Сказка из дубовой рощи

История эта началась где-то в лесу, вдалеке от привычной городской суеты. Посреди вековых дубов, на небольшой полянке, сидела шумная компания. Люди, вырвавшиеся из асфальтового плена, вели себя, как подобает в таких случаях – жгли костер, веселились, пили что-то из пузатых бутылок.
Потом толпа ушла, оставив после себя груду мусора, истоптанные цветы и пепелище, занявшее половину поляны. И еще кое-что – деревянное чучело. Ветка-рогатина, вместо шляпы – консервная банка, пучок травы заменил волосы. Пластмассовая вилка, зачем-то воткнутая озорниками туда, где фантазия нарисовала им руки…
Люди ушли, оставив свое творение стоять прислоненным к большому камню. Лес, облегченно вздохнув, начал залечивать раны, нанесенные двуногими варварами.
А дальше произошло то, что мы назвали бы чудом…

… Была тьма и пустота. Потом я увидел день, и понял, что я Есть. Сверху – Солнце, под ногами – земля. С четырех сторон света – воздух. А вокруг колышется что-то неуловимое, смутно знакомое.
Искры сливались в линии, сполохами пронизывали пространство. Все это было единой сетью – поющей, ликующей гармонией, наполнявшей мир. Лишь кое-где – режущие бреши, дыры, из которых сочиться боль…
Я потянулся мыслью в направлении этой боли, и мне ответили ласковым прикосновением.
Разрозненные кусочки памяти вдруг склеились в единое целое, и сам я стал пробоиной, источающей страх и ужас.
Грубые руки, отрывающие меня от семьи. Черные сгустки эмоций пришельцев, и снова боль, убивающая мою сущность…
Но я же жив, я же с ними – с теми, кто меня породил!
- Ты другой, - шепнули мне откуда-то. – Ты уже не наш!
Словно ветер скользнул передо мной, шевельнул картинку, сдувая переплетение мерцающих нитей.
Это просто трава, деревья и угли от костра. Теперь я знал, как это называется. Знал, что я сижу на нагретом солнцем валуне, и вокруг меня шумит дубовая роща.
- Ты человек! – шепнули мне снова.
- Че-ло-век, - произнес я нараспев. Звуки камешками перекатывались во рту.
Да, у меня был рот, две руки, две ноги. Все, как нужно.
Веточка, привитая к новому корню неведомым, невидимым, непознанным никем садовником. Тем, который выше всего. Зачем?.. 
Никто не ответил на мой вопрос. Лишь дубы – мудрые, вечные, как белый свет, братья мои качали кронами и улыбались.
Если я теперь человек, то мое место – среди подобных мне?
Рядом асфальтовой рекой бежало шоссе, и редкие в утренний час машины пролетали мимо, растворяясь в чисто вымытом недавним дождем ясном горизонте.

Одна машина – черная, большая – все-таки остановилась. Люди, сидевшие в ней, смотрели с жалостью, хлопали меня по плечу.               
- Не помнишь ничего… Ничего, друг, так бывает… мы вот тоже хорошо отдохнули, - ящик с водочными бутылками побрякивал в багажнике, подскакивая на поворотах горного серпантина. – Андреич вообще – в дрова. Жене подарок будет…
Лица - счастливые, даже у безмятежно похрапывающего Андреича. Осколки его снов долетали до меня: мешанина из воспоминаний детства, картинок большого города и дурнотного, вязкого привкуса алкоголя.
Ниточка, связывавшая меня с родными, с полянкой среди дубовой рощи, все утончалась. Я цеплялся за нее, за мою материнскую пуповину, но большая, пропахшая бензином и перегаром машина уносила меня все дальше от прежней жизни…

Город встретил нас туманом, мокрыми улицами и холодным асфальтом. Высокие здания, облепленные серыми мыслями своих обитателей, молчали, не откликаясь на мои приветствия. Они были мертвы. Глина, ставшая ныне кирпичом, забыла язык Земли.
Меня высадили в пустом дворике. Облезлые железные качели уныло торчали посреди бетонной площадки. Какой-то человек неопределенного пола и возраста азартно рылся в мусорных баках.
- Ну, все, друг, прощай. – В глазах попутчиков не было интереса к моей дальнейшей судьбе. В этом мире каждый жил сам по себе.
Хлопнула дверь, машина тронулась с места, тревожа колесами отстоявшуюся от грязи воду в луже. Я остался стоять посреди обшарпанных пятиэтажек, пытаясь  ощупью найти своих в городе. Безрезультатно.
Туча, заполонившая собой все пространство небосвода – темная, пузатая – вдруг раскрошилась на кусочки, стала падать на землю, превратившись в ливень. Тяжелые капли стремительно неслись вниз. Они летели на асфальт, отскакивали, дробились в мельчайшую пыль. Сливались в потоке воды, чтобы вернуться в лоно ручья, реки, океана. Чтобы заново стать небесной водой…
Рыбачьи обноски, выданные мне сердобольными мужиками, мгновенно промокли до нитки. Я забился в воняющий кошками и сигаретными окурками подъезд. Оболочка, данная мне волею случая, замерзла и хотела есть. Я не знал, что с этим делать… Я был чужим среди этого мира, не умел жить по его законам.
Я свернулся клубком, как это делают животные, закрыл глаза, и погрузился в небытие. И пришла смерть - сладостная, спасительная…

Но у Творца были на меня другие планы, и пришла девушка с чудесными глазами.
Я не знаю, для чего она меня спасла. Я ничем не мог быть ей полезен, так как само мое существование ломало рамки привычного ей мира.
Она сразу поверила мне. Уже потом я узнал, что в таких случаях люди сразу набирают телефонный номер и вызывают машину с дюжими дядьками в белых халатах.
Она долго отпаивала меня вкусно пахнущей жидкостью, потом уложила на свою кровать, сама ушла спать на продавленный диванчик.
Так я остался жить в ее крохотной двушке - на правах то ли квартиранта, то ли компаньона.
Каждое утро я провожал ее до дверей магазинчика, в котором вкусно пахло печеньем. Она оставалась править в царстве сладостей, а я дотемна бродил по улицам города, вслушиваясь в его звуки, стараясь понять его.
Деревья, так же как и дома, не отвечали мне. Они спали, жизнь едва теплилась в них. Сухие, корявые, зажатые асфальтом, они, как и я, лишь выживали здесь. Я еще помнил то радостно-ликующее, что окутывало МОЮ полянку. Я искал, но не находил…
И постепенно серая паутинка начала оплетать и меня. Я обрастал коростой, заменяя в памяти чудо живого мира на бетон, асфальт и квадраты улиц. А может, и правда, не было ничего? Если я, действительно, болен и опасен для общества? Тогда меня надо изолировать, закрыть в клетку-карцер и усиленно лечить, приводя в норму! И какое-нибудь медицинское светило напишет про меня статью, укрепляя тем самым свою карьеру…
В этом мире мужчине полагалось зарабатывать деньги, и я устроился грузчиком в тот же самый магазин, где работала она. Тело к вечеру начинало болеть, напоминая о своей физической сущности. Дух же дремал, усыпленный ежедневными обязательными разговорами о погоде, политике, женщинах. Женщин делили на своих и чужих, чужие почему-то были более красивы, умны, но все равно предавали, уходя к другим.
Нет, она была не из таких. Она любила меня, хоть и молчала об этом. Я не знаю, зачем ей нужно было все это… Я уже знал, что такое любовь в этом мире – сплетение потных тел, мимолетный кайф и поиск нового существа, что доставит тебе еще большее удовольствие.
Иногда к ней приходил какой-то парень, топтался на пороге – дальше его не пускали. Он смотрел на меня недобрыми глазами, вздыхал горько и уходил, оставляя ей охапку цветов. Букет потом долго умирал в прихожей, запах разложения и смерти наполнял квартиру. Я еще мог чувствовать боль убитых братьев…

 Междумирье, разрыв надвое… Так не могло продолжаться долго – что-то должно было случиться. Я ждал, задним, животным умом предчувствуя развязку. Тот, кто наверху, большой и сильный, наблюдал за мной. Что отражалось на его лице – радость или горе? Есть ли вообще лица у богов, или мы сами надеваем на них маски, угодные нам?

… Кот сидел на ступеньках, ведущих в подъезд. Жалкий, облезлый. Чем-то напоминающий меня в тот дождливый первый день. Сидел и смотрел на меня огромными желтыми глазищами.
Что-то давно забытое, но такое родное, знакомое, прикоснулось ко мне. Мягкой, теплой волной накрыло тело…
- Привет! – Зверь все так же сидел перед подъездом и смотрел, не мигая. Смотрел сквозь меня, я видел свое отражение в его радужке.

Поселившись у нас в квартире, зверь согласился откликаться на имя Тимофей. Подруга моя была не против, она любила животных.
Он спал на моей кровати. Брал пищу только из моих рук. Он СЛЫШАЛ меня. Я снова начал чувствовать причастность к миру травы и камня, и тоска дрожью шла по телу…
Однажды ночью я почувствовал зов. Кот, вытянувшийся рядом, блаженно урчал, напоминая маленький трактор. Было в его мурчании что-то подозрительное, так женщина соблазняет мужчину своей нарочитой наивностью.
Куда он манил меня? В какие дали звала его кошачья душа, переливавшаяся в ночной тьме всеми оттенками цветового спектра?
Но я пошел за ним, канатоходцем балансируя на тонкой нитке, протянутой в неизвестное. Тело мое оставалось на кровати, в плену теплого одеяла, дух же…
Дух мой находился сейчас на поляне. Не той, МОЕЙ, которая иногда привычно всплывала в грезах, а другой. Огромной, поросшей мелкой, с вкраплениями пушистых одуванчиков, травкой. Посредине стояло огромное раскидистое дерево. Под ним – тот, кого я назову Хранителем.
- Здравствуй, путник, - ласково сказал мне он. – Ты заблудился, потерял свою дорогу?
Хотелось плакать, но слезы есть только у тела, а оно осталось где-то далеко, в мире людей.
- Отпусти меня домой…
- Ты знаешь, где находиться твой дом?
Кошачья душа бегала вокруг меня, задевая хвостом одуванчики. Пух летал по поляне. И еще какие-то существа кружились над травой – радужные мошки, люди назвали бы их феями. Они не обращали на меня внимания, занимаясь своими, известными только им фейными делами.
- Я хочу вернуться туда, откуда пришел… Мне тяжело среди людей, они чужие для меня.
- Это окончательное решение?
- Да!
- Люди не так плохи, как тебе кажется. Они просто другие. Но, впрочем, тебе есть с чем сравнивать… Ты хочешь уйти сейчас?
- Нет, нужно попрощаться кое с кем. Оставь мне еще день.
- Да будет так!
И поляна начала растворяться в пространстве, превращаясь в обычную темноту ночи, и я провалился в сон.

Утром я рассказал все подруге. Она молча ушла на кухню -  звякать кастрюльками. Я видел за завтраком ее припухшие, покрасневшие глаза, но ничего не мог сделать… Я уже покидал этот мир, необходимо было рвать те немногие нити, что связывали меня с ним…
Я не стал ее провожать – к чему было продлевать ее страдания… И на работу идти более не было необходимости. Весь день я сидел в парке, глядел на мам с колясками, на целующиеся парочки – пытался понять, в чем заключается их счастье. Неужели человеческая жизнь – такая, какой она предстала передо мной, может приносить удовольствие? Где же правда, которая понравиться всем – и людям, и деревьям? Как собрать воедино два мира, спаять их в прочный гармоничный сплав? Ответа не было.
А на закате я снова стал тем, кем был раньше.

В городском парке, на берегу реки выросло черемуховое деревце. Наступила весна, и оно покрылось белыми цветами. Под ним поставили скамейку с коваными перильцами. И все, кто на нее садился – и замученные хозяйственными делами матери семейств, и брюзгливые профессора в толстых очках, и даже вредные семиклассники – все вдруг, подчас против своей воли, начинали улыбаться. И несли люди эту улыбку по городу, и цвела она в сердцах человеческих, и роняла свои семена в просторный необъятный мир…