Теория относительного ужина

Мефодий выявил причинно-следственную связь между едой и сновидениями. Связь была местами очень литературная. Если съесть на ночь отлично потрошеных анчоусов - будут кафкианские сны, если поклевать чуть сухарей - будут очень достоевские сны, если не есть ничего - спать вовсе не захочется. Этим и пользовался, назвав свой стиль поведения "Пиноккио за 22 вечера". Хотя визуально больше походило на "Чиполлино приболел".
Однажды ночью, когда Мефодий случайно вышел из сна, ему захотелось положить в желудок что-нибудь существенное. То есть пиноккианский алгоритм работал, но его явно не хватало для поддержания себя в равновесии. Мефодий украдкой, чтобы не тревожить свою тень на стене, стал пробираться на кухню. Тень, однако, была вполне сонная и не обращала внимания на лунатизм её хозяина. По дороге Мефодий встретил швабру, суровую коридорную тьму и женщину-лошадь из сериала "Лошадь в большом городе". Позже всё это оказалось миражом на фоне угрожающе-аскетичной диеты. Наконец, преодолев все тернии утомительного и пугающего вояжа по коридору, Мефодий очутился на собственной кухне.
Здесь, прямо за кухонным столом, сидел Альберт Эйнштейн. Но не тот, который всегда приходит на ум в первую очередь, а его ближайший однофамилец. И он резво молотил суточные щи Мефодия.
- Привет, - выдохнул с дороги Мефодий.
- Тебе чего? - сквозь щи булькнул Эйнштейн.
- Да вот... на ужин зашел.
- Ну и спать иди, - отрезал Альберт, подливая себе очередную порцию щей.
Мефодий отнесся к замечанию Эйнштейна по-философски положительно: сразу пошел спать. Дорога в спальню оказалась менее красочной и примечательной: ни женщин, ни лошадей не повстречалось, и только запах свежих щей ненавязчиво проводил его до самой постели.
Мефодию всегда снится подобная чепуха, если он не поужинает по-человечески.