таким грустным, когда накануне наблюдал за хлопотами моей мамы на кухне.
- Наверное, вспоминает, как София делала ему сюрпризы, - сказала она мне потом. Он так и не женился. Романы он не воспринимает всерьез. Сколько лет прошло! А у него на уме только София. Говорят, она до замужества была влюблена в Лайонела Локриджа, Си-Си отбил ее у него и женился на начинающей актрисе Голливуда.
- Отбил или нет, я не знаю, про это болтают, но правда ли? Лайонел был уже женат на Августе, для него интрижка с Софией не много значила, а Си-Си полюбил ее раз и навсегда, - говорит моя мама. – Он ревновал ее к Лайонелу, после замужества София стала его избегать, она вела себя очень осторожно. Что бы кто ни болтал про них, думаю, после замужества Софии Лайонел перестал для нее существовать, эта история тогда и закончилась.
Августа – очень красивая женщина. Мне хотелось бы походить на нее. Она кажется мне привлекательнее Софии. Си-Си ее не выносит, у них это взаимно. 
Лицо Софии казалось мне рано состарившимся – столько морщин… то ли кожа плохая, то ли злоупотребляла гримом. У актрис это бывает. А у Августы Локридж лицо идеально матовое, а глаза и волосы темные. Мне всегда нравилось такое сочетание белой кожи и черных глаз. Это красивей, чем смуглость, как у меня. Я какая-то с ног до головы чернушка. Пожалуй, мне больше других идет белый цвет, появляются хоть какие-то новые краски.
Но на праздник к Кэпвеллам я пришла в синем. Мне этот цвет тоже идет. Си-Си долго смотрел на меня, но мне не было тревожно или не уютно. Вдруг стало лестно.
- Сантана, ты все хорошеешь? – он неожиданно взял мою руку и поцеловал. И я засмеялась. – Знаешь, когда моя София молчала, она не казалась красавицей, но стоило ей заговорить, она преображалась. Нельзя было не влюбиться, а ты…
Он не закончил фразу. Ченнинг обнял отца.
- И так – заглядение… верно?
Почему-то мне было приятнее говорить с Си-Си, чем с Ченнингом. В его комплиментах я чувствовала насмешку, Си-Си же был искренен. Я вспомнила «Войну и мир» Толстого. Мейсон посоветовал мне почитать о Соне. Она была красивой и доброй, но Николай ее бросил, чтобы жениться на богатой наследнице. Я нашла эти сцены и просмотрела внимательно. Она и воспитание получила такое же, как и дети графини. В ней все было хорошо. Но если нет денег…
- К Соне тоже относились практически как к родной дочери, пока она не мешала планам родителей Николая насчет его женитьбы. Как только это произошло, ее поставили на место. Дали понять, кто она, - сказал Мейсон. – Так что расположением Си-Си, его улыбками и добрыми словами ты не очаровывайся.
А сам Мейсон? Он как ко мне относится? Может быть…
Нет, конечно, это не ревность. Если я ему и симпатична, то ничего серьезного… так… подразнить отца или брата.

                15, 6

Мне легко говорить, а пишу я с трудом. Заставляю себя брать бумагу и ручку. Ну что поделать… не все ораторы, которые мечтают стать писателем, как Мейсон. Знаю, что он хотел написать свой роман, но оставил эту затею. Интересно, как бы он отреагировал на мои записки?
Он перестал смотреть на меня с интересом. Может быть, перерос? В Гарварде у него появились взрослые девушки. Мне всегда с ним было как-то не по себе. Мать Мейсона была склонна к депрессии, пережила истощение нервной системы. Почему она его бросила? Исчезла безо всяких объяснений. Си-Си это абсолютно устраивало, а для Мейсона стало ударом.   
Си-Си прячет в своем кабинете фотоальбом, где снимки Софии. По вечерам он уже много лет закрывается там и разглядывает их. А первой его жены, Пэмелы Пеперидж там нет?
Прочитала «Грозовой перевал». Обратила внимание, что там две семьи Эрншоу и Линтонов – и как будто вообще ни души во всем мире. Поколения Эрншоу ненавидят поколения Линтонов… или любят. Но на планете для всех Эрншоу, похоже, существуют только Линтоны, а для Линтонов – Эрншоу. 
И вдруг поймала себя на мысли: так можно подумать, если прочесть мои записки. Кэпвеллы – наша семья. Такое впечатление, что больше мы ни с кем не общаемся, замечаем только друг друга.  Но это правильно только в отношении меня. Если в детстве я играла с соседскими детьми, то потом… лет с 9-10 стала мечтать о том, как вошла бы в эту семью. Представляла себе, что это реально. Двери их великолепного особняка открываются для меня… слуга говорит мне: «Мэм». 
Если кажется, что я околдована Кэпвеллами, и всем, что с ним связано, то это, наверное, напоминает детскую сказку. Но так и есть. С ранних лет их дом казался мне чудом, верхом совершенства. Никакой другой не мог сравниться с ним. Я бродила по комнатам, любовалась… может, тогда возникло желание учиться на дизайнера по интерьерам? Я стала рисовать дома и их внутреннее убранство. 
А ведь моя мечта могла бы сбыться, благодаря Мейсону… Да или нет? Он мог захотеть сделать предложение кому-то вроде меня, чтобы отец разозлился. Но Си-Си не относится к старшему сыну как к принцу, его выбор не так уж волнует отца.
- Знаешь, что я думаю? Мейсону было бы легче жить, если бы он нашел себя. Обнаружил талант. Начал писать или играть в театре… не думаю, что бизнес или адвокатура, даже если у него есть способности, - для него. Это для прагматиков, не романтиков вроде него. Хотя романтизм свой он тщательно скрывает, прячет его за циничной маской. Он должен был бы стать художником и в этом найти великое утешение, но у него не вышло… пока. Он проживает не свою жизнь, общаясь с чуждыми людьми, но поскольку он все же амбициозен, то хочет что-то им всем доказать, на это он тратит свое драгоценное время, - сказала мне как-то одна из его кузин, Кортни Кэпвелл. У них были хорошие отношения.
Хотя не так уж мне и интересно все, что связано с ним,  надо признать: Мейсон мне очень помог. Давал книги, разбирал их вместе со мной.
Я мало пишу о Ченнинге. Потому что боюсь: получится что-то не то. Он иногда мне кажется каким-то уставшим от жизни… он, от которого все так многого ждут. Когда не следит за своим лицом, кажется растерянным… как ребенок.  Прошло то время, когда мы встречались почти каждый день, и он не смотрел на других…
Мы и сейчас встречаемся, но я – одна из многих.
Почему у меня не хватает духа отказать ему? Я согласна довольствоваться не то, что малым… каким-то мизером? Быть всегда под рукой, если не нашлось другой девчонки.
Он ни в кого не влюблен, это я бы заметила сразу.
Я не готова отказаться от своей, пусть детской, мечты.
Почему? Из-за него самого или…
Я не уверена, что у меня есть прямой ответ. И пока не хочу этого разговора. Я стараюсь отмалчиваться, если мама пытается задавать мне вопросы.  Но сказать, сцепив зубы, решительное: «Нет»? Порвать с этим звездным мальчиком, как моя мать его называла, раз и навсегда?
Отмучиться, наконец?
Нет, нет и нет.

                15, 8

Дурацкий день. Но я не могу его не описать. По порядку. Мейсон напился. С ним это частенько теперь происходит. Уснул в библиотеке прямо на кресле отца. Я слышала, как моя мать его будит и уговаривает отправиться в спальню.
- А, это ты, Роза… Я думал, Сантана. Вы очень похожи. Но эта Сантана слишком банальна… и банально в ней все – каждое движение души… Движение души! Наверное, так она это называет. Мой брат, впрочем, тоже, просто он избалован больше… и даже это – банальнейшая, в общем-то, вещь…
Пусть не думает, что я забуду об этом.
О чем это я? Он вообще об этом не думает. И не знает, что я это слышала. Но вот оно что… у трезвого на уме – у пьяного на языке.
Теперь мне ясно как божий день, зачем он изображал влюбленного. Хотя, может быть, и не против был со мной переспать. Но только любовь ни при чем. Его забавляло все это.
И я. Забавляла.
Семейка уродов. Иногда я их всех ненавижу. Чем старше становлюсь, тем сильнее ярость. Растет моя злость.
И я все молчаливее. Потому что это надо скрывать.
Стоило мне открыть дверь на улицу и сделать шаг, как я буквально налетела на Ченнинга, чуть не сбив его с ног. Так торопилась исчезнуть.
- Эй, красотка… куда это ты собралась?
- Тебе-то что? – чуть не заорала на него я. В этот миг он мне был противен своей улыбочкой и равнодушными смеющимися глазами.
- Погоди… ты что, обиделась? Я-то думал, у тебя ангельское терпение. Сколько лет мы знакомы, а ты… ни единой жалобы.
Я молча смотрела на него. Пыталась понять, что когда-то меня привлекло и заставило видеть в нем парня моей мечты. Но не получалось.
- Ты вылитый брат, - вдруг выпалила я, - только тебе для этого и напиваться не надо.
- Ты про Мейсона? Он умирает от зависти, - взгляд Ченнинга вдруг потеплел, я не поняла, с чем это связано… в тот момент не сообразила. – Послушай, Сантана, он понимает, что никогда не сможет поцеловать тебя… прикоснуться к тебе…
Мне так захотелось в это поверить! Что его брат тайно мечтал обо мне и злился, глядя на нас с Ченнингом. Я побежала к дому. Ченнинг бросился вслед за мной. Он схватил меня за руку. Я остановилась.
- Мы еще слишком молоды, чтобы думать о чем-то серьезном. Я боюсь влюбиться в тебя, легко ли сказать, что уже в 14 лет стал чувствовать, что другие девушки не существуют для меня… что я уже готов сделать выбор… а ведь я еще не стал взрослым.
Я очень хотела поверить. И я поверила. Стояла и слушала, как он все это говорит.
Актер в школьном театре?
Откуда мне знать…
Вот так это все и случилось. Дома никого не было. Отец ушел на работу, брат – к другу. Никто нас не видел. Боль оказалась сильнее, чем я ожидала, но меня это даже порадовало. Заставило поверить: все это реально. Чистейшая правда.
- Говорят, после первого раза не забеременеешь, - прошептала я. Ченнинг не обратил внимания или пропустил мимо ушей. А я, как только он отвернулся от меня, стала вспоминать все мамины наущения.
Теперь он знает, что у меня это впервые. Испугало ли его это? Не знаю. Такое впечатление, что и ему, как и мне, захотелось почувствовать что-то на самом деле… поверить, что он и я, - это не персонажи детских сказок, что мы почти выросли, и вот мы вместе.
Но нам надо быть осторожнее. В этом доме – нельзя. Нам это могло сойти с рук только сегодня.
Рада ли я тому, что случилось? Что я вообще почувствовала?
У меня был страх – а вдруг не понравится?
Не могу сказать, было мне хорошо или плохо… ни то, ни другое.
Но я, наконец, прикоснулась к реальности. Стала частью его жизни… жизни всех Кэпвеллов.
Что мне до прошлого или будущего?
Вот оно – настоящее.


                16

Меня положили в больницу. Лежу и пишу, делать все равно больше нечего. Читать книги не тянет. Как посмотрю на том классика, начинает трясти от злости. Вспоминаю слова Мейсона. Как, должно быть, он надо мной смеялся! Впрочем, и черт с ним.
Пока нам везет. У меня не выкидыш, а просто задержка. Я все время боюсь, что что-нибудь произойдет. Прошу Ченнинга подумать об этом, но он… такое впечатление, что ему наплевать. Или он думает: это только мои проблемы.
Я привыкла к нему. И ощущения совершенно новые. Не такие, как пару лет назад, когда я была совсем девчонкой. Теперь мне кажется, что та сказочная любовь была ярче. Я и сейчас не могу вспомнить о том, что чувствовала, без тоски и желания это вернуть. Но если чувства меняются, можно ли снова их вызвать? Ведь я пыталась. Перелистывала страницы дневника, слушала музыку, старалась себя настроить на ту же волну… но все то, чем я жила и дышала, как будто смыло. Волнами времени.
Мне кажется, это красиво звучит.
Ченнинг больше не кажется мне красивее и лучше всех. Но это не значит, что я разлюбила. Ведь правда? Мне этого не хотелось бы. Я не хочу отворачиваться от мечтаний моего детства. Фантазий о своей будущей жизни. Мне кажется, я смогу полюбить его по-другому, как взрослая женщина. Просто нужно, чтобы прошло какое-то время.
Я знаю, что он играет со мной как кошка с мышкой. И радуется, если удается заставить меня заплакать. Но он не понимает причину.
Я плачу не из-за его жестокости. А потому, что он уничтожает мою любовь, мои воспоминания. А я не хочу, чтобы это случилось. Мне слишком дорого это. Ведь я тогда была счастлива. Даже не понимала, как мне хорошо.
Очень боюсь того, что это вернуть невозможно.
 В больнице сказали, что я не правильно принимаю таблетки. У меня слишком сильное кровотечение. Меня положили на обследование. Я иногда думаю: каким бы мог быть наш ребенок? Пока никто не подозревает о том, что он спит со мной. Я стараюсь не жаловаться на его капризы или смены настроений, сама решать все проблемы. Мне нужно его удержать. Но как это сделать?
Все-таки что-то от настоящей большой и красивой любви у нас было. Если бы я забеременела, то не стала бы делать аборт. 
Думает ли Ченнинг, что я могу стать матерью одного из Кэпвеллов?
Смешно… подумать только. Я – матерью!
Почему он так не осторожен?

               
                17

Этот год кажется самым длинным в моей жизни. Попробую его описать. Мне же надо в себе разобраться. Чего только я ни читала про секс с возлюбленным! Но оказалось, что ничего особенного не испытываешь. И вовсе не тянет к нему прикоснуться… Одна писательница говорит в интервью, что у женщин любовь и секс – это разные вещи. Они могут быть влюблены, но не испытывать физического влечения. И наоборот.
Но только ли в этом дело?
Я поняла, что мне не интересно быть с Ченнингом наедине. Я совсем не хочу уехать с ним куда-нибудь, спрятаться от людей и жить вдвоем. А ведь влюбленные об этом мечтают!
Значит ли это, что я в него не влюблена?
Я не знаю.
Не могу сказать «да», не могу сказать «нет». Правда где-то между… а если такая вот середина?
Мне нравится ходить с ним по пляжу, взявшись за руки, а еще больше – школьные сплетни. То, как на нас заглядываются одноклассники. Это меня выделяет из толпы его поклонниц, делает не такой, как они. Я – особенная! Иначе он бы меня не выбрал. И мы уже вместе так долго.
А если бы он был обычным пареньком, живущим по соседству?
Получается, я влюбилась в его положение в обществе, в статус девушки Ченнинга Кэпвелла? И для счастья мне нужно именно это.
Я о многом думала и до сих пор не понимаю мою мать. Она ни одного разговора со мной не может начать, не поссорившись. Ну, хорошо, Ченнинг может жениться на другой. А если бы я забеременела? У меня был бы статус матери внука Си-Си и огромные алименты. А это тоже ведь – положение. И на всю жизнь. Никто не сумел бы разорвать наши узы.
Так что она зря злится. Ченнинг заплатил за аборт одной случайной девицы, после этого он стал покупать презервативы. Но иногда расслабляется и забывает об осторожности.
Странно, у него столько поклонниц, но мне кажется, что ему это не так уж и льстит. Как будто ему вообще скучны все девчонки. Ко мне он привык. А почему бы и нет? Я никогда не жалуюсь и не создаю проблем. Спокойно отношусь к тому, что он может встречаться с другими. Никаких скандалов, никаких истерик. Я приучила себя к этому. Стала для него какой-то отдушиной. Можно не напрягаться, не стараться произвести впечатление, а просто быть самим собой.
Когда-то, влюбленная, я думала о том, чего ему не хватает в жизни. И что могу ему дать такая, как я. И я оказалась права. Именно этого. Обыкновенного расслабления.
Но тогда он казался мне диковиной из страны чудес…
Мне уже не стыдно перечитывать те записи. Когда остываешь, становится любопытно, а почему ты раньше была как заколдованная, что тебя так привлекало… хочется это вернуть, ведь тебе тогда было так здорово… но назад пути нет. Разве что превратиться в ту самую девочку.
Ченнинг признался мне, что я ему нравилась в детстве. А что он испытывает сейчас?
Мне почему-то кажется, что он хочет оправдать свою славу. Про него говорят: Казанова, Дон-Жуан или бабник. Вот он и пытается вести себя именно так. И кто создал ему такую славу? Не Си-Си ли с его понятиями о настоящем мужчине?
Возможно… он хочет понравиться папе.
Ни разу у меня за полтора года не возникло ощущения, что Ченнинг действительно мечтал бы о близости со мной. И каждый раз он выпивает. Говорит, что для храбрости, но это звучит как шутка. У меня странное чувство, что секс для него – что-то вроде обязанности. До меня он ходил к проституткам и как будто считал, что ему надо всему научиться. Так в юности поступал и его отец.
У Ченнинга появился приятель. Линдсей Смит. Он робкий и странный какой-то. На него смотрит с восторгом. Как когда-то и я. Но мне давно не 12. А Линдсей, хотя наш ровесник, но ведет себя как мальчишка. На девчонок не смотрит, готов слушать Ченнинга часами.
- Он тебе не надоел? – спросила я.
- Линдсей? Да ладно, он безобиден, - сказал мне Ченнинг.
Безобиден? Ну что ж…


                17, 3

- У отца свои понятия о том, как надо, и как не надо. Свое представление о том, какой должен быть идеальный сын, и что ему нужно. Быть сыном Си-Си и позволить себе роскошь быть самим собой и делать со своей жизнью все, что хочешь… Сантана, ты заметила, что он не возражает против ваших отношений? – Мейсон хитровато прищурился. – Его же устраивает такая подруга сына. Но только в определенный момент жизни Ченнинга. Сейчас у него такой возраст, что это ему не вредит. Но когда ему будет двадцать один, отец решит, что пора найти подругу, родители которой посещают те же самые загородные клубы. Кей Адамс или Кристину Хартман.
Я не стала с ним спорить. Пусть думает, что он хитрее, умнее… у меня свои способы и свои средства.
А что? Быть матерью внука Си-Си – это совсем не плохо. Возможно, даже лучше, чем стать невесткой. Потому что это и деньги, и свобода.
Ко мне пришло ощущение своей привлекательности. Я стала чувствовать, что нравлюсь многим… иногда даже кажется – всем. И мне же только семнадцать. Сколько еще впереди!
Си-Си и сам поглядывает на меня с интересом. И это приятно. Он прост и откровенен. Не интриган, как Мейсон. То есть, в делах он, возможно, такой, но не с женщинами. И своих желаний он никогда не скрывал. Не маскировал их чем-то. Он не боялся, что ему откажут, с ним этого, скорей всего, и не бывало.
Мы с Келли случайно столкнулись в театре. Пьеса «Трамвай «Желание» Тенесси Уильямса. Главная героиня влюбилась в херувима с голубыми глазами, вышла за него замуж, и во время медового месяца застала его с мужчиной. Он оказался геем… ну и разгадка! Вот почему он не мог быть счастлив.
Так написано в программке, я только пересказываю.
Мне понравилось, как актриса говорила: «Я видела». Это так прозвучало, что в зале зрители вздрогнули. После слов, которые сказаны таким тоном, неудивительно, что ее муженек убежал и покончил с собой.
Столько злости и отвращения в этом: «Я видела».
- Ну, как тебе этот спектакль? – спросила Келли.
Я пожала плечами.
- Ну, надо же, покончить с собой из-за этого… Конечно, это же консервативный Юг. Старомодность и все такое. Будь он сыном какого-нибудь рок-музыканта, и не подумал бы впадать в отчаяние. У меня полно таких друзей, ну и что?
Мы ведь тоже южане. Конечно, рядом Лос-Анджелес и Голливуд, но все-таки…
Да, дети Кэпвеллов не могут себе позволить ради эксперимента попробовать встречаться и с парнем, и с девушкой, бриться наголо, участвовать в демонстрациях против власти. Дружить с такими – еще куда ни шло, это Келли дозволено. Но не походить на них.
Я прочитала в газете интервью с одним рок-музыкантом. Он говорит, что пять лет жил с мужчиной. Но потом решил жениться и завести детей. Не знаю-не знаю. Я любовь голубую и розовую видела только в кино. И никто из моих знакомых и мысли не допускает, что может жениться или выйти замуж за… да и просто встречаться и развлекаться… как подумаю, кажется, меня вырвет. Я могу понять Бланш, когда она с перекошенным от отвращения лицом сказала: «Я видела». Лично я бы поверила только своим глазам.


                17, 6

«Мужчины в подростковом возрасте испытывают физическое влечение к противоположному полу, женщины – платоническую влюбленность в тот или иной образ прекрасного принца, это для них типично. Думать о сексе на самом деле им не так уж и хочется, но поскольку так модно, и в нашем обществе после сексуальной революции принята определенная модель поведения, то девочки стараются во всем походить на мальчиков. Имитируют повышенное любопытство к физиологии и стараются доказать, что они ничем не отличаются от мужчин. Но они отличаются.
Когда у мужчины пик сексуальной активности, у женщин такие эмоции еще не появились. Для них половой акт – это то, что разрушает красивую романтику отношений. Они могут и сами себе не признаваться, что не горят желанием физического сближения с понравившимся им парнем. Потому что тогда прослывут фригидными, бесчувственными, не модными. Они стараются соответствовать стереотипам своего времени. На самом деле у женщин пробуждается физическое влечение ближе к тридцати годам, а то и позже. А у мужчин в этом возрасте может наступить спад», - это фрагмент из статьи в женском журнале.
Может, это со мной и случилось? Я думала когда-то, что поцелуй Ченнинга – это невероятно, небо и земля содрогнутся, цветы расцветут… такое будет у меня ощущение… в общем, вся эта глупая и слюнявая романтика, как я теперь поняла.
Теперь уже я умудренная опытом. Знаю, что это – обман. Все эти книжки, журналы… они про то, чего нет. 
Любовь кто-то выдумал. Поэты, художники.
Но должны же наши родители знать, что ее нет? И говорить нам: «Это красивая сказка, не забивайте себе голову выдуманной кем-то романтической чепухой». Но они говорят, что любят друг друга. Или священники, учителя считают это правильным воспитанием?
Выйти замуж или жениться по расчету нельзя, так не поступают хорошие люди. А как же иначе, если нет никакой любви? Ее просто нет. Как и нет бога.
Но наши родители могут и, правда, во все это верить. Они столько лет прожили, привыкли друг к другу… но это совсем не то… не так, как кажется в детстве.
Я могла бы выйти замуж чуть ли не за любого из сыновей моих соседей, со временем привязаться к нему, нарожать детей, и тогда… я, конечно, сказала бы нашим малюткам: «Мы с папой любим друг друга». И они должны в это верить.
Получается, нет людей, созданных друг для друга, двух половинок единого целого, родственных душ? А есть просто удобство, привычка.
Или все-таки… Ченнинг совсем не мой принц. Но отпустить я его не готова.


                18

Проснулась сегодня, кинулась в ванную. Меня вырвало несколько раз. Купила в аптеке тест – реакция положительная. У врача я еще не была, значит, это не точно. Может быть, я не беременна. Вот так подарочек ко дню рождения. Смеяться теперь или плакать?

                18, 2

Я молчу. Пусть будет месяцев пять, когда аборт не возьмется делать ни один врач. Вот тогда я скажу. Я хитрая, если что задумала, меня не остановить. Мать пока ничего не заметила. Ну, надо же! Я думала, она меня разоблачит. Но я знаю, что она боится Си-Си, дорожит своим положением его доверенного лица. Да и сама я не смогла бы выдержать его гневный тон. Расплакалась бы, расклеилась, да и пошла к врачу.
Ослушаться не решилась бы.
Так что пусть узнает тогда, когда будет уже слишком поздно.

                18,3

Я не могу писать, не могу читать, не могу разговаривать… даже есть не могу. Ченнинга вчера похоронили. Никто не понимает, что случилось, как это могло с ним произойти. В кабинете Си-Си его нашли мертвым. Стреляли из пистолета Си-Си.
Он не узнал… я заводила с ним разговоры о ребенке, говорила, что может быть, но я не уверена… в общем, ничего конкретного. Он думал о чем-то своем и интереса не проявил.
Хотя сказал: ну что ж, если отец не против, могу и жениться.
Мне показалось, ему все равно, что с ним будет.
Но это же не… он не мог сам в себя выстрелить? Экспертиза бы показала. Но это не самоубийство.


                18, 6

Не знаю, чего боюсь больше – злости Си-Си или его спокойного равнодушного тона. Он для себя все решил, но не считает нужным это озвучить.
- Ты носишь Кэпвелла. Ну что ж, ты родишь его, раз так этого захотела. А насчет воспитания будущего наследника…
Он не договорил. Зазвонил его телефон.
Я не решилась снова к нему подойти для беседы.
Воспитание? Что он имеет в виду? Мне страшно, мне страшно.
                18, 8

Я уезжаю из этого города.
Мне даже не дали взглянуть на него. Было не так уж и больно, эпидуральная анестезия: укол в позвоночник. Но все равно это так тяжело.
Я просила: ну, дайте мне посмотреть на ребенка. Но медсестра закрыла мне глаза, пока его осматривал врач.
Не знала, как Си-Си решит его назвать. Не Ченнинг же Третий? Сам он Ченнинг Крейтон, его сын был Ченнингом Вторым… Может, он решил, что это несчастливое имя? Или это глупые предрассудки?
Брэндон – имя как имя. У меня даже не будет возможности видеть его фотографии. Не представляю, на кого он похож. Но врач успокоил меня: мальчик крепкий и славный. Ему подобрали приемных родителей. Мать зовут Джина, она работает секретарем, имя ее мужа – Стокмэн. И что в них такого особенного? Белые – англосаксы? Не латиноамериканцы. И только то. Ни образования, ни престижной профессии. Неужели это самый банальный расизм богатеньких белых? Ни мулатов, ни мексиканцев они с собой рядом не терпят. Для них это – обслуга.
Си-Си будет наблюдать за ними, контролировать их жизнь. Бездетная белая пара. Все так, как ему хочется.
Но я сама согласилась, насильно меня никто не заставлял. Я даже не попыталась спорить. Взгляд Си-Си с детства меня буквально парализовывал, будто удав смотрит на кролика, и тот во всем подчиняется, становится беспрекословной марионеткой.
Если бы я наняла адвоката и все это ему рассказала… особенно про то, как медсестра закрывала мне глаза своей ладонью. Это важная деталь.
Сейчас я – никто. Я только закончила школу. Ни один суд не пойдет против Си-Си. Вот что значит связаться с Кэпвеллами. О справедливости можно забыть.
А готова была бы я воспитывать Брэндона Кэпвелла без помощи Си-Си?
Я не на это рассчитывала…
Слишком часто я стала плакать, по любому поводу – слезы, они текут и текут, кажется, этому конца не будет. Все уже до тошноты, напоминает слезливую теленовеллу.
- Сантана, ты проявила мужество и родила этого ребенка. Ты хотела, чтобы ваша любовь не исчезла бесследно. Да, его у тебя отняли, но он есть. И благодаря тебе, - сказал мне Круз, желая, как видно, утешить. Но мне только хуже стало.
Он так… так наивен.
Не знаю, когда я вернусь в Санта-Барбару. Может быть, и никогда.
Начать все с начала, представить, что твоя жизнь – чистый лист…
Хочешь, не хочешь, придется.


Продолжение здесь:
http://proza.ru/2011/02/24/1616