В цикле
Дипломатия Великой Скифии (32) http://www.proza.ru/avtor/zolinpm&book=15#15
немало полезных материалов по истории отечественной дипломатии за несколько тысячелетий
Русская дипломатия академика А. Н. Сахарова - история и политика, 15.09.2009 07:09
Дипломатия Великой Скифии 6 8 веков - история и политика, 27.08.2009 09:37
Дипломатия Великой Скифии 4 5 веков - история и политика, 26.08.2009 10:08
Отечественная дипломатия в труде Иордана - история и политика, 25.08.2009 18:39
Дипломатия Великой Скифии в начале эры - история и политика, 25.08.2009 07:08
Сравните с официальной версией - история и политика, 23.08.2009 16:00
Дипломатия времен Клеомена и Скила - история и политика, 12.08.2009 12:36
Дипломатия Демосфена и Атея - история и политика, 13.08.2009 07:33
Дипломатия Скифии времен Александра Македонского - история и политика, 13.08.2009 08:53
Дипломатия Аршакидов, Евмела и Амаги... - история и политика, 15.08.2009 08:28
Дипломатия Рима, Митридата и Скифии - история и политика, 23.08.2009 07:09
Динамика дипломатии Динамии - история и политика, 23.08.2009 11:59
Дипломатия времен царя Антира - история и политика, 12.08.2009 07:35
Дипломатия Великой Сарматии - история и политика, 24.08.2009 14:19
Дипломатия земледельцев и скотоводов - история и политика, 22.07.2009 19:19
Дипломатия времен киммерийских - история и политика, 05.08.2009 18:06
Дипломатия Великой Скифии около 722 года - история и политика, 06.08.2009 11:46
Дипломатия Гамиры и Скифии 7 в. до н. э - история и политика, 07.08.2009 06:49
Дипломатия скифов Арианта и Мадия - история и политика, 09.08.2009 16:24
Дипломатия скифа Анахарсиса - история и политика, 10.08.2009 05:54
Дипломатия царицы скифов Томирис - история и политика, 10.08.2009 09:53
Тайная дипломатия времен Троцкого - история и политика, 10.08.2009 13:22
Дипломатия позднего палеолита - история и политика, 20.07.2009 19:17
Дипломатия Словена и Руса - история и политика, 30.07.2009 08:23
Дипломатия Плина и Сколопита - история и политика, 30.07.2009 08:31
Арии Митанни - история и политика, 30.07.2009 08:39
Токсарис дипломат и разведчик?! - история и политика, 30.07.2009 09:02
Дипломатия царя Таная - история и политика, 01.08.2009 06:15
Дипломатия гигсосов - история и политика, 01.08.2009 18:05
Дипломатия народов моря - история и политика, 02.08.2009 21:16
Дипломатия Троянской войны - история и политика, 03.08.2009 12:02
Дипломатия Великой Скифии - история и политика, 14.07.2009 03:50
Русь – дипломатия Скифии…
Русские договора с Византией 9 – 10 вв. свидетельствуют о наличии «роусского письма» , вероятно, вне зависимости от кириллицы или глаголицы «солунских братьев». http://ru.wikipedia.org/wiki/Кирилл_и_Мефодий ; http://ru.wikipedia.org/wiki/Черноризец_Храбр
I. Ведь 3 прежде славяне, когда были язычниками, не имели письмен, 4 но [читали] и гадали с помощью черт и резов. 5
II. Когда же крестились, то пытались записывать славянскую речь римскими и греческими письменами, без порядка. 6 Но как можно хорошо написать греческими буквами: “Бог” или “живот”, или , или “црькы” или “чаание”, или “широта”, или или , или “юность”, или и иные подобные этим (слова)? 7 И так было многие годы.
III. 8 Потом же Бог человеколюбец, который правит всем и не оставляет и человеческого рода без знания, но всех приводит к познанию и спасению, помиловал род славянский и послал им святого Константина Философа, названного (в пострижении) Кириллом, мужа праведного и истинного. 8 И создал (он) для них тридцать письмен и восемь, 9 одни по образцу греческих письмен, другие же в соответствии со славянской речью. 10
Эти договора развивают традиции позднеантичных договоров народов Скифии с Византией.
Например римляне и полиэтничные гунны (http://ru.wikipedia.org/wiki/Гунны ; http://ru.wikipedia.org/wiki/Империя_гуннов и т.д.) заключили в Марге (около 434 г.) соглашение на следующих условиях:
• Римляне должны выдавать гуннам бегущих и уже сбежавших из Скифии (ajpo; th`" Skuqikh`" katafeuvgonta" ajlla; kai; tou;" h[dh pefeugovnta") (Prisc. 277.13).
• Гунны либо получали назад сбежавших пленных римлян, либо получали за каждого из них плату по 8 золотых монет (vcrusoiv).
• Римляне не должны оказывать помощь тому варварскому народу, с которым воюют гунны.
• Торговля между римлянами и гуннами должна была “происходить на равных правах и без всякого опасения”.
• за сохранение этого договора римляне должны были платить ежегодно по 700 фунтов золота.
Итак, по сравнению с прежними условиями, размеры выплат восточного двора Аттиле были подняты в два раза. Поскольку мы не знаем условий предыдущих договоров, трудно сказать были ли еще какие-то изменения, возможно, была также повышена и “стоимость” пленников, судя по тому, что далее она будет увеличиваться по мере роста дани.
Второй договор около 447 г.
Римляне должны были:
• выдать гуннам беглых (fugavde")
• 6 тысяч фунтов золота “в жалованье за прошедшее время”
• платить ежегодно дань в 2100 фунтов золота
• за каждого бежавшего римского пленника платить 12 золотых монет или выдать его гуннам
• не принимать никакого сбежавшего к ним варвара (para; sfa`" feugovnta)
Кроме того Аттила требовал, чтобы Асимунтийцы (Асимунт — значительное укрепление во Фракии) выдали всех бывших у них военнопленных, римлян или варваров (Prisc. 282.25—284.9).
Третий договор с Аттилой
Во всяком случае, мир был заключен на довольно выгодных для империи условиях, Аттила обещал:
• соблюдать прежний мир
• уступить римлянам землю, которая граничила с Истром
• не беспокоить более царя насчет беглых, если только
• римляне не станут принимать к себе “других бегущих от него людей”
После этого Аттила, “из уважения к Анатолию и Ному” отпустил без выкупа многих военнопленных и отпустил посланников, щедро одарив (327.30—328.10).
См.: http://www.centant.pu.ru/sno/downloads/Nechaeva.zip
«Повесть временных лет» цитирует нижеследующий документ. Но тогда это всё-таки один из первых русских исторических документов, поранее найденных в Новгороде псалмов Давида или Остромирова евангелия. http://ru.wikipedia.org/wiki/Псалтирь ; http://ru.wikipedia.org/wiki/Остромирово_Евангелие ; http://ru.wikipedia.org/wiki/Новгородский_кодекс и т.д.
Русско-византийский договор 911 г.
Его общеполитическая часть явно повторяла положения договоров 860 г. и 907 г. В отличие от предыдущих договоров, где его содержание доводилось до сведения как "императорское пожалование" русскому князю (на что не всегда решались позднеантичные императоры), теперь это был равноправный договор по всей форме между двумя равными участниками переговорного процесса. Первая статья говорила о способах рассмотрения различных злодеяний и мерах наказания за них. Вторая - об ответственности за убийство. Третья - об ответственности за умышленные побои. Четвертая - об ответственности за воровство и о соответствующих за это наказаниях. Пятая - об ответственности за грабежи. Шестая - о порядке помощи купцам обеих стран во время их плавания с товарами. Седьмая - о порядке выкупа пленных. Восьмая - о союзной помощи грекам со стороны Руси и о порядке службы русов в императорской армии. Девятая - о практике выкупа любых других пленников. Десятая - о порядке возвращения бежавшей или похищенной челяди. Одиннадцатая - о практике наследования имущества умерших в Византии русов. Двенадцатая - о порядке русской торговли в Византии. Тринадцатая - об ответственности за взятый долг и о наказании за неуплату долга.
Некоторые из этих элементов есть и в договорах Империи гуннов с Византией (см. работу Е.Н. Нечаевой.ниже)
В Повести временных лет об этом договоре сказано:
В год 6420 (912). Послал Олег мужей своих заключить мир и установить договор между греками и русскими, говоря так: "Список с договора, заключенного при тех же царях Льве и Александре. Мы от рода русского - Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид - посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, - светлых и великих князей, и его великих бояр, к вам, Льву, Александру и Константину, великим в Боге самодержцам, царям греческим, для укрепления и для удостоверения многолетней дружбы, бывшей между христианами и русскими, по желанию наших великих князей и по повелению, от всех находящихся под рукою его русских. Наша светлость, превыше всего желая в Боге укрепить и удостоверить дружбу, существовавшую постоянно между христианами и русскими, рассудили по справедливости, не только на словах, но и на письме, и клятвою твердою, клянясь оружием своим, утвердить такую дружбу и удостоверить ее по вере и по закону нашему.
Таковы суть главы договора, относительно которых мы себя обязали по Божьей вере и дружбе. Первыми словами нашего договора помиримся с вами, греки, и станем любить друг друга от всей души и по всей доброй воле, и не дадим произойти, поскольку это в нашей власти, никакому обману или преступлению от сущих под рукою наших светлых князей; но постараемся, насколько в силах наших, сохранить с вами, греки, в будущие годы и навсегда непревратную и неизменную дружбу, изъявлением и преданием письму с закреплением, клятвой удостоверяемую. Так же и вы, греки, соблюдайте такую же непоколебимую и неизменную дружбу к князьям нашим светлым русским и ко всем, кто находится под рукою нашего светлого князя всегда и во все годы.
А о главах, касающихся возможных злодеяний, договоримся так: те злодеяния, которые будут явно удостоверены, пусть считаются бесспорно совершившимися; а каким не станут верить, пусть клянется та сторона, которая домогается, чтобы злодеянию этому не верили; и когда поклянется сторона та, пусть будет такое наказание, каким окажется преступление.
Об этом: если кто убьет, - русский христианина или христианин русского, - да умрет на месте убийства. Если же убийца убежит, а окажется имущим, то ту часть его имущества, которую полагается по закону, пусть возьмет родственник убитого, но и жена убийцы пусть сохранит то, что полагается ей по закону. Если же окажется неимущим бежавший убийца, то пусть останется под судом, пока не разыщется, а тогда да умрет.
Если ударит кто мечом или будет бить каким-либо другим орудием, то за тот удар или битье пусть даст 5 литр серебра по закону русскому; если же совершивший этот проступок неимущий, то пусть даст сколько может, так, что пусть снимет с себя и те самые одежды, в которых ходит, а об оставшейся неуплаченной сумме пусть клянется по своей вере, что никто не может помочь ему, и пусть не взыскивается с него этот остаток.
Об этом: если украдет что русский у христианина или, напротив, христианин у русского, и пойман будет вор пострадавшим в то самое время, когда совершает кражу, либо если приготовится вор красть и будет убит, то не взыщется смерть его ни от христиан, ни от русских; но пусть пострадавший возьмет то свое, что потерял. Если же добровольно отдастся вор, то пусть будет взят тем, у кого он украл, и пусть будет связан, и отдаст то, что украл, в тройном размере.
Об этом: если кто из христиан или из русских посредством побоев покусится (на грабеж) и явно силою возьмет что-либо, принадлежащее другому, то пусть вернет в тройном размере.
Если выкинута будет ладья сильным ветром на чужую землю и будет там кто-нибудь из нас, русских, и поможет сохранить ладью с грузом ее и отправить вновь в Греческую землю, то проводим ее через всякое опасное место, пока не придет в место безопасное; если же ладья эта бурей или на мель сев задержана и не может возвратиться в свои места, то поможем гребцам той ладьи мы, русские, и проводим их с товарами их поздорову. Если же случится около Греческой земли такая же беда с русской ладьей, то проводим ее в Русскую землю и пусть продают товары той ладьи, так что если можно что продать из той ладьи, то пусть вынесем (на греческий берег) мы, русские. И когда приходим (мы, русские) в Греческую землю для торговли или посольством к вашему царю, то (мы, греки) пропустим с честью проданные товары их ладьи. Если же случится кому-либо из нас, русских, прибывших с ладьею, быть убиту или что-нибудь будет взято из ладьи, то пусть будут виновники присуждены к вышесказанному наказанию.
Об этих: если пленник той или иной стороны насильно удерживается русскими или греками, будучи продан в их страну, и если, действительно, окажется русский или грек, то пусть выкупят и возвратят выкупленное лицо в его страну и возьмут цену его купившие, или пусть будет предложена за него цена, полагающаяся за челядина. Также, если и на войне взят будет он теми греками, - все равно пусть возвратится он в свою страну и отдана будет за него обычная цена его, как уже сказано выше.
Если же будет набор в войско и эти (русские) захотят почтить вашего царя, и сколько бы ни пришло их в какое время, и захотят остаться у вашего царя по своей воле, то пусть так будет.
Еще о русских, о пленниках. Явившиеся из какой-либо страны (пленные христиане) на Русь и продаваемые (русскими) назад в Грецию или пленные христиане, приведенные на Русь из какой-либо страны, - все эти должны продаваться по 20 златников и возвращаться в Греческую землю.
Об этом: если украден будет челядин русский, либо убежит, либо насильно будет продан и жаловаться станут русские, пусть докажут это о своем челядине и возьмут его на Русь, но и купцы, если потеряют челядина и обжалуют, пусть требуют судом и, когда найдут, - возьмут его. Если же кто-либо не позволит произвести дознание, - тем самым не будет признан правым.
И о русских, служащих в Греческой земле у греческого царя. Если кто умрет, не распорядившись своим имуществом, а своих (в Греции) у него не будет, то пусть возвратится имущество его на Русь ближайшим младшим родственникам. Если же сделает завещание, то возьмет завещанное ему тот, кому написал наследовать его имущество, и да наследует его.
О русских торгующих.
О различных людях, ходящих в Греческую землю и остающихся в долгу. Если злодей не возвратится на Русь, то пусть жалуются русские греческому царству, и будет он схвачен и возвращен насильно на Русь. То же самое пусть сделают и русские грекам, если случится такое же.
В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым (то есть русский Иван – грамотный) написанием на двух хартиях - Царя вашего и своею рукою, - скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною Троицею единого истинного Бога вашего и дали нашим послам. Мы же клялись царю вашему, поставленному от Бога, как божественное создание, по вере и по обычаю нашим, не нарушать нам и никому из страны нашей ни одной из установленных глав мирного договора и дружбы. И это написание дали царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира. Месяца сентября 2, индикта 15, в год от сотворения мира 6420".
Царь же Леон почтил русских послов дарами - золотом, и шелками, и драгоценными тканями - и приставил к ним своих мужей показать им церковную красоту, золотые палаты и хранящиеся в них богатства: множество золота, паволоки, драгоценные камни и страсти Господни - венец, гвозди, багряницу и мощи святых, уча их вере своей и показывая им истинную веру. И так отпустил их в свою землю с великою честью. Послы же, посланные Олегом, вернулись к нему и поведали ему все речи обоих царей, как заключили мир и договор положили между Греческою землею и Русскою и установили не преступать клятвы - ни грекам, ни руси.
http://www.bibliotekar.ru/rus/1.htm
http://ru.wikipedia.org/wiki/Договоры_Руси_с_Византией
Это неизбежно и нормы русского права 9 - 10 вв. хотя бы.
Д.С.Лихачев отметил:
"Откуда были взяты тексты договоров, которыми воспользовался Нестор? По свидетельству византийского историка Менандра, обычно все договорные грамоты изготовлялись в Византии в двух экземплярах. Один экземпляр составлялся от имени императора, а другой от имени правителя страны, с которой велись переговоры. Само собой разумеется, что основным текстом считался первый, а второй был лишь видоизменением первого [7]. С этого последнего экземпляра делался перевод на язык народа, с которым договаривались, и хартия перевода хранилась у правителя этого народа. Именно эти-то экземпляры договоров русских с греками и были, очевидно, выданы Нестору из княжеской казны.
Вот почему в тексте этих договоров «мы», «нашь» относятся к русской стороне, а «вы», «вашь» — к греческой. Однако замена форм первого лица вторым и обратно произведена не всюду достаточно последовательно: мы имеем случаи употребления местоимения «мы», «нашь» в отношении к греческой стороне.
Что тексты договоров, хранившиеся в казне Святополка, были славянские и что переводы их должны были совпадать со временем фактического ведения переговоров, доказано исследованием акад. С. П. Обнорского. По его заключению, «перевод договора 912 года (то есть 911 г., Олега. — Д. Л.) — неискусный, очень близкий к оригиналу, пестрит грецизмами всякого вида, обилен соответственно и нарушениями требований русского синтаксиса» [8], он был «сделан болгарином на болгарский язык, но этот перевод был выправлен русским справщиком». Перевод другого договора — 945 г. (Игоря) — принадлежит иному переводчику, он сделан «более умелой рукой, более удобопонятен, не так заполнен грецизмами, относительно мало грешит в интересах русского синтаксиса», его переводчиком должен был быть русский книжник, «соответственно и отразивший в переводе смешение и русской и болгарской книжной стихии» [9].
Кроме договора Олега 911 г. и договора Игоря 945 г., Нестор занес в летопись еще два договора: Олега же 907 г. и Святослава — 972 (971) г. Однако, как доказано исследованиями А. А. Шахматова, договор 907 г. представляет собой простую выборку некоторых статей из договора 911 г. А. А. Шахматов считает, что договора 907 г. не существовало вовсе, летописец механически отнес некоторые статьи 911 г. к 907 г., предполагая, что одержанная Олегом в 907 г. победа над греками была также завершена особым договором, который он гипотетически и воспроизвел на основании 911г. Договор 972 г. скорее представляет собою текст присяги, данной Святославом грекам. Он краток, сжат и носит на себе следы свежего впечатления от неудачи похода.
Договоры 911, 945 и 972 гг. не только уточнили даты походов русских на Константинополь: наличие самостоятельных договоров Олега с греками убедило Нестора в том, что Олег был не воеводой, а князем. Вот почему Нестор отказался от версии Начального свода о воеводстве Олега, а предположил, что Олег был родственником Игоря, княжившим во время малолетства Игоря вместо него. Утверждение это совпало с народным преданием, знавшим Олега как князя.
Народным преданием Нестор воспользовался не один раз. В этом отношении он действовал по примеру своих предшественников — печерских летописцев. На основании народных преданий Нестор включил в «Повесть временных лет» рассказ о сожжении Ольгою Искоростеня с помощью птиц, к которым был подвязан зажженный трут, затем — рассказ о белгородском киселе, который белгородцы, по совету одного старца, налили в колодец и тем убедили осаждавших их печенегов, что их кормит сама земля.
http://avorhist.narod.ru/publish/great4_5.html#_ww7
[8] Обнорский С. П. Язык договоров русских с греками // Язык и мышление. 1936, VI-VII.
Лихачев Д.С. Великое наследие.
Классические произведения литературы Древней Руси.
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ» (Окончание)
http://avorhist.narod.ru/publish/great4_5.html#_w7
А теперь еще раз поддерживаю и пропагандирую работу работу тогда ещё студентки Е.Н. Нечаевой (под руководством П.В. Шувалов). Побольше бы таких талантливых студенток и патриотичных руководителей ныне.
Часто этот текст искажается, поэтому закрепляю
С.-Петербургский государственный университет
Исторический факультет
Кафедра истории Древней Греции и Рима
Дипломатические отношения между гуннами и Восточной Римской Империей в V в.н.э.
(по данным Приска Панийского)
Курсовая работа студентки III курса дневного отделения Е.Н. Нечаевой.
Научный руководитель:
старший преподава¬тель П.В. Шувалов.
С.-Петербург 1999
Оглавление
Вступление 3
Глава 1 8
Приск Панийский и его сочинение 8
Образ гуннов и Аттилы у Приска 12
Глава 2 18
Руа и Восточная Римская империя 18
Первый договор с Аттилой 20
Второй договор с Аттилой 21
Восточноримская дипломатия и покушение на Аттилу 26
Третий договор с Аттилой 30
Глава 3 33
Цели посольств. Основные вопросы переговоров. 33
Прием и отправление посольств. 38
Составы посольств 40
Дипломатический “этикет” 43
Заключение 46
Приложение 48
Библиография 49
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром !
(В. Брюсов)
Вступление
Прежде всего следует отметить, что хотя литература, посвященная европейским гуннам и их отношениям с Римской Империей довольно обильна, но при этом до сих пор наиболее распространенным остается взгляд на гуннов как на самых диких, необузданных и жестоких из всех варваров, с которыми приходилось сталкиваться римской Империи. Подобная точка зрения, безусловно, возникла не на пустом месте. И то единство, с которым описывают “свирепость” гуннов и современники их появления на Западе, и церковные историки V-VI вв., и авторы средневековых хроник и житий святых, и даже куртуазных новелл Эпохи Возрождения, конечно не случайно. Традиция эта дожила и до XX века — образ разбойничьих орд Аттилы был весьма популярен как в американской анти-Австро-Венгерской пропаганде во время первой мировой войны, так и в советской во время второй, уже по отношению к фашистской Германии.
Видимо, исторически, основная роль в формировании негативного образа принадлежит христианским авторам, которым и сам Аттила обязан прозвищем “Flagellum Dei” — “Бич Божий”, что, впрочем вполне естественно — мало кто мог сравниться с Аттилой в числе мученечеств и святых подвигов, совершенных по его поводу, по меткому замечанию Дениса Синора , Аттила выступает “as a Saintmaker”. Забавно, что рассказы о многочисленных мученичествах ради спасения собственных городов от гуннов принадлежат агиографам достаточно позднего времени, в то время как те немногие упоминания о поведении священнослужителей перед лицом гуннской опасности, встречающиеся у современных событиям авторов, отнюдь не в пользу первых. Так, Приск — византийский автор V века, подробно описавший свое посольство ко двору Аттилы, пишет, например, о епископе города Марг, который, мало того, что обвинялся гуннам в ограблении могил их предков, так еще и сдал собственный город варварам в обмен на их благосклонность (Prisc. 280.11; с. 22). Не многим лучше выглядит и епископ Сирмия, пославший секретарю Аттилы фиалы, чтобы купить себе свободу в случае взятия города врагами (Prisc. 302.15; с. 48).
Конечно, и на современников внезапное появление у самых границ Империи “урагана” кочевников произвело неизгладимое впечатление. Эти племена, как кажется, внушали ужас не только своими опустошениями и грабежами, но и тем, что они были совсем не похожи на варваров, с которыми римляне сталкивались до этого. За несколько веков к германцам не только привыкли; они стали довольно важной частью самой Империи, особенно ее армии. И, к примеру, появление готов в III веке не казалась римлянам такой катастрофой, как появление гуннов примерно полтора века спустя. Дело в том, что гунны были как бы варварами иного типа, частью совсем другого мира, с которым Империи еще не проходилось соприкасаться, и поначалу именно это вызывало страх и панику, для которых, к тому же были все основания, поскольку разрушения, совершенные гуннами были действительно громадны. Описание гуннов Аммианом Марцеллином как нельзя лучше свидетельствует о том потрясении, которое испытали римляне с нашествием гуннов: “...неведомый дотоле род людей, поднявшись с далекого конца земли, словно снежный вихрь на высоких горах, рушит и сокрушает все, что попадается навстречу” (Amm. Marc., XXXI. 3). Римляне были испуганы даже внешностью этого нового племени: “... они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей” (Amm. Marc., XXXI.2). И легенды о происхождении этого народа от ведьм-колдуний и злых духов (Iord. Get. 121-122), по-видимому, возникли именно как объяснение столь странной, явно нечеловеческой внешности. Вполне вероятно, что эти впечатления были основаны и на личном знакомстве с гуннами, которые, по мнению некоторых исследователей, уже в 379—380 г. были пропущены на территорию Паннонии .
Однако, несмотря на тот ужас, с которым было связано появление гуннов у пределов Империи, они довольно быстро включаются в традиционную систему взаимодействия Империи и варваров; хотя нельзя забывать, что и экономически и политически они сильно отличались от тех же готов. Нужно особо отметить, что отношения Империи и гуннов вовсе не сводились к, соответственно, обороне и защите, и нападению и опустошению. Уже в самом начале V века мы видим гуннские отряды в качестве наемников Западных римлян, а, благодаря свидетельствам Приска, мы практически в деталях знакомы с дипломатической стороной их взаимоотношений с восточноримской империей. И именно этой проблеме нам бы и хотелось посвятить настоящую работу. Возможно, некоторое исследование достаточно многочисленных посольств и переговоров между восточными римлянами и гуннами, могло бы отчасти компенсировать ту негативную традицию, которая обычно сопутствует гуннам.
Впрочем не вся традиция однозначно отрицательна. Так, германский эпос — “Песнь о Нибелунгах” доносит до нас совсем иной образ Аттилы-Этцеля — славного и благородного правителя, обладателя “двенадцати корон” (1235), двор которого знаменит на весь свет (1334-45). Конечно, как и любой эпос, “Песнь о Нибелунгах”, не только описывает некие героические времена, но и, подчас очень точно, отражает определенную историческую реальность. Многие моменты в описании гуннов и державы Высокородных братьев Этцеля и Бледеля поразительно напоминают свидетельства о них современных авторов. А образ Аттилы у Приска, который лично видел и участвовал в переговорах с Аттилой, его поведение по отношению к византийским посланникам вызывает скорее уважение.
Что касается историографии вопроса, то прежде всего бросается в глаза все та же негативная установка в отношении к гуннам, из которой исходит большинство исследователей. Так, советская историография, связанная рамками официальной идеологии, либо положительно оценивала историческое значение гуннов, благодаря которым был, положен конец Римской Империи , либо напротив, усматривала в гуннах тормоз “развития производительных сил” прочих, более развитых варваров , который препятствовал прогрессу и наступлению феодализма. В качестве основных работ советских исследователей по интересующей нас теме можно назвать “Очерк истории гуннов” А.Н. Бернштама и “История хазар” М.И. Артамонова . В отечественной историографии последних лет тема истории гуннов представлена главным образом работами И.П. Засецкой , основное внимание в которых уделено проблемам археологии гуннской эпохи. Также следует отметить статью в книге А.Р. Корсунского и Р. Гюнтера , посвященную гуннам и Западной Римской империи. Кроме того, в качестве своеобразных справочников могут рассматриваться некоторые произведения В.Т. Сиротенко , посвященные международным отношениям в Европе IV — VI веков. Несколько смущает острая идеологическая окраска работ, но зато автор использует и цитирует огромное количество источников, в том числе и многочисленные хроники.
Если на Западе исследование вопроса и не было столь жестко, как в нашей стране, регламентировано идеологией, то в целом, гунны вызывали вряд ли больше симпатий. К примеру Е.А. Томпсон — автор фундаментальной монографии “ A Histоry of Attila and The Huns” , ставшей уже неким историографическим каноном, посвященной времени Аттилы, постоянно отказывает гуннам в каком бы то ни было политическом развитии, государственном образовании и единстве. Книга американского исследователя С.Д. Гордона — “The Age of Attila. V-th. c. Byzantium and the Barbarians” является, скорее отчасти переводом, отчасти пересказом источников, снабженным весьма кратким комментарием, чем монографическим исследованием международных отношений. К сожалению, нам не были доступны новейшие работы, за исключением своеобразного сборника “Attila: The man and His Image” , в котором собраны статьи разных исследователей, посвященные развитию образа Аттилы вплоть до XX века. Несмотря на иногда популярный характер этой работы она, безусловно, стоит всяческого внимания. В первой главе дается довольно подробный очерк истории гуннов и до, и после Аттилы. А последующие главы описывающие эволюцию образа гуннов и Аттилы в живописи, литературе, и, даже музыке, к тому же, прекрасно иллюстрированы. Наконец, необходимо отметить еще одну достаточно новую работу А.Д. Ли — “Information and Frontiers. Roman Foreign relations in Late Antiquity”. Хотя автор, опираясь на произведения Прокопия Кесарийского, гораздо больше внимания уделяет взаимоотношениям Римской Империи с востоком и персами, чем “северным варварам”, как он называет готов и гуннов, тем не менее это исследование позволяет выделить основные принципы и общие закономерности внешней политики и дипломатии, главным образом Восточной Римской империи.
Как уже было сказано, нам в нашей работе хотелось бы уделить основное внимание истории дипломатическим отношений между Восточной римской империи и гуннами. Выбор подобной темы, прежде всего основан на том, что для исследования именно этого направления внешней политики Константинопольского двора мы располагаем великолепным источником — сочинением Приска Панийского, дошедшим, к сожалению не целиком, а лишь во фрагментах, описывающих многочисленные посольства, которыми постоянно обменивались гуннский правитель Аттила и император Феодосий Младший.
Глава 1
Приск Панийский и его сочинение
Как мы уже сказали, основным источником для нашей работы является сочинение византийского автора V века н.э. Приска Панийского.
Нам сравнительно мало известно о его биографии, хотя некоторые свидетельства содержаться и в его собственном произведение, и в сочинениях более поздних авторов, среди которых труд Приска был достаточно популярен. По словам Суды он происходил из фракийского городка Паний (Suid., s.v. Pavnion). Годы его жизни приблизительно определяются как 410 — 475. Евагрий Схоластик в своей “Церковной истории” с искренним восхищением пишет о “риторе Приске”, “с большим искусством” рассказавшем о времени Аттилы (Euagr. H.E. I, 17). Как отмечают Л.А. Гиндин и А.И. Иванчик термин rJhvtwr мог обозначать либо адвоката, либо преподавателя ораторского искусства. Приск был близок к Максимину, занимавшему высокие должности при дворе византийского императора и, возможно, сам в каком-то качестве состоял при дворе, хотя Л.А. Гиндин и А.И. Иванчик отвергают утверждение, что Приск занимал должность начальника ведомства писем (magister epistularum) . Во всяком случае, при Феодосии II (408-450) и Маркиане (450-457) Приск участвует в нескольких посольствах византийского двора: к Аттиле, в Рим, в Дамаск и Египет. После смерти Максимина в 453 г. магистр оффиций Евфимий “принял к себе Приска сочинителя, как участника в заботах правления” (Prisc. 337.20 —23.). Вопрос о вере в дошедших фрагментах прямо не оговаривается. По мнению Е.А. Томпсона, Приск был христианином , однако на основании его текстов можно сделать, скорее, обратный вывод. Во всяком случае отношение Приска к служителям культа было явно скептическим: и епископы города Марг, и города Сирмий ведут себя отнюдь не лучшим образом перед лицом гуннской опасности, что подробно описывается Приском. О том, что Приск вполне мог служить при дворе, участвовать в различных посольствах, не будучи христианином по религии, свидетельствует хотя бы пример Олимпиодора, которого сам Фотий называет эллином по вере.
Свида называет Приска автором “посланий” ejpistolai; и “риторических упражнений” melevtai rJhtorikai; (Suid. s.v. Privsko").Произведения эти до нас не дошли. Название исторического сочинения Приска точно не известно. Предполагают, что оно называлось “ JIstoriva” в “Суде” и в хрестоматии “Извлечения о послах” (см. ниже) содержаться определения “Buzantikh;” и “Gotqikh;”. Свида также дает название его отдельного труда “ Ta; kata; [Attalon”, которое часто прочитывают с конъектурой “ Ta; kata; jAtthvlon”. Однако авторы “свода” считают появление в словаре Свиды этого названия следствием неудачной компиляции источников .
Не совсем ясно, какой хронологический период охватывала “История” Приска. Первый сохранившийся фрагмент описывает события 433 — 434 г., последний — 471 г. Считается, что Приск доводил сочинение до 473-74 гг., т.е. до конца правления Льва I, а продолжил его труд Малх Филадельфийский . Более спорным является вопрос о дате начала его изложения. Если принимать версию, что труд его назывался “Ta; kata; jAtthvlon”, то он мог начинаться 434 — года начала правления Аттилы. Возможно, Приск продолжал труд Зосима, и следовательно, начинал изложение с 411 г. или труд Олимпиодора Фиванского и начинал с 425 .
Фрагменты сочинения “ JIstoriva” сохранились в основном в составе созданного по приказу Константина Багрянородного сборника извлечений из исторических сочинений античных и ранневизантийских авторов, сгруппированных по тематическому принципу. Интересующие нас фрагменты — часть “Извлечений о посольствах” (Excerpta de legationibus), делящихся на две части: “Книга о послах ромеев к племнам” (Ta; peri; prevsbewn teuvco" Jrwmaivwn pro;" ejqnikouv" / Excerpta de legationibus romanorum ad gentes) и “о послах племен к ромеям” (Peri; prevsbewn ejqnw`n pro;" JRwmaivou" / Excerpta de legationibus gentium ad romanos). Кроме того отрывки произведения Приска содержаться у Прокопия, Иордана, Евагрия, в Пасхальной хронике, у Феофана, Иоанна Малалы. Фрагменты Приска в словаре Свиды, по мнению некоторых исследователей, восходят не непосредственно к тексту Приска, но к эксцерптам Константина . “Извлечения”, по большей части, передают оригинальные тексты, но, поскольку для хрестоматии использовалось не все произведение Приска целиком, то неизбежны были и сокращения, обобщения и некоторые стилистические обработки. Во всяком случае описание посольства к Аттиле, в котором сам автор принимал участие, переписано, видимо, почти дословно, и повествование в нем ведется от первого лица (Prisc. fr.8) , также как и при упоминании посольства 450 г. в Рим (Prisc. 329.27). Хотя в некоторых фрагментах автор уже называется по имени: “писатель Приск” (Prisc. 337.21.). Представляется, что лишь описание посольства Максимина к Аттиле можно считать единым фрагментом текста самого Приска. Так, конец фрагмента 7 и начало фрагмента 8, являющиеся, соответственно, частями “извлечений о послах племен...” и “извлечений о послах ромеев...”, как бы дублируют друг друга и мы видим почти дословное совпадение текста: ejdovkei de aujtoi`" bouleusamevnoi" tw`n prokeimevnwn peri; mh; movnon Bigivlan, ajlla; ga;r kai; Maximi`non ejkpevmpein presbeuovmenon para; to;n jAtthvlan (Prisc. 289. 6—10; 32) и ejdovkei tw` basilei` Qeodosiw`/ kai; tw` magivstrw/ Martialivw` bouleuomevnoi" tw`n prokeimevnwn peri; mh; movnon Bigivlan, ajlla; kai; Maximi`non ejkpevmpein presbeuovmenon para; to;n jAtthvlan (Prisc. 289. 12—16).
Сам Приск, создавая свою “Историю”, по-видимому, пользовался своими путевыми заметками, о чем свидетельствует его подробное описание местности, природы и селений, лежавших на их пути к гуннам, или столь детальный “отчет” о событиях, происходивших во время этого посольства. Кроме того, безусловно, он имел доступ и использовал и официальные документы. Так, кроме рассказа о его собственном посольстве, в изложении Приска до нас дошли упоминания об обмене по крайней мере еще 20 посольствами с одними только гуннами. И почти каждый раз Приск перечисляет имена и звания посланников, детально пересказывает условия и статьи договоров. По мнению Л.А. Гиндина и А.И. Иванчика свои дневники Приск дополнял и официальными документами на латинском языке, о чем говорит употребление им латинизированной формы Serdikh;, вместо обычной греческой Sardikh ; (290.3.,6; 294.11; 296.18.,26).
Боvльшая часть труда Приска, во всяком случае из дошедших фрагментов, основана на его личных наблюдениях во время посольства ко двору Аттилы, в котором Приск лично участвовал. И для реконструкции отношений между Восточной Римской Империей и гуннами сочинение Приска является уникальным, а подчас и единственным источником. Однако ценность произведения Приска определяется не только отсутствием аналогичных сочинений для того же времени, хотя именно недостаточность параллельной традиции затрудняет определение объективности самого Приска. По крайней мере те сведения, которые мы можем проверить по западным хроникам говорят в пользу достоверности произведения Приска. С другой стороны, нельзя забывать, что во-первых, сам труд принадлежит ритору и дипломату, создавался, возможно, еще во время его активной политической деятельности, и, следовательно, вполне мог иметь и идеологический оттенок. Так в диалоге Приска с пленным жителем Виминакия, которого Приск встретил при дворе Аттилы, речи Приска и его собеседника, их рассуждения о совершенстве римских законов и установлений древних, выглядят типичными риторическими упражнениями. Характеристика Феодосия II довольно резка. Приск осуждает его политику денежных выплат Аттиле в обмен на мир, “несмотря на то, что доходы и царская казна были истощены не на полезные дела, а на непристойные зрелища, на безрассудную пышность, на забавы и на другие издержки, от которых благоразумный человек и среди счастливого состояния государства должен удерживаться, а тем более должны удерживаться от того люди, которые не радели о деле ратном и платили дань не только скифам...” (Prisc. 283). Безусловными преувеличениями являются рассуждения Приска о том бедственном положении и многочисленных самоубийствах, в том числе и сенаторов, которые повлекли за собой обильные выплаты варварам (Prisc. 283—284). После смерти Феодосия, а главное после смерти Аттилы и распада его империи, изменяется и политика Константинопольского двора по отношению к гуннам. И Приск с явным одобрением, возможно вполне искренним, описывает и отказ Маркиана от выплаты назначенной Феодосием дани (Prisc. 329.10—15; 331.10—17) и отказ Льва от заключения союза на прежних условиях с сыновьями Аттилы (Prisc. 345.28—31). Но при этом даже та картина могущества Аттилы, которую рисует сам Приск, безусловно, свидетельствует о том, что в то время гунны представляли для Империи опасность несравнимую с положением даже уже следующего десятилетия после смерти Аттилы. И, хотя сама политическая деятельность Приска дает основания подозревать его в некоторой тенденциозности, все же главным и наиболее ценным для нас является его личный опыт и наблюдения, на которых и основаны интересующие нас описания гуннов.
Сведения Приска о том посольстве к Аттиле, в котором участвовал он сам, как представляется, вполне можно считать достоверными. И вряд ли у нас есть хоть какие-то основания, считать, как это делает, например, Е.А. Томпсон, что некоторые его сообщения о гуннах “списаны” с более древних авторов. Так, по мнению Е.А. Томпсона описание Приском осады гуннами города Наисс (Prisc. 377—280) восходит к повествованию Фукидида о взятии Платей, и не могла происходить в реальности, поскольку дикие кочевники гунны, якобы, не имели нужного вооружения и не владели техникой взятия городов. Безусловно, Приск был образованным человеком и в его сочинении вполне могут содержаться аллюзии на классических авторов, но нельзя забывать и том, что он сам в течении довольно долгого времени имел возможность лично наблюдать гуннов, и вполне мог оценить степень развитости их военного искусства, проезжая через разрушенные ими города и останавливаясь в развалинах того же Наисса. Кроме того, у нас достаточно много свидетельств о взятии и разорении гуннами множества городов и укреплений от Сирмия до Филиппополя.
Образ гуннов и Аттилы у Приска
СКИФЫ
Прежде чем перейти собственно к представлениям Приска о гуннах, необходимо остановиться на “терминологическом” вопросе. Дело в том, что Приск, описывая гуннов, не всегда называет их именно гуннами, но довольно часто использует и наименование “скифы”. Безусловно, такое обозначение варваров, занимающих припонтийские территории более чем традиционно и сообщения авторов IV и V веков и о готах, и о гуннах, буквально, пестрят упоминаниями “скифов”. Однако, несмотря на это общее место, каждый конкретный автор может вкладывать в этот термин разное содержание. До появления гуннов в районах Причерноморья и Подунавья в конце IV — начале V века под “скифами” обычно имеются в виду готы, однако с приходом гуннов, занявших территорию, традиционно воспринимавшуюся как “Скифия” и, к тому же, подчинивших многие готские племена, и сам термин “скифы” начинает иногда распространяться и на гуннов. Но это вовсе не означает, что позднеантичные авторы отождествляли эти два народа. Напротив, чаще гунны и готы как раз противопоставляются и под “скифами” чаще имеются в виду все же готы. Так церковный историк V века Филосторгий (ок. 368 — 440) прямо пишет, что скифы “называются ныне готами” (Philost., XI, 8). Что же касается Приска, то, на первый взгляд, для него нет особой разницы между “скифами” и собственно гуннами — на протяжении почти всего повествования оба наименования используются практически как синонимы. Но при этом Приск оговаривает, что в его понимании термин “скифы” — собирательный и обозначает сразу несколько народов: “ибо [скифы], будучи смешанными (xuvgklude" ga;r o[nte"), сверх собственного варварского языка ревностно стремятся [овладеть языком] или гуннов, или готов, или даже авсониев...” (Prisc. 305.17) . Под собственным варварским языком здесь, видимо, имеется в виду не какой-то третий, но либо гуннский, либо готский, в зависимости от того, какой из них является родным.
С точки зрения использования Приском термин “скифы” все его повествование можно разделить на три неравные части:
1. события до прихода к власти Аттилы
2. во время Аттилы
3. после смерти Аттилы
1.) Тот, правда очень небольшой, фрагмент, который описывает ситуацию при Руа до его смерти в 434 г., когда “гуннское царство” переходит к Аттиле, не содержит не одного обозначения гуннов как “скифов”, а единственное упоминание “скифов” относится к римскому консулу Плинфе, который был готом по происхождению. Однако вряд ли на основании этих данных можно делать какие-нибудь выводы, поскольку фрагмент, посвященный Руа крайне малы, и у нас нет уверенности, что здесь мы имеем дело с текстом самого Приска, а не с конспектом или даже пересказом, сделанном уже в X веке.
2.) Далее на протяжении почти всего сочинения, описывая время правления Аттилы, Приск попеременно пользуется то терминами то “гунны”, то “скифы”, практически как синонимами, часто в рамках одной и той же фразы. При этом слово “скифы” он употребляет в три раза чаще, чем “гунны”.
3.) Наконец, при изложении событий, происходивших уже после смерти Аттилы, Приск опять как бы возвращается к термину “гунны”. Словом “скифы” Приск почти не пользуется, изредка употребляя его только по отношению к готам, которых, впрочем, тоже чаще именует именно “готами”. В то время как гуннов он больше ни разу не называет “скифами”, а лишь иногда обозначает как гуннов-кидаритов или гуннов-акатиров, чаще же они просто “гунны”.
В принципе, подобное использование Приском этих терминов представляется логичным. Вполне естественно, что для обозначения империи Аттилы, объединившего под своей властью не только гуннские, но и многие готские племена, необходимо было некое обобщающее понятие и “скифы” или “Скифия” были вполне подходящими. Приск использует их именно в качестве собирательного образа, не отождествляя при этом готов и гуннов. Далее, после распада империи Аттилы и откола собственно готских племен, подобный общий термин перестает быть уместным. К сожалению у нас нет полной уверенности, что во фрагментах, описывающих 50-е и 60-е гг., содержится дословный текст Приска, в чем не приходится сомневаться, когда речь идет о самом большом фрагменте, посвященном посольству Максимина и Приска. Однако, и для более ранних пассажей можно предположить не дословное цитирование оригинала. Во всяком случае, даже в достаточно больших по объему отрывках, где можно, предполагать следование изначальному тексту, мы также ни разу не встретимся с термином “скифы” для обозначения гуннов.
ОБРАЗ АТТИЛЫ
От Роны вплоть до Рейна он всех людей славней.
От Эльбы и до моря нет короля сильней.
(Песнь о нибелунгах. 1244)
Сочинение Приска уникально уже тем, что является, наверное, единственным описанием знаменитого царя гуннов — Аттилы, которое основано на личном впечатлении автора. И, несмотря на то, что Приск с осуждением описывает “нерешительность” политики Феодосия по отношению к гуннам, тем не менее сам Аттила изображен чрезвычайно ярко и именно как могущественный и великий правитель. Несколько раз Приск подчеркивает, что римляне часто “были не в состоянии противоречить Аттиле” (Prisc. 283): “Римляне повиновались всякому его требованию; на всякое с его стороны понуждение смотрели как на приказ повелителя” (Prisc. 286.9—10). Особенно интересна характеристика Аттилы, которую дает ему приехавший к гуннам вместе с посольством от западных римлян Ромул, дед последнего римского императора Ромула Августула. Этот Ромул, по словам Приска, уже побывавший во многих посольствах и человек весьма опытный, описывал “великое счастье Аттилы, и происходящее от этого счастья могущество”. “Никто из тех, которые когда-либо царствовал над Скифией, говорил Ромул, или над другими странами, не произвел столько великих дел, как Аттила, и в такое короткое время. Его владычество простирается над островами, находящимися на Океане, и не только всех скифов, но и римлян заставляет он платить себе дань”(Prisc. 312.19). . “Константиол продолжал: “покорив мидов, парфян и персов, Аттила свергнет с себя достоинство, которым римляне думали почтить его, и принудит их, вместо полководца, называть себя царем” (Prisc. 313.27-29). Это обсуждение могущества Аттилы происходит между западными и восточными римлянами, и те характеристики, которые дают Аттиле Ромул и Константиол, мало чем отличаются от слов самого Приска. Невозможно не заметить, что Аттила вызывает у римлян не только страх, но и уважение. Аттила — не просто варварский вождь, беспокоивший римлян своими набегами, но могущественный царь, знаменитый своими “великими делами”. У Приска несколько раз звучит тема сравнения царя восточных римлян Феодосия и царя скифов Аттилы, причем не всегда в пользу первого. Так Феодосий вынужден был “повиноваться всякому требованию” Аттилы. Возникает ощущение, что Приск, сопоставляя их, как бы стремится, описывая могущество Аттилы, подчеркнуть ничтожность Феодосия. И в той сложной ситуации, которая складывается в результате попытки заговора против Аттилы, организованного константинопольским двором, Аттила, в результате, действует более разумно и затем, отправив послов к императору Восточной империи, обвиняет Феодосия в неблагородном поведении, поскольку Феодосий, по словам Аттилы, сначала “лишившись благородства, поработился Аттиле тем, что обязался платить ему дань”, а затем “подобно дурному рабу посягает на того, кто лучше его, кого судьба сделала его господином” (Prisc. 326.7—11).
В качестве дополнения к дошедшему до нас описанию Аттилы, сохранившемуся в “Извлечениях о послах” могут рассматриваться и несколько пассажей из “Гетики” Иордана, восходящих, через Аблабия и Кассиодора , к сочинению Приска (в том числе и к недошедшей до нас части), на которого ссылается и сам Иордан. Текст “Гетики” содержит блестящую характеристику Аттилы, которая, что особенно важно, большей частью, отражает не точку зрения самого Иордана или даже Кассиодора и, следовательно, не образ гуннов у готов, но передает мнение Приска. Хотя некоторые фрагменты этого описания явно принадлежат уже не Приску, к примеру, упоминание о том, что Аттила “задумал покорить первенствующие народы мира — римлян и везеготов” (Iord.Get. 182). Итак, по словам Иордана, Аттила “был мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил на все трепет, широко известный повсюду страшным о нем представлением”. Это — как бы первая “патетическая” часть характеристики. “Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился” (Iord. Get. 182—183). Подобный образ явно был основан на личных впечатлениях. О его “здравомыслии”, и “умеренности на руку” (ipse manu temperans, consilio validissimus) как нельзя лучше свидетельствует хотя бы благополучное возвращение в Константинополь самого посольства Максимина и Приска, о тайных гнусных целях которого Аттиле, в отличие от самих дипломатов, очень скоро становится известно.
Иордан называет Аттилу: “повелитель гуннов и правитель — единственный в мире, племен чуть ли не всей Скифии” (Iord. Get.178); “король ..., державший [в своей власти] весь варварский мир” (Iord. Get.179), и даже “король королей” (rex omnium regum) (Iord. Get.201). Под этими королями имеются в виду вожди “многочисленных племен и народов, подчинявшихся его власти” (Iord. Get.198). К примеру, Иордан упоминает трех братьев Валамира, Тиудимира и Видимира, которые владели остроготами, “сами в свою очередь подчиняясь власти Аттилы” (Iord. Get.253). Ту же структуру управления империей описывает и сам Приск, рассказывая о “скифском народе” акациров. Одновременно и Феодосий и Аттила стремились к распространению сфер своего влияния на этот народ. В результате акациры были подчинены гуннами, причем один из их правителей, подчиняясь Аттиле, сохранял свою власть над частью племени, а царем остальной его части Аттила хотел сделать своего старшего сына.
Приск не случайно пользуется одним и тем же термином “basileuv"” для наименования и императора Восточной Римской Империи Феодосия, и правителя “гуннской империи” Аттилы. (К примеру, Олимпиодор, также посетивший гуннов с посольством, но на тридцать с лишним лет раньше Приска еще называет властителей гуннов “риксами” (rJhgw`n) (Olymp.18)). Видимо, за этим стоит отношение к отношение к Аттиле если не как к равному, то, по крайней мере как к правителю, статус которого сопоставим со статусом римского императора. Так, характерен эпизод когда римляне и варвары, ехавшие с посольством, за обедом, во время остановки в Сардике, “произносят тосты”. Приск пишет: “варвары превозносили Аттилу, а мы — своего государя. Вигила заметил, что не было прилично сравнивать божество с человеком; что Аттила — человек, а Феодосий божество”(Prisc. 290.12—16). То, что Вигила, служивший при дворе Феодосия, в столь щекотливой ситуации поспешил лишний раз подчеркнуть величие императора, да еще в присутствии “коллег” вполне естественно — судя по тому, что позже, рассуждая о причинах недовольства Аттилы Вигилой, Приск предполагает, что кто-то из варваров мог донести Аттиле об этом инциденте, можно предполагать, что и Феодосий оказался бы в курсе, в случае непроявления к нему должного уважения. Но в данном случае показательно, что для Приска в принципе возможно их сравнение. Оказавшись на пиру у Аттилы, судя по очень подробному описанию, Приск, как истинный византиец, с явным удовольствием и знанием дела наблюдал все церемонии, которыми сопровождалась трапеза. Однако при этом Приск отмечает, что несмотря на свое положение, Аттила во всем — и в еде, и в одежде — проявлял скромность и умеренность, несвойственную прочим варварам.
Итак, суммируя вышеизложенное, можно сказать что Приск создавая образ Аттилы рисует его могущественным, достойным уважения, умным правителем, который не просто представлял реальную угрозу для обеих частей империи, но обладал властью, в глазах самого Приска сопоставимой с властью римского императора.
Глава 2
Дошедшие до нас в хрестоматии “Excerpta de legationibus” фрагменты произведения Приска позволяют нам в деталях представить себе дипломатическую сторону взаимоотношений гуннов и Восточной Римской Империи. Приск описывает или хотя бы упоминает около двадцати посольств, которыми обменялись гунны и Константинополь в 30-е, 40-е и начале 50-х годов. В данной главе мы хотели бы дать некий перечень этих посольств, останавливаясь на вопросах хронологии.
Руа и Восточная Римская империя
Первое из описанных Приском посольств было отправлено гуннами к восточным римлянам еще при предшественнике Аттилы — Руа, после того, как он решил вести войну против “амилзуров, итимаров, тоносуров, войсков и других народов, поселившихся по Истру и прибегавших к союзу с римлянами” (Prisc. 276.7—10). Интересно, что Иордан, рассказывая о переходе гуннов через Меотиду и их появлении на европейской территории, упоминает те же племена “алпидзуров, алцидзуров, итимаров, тункарсов и боисков, сидевших на побережье этой самой Скифии”, которых захватили гунны “подобные некоему урагану племен” (Iord. Get. 126). Видимо, этот пассаж восходит к сочинению Приска, при этом сохранен даже порядок перечисления племен , но Иордан описывает события, происходившие по крайней мере лет за 60 до упоминаемых Приском. В принципе вполне возможно, что позже эти племена переместились западнее, но все равно не очень ясно, к какому источнику восходят сведения Иордана об их первоначальном расселении.
Итак, Руа отправляет в Константинополь Ислу — опытного гуннского дипломата, который и прежде участвовал в посольствах к римлянам и еще не раз будет вести переговоры, уже при Аттиле. Руа грозил нарушением прежних установлений, требуя от римлян выдачи “всех беглых”(Prisc. 276.14). Что касается этих прежних условий, то из последующего текста мы знаем только, что размер выплат гуннам составлял 350 фунтов золота. Судя по тому, что Руа требует выдачи беглых, существовало и соглашение о неприятии римлянами гуннских перебежчиков, подобное тем, которые постоянно заключались, и, видимо постоянно же нарушались при Аттиле. К вопросу о том, кто же такие эти “беглые” мы еще вернемся в следующей главе — именно они были основной темой переговоров, практически всех посольств. В данном случае, скорее всего, имелись в виду именно те, возможно гуннские племена , которые “прибегали к союзу с римлянами” — для их обозначения Приск использует однокоренные термины: “e[qnesi prosoikou`si to;n [Istron kai; ej" th`n JRwmaivwn oJmaicmivan katafuggavnousin” (Prisc. 276.10) и “eij mhv ge pavnta" tou" para; sfa`" katafugovnta" ejkdoi`en” (Prisc. 276.14). В Константинополе по этому поводу “советовались об отправлении к гуннам посольства”. Двое бывших консулов — Плинфа (консул 419 г.) и Дионисий (консул 429 г.) хотели быть отправлены посланниками. Но, как пишет Приск, поскольку Исла мог вернуться раньше, чем прибудет ответное посольство, то Плинфа отправляет вместе с Ислой своего приближенного Сингилаха, “дабы склонить Руа вступить в переговоры с ним, а не с другими римлянами” (Prisc. 276.21—24). Фраза выглядит несколько загадочно. Возможно, в этом месте произошел какой-то разрыв текста: сообщение как будто обрывается на полуслове, не поясняется ни что произошло дальше с этим Сингилахом, ни кто имелся в виду под “другими римлянами”, а следующее предложение уже начинается словами: “Когда Руа умер...”(Prisc. 276.24), и далее следует описание уже следующего посольства. Вероятно оригинальный текст Приска содержал какие-то подробности обстоятельств его гибели. Е.А. Томпсон трактуя этот пассаж замечает, что при дворе Феодосия существовала некая “готская клика” (Приск говорит, что Плинфа был “племени скифского” tou` Skuqikou` (Prisc. 276.17)), которая пыталась контролировать внешнюю политику, конкурируя при этом с какой-то другой группировкой . Но вряд ли можно предположить, что восточноримская бюрократическая система допускала подобный разнобой и позволяла отправлять сразу несколько посольств, да еще конкурировавших между собой. Возможно, что под “другими” имелись в виду западные римляне, хотя нигде далее, упоминая посольства из Италии, Приск их так не называет. Но, если речь здесь действительно идет о западных римлянах, то не исключено, что это как-то связано с ситуацией 432 года, когда Аэций, в результате соперничества с Бонифацием вынужден был бежать к гуннам и затем, с их помощью восстановил свое положение при дворе . Мы не знаем точной даты, когда происходили переговоры между Руа и восточным двором, но terminus post quem здесь 429 г. — год консульства Дионисия, а terminus ante quem — 434 г.— год смерти Руа (Chron. Gall. s.a. 434). И это вполне мог быть 432 г., когда Аэций находился у Руа, или 433, когда гуннам была передана северная часть Паннонии .
Первый договор с Аттилой
Приск пишет, что после смерти Руа гуннское царство переходит к Аттиле, и римский Сенат назначает посланником к гуннам все того же Плинфу, который должен был отправиться еще к Руа. После того, как Феодосий утверждает это решение в посольство отправляется также и Эпиген “как человек славящийся благоразумием и имевший достоинства квестора” (Prisc. 276.30). Римляне и гунны заключили в Марге соглашение на следующих условиях:
• Римляне должны выдавать гуннам бегущих и уже сбежавших из Скифии (ajpo; th`" Skuqikh`" katafeuvgonta" ajlla; kai; tou;" h[dh pefeugovnta") (Prisc. 277.13).
• Гунны либо получали назад сбежавших пленных римлян, либо получали за каждого из них плату по 8 золотых монет (vcrusoiv).
• Римляне не должны оказывать помощь тому варварскому народу, с которым воюют гунны.
• Торговля между римлянами и гуннами должна была “происходить на равных правах и без всякого опасения”.
• за сохранение этого договора римляне должны были платить ежегодно по 700 фунтов золота.
Итак, по сравнению с прежними условиями, размеры выплат восточного двора Аттиле были подняты в два раза. Поскольку мы не знаем условий предыдущих договоров, трудно сказать были ли еще какие-то изменения, возможно, была также повышена и “стоимость” пленников, судя по тому, что далее она будет увеличиваться по мере роста дани.
Что касается датировки этого договора, то здесь мы сталкиваемся с некоторыми противоречиями. Прежде всего, годом смерти Руа, как мы уже говорили, считается 434 г.
1. Следовательно, логично предположить, что к новому правителю – Аттиле посольство из Константинополя должно было быть отправлено вскоре после его прихода к власти.
2. Текст Приска в данном фрагменте также выглядит цельным: “Когда Руа умер, а царство гуннское перешло к Аттиле, то Римский Сенат положил назначить посланником Плинфу”(Prisc. 276.25—27). Подобная фраза явно не подразумевает более или менее длительного промежутка между этими двумя событиями.
3. Это посольство можно было бы даже рассматривать как ответное по отношению к тому, которое было послано еще Руа — во всяком случае обычно посольства были “парными”. И, хотя возможно, что в самом тексте Приска содержались еще какие-то сведения о событиях до смерти Руа, вряд ли при составлении “Извлечений о посольствах” был бы пропущен пассаж о еще каких-то посольствах.
Учитывая все эти аргументы, Маргский мир следовало бы датировать, соответственно, 434 или 435 г. Но Приск в качестве участника посольства называет вместе с Плинфой и некоего Эпигена, который, кроме благоразумия, имел еще и достоинство квестора. Квестором он был назначен в феврале 438 г . Следовательно, в этом качестве он мог участвовать в посольстве только после 438 года. Е.А. Томпсон пытается объяснить эту неувязку тем, что Приск, поскольку создавал свою “Историю” спустя примерно 30 лет после описываемых событий, вполне мог забыть или перепутать дату квесторства Эпигена . Но Приск, безусловно, не писал все это по памяти, а пользовался официальными документами, тем более, что он каждый раз оговаривает, какие должности занимал то или иной дипломат. Таким образом, Маргский договор мог быть заключен либо после 434 (5) г., либо после 438.
Второй договор с Аттилой
Следующий фрагмент описывает нарушение гуннами мирного договора, когда они нападают на римлян во время ярмарки и разрушают ряд римских укреплений. В ответ Константинополь отправляет посольство для выяснения причин нарушения договора. Гунны отвечают, что поводом для вторжения было оскорбление, которое им нанес епископ города Марг, переправившись в их земли, ограбив гробницы их предков. Гунны требовали выдать епископа и перебежчиков и угрожали войной, однако римляне отрицали обвинения. Далее Приск пишет, что гунны перешли Истр и разорили многие города, в том числе Виминакий в Иллирике (Prisc. 276.280—281). Видимо, имеется в виду вторжение 441 г., когда, по свидетельству Марцеллина Комита, гунны опустошили Наисс, Сингидунум и многие другие города Иллирика (Marc. Com, s.a. 441, § 3). Далее, возможно, была некоторая пауза в военных действиях — по Приску, Аттила “собрал свое войско и отправил письмо к царю с требованием”(Prisc. 281.8—10), чтобы:
- немедленно были выданы беглые (fugavde")
- была выслана дань
Под предлогом войны Аттила не получал ни того, ни другого.
- были отправлены к нему посланники для переговорах о будущих выплатах
При этом Аттила объявлял, что “если римляне замешкаются или будут готовиться к войне, то он не захочет более удерживать скифское войско от нападения”. В ответ было объявлено, что
- римляне не выдадут сбежавших к ним (tou;" para; sfa`" katafugovnta") (Prisc. 281.18) но вместе с ними примут войну.
- отправят к Аттиле послов для прекращения споров.
Однако перемирие, о котором упоминает и Марцеллин Комит (Marc. Com. s.a. 441), было недолгим. Получив ответ римлян, Аттила вновь стал “опустошать римские земли”(Prisc. 281.21—23). Все эти события относятся, видимо, к 441-442 г. и, по крайней мере, до 443 г. обстановка на Дунайской границе остается напряженной. Византийское правительство отзывает часть войск их Африки и Армении для обороны Дуная, и кодекс Феодосия сообщает, что 12 сентября 443 г. император приказал Номусу (новелла XXIV) укрепить границы вдоль Дуная и привести в боевую готовность все пограничные отряды . Мы не знаем точно, что происходило после 443 и до 447 года. Приск сообщает, что между гуннами и римлянами произошло сражение при Херсонесе, и после этого был заключен мир через посланника Анатолия (Prisc. 282.24—30). Сражение это, как кажется, нужно датировать 447 годом, а не 443, как это делают, например Дж.Б. Бьюри, Е.А. Томпсон и Дж. Маритндейл . Именно к 447 г. относится следующее вторжение гуннов на территорию Римской Империи, причем в этом году опустошению подверглись, в основном, города Фракии. Гунны захватили Филиппополь, Аркадиополь и Маркианополь (Marc. Com. s.a. 447) и остановились в 22 римских милях от Константинополя . По словам Марцеллина Комита Аттила дошел также до Фермопил (Marc. Com. s.a. 447). Каллиник в “Житии Ипатия”, описывая эту войну, говорит, что разорены были более 100 городов (Vita s. Hipatii, 139,21) , а галльская хроника свидетельствует, что “Восточную Империю вновь постигло разорение. Не менее 70 городов опустошены грабежами гуннов, тогда как со стороны Западной не оказывалось ей никакой помощи” (Chron. Gall. 452,§ 132. XXIII) . По всей видимости, именно “в рамках” этого вторжения произошла и битва при Херсонесе Фракийском, во всяком случае в 443 г. гуннами были захвачены более западные районы. Таким образом и мир, заключенный после этого сражения должен приходиться на 447 или даже 448 год.
В эксцерптах о посольствах римлян к народам содержится еще фрагмент, который невозможно датировать точно, а по его расположению в тексте, он может относится к любому году от 435 до 449. Речь в нем идет о том, что Феодосий отправил к Аттиле посланником Синатора, из бывших консулов. Консулом он был в 436 г., т.е. это — terminus post quem. Приск пишет, что “несмотря на звание посланника, он не осмелился ехать к гуннам сухим путем, но отправился Понтом” и прибыл к городу Одиссу, где уже находился посланный туда полководец Феодул (Prisc. 282.17—22). Этого же Феодула Приск упоминает и чуть позже как начальника находившегося во Фракии войска, когда он действует вместе с Анатолием (Prisc. 283.32). Больше нам ничего не известно об этом посольстве. Возможно, оно было отправлено где-то после 443 г. и Сенатором было заключено какое-то перемирие с Аттилой — во всяком случае нам неизвестно ни о военных действиях, ни о переговорах в течении следующих 4-х лет, до 447 года. Однако, замечание о том, что Сенатор не решился ехать из Константинополя посуху, но переправлялся морем, свидетельствует об опасной военной ситуации в непосредственной близости от столицы, которая сложилась скорее в 447 г., к которому стоит отнести это посольство. Хотя при этом все же странно выглядит и отсутствие упоминаний о событиях 443 — 447 гг. По всей видимости, изначальный текст Приска содержал какие-то сведения об этом времени, которые не были включены в хрестоматию. Скорее всего, и военные действия 447 г. были описаны более подробно, ведь Херсонесское сражение было включено в эксцерпты явно из-за заключенного после него мира.
Итак, условия этого “мира Анатолия” были следующими:
Римляне должны были:
• выдать гуннам беглых (fugavde")
• 6 тысяч фунтов золота “в жалованье за прошедшее время”
• платить ежегодно дань в 2100 фунтов золота
• за каждого бежавшего римского пленника платить 12 золотых монет или выдать его гуннам
• не принимать никакого сбежавшего к ним варвара (para; sfa`" feugovnta)
Кроме того Аттила требовал, чтобы Асимунтийцы (Асимунт — значительное укрепление во Фракии) выдали всех бывших у них военнопленных, римлян или варваров (Prisc. 282.25—284.9).
Итак, мы видим, что по сравнению с предыдущим Маргским договором сами пункты, по которым заключается соглашение практически не изменились — последний мир не содержит только статьи относительно торговли, видимо потому, что после завершения этой компании Аттила собирался перенести границу, а следовательно и места торговли с Дуная вглубь римской территории (одно из следующих посольств гуннов будет выдвигать это требование). Однако содержание этих пунктов изменились в худшую для римлян сторону. Размер ежегодных выплат опять увеличился почти в два раза, цена пленников также возросла. Кроме того, гунны требовали дань за годы войны, во время которой были прекращены выплаты.
Возможно, именно размеры этих компенсаций могут уточнить дату проведения мирных переговоров. Если считать, что после Маргского мира, в соответствии с его условиями, гунны должны были ежегодно получать от римлян по 700 фунтов золота, то цифра 6 000 фунтов означает компенсацию, примерно за 8 лет.
По мнению Е.А. Томпсона, Феодосий вообще не выплачивал гуннам дань после заключения Маргского соглашения, которое он датирует 435 г. и Балканская война была вызвана именно этими неплатежами. А, поскольку, считает Е.А. Томпсон, мир Анатолия был заключен в 443г., следовательно, размер компенсации лишний раз подтверждает, что Маргский мир должен относиться именно к 435 г . Однако, прежде всего, нельзя говорить о том, что невыплата дани явилась причиной войны, напротив, текст Приска свидетельствует как раз об обратном — уже после начала военных действий в 441 г. Аттила требует прислать ему дань, которая не отправлялась именно под предлогом настоящей войны. И, строго говоря, дата Маргского соглашения не имеет прямого отношения к этому вопросу и не может быть уточнена таким образом. (исходя из логики Томпсона с не меньшим успехом мы могли бы, установив дату Маргского мира как 439 г., датировать мир Анатолия 447, или наоборот).
Не менее интересно трактует этот пассаж Приска Уильям Байли. Он также считает, что сражение при Херсонесе произошло в 443 г., но Маргский мир он при этом датирует не 435, а 438 г. и не связывает его напрямую с годом посольства Анатолия. По его мнению, эти 6 000 фунтов золота стоит рассматривать не как возмещение дани за определенное количество лет, но просто как сумму, назначенную Аттилой в наказание римлянам за нарушение условий маргского мира. Но, в таком случае, вовсе неясно, откуда же Аттила взял именно цифру 6 000 фунтов.
Нам кажется, что хотя бы одно можно утверждать довольно уверенно: дань перестали платить после начала военных действий, иначе бы во время обмена посольствами из-за Маргского епископа гунны потребовали бы не только беглых, но и дани, следовательно до этого выплаты происходили регулярно и, по крайней мере в 440 г. дань была выслана. Прибавив восемь лет, мы получим как раз искомые 447 или 448 годы. И именно так, по всей видимости, следует датировать посольства Анатолия. Впрочем, нельзя и совсем исключить, что мир этот все-таки был заключен в 443 году: если предположить, что Аттила назначал размер компенсации, исходя не из условий Маргского мира, а “по новым ценам”, т.е. по 2 100 фунтов золота в год, то эта дата оказывается более вероятной. Но, как нам кажется, вариант 448 года во всех отношениях является более предпочтительным.
Те исследователи, которые датировали “первое посольство” Анатолия 443 столкнулись с очевидной проблемой — в 449, а может и 448 г., когда в Константинополь пребывают, как пишет Приск, очередные посланники Аттилы, между римлянами и гуннами уже было заключено какое-то соглашение, завершившее, видимо, военные действия, начатые в 447 г. ( {Oti genomevnwn tw`n spondw`n) (Prisc. 285.30). Но, если описанный Приском мир с Анатолием был в 443 г., то выходит, что Приск не описал соглашения 447 или 448, которое точно имело место. Сам Приск впоследствии еще несколько раз упоминает имя посланника Анатолия. Во-первых как участника переговоров с Аттилой уже после возвращения посольства Максимина (449 г.), но кроме того во время этого посольства сначала Вигила замечает, что, во время переговоров с Анатолием он, Вигила, близко общался с Аттилой (ejpithvdeio" aujtw`/) (Prisc.293. 32), а затем и сам Аттила упоминает заключение мира с Анатолием. При этом Аттила ругает Вигилу за то, что тот осмелился приехать к гуннам, зная, что при заключении мира с Анатолием было постановлено, что римские посольства не будут приезжать к нему, пока не будут выданы все беглые. После чего Аттила приказывает Вигиле покинуть немедленно его землю(Prisc. 296). Исходя из этого, например Томпсон делает вывод, что речь в данном случае идет не о переговорах после Херсонесского сражения, а о еще каком-то договоре , описание которого до нас почему-то не дошло, и, датируя Херсонесс 443 м г., относит его к 448 г. Пожалуй единственным аргументом в пользу того, что здесь имеется в виду другой договор может служить указание Аттилой на договор о “дипломатической изоляции”, о которой нет ни слова в мирных соглашениях после Херсонесса, передаваемых Приском. Но, во-первых, в той ситуации Аттиле, который узнал, что Вигила был участником заговора, угрожавшего жизни Аттилы, необходимо было под любым предлогом отослать Вигилу в Константинополь. И, возможно, в этот момент он просто “блефовал”. К тому же, посольство, с которым прибыл Вигила было послано в ответ на требования самого Аттилы об отправлении к нему посланников. Нам, кажется, что текст Приска не дает никаких оснований к тому, чтобы “удваивать” соглашения с Анатолием, и вышеперечисленные упоминания относятся все к тому же миру 447 или 448 г.
Восточноримская дипломатия и покушение на Аттилу
Атли, ты радости / так не увидишь,
Как не увидишь / ты нащих сокровищ
(Старшая Эдда. Гренландская песнь об Атли. 26.)
После заключения мира с Анатолием Аттила отправил послов в Восточную империю, опять требуя выдачи перебежчиков. Приск пишет, что посланники были “приняты, осыпаны дарами и отпущены с объявлением, что никаких перебежчиков у римлян не было. В ответ было послано второе посольство, а затем третье и четвертое. По словам Приска, Аттила “зная щедрость римлян” (Prisc. 286.4—5) посылал в Константинополь одного за другим своих приближенных, дабы они были осыпаны дарами восточного двора. И к тому “придумывал разные пустые причины и предлоги”, римляне же, повиновались каждому его требования и боялись ослушаться (ibid). Реальное положение дел, видимо, было несколько иным. Столь частые посольства со стороны гуннов были, похоже, вызваны не “пустыми причинами”, а, опять-таки, невыдачей беглых. Ни одно посольство от гуннов не обходилось без обсуждения этого явно болезненного вопроса, при этом все упоминания о выдаче римлянами беглых выглядят скорее дипломатической демонстрацией, поскольку речь в таких случаях идет о единицах. Характерно, что в 441 г., в условиях войны, римляне отказываются выдать перебежчиков. Эти “перебежчики” были достаточно многочисленны и явно представляли собой значительную военную силу, которую стремилась использовать каждая из сторон. Вполне вероятно, что именно с невозможностью решения этого ключевого вопроса римско-гуннской дипломатии было связано дальнейшее критическое развитие событий. Все эти четыре посольства имели место в 448, и, как кажется, прав Б. Кроук, указывающий на приоритет установки о хронологической последовательности фрагментов при датировке .
Очередным, уже пятым посланником от Аттилы, в Константинополь прибывает “Эдикон, скиф, отличившийся великими военными подвигами”. Вместе с ним были Орест, житель Паннонии, которая, как пишет Приск находилась тогда под власть Аттилы, вследствие его договора с Аэцием. Эдикон вручил Феодосия письма от Аттилы, с очередными требованиями, в соответствии с которыми римляне должны были:
- выдать беглых
- “перестать обрабатывать завоеванную Аттилой землю”, которая “в длину простиралась по течению Истра от Пеонии до Нов Фракийских, а в ширину на пять дней пути”
- перенести торг в Иллирике с берега Истра в Наисс, который Аттила считал границей скифской и римской земли.
- отправить к Аттиле для переговоров о еще не решенных делах посланников самых значительных из имеющих консульское достоинство. (Prisc. 286.22—287.12.)
Итак, со времени недавно заключенного мира, у Аттилы появились новые требования — после успешных военных действий он стремился к расширению территории, странно правда, что эти требования не были предъявлены сразу по окончании войны.
Возможно, это требование уступки значительной территории и угрозы очередного набега, в случае невыдачи беглых, заставили восточноримский двор искать иное решение проблемы. Один из сановников императора — Хрисафий склоняет, а скорее, пытается склонить Эдикона к покушению на жизнь Аттилы. Если верить Приску Эдикон сразу, можно сказать с удовольствием, соглашается на это, убедив Хрисафия, что убить Аттилу будет очень несложно и даже не очень дорого. Учитывая то, что при первой возможности он раскрывает весь заговор Аттиле, можно усомниться в его искренности по отношению к римлянам. Однако, в случае открытого отказа, ему вряд ли стоило рассчитывать на благополучное возвращение. Кроме Эдикона в заговоре принимал участие и переводчик Вигила. Феодосий известил о планирующемся покушении магистру оффиций Марциалию и, решено было отправить к Аттиле не только Вигилу, но и Максимина в звании посланника. При этом Максимин не был даже посвящен в заговор, и должен был лишь передать Аттиле письма от императора и устно сообщить Аттиле, что люди столь высокого достоинства, как он требовал не могли быть присланы к нему в качестве посланников, “ибо этого не бывало ни при его предках, ни при других начальниках скифской земли”. В письмах также сообщалось, что Максимин был человеком знатного происхождения “и самый близкий к царю”. Вообще, подобные заявления со стороны Константинополя выглядя несколько странно — и при Аттиле, и при Руа, по сведениям того же Приска посланниками часто выступали именно бывшие консулы, теперь же Феодосий как бы стремиться убедить Аттилу, что Максимин также достаточно знатен для проведения переговоров(Prisc. 289—290). Вероятно, прав Е.А. Томпсон, отмечая, что Феодосий мог бояться, что в случае провала заговора, люди значительные могли не вернуться обратно в империю . Таким образом и Максимином, и Приском, который, по приглашению Максимина сопровождал его, Феодосий, видимо, готов был пожертвовать. А если бы все сложилось удачно для римлян, то само убийство Аттилы должно было произойти уже после возвращения этих посланников.
Нужно заметить, что этот план устранения Аттилы был не единственным инцидентом подобного рода. Так Олимпиодор, автор, труд которого, возможно, продолжал своей “Историей” Приск, также описывает свое посольство к гуннам. К сожалению, до нас не дошел оригинальный текст Олимпиодора, и мы располагаем лишь конспектом его сочинения, сделанным Фотием. Историк писал, как он был отправлен послом к гуннам и Донату, о том, как этот Донат “коварно обманутый клятвой, был преступно умерщвлен. Также том, как Харатон, первый из [гуннских] риксов, распалился гневом за это убийство и как императорские дары умягчили и успокоили его” (Olymp.18) . Упоминание об этом коварном обмане и убийстве Доната обычно рассматривается именно как свидетельство того, что, оно произошло не без вмешательства дипломатов империи , судя по тому, что гнев Харатона был смягчен именно императорскими дарами. Фрагмент этот настолько краток, что мы не знаем даже откуда прибыло это посольство — из Равенны или из Константинополя, можно лишь предполагать, учитывая и опыт посольства Приска, что подобные “дипломатические методы” могли использоваться, скорее, Восточной империей .
Итак, посольство было отправлено. Максимину, ничего не знавшему о заговоре были даны письма, заверявшие Аттилу, что, кроме тех 17 человек беглых, которых должно было привезти это посольство, других перебежчиков у римлян не было. Т.е. формальным поводом для посольства опять был вопрос о “беглых”. Кроме того, Максимин должен был убедить гуннов отправить к римлянам Онегисия, для разрешения недоразумений, “потому что не было прилично, чтоб Аттила, в сопровождении римлянина, имеющего консульское достоинство, прибыл в разрушенный уже город Сардику” (Prisc. 290.5—8). По всей видимости, в Константинополе просто хотели, на время осуществления заговора, удалить от Аттилы Онегисия — одного из самых влиятельных его приближенных, который мог бы помешать осуществлению замыслов Хрисафия и Феодосия.
Приск подробно описывает свое путешествие в гуннские земли. Его посольство встречается с Аттилой вскоре после переправы через Истр, однако Максимин никак не может добиться аудиенции у Аттилы. Ни Максимин, ни Приск не могли понять причин отказа Аттилы от переговоров, при том, что приезжавшие от него гунны оказывались не хуже самих посланников осведомлены о содержании императорских писем. Дело в том, что Эдикон, при первой же встрече с Аттилой, раскрыл ему готовящийся заговор, о котором, между тем сами дипломаты ничего не подозревали. Все последующие их переговоры с Аттилой строятся на этом “недоразумении”, о котором ему было прекрасно известно и которым он пользовался. К примеру Аттила запретил Вигиле и прочим римским посланникам покупать на гуннской территории что-либо, кроме провианта, чем, с одной стороны, вызвал абсолютное недоумение Максимина и Приска, а, с другой, лишил Вигилу формального предлога для привоза золота, которым Эдикон должен был подкупить окружение и охрану Аттилы. Наконец, посланники были приняты Аттилой, который, по прочтении императорских писем отослал в Константинополь Вигилу, послав вместе с ним Ислу для требования выдачи всех беглых. При этом самому Максимину было велено дождаться ответных писем от Аттилы для императора. Наконец, уже после прибытия посольства в ставку Аттилы, дипломаты были отпущены в Константинополь, с письмами к Феодосию, кроме того Аттила требовал, чтоб к нему прислали для переговоров консулы Нома, Анатоляй или Сенатора. Вместе с посольством Максимина в Константинополь в качестве очередного посланника отправился некий Верих — знатный человек, и прежде участвовший в посольствах к римлянам. По дороге в Константинополь дипломаты встретили возвращавшегося к Аттиле Вигилу, который был разоблачен по приезде. Фактически, с самим посольством Максимина не было ни переговоров, ни соглашений. Аттила, несмотря на их присутствие, отправил к Феодосия Ислу, затем Вериха, а после их отъезда Ореста и опять же Ислу, который, по всей видимости, вернулся вместе с Вигилой. Как это ни парадоксально, но, несмотря на провал заговора восточноримского двора, ни по отношению к посланникам — Максимину и Приску, ни даже, по отношению к Вигиле, со стороны Аттилы не последовало никаких репрессий. Вигила, в конце концов был отпущен, “откупившись” 150-ю фунтами золота.
Третий договор с Аттилой
После возвращения в Константинополь посольства Максимина туда же прибыли Орест и Исла, которые должны были выразить Феодосию возмущение Аттилы и потребовать выдачи Хрисафия для наказания (Prisc. 325.29—326.6). В ответ к Аттиле были посланы Анатолий и Ном “для укрощения его гнева и убеждения хранить мир на постановленных условиях” (Prisc. 327.24—26). Аттила встретил дипломатов вскоре после их переправы через Истр. Несмотря не его первоначальную суровость, римлянам, по словам Приска, удалось смягчить его “множеством даров и ласковыми словами” (Prisc. 327.28—30). Последний пассаж очень напоминает ситуацию во время посольства Олимпиодора, хотя едва ли только императорские дары были причиной сравнительной лояльности Аттилы. Во всяком случае, мир был заключен на довольно выгодных для империи условиях, Аттила обещал:
• соблюдать прежний мир
• уступить римлянам землю, которая граничила с Истром
• не беспокоить более царя насчет беглых, если только
• римляне не станут принимать к себе “других бегущих от него людей”
После этого Аттила, “из уважения к Анатолию и Ному” отпустил без выкупа многих военнопленных и отпустил посланников, щедро одарив (327.30—328.10).
Это соглашение содержит уступки со стороны Аттилы не только по сравнению с теми требованиями, которые выдвигало посольство Эдикона — Аттила оказывался от переноса гуннско-римской границы вглубь Римской империи, но и даже по сравнению с первым миром Анатолия, о чем свидетельствует смягчение положений о беглых. В принципе, возможно, что Аттила заключил этот договор с Константинополем, уже планируя вторжение в области западной империи и желая укрепить отношения с востоком. Но не исключено, что дальнейшее обострение ситуации в отношениях с Феодосием могло быть опасным для Аттилы. Его чрезмерные требования, видимо, перешли определенную черту и нарушили известный баланс в отношениях с Константинополем.
Что касается времени этого мира Анатолия и посольств Эдикона и Максимина, то в данном случае, датировка Е.А. Томпсона представляется вполне убедительной. Он отмечает, что 199 фрагмент Иоанна Антиохийского, восходящий к сочинению Приска, прямо продолжает 14 фрагмент Приска, описывающий последнее посольство Анатолия. Вскоре после того, как вернулся Анатолий, Феодосий, пытавшийся предотвратить заговор Зенона, узнает о том, что Гонорией были отправлены письма Аттиле, с предложениями напасть на западную империю. Это известие Феодосий получает в июне 450 г. Таким образом, переговоры Анатолия относятся, по-видимому, к марту—апрелю этого же года. Кроме того, из текста Приска следует, что между возвращением Максимина и отправлением Анатолия прошло не очень много времени. Поэтому, как считает Томпсон, посольство Максимина путешествовало к Аттиле осенью 449 г., а Эдикон, соответственно, прибыл в Константинополь весной или летом того же года .
Последний “блок” описанных Приском переговоров между Аттилой и восточной империей происходит уже после смерти Феодосия. Аттила в Константинополь отправляет посланников с требованием присылки определенной дани, однако Маркиан объявляет, что “он не обязан платить назначенной Феодосием дани”, но если Аттила будет оставаться в покое, то он получит дары, а в случае войны Маркиан обещал оказать сопротивление (Prisc. 329.10—15). Эти сведения мы находим в 15 фрагменте Приска, содержащегося в извлечениях о посольствах народов к римлянам. По всей видимости, это сообщение нужно датировать летом или осенью 450 г., т.к. Приск говорит, что посланники были отправлены Аттилой после того, как он был извещен о смерти Феодосия (июль 450 г.) и о том, что новым императором стал Маркиан. Возможно, требование Аттилы у Маркиана определенной, установленной дани было связано не с конкретными невыплатами, поскольку прошло еще мало времени после смерти Феодосия, но просто с необходимостью подтвердить старые договоренности с новым императором, который впрочем, от них отказался. Другой фрагмент Приска, под номером 18 также сообщает о том, что Аттила требовал от Маркиана установленной Феодосием дани и, в случае отказа, угрожал войной (Prisc. 330. 24—26). В отличии от предыдущего, этот фрагмент входил в другую часть хрестоматии — извлечения о посольствах ромеев к народам. Меллер, а вслед за ним и Дестунис относят его уже к 452 г., считая, что речь в нем идет о событиях после похода Аттилы в Галлию и Италию, и, соотнося его со следующим фрагментом, опять-таки из других эксцерптов. Однако, более вероятным представляется, что и в 15-м, и в 18-м фрагменте речь идет об одном и том же посольстве. В ответ в Скифию был отправлен Аполлоний, который, однако не был допущен к Аттиле, поскольку не привез положенной дани. Аполлоний, отказавшись выдать Аттиле дары от императора, не добившись ничего вернулся в Константинополь (Prisc. 330.31—331.17). Видимо, установленное время очередных выплат дани совпало с описываемыми событиями, т.к. при Феодосии договоренность не нарушалась — Аттила ссылается именно на договоренность с прежним императором.
Наконец, последний фрагмент Приска, посвященный Аттиле, сообщает, то “поработив Италию” он объявил войну восточным римлянам, т.к. дань, “постановленная Феодосием, так и не была выслана” (Prisc. 331.18—22). Итак, только после завершения западной компании Аттила объявляет войну Константинополю. Это свидетельствует о том, что предыдущий фрагмент никак не может относиться к тому же времени и, соответственно дублировать этот — в первом случае Аттила лишь грозит войной, а во втором, так и не добившись своего, уже объявляет ее.
Глава 3
Цели посольств. Основные вопросы переговоров.
Коль вы узнать хотите, — он королю сказал, —
Что за события ныне у нас в стране случилсь,
Дозвольте передать ту весть, с какой мы к вам явились
(Песнь о нибелунгах, 1191)
Исходя из текста Приска можно выделить следующие основные пункты, по которым введутся переговоры византийских дипломатов с гуннами:
• так называемые «беглые»
• размер ежегодных выплат гуннам
• выкуп за пленных римлян
• условия торговли между гуннами и римлянами
• территориальные вопросы
“БЕГЛЫЕ”
Из них наиболее значительной и часто обсуждаемой, безусловно, является проблема «беглых». Без их обсуждения не обходится не только ни один мирный договор, но и ни одно посольство, как с той, так и с другой стороны. Так, уже Руа отправляет в Империю Ислу с требованиями выдачи перебежчиков. Судя по тому, что перед этим для обозначения племен, «прибегавших к союзу с римлянами», против которых собирался воевать Руа, использован однокоренной термин, можно предположить, что речь идет именно об этих народах (Prisc. 276). И само слово «перебежчики» (katafugТnta$) следует рассматривать, скорее, как terminus technicus, обозначающий группы, «отколовшиеся» от гуннской империи и перешедшие на службу к римлянам. Видимо, иногда могут иметься в виду целые племена, возможно гуннские , которые предпочли службу восточной империи.
Боvльшую ясность в этот вопрос может внести высказывание об этих беглых самого Аттилы. Когда посольство Приска было наконец удостоено аудиенции, Аттила, получив письма Феодосия был в ярости из-за того, что, по его мнению, не все беглые были ему выданы. Римляне отрицали это, утверждая, что те 17 человек, которых они привезли были последними. (Приск описывает как их посольство заезжало по дороге в Наисс, чтоб забрать пятерых из них у предводителя стоявших недалеко от Наисса иллирийских войск (Prisc. 291.15—20).) Аттила, велев секретарю прочесть бумагу, в которой были записаны имена беглых — видимо, тех которые были привезены только что — заявил, что намерен отправить в Константинополь Ислу для очередного требования «всех бежавших к ним варваров, считая с того времени, как Карпиолен, сын Аэция, полководца западных римлян, был у него заложником; ибо он не позволит, чтобы его рабы действовали на войне против него, хотя они не могут принести никакой пользы тем, которые вверяют им охранение страны своей...» (Prisc. 296.30—297.5). Прежде всего, характерно, что всегда, когда римляне выдают этих беглых, речь идет о единицах, а гунны, между тем, ссылаются на множество остающихся в империи перебежчиков. Видимо, эти выдачи со стороны Константинополя являются некой демонстративной акцией, неясно, впрочем на кого рассчитанной. И высказывание Аттилы про «охранение страны» (th`n fulakh;n autoi`" th`" oijkeiva".), и то, что посольство забирает пятерых «беглых» у предводителя иллирийских войск, свидетельствует о том, что эти гуннские «перебежчики» использовались Империей для службы в тех войсках, которые и должны были отражать нападения гуннов. Аттила иронически спрашивает какой город или крепость был спасен ими, после того, как он решил его взять. Вероятно в империи не боялись, что варвары могли бы перейти на сторону своих соплеменников, тем более, что для самих гуннов это было чревато довольно мрачными последствиями — во всяком случае, после выдачи беглых по условиям Маргского мира они были в наказание распяты во Фракии. С другой стороны использовать их именно для отражения гуннских набегов имело определенный смысл, поскольку они должны были быть хорошо знакомы с их методами ведения войны. И то, как настойчиво гунны каждый раз требуют возвращения этих беглых, свидетельствует, несмотря на патетические заявления Аттилы, о том, что они действительно являлись довольно значительной силой.
Сочинение Приска содержит еще два фрагмента, речь в которых, также, идет о выдаче «беглых». Во-первых после Маргского мира «варварам были выданы искавшие убежища у римлян гунны. В числе них были дети Мама и Атакам (по Дестунису: дети Мамы и Атакама), происходившие из царского рода. В наказание за их бегство гунны, получив их, распяли во Фракийской крепости Карс»(Prisc. 277.27—31). Кроме того, Приск говорит, что после первого мира Анатолия беглецы были отправлены гуннам. При этом римляне убивали многих из них, потому, что те противились выдаче (что вполне естественно, учитывая судьбу предыдущих). «в числе их было несколько человек царского рода, которые переехали к римлянам, отказываясь служить Аттиле» (Prisc. 284.1—6). Денис Синор полагает, что эти люди «царского рода» (tw`n basilikw`n uJph`rcon Skuqw`n) могли быть сторонниками Бледы, которые находились в оппозиции к Аттиле. Но, если это можно предположить для времени мира Анатолия, датируя его не 443, а 447(8) годом, то во время заключения Маргского мира Бледа был еще жив и, возможно, обладал властью еще большей, чем Аттила. Вероятно, эти члены царского рода были предводителями, «вождями» групп, перешедших на службу к римлянам.
ВЫПЛАТЫ ГУННАМ
Я взять назад подарки вас, государь молю.
Предупредил нас Этцель, что брать их нам не след —
У верноподанных его ни в чем нехватки нет
(Песнь о нибелунгах. 1489)
Что касается ежегодных выплат гуннам, компенсаций за пленных и вопроса об императорских дарах, которыми сопровождалось каждое посольство, то здесь, как кажется, мы сталкиваемся с некоторым противоречием. Приск регулярно подчеркивает, что размер выплат был чрезвычайно велик и только крайне положение заставляло империю принимать эти условия. По словам Приска, при том, что казна была опустошена, даже люди принадлежавшие к сенаторскому сословию вынуждены были вносить золото для выплат варварам. Многие из римских граждан покончили с собой, не выдержав такого разорения (Prisc. 283). Это бедствие, по Приску, постигло империю после того, как при заключении мира с между гуннами и Анатолием размер ежегодных выплат с 700 фунтов был повышен 2 100, кроме того гунны получали и компенсацию за годы войны, когда выплаты со стороны восточной империи были прекращены. Жуткие последствия, которые описал Приск, вызывают некоторое недоумение. Олимпиодор указывает, что в первой четверти V века средний доход представителя римской знати с его поместья составлял “40 кентанариев золотом ежегодно, кроме хлеба, вина и прочих продуктов, стоимость которых, если бы их продать, равнялась трети вносимого золота. Доход же второстепенных домов в Риме равняется 15 или 10 кентанариям” (Olymp. 44). Интересно, что та же сумма — 40 кентавнаиев, или 4 000 фунтов золота — была, выплачена и Алариху, что вызвало крайнее возмущение сенаторов, принужденных санкционировать это решение (Zos., V, 29,9,5), (Olymp. 5). Если предположить, что в 40-е годы V века в Восточной части империи ситуация была, примерно, аналогичной, то ежегодно Аттила должен был получать сумму, в два раза меньшую, чем среднегодовой доход с крупного поместья или соответствующую доходу с “двух второстепенных домов”. Пожалуй повод к самоубийству это могло дать только если бы все выплаты гуннам были возложены на одного владельца поместья. Вряд ли можно всерьез полагать, что для Константинополя эти суммы были настолько значительны, в отличии от самих гуннов, которым такое количество золота вполне могло казаться огромным. В таком случае понятно, почему при переговорах восточноримские дипломаты могли все время подчеркивать величину выплат, но Приск создавал свое произведение никак не в расчете на гуннского читателя, а граждане империи, по всей видимости, вполне могли бы самостоятельно оценить размер бедствия. Безусловно, в том фрагменте, который посвящен “финансовому кризису”, вызванному выплатами, Приск, прежде всего стремился обличить Феодосия, который истощил казну на “непристойные зрелища и безрассудную пышность”, но это не снимает названных противоречий. Характерно, что вопрос о дани не являлся, до момента смены восточноримского императора, основным вопросом переговоров. Несмотря ни на что дань, исключая годы войны, выплачивалась, видимо, регулярно, и этот аспект не вызывал претензий гуннов, в отличии от вопроса о “беглых”.
Другим моментом, который также постоянно акцентируется Приском является вопрос о дарах, которыми обмениваются дипломаты. Приск всячески стремится подчеркнуть их значение для гуннов, замечая, например, что именно для обогащения через получение этих даров отправлял Аттила в империю одного за другим своих приближенных (Prisc. 285—286).В другой части труда он пишет, что когда Маркиан, отказавшись выплачивать дань, отправил послом к гуннам Аполлония, Аттила отказывался принять его, но “между тем прибавил, чтоб он выдал ему подарки, везенные к нему от царя, грозя убить его, если их не выдаст” (Prisc. 331.3—7). Также и Олимпиодор, говоря, об убийстве Доната, произошедшем, по всей видимости, не без участи римских дипломатов, замечает, что императорские дары смягчили и успокоили гнев Харатона. (Olymp. 18). Подобным же образом, по словам Приска, и восточноримским посланникам в 450 г. удалось укротить гнев Аттилы, после неудачного на него покушения “множеством даров и ласковыми словами” (Prisc. 327.28). Видимо, все эти пассажи свидетельствуют о некотором непонимании римлянами самого смысла этих даров или выплат для гуннов. Ставшая знаменитой в империи жадность гуннов и их страсть к золоту объясняется, скорее, сакральным значением, которое они придавали золоту. Этот момент активно использовался дипломатией и, вероятно, был даже как-то зафиксирован. К примеру Константин Багрянородный, в своем произведении “Об управлении империей” обращает внимание своего сына на то, что “у всех северных народов стала как бы прирожденной жадность к деньгам и ненасытность, никогда не удовлетворяемая” (DAI. 13.15). И, описывая то, как надо отправлять посольство к печенегам, Константин отдельно указывает на то, что “эти самые пачинакиты, будучи ненасытными и крайне жадными до редких у них вещей, бесстыдно требуют больших подарков” (DAI. 7.8-10). Далее подробно расписывается буквально каждое действие послов, в том числе и то, что дары следует вручать после принесения печенегами клятв (DAI. 8.15-16). Вполне возможно, что и на более раннее время можно предположить существование некоего “руководства” для дипломатов, в котором регламентировались правила отправления посольств к тем или иным народам. В таком случае, для гуннов, безусловно существовала статья относительно значения вручения даров. И Приск, и Олимпиодор, исполняя дипломатические поручения, должны были быть хорошо знакомы с этим правилом, что, собственно и отразилось в их сочинениях.
ГРАНИЦА МЕЖДУ ИМПЕРИЕЙ И ГУННАМИ. ТОРГОВЛЯ
Что касается торговых отношений гуннов и восточной империей, упоминания об этом вопросе в тексте Приска, позволяют говорить о его безусловной важности. Уже первый договор Аттилы с Константинополем содержал требования безопасной торговли, на равных для обеих сторон правах (Prisc. 277.19). Далее Приск отмечает, что именно во время ярмарки гунны напали и перебили многих римлян (Prisc. 280.5—6). Затем Эдикон привозит в Константинополь письма от Аттилы, который заявляет о переносе границы с берега Дуная вглубь римской территории (Prisc. 287.3—8). Гуннская земля должна была теперь простираться по течению Дуная от Паннони до Нов Фракийских, а в ширину на пять дней пути (ibid). При этом торговля, которая всегда происходила на границе, должна была теперь быть перенесена, в город Наисс, который как раз и отстоял от Дуная на пять дней пути. Реально, этого так и не произошло, поскольку при заключении мира в 450 г. Аттила отказался от этих требований и “обязался уступить римлянам землю, которая граничит с Истром” (Prisc. 327.30—32). Вероятно, для гуннов эти торговые отношения были достаточно важны. К примеру, когда ко Льву прибывает посольство от сыновей Аттилы, единственным конкретным проявлением восстановления мира, о котором просили гунны, было возобновление торговли по Истру: “они хотели снова съезжаться с римлянами на берегу Истра, в одном и том же месте, продавать там свои товары и взаимно получать от них те, в которых имели нужду”.
По всей видимости, традиционно существовал один или несколько таких ярмарочных центров, в которых и происходила встреча гуннов римских купцов, для которых дальнейшее продвижение вглубь гуннской территории было невозможным. Даже для посольств это было сопряжено с некоторыми опасностями, судя по тому, что Аттила несколько раз сам предлагает встретить их в каких-нибудь пограничных городах, т.к. римляне могли бояться отправиться дальше (Prisc. 287.12; 327.22—24). Видимо, поездка по гуннской территории без “дипломатического паспорта” и сопровождающих гуннов была чревата серьезными последствиями, во всяком случае показательна судьба некоего “скифа”, “пришедшего из римской земли в варварскую лазутчиком” — “Аттила велел посадить его на кол” (Prisc. 320.30). Не случайно, по всей видимости и то, что в состав делегации от западных римлян, которую посольство Максимина встречает по дороге, кроме дипломатов ехали еще двое — Татул и Констанций — по своим личным делам. Видимо, несмотря на собственные связи с гуннами отправиться туда самостоятельно они не рискнули (Prisc. 301.32; 302.4).
Прием и отправление посольств.
Велев посланцу гуннов ответа ждать три дня
Король распорядился, чтоб вся его родня
И все его вассалы пришли держать совет...
(Песнь о нибелунгах 1202)
Приск, описывая саму процедуру отправления посольства к гуннам или принятия посольства от них, упоминает несколько инстанций, которые в разное время принимали или отправляли посольство:
• Император
• Сенат
• Царский совет
• Магистр оффиций
При этом ключевой фигурой, безусловно является сам император, т.е., в данном случае Феодосий. О том, что Сенат мог принимать участие в подготовке посольств у нас есть только одно свидетельство — после смерти Руа, пишет Приск, “Римский Сенат положил назначить посланником Плинфу” (Prisc. 276.26). После чего происходит утверждение этого решения Феодосием. Возможно, в данном случае вопрос был вынесен на обсуждение в Сенате ввиду его особой важности — у гуннов произошла смена правителя и Сенат должен был “признать” его и выработать новую стратегию отношений. Видимо, в это время Сенат еще сохраняет право принятия решений по вопросам внешней политики. К примеру, в 408 г. в римском Сенате обсуждали требования, предъявленные Аларихом. Во всяком случае, сенат выражал официальную часть взаимоотношений империи и гуннов, а если речь идет о дворцовых интригах, вроде заговора против Аттилы, то в нем будут участвовать только представители двора, наиболее значительные сановники.
Когда во время войны 441 г. Аттила посылает Феодосию письмо с требованиями перебежчиков и дани, то ответ уже исходит от Царского совета (oij ajmfi; ta; basivleia.) (Prisc. 281.17). Т.е. решение, которое впоследствии утверждалось императором, могло исходить и от сената и от членов императорского совета, в круг компетенций которого, входили в том числе и “приемы посольств от других государств...” . Вероятно, это участие императорского совета в дипломатии объясняется тем, что одним из его членов был магистр оффиций . Именно в ведении магистра оффиций находилось канцелярия приемов (officium admissionum), занимавшаяся, в том числе, и вопросами приемов посольств от других народов. Ему же подчинялись и “переводчики всех народов” (inerpretes omnium gentium) . Хотя не все решения в отношении посольств вырабатывались при непосредственном участии магистра офииций. Так, когда Эдикон прибывает в Константинополь, то его делегация принимается непосредственно Феодосием, после аудиенции он посещает еще какие-то “другие дома” (oi[kou"), в том числе и царского евнуха Хрисафия, который и склоняет Эдикона к заговору (Prisc. 287). И уже после того, как все было спланировано, Феодосий сообщил Марциалию — магистру оффиций — обо всем “что было уловлено с Эдиконом. Дать знать о том Марциалию было необходимо по званию его. Магистр участвует во всех советах царя, потому, что ему подчинены вестники, переводчики и воины, охраняющие царский двор” (Prisc. 289.1—6). В данном случае извещение Марциалия уже post factum было просто формальностью, и, само принятие решения никак от него не зависело. По всей видимости, практически во всех случаях, несмотря на существование отдельного ведомства, наиболее важные вопросы решаются непосредственно императором. Официально все письма и посольства от гуннов направлялись лично императору, и все ответные мероприятия также исходили лично от него. Хотя и допускалось обсуждения каких-то вопросов, в сенате или царском совете, но при том, что император непременно утверждал, санкционировал принятые положения.
Составы посольств
Со свитою достойной прислал меня сюда
Мой повелитель Этцель...
(Песнь о нибелунгах 1232)
Кроме непосредственных целей посольств и основных обсуждаемых дипломатами вопросов, довольно большое значение для обеих сторон имел и состав посольств. Почти все посольства, за одним исключением, со стороны восточноримской империи отправлялись бывшими консулами. Все три мирных договора с гуннами, о которых пишет Приск, были заключены именно консулами. О важности этого аспекта свидетельствует не только то, что Приск каждый раз подчеркивает это звание дипломата, но и то, что Аттила, требуя прислать к нему дипломатов для переговоров, непременно указывает на то, что это должны быть люди, обладающие консульским званием или великой властью (Prisc. 287.10; 298.12—13; 314.22; 315.1—2; 327.1—2). При этом звание консула уже, скорее “сохраняло значение величайшего почета” (который проявлялся прежде всего в наименовании года), чем означало обладание какой-то реальной властью. Впрочем, как замечает А.Х.М. Джонс , именно консулат был фактически единственной магистратурой, которая сохраняла свое значения со времен Республики до Поздней Империи. С момента разделения империи одного консула назначал Западный император из членов древних знатных семейств, а другого — Восточный из числа новой знати. Часто консулом являлся и сам император.
Судя по тексту Приска, традиционным для консулов занятием было выполнение дипломатических поручений и ведение переговоров с варварами. При этом, по словам А.Д. Ли, исследование которого, большей частью касается отношений с персидской империей, не существовало отдельной группы людей, чьи функции заключались бы именно в участии в посольствах. Послами могли выступать и гражданские и военные служащие, и члены императорской гвардии и, даже врачи. Кроме того А.Д. Ли приводит целый ряд примеров того, что при отборе участников будущего посольства старались включить в его состав человека, “владеющего искусством” слова и убеждения . Действительно, именно об этом свидетельствует, например то, что Марциалий, собираясь к гуннам, приглашает ритора Приска отправиться вместе с ним. По-видимому присутствие в посольстве ритора было принято. Так Прокопий Кесарийский, говорит о том, что Юстиниан в 534 г. посылает к готам Петра, который “был одним из риторов в Византии, человек выдающегося ума, мягкого характера и обладающий даром убеждения” (Proc. B.G. III. 30). Тот же Прокопий, двух посланников из Византия к Хосрову — Константина и Сергия — замечает, что “оба они были риторами и людьми чрезвычайно разумными” (Proc. B.P. II. 24.3-4). Сам Приск упоминает, что для заключения Маргского мира, кроме Плинфы, по его просьбе был отправлен и Эпиген, “как человек, славящийся своим благоразумием”.
Как кажется не совсем прав А.Д. Ли, говоря, об отсутствии “специальных” людей для участия в посольствах. Во всяком случае тексты Приска свидетельствуют о том, что во многих посольствах участвуют одни и те же люди. Так, Анатолий участвовал в заключении, по крайней мере двух мирных договоров. Аттила требует через посольство Максимина, чтобы к нему были присланы либо Анатолий, либо Ном, либо Сенатор (Prisc. 315.1—2). И Анатолий, и Сенатор уже участвовали в подобных посольствах. Т.е. Аттила просит не только “людей значительных”, но конкретных, известных уже ему дипломатов, что даже дало Максимину, который старался отговорить Аттилу от этих требований, повод говорить, что “не надлежало назначать в посольство этих мужей, и через то делать их царю подозрительными” (Prisc. 315.5). Такая же практика существовала и у гуннов. К примеру, Исла участвует как минимум в трех посольствах, причем первое из них состоялось еще при Руа, видимо, в 434 г., а последнее в 449 г. О другом гуннском посланнике — Верихе, который сопровождал на обратном пути Максимина и Приска — также сказано, что он и прежде бывал в посольствах у римлян (Prisc. 320.27—28). Таким образом многие дипломаты обеих сторон знали друг друга, можно сказать, “в лицо”, скорее всего, поэтому Аттила так настаивает на наличии консулов в составе посольств, не желая вести переговоры с новыми людьми. Тем более, что практика “ответных посольств” позволяла “заказывать” наиболее приемлемых персон. Со стороны гуннов дипломатами обычно выступали также люди значительные. Так, Приск упоминает неких Васиха и Курсиха, которые “приехали в Рим для заключения союза, мужей царского скифского рода и начальников многочисленного войска” (Prisc. 312.31). В 449 в Константинополь прибывает очередное посольство от гуннов, в составе Эдикона, “отличившегося великими военными подвигами” и Ореста Римлянина, жителя Паннонии (Prisc. 286.21—25), который, кстати тоже по крайней мере еще один раз был отправлен Аттилой в Константинополь — уже после возвращения миссии Максимина (Prisc. 325.32). Этот Орест был фигурой весьма выдающейся. В 40-, 50-е годы он служил секретарем у Аттилы. В 475 г. он получает звание magister militum и командует войсками, находящимися в Галлии. Однако, вместо похода в Галлию он ведет свою армию в Равенну провозгласил своего сына Ромула римским императором. После чего являлся фактическим правителем империи до прихода Одоакра в 476, когда он был убит 28 августа .
ЧИСЛЕННОСТЬ ПОСОЛЬСТВ
В путь собрались посланцы, две дюжины числом...
(Песнь о нибелугах. 1409)
В связи с Ромулом интересен еще один пассаж Приска, в котором он рассказывает о западноримском посольстве, с которым они встретились в пути. В нем состояли:
1. - Ромул, “имевший достоинство комита”, зять Ореста, т.е. дед будущего императора;
2. - Примут — “правитель Норика”;
3. - Роман — “начальник легиона”;
4. - “Вместе с ними были Констанций, посланный Аэцием к Аттиле, чтобы быть его письмоводителем; и
5. - Татул, отец того Ореста, который сопровождал в посольстве Эдикона”, т.е. другой дед Ромула Августула. (Prisc. 301.32; 302.4)
При этом последние двое ехали не в качестве послов, а по своим личным делам. Все это лишний раз свидетельствует о весьма крепких связях между гуннами и западноримской знатью.
Что касается численности посольств, то ее трудно определить точно. По всей вероятности, пятерых перечисленных Приском человек, кроме рабов и прислуги, сопровождали проводники и охрана из числа варваров. Депутацию от западного двора вполне мог не сопровождать переводчик, т.к. латинский язык, в отличии от греческого был остаточно распространен среди гуннов.
В состав константинопольского посольства входили:
1. - Максимин, единственный обличенный званием посланника;
2. - Приск, в качестве “компаньона” Максимина;
3. - Вигила — переводчик, служивший при дворе Феодосия; (=========== имена подобного типа Аттила, Ругила и т.д. чаще происходили из Восточной Европы, а затем были популярны в дохристианской Руси; с небольшим шансом вероятно относить Вигилу к тиверцам-толмачам: П.З.)
4. - Эдикон — гуннский посланник;
5. - Орест — также возвращавшийся к гуннам;
6. - 11. - 5 человек “беглых” для выдачи гуннам, за которыми посольство заезжало к Наиссу.
12. - ... - “бывшие с Эдиконом варвары”.
Если, опять же учесть всех слуг и “сопровождающих варваров”, которых также упоминает Приск, то видимо, посольство сопровождало человек 15 — 20, т.е. достаточно солидный экскорт. Очень интересны редкие, к сожалению, свидетельства Приска о взаимоотношениях всех участников подобной делегации. Римские дипломаты, т.е. Приск с Максимином и Вигилой, наверное, держались отдельно. Приск рассказывает, как однажды им (т.е. им троим) захотелось пригласить к собственному столу Эдикона, с бывшими с ним варварами, и Ореста. При этом с трудом удалось избежать ссоры из-за того, что Вигила заметил, что не прилично было, во время поднятия тостов сравнивать Феодосия — божество, с Аттилой — человеком. Замечание это не вызвало особого восторга среди гуннов, однако конфликт был быстро “замят” (Prisc. 290). Взаимоотношения осложнялись еще и тем, что Максимин, Приск и Орест, в отличии от Эдикона и Вигилы, ничего не знали о замышлявшемся заговоре, что постоянно вызывало непонимание и подозрения.
Дипломатический “этикет”
Зато уж принял гуннов учтивее король,
Чем принимал других послов когда-нибудь дотоль.
(Песнь о нибелунгах 1438)
Конечно, существовали достаточно разработанные правила не только отправления и принятия посольств, но и поведения самих дипломатов. Приск прямо пишет об их существовании. Когда восточноримское посольство никак не может добиться аудиенции у Аттилы, который уже узнал про заговор, то у Константинопольских посланников явное недоумение вызывает требование сообщить не лично Аттиле, а некоторым его приближенным о цели посольства. Дипломаты замечают, что это не принято и, что посланники не могут уехать не переговорив с тем, к кому они были отправлены. “Это небезызвестно скифам, которые часто отправляют посольства к царю; что належало и нам пользоваться теми же правилами, и что иначе мы не объявим, в чем состоит цель нашего посольства” (Prisc. 293.10—11). Еще большее изумление у римлян вызвало новое появление гуннов, которые сами пересказали послам содержание секретных писем и приказали им отправляться назад (Prisc. 293.20—25). По всей видимости, о формальных целях делегации Эдикон также сообщил Аттиле. В дальнейшем, с точки зрения “этикета” все посольство Максимина будет, скорее, исключением из правил, поскольку все будет строится на непонимании основными его участниками сути происходящего, а Аттила, напротив, будет играть с Максимином, как “кошка с мышкой”. Вигиле, все же удается уговорить посольство не уезжать сразу, поскольку ему для выполнения замысла необходимо было добраться до ставки Аттилы. В создавшейся трудной, а главное абсолютно неясной римлянам ситуации, именно Приск, по его описанию, сумел все же добиться того, что Аттила согласился их принять. Что, впрочем, лишь усилило недоумение дипломатов. Наконец, уже по прибытии в ставку Аттилы послы сначала пытаются переговорить с человеком наиболее близким к Аттиле — Онегисием, чтобы лично, а не во время общих переговоров, уговорить его отправиться в Константинополь. По-видимому, они рассчитывали на то, что, при желании, Онегисий смог бы уговорить Аттилу выбрать именно его в качестве посланника. Самим же дипломатам, возможно, было дано поручение удалить Онегисия, чтоб обеспечить большую свободу в исполнении замысла Эдикону. Однако, Онегисий отказывается (Prisc. 308—309). Эта беседа, явно, была отступлением от канона поведения послов, под конец Онегисий даже заявляет, что не было приличным часто приходить к нему для переговоров лично Максимину, обличенному в столь высокое звание посланника, и, поэтому впредь к нему должен был являться сам Приск (Prisc. 309.15—16). Гунны постоянно проявляют особое уважение к статусу посланника, что не раз подчеркивается Приском. Аттила сам говорит о неприкосновенности послов. На следующий день, прежде чем посетить Аттилу, Приск оправляется с дарами в дом одной из его жен — Креки. Наконец состоялась и встреча с Аттилой, после которой он пригласил и восточно- и западноримских послов на пир, который Приск подробнейшим образом описал. Вообще, дипломатическая жизнь при дворе Аттилы была весьма оживленной: одновременно он принимает послов из Константинополя, из Западной империи, кроме того, Приск упоминает о том, что в это же время у него находились и какие-то варварские посланники (Prisc. 311.29).
Интересно, что находясь при дворе Аттилы, дипломаты оказываются довольно зависимыми от него. Так Ромул и бывшие с им посланники спрашивают у Приска, отпустил ли Аттила их посольство (Prisc. 312.3—4). Сами они еще не имели права отправиться домой. Чуть позже сам Приск заявляет Онегисию, что надлежало отпустить их, чтоб не терять напрасно времени. После чего получили приглашение на очередное пиршество. Наконец, по прошествии трех дней, дипломаты были отпущены Аттилой, получив от него щедрые дары (Prisc. 320.21—22).
Итак, подробнейшее описание Приска, как кажется, позволяет нам реконструировать не только ход событий и последовательность посольств и переговоров, но и дает возможность вывести какие-то общие закономерности и правила поведения дипломатов.
Заключение
Итак, в этой работе мы попытались, основываясь на тексте фрагментов сочинения Приска Панийского, проследить историю дипломатических отношений между Константинополем и гуннской империей времен Аттилы. Пассажи Приска, посвященные личности Аттилы, представляют особый интерес хотя бы потому, что во-первых являются свидетельствами очевидца, а во-вторых отражают образ Аттилы для восточноримской дипломатии, воспринимавшей Аттилу, судя по Приску, не просто сильным, но великим и могущественным властителем, который не только был достоин сравнения с римским императором, но подчас превосходил его, как в войне, так и в политике. Кроме того, в первой главе мы хотели проследить и историю самого источника. Представляется, что, несмотря на то, что хрестоматия, которая донесла до нас фрагменты сочинения Приска относится к X веку, т.е. была составлен спустя пять веков после написания его нашим историком, мы можем с достаточной уверенностью опираться на сохранившиеся отрывки. Тем более, что боvльшая их часть воспроизводит текст дословно. Однако, с другой стороны, нельзя забывать, что мы имеем дело не со сплошным повествованием, но подчас даже с частями разных сборников, неразграничение которых может привести к умножению одних и тех же событий. Так, Меллер, а вслед за ним и Дестунис, помещая подряд упоминания о посольстве 450 г., дошедшие в разных разделах хрестоматии, “удваивают” одно и то же событие.
Во второй главе мы попытались дать хронологическое описание всех посольств и мирных договоров, заключенных империей с гуннами, уделяя при этом особое внимание вопросам датировки событий. Представляется, что и здесь мы сталкиваемся с неким “историографическим мифом”, следуя которому историки, дабы заполнить лакуны в хронологии, опять же “дублируют” некоторые события. К примеру, появление в литературе целых трех “посольств Анатолия”, вместо двух, следует считать, скорее курьезом, во всяком случае, текст самого Приска, как кажется, не дает для этого никаких оснований. Возникновения этого “ложного” посольства было связано, прежде всего с тем, что дата первого мирного договоры Максимину, относилась к 443г. На наш взгляд, более обоснованной является дата 447 или даже 448 г., что подтверждается не только параллельными источниками, но и условиями мирного договора, предусматривавшего денежную компенсацию за 8 лет неплатежей из-за военных действий, которая становиться необоснованной при датировке договора 443-м годом. А при такой хронологии очевидной становится лакуна в районе 448 г., откуда и возникает идея о еще одном мирном договоре.
Если во второй главе мы старались рассмотреть конкретные события дипломатической жизни, то в третья глава посвящена, скорее теоретическим вопросам. Мы попытались систематизировать материал и, вычленив основные сквозные проблемы, выяснить какие вопросы были ключевыми во время переговоров и почему. К примеру, главными целями, едва ли не всех посольств со стороны гуннов было требование т.н. “беглых”, перешедших на военную службу в римскую империю. Другим, не менее важным, чем цели посольств является и вопрос о составе дипломатических делегаций с обеих сторон. Как кажется, текст Приска позволяет говорить о существовании особой группы людей, причем как с восточноримской, так и с гуннской стороны, которые уже вполне могут претендовать на звание профессиональных дипломатов.
Приложение (отчасти выше картинка)
Основные описанные Приском переговоры и посольства между восточноримской империей и гуннами
Библиография
Источники
1. Аммиан Марцеллин. Римская история / Пер. Ю.А. Кулаковского и А. Сонни.. Спб, 1994.
2. Евагрий Схоластик. Церковная история / Пер. И.В. Кривушина. СПб., 1999.
3. Иоанн Малала. Хронография // Приложение к кн. Евагрий Схоластик. Церковная история / Пер. И.В. Кривушина. СПб., 1999. Ioannis Malalae/ Chronographia // Fragmenta Historicorum Graecorum. IV / Ed. C. M;ller. Parisiis. 1848—1884.
4. Иордан. О Происхождении и деяниях гетов. СПб., 1997.
5. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989.
6. Олимпиодор. История / Пер. Е.Ч. Скржинской // ВВ, т. VIII, 1956. С.223 —232.
7. Приск Панийский. Сказания Приска Панийского. Пер. С. Дестуниса // Ученые записки 2-го отделения Академии Наук, кн. VII, вып. 1 Спб., 1861. Prisci Fragmenta // Historici Graeci Minores / Ed. L. Dindorf. Vol.I. Lipsiae. Priscus Panites. Fragmenta // Fragmenta Historicorum Graecorum. IV / Ed. C. M;ller. Parisiis. 1848—1884.
8. Прокопий Кесарийский. Война с персами // Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война вандалами. Тайная история / Пер. А.А. Чекаловой. М., 1993. Война с готами / Пер. С.П. Кондратьева. М., 1996.
9. Филосторгий. Церковная история. Спб., 1854.
Литература
10. Анфертьев А.Н. Иордан. // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т 1. М., 1994. C.98 — 161.
11. Гиндин Л.А., Иванчик А.И. Приск Панийский // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т 1. М., 1994. С. 81 — 98.
12. Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV —V вв). Спб., 1994.
13. Корсунский А.Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной римской империи и возникновение германских королевств (до середины VI в), М., 1984.
14. Кулаковский Ю.А. История Византии 395 — 518 годы. Спб., 1996. С.226.
15. Левинская И.А., Тохтасьев С.Р.Менандр Протектор, // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т 1. М., 1994. С.311 — 357.
16. Сиротенко В.Т. Взаимоотношения гуннов и Римской Империи // Ученые записки Пермского государственного университета. Т.12, вып. 4, 1959. С. 70—98.
17. Сиротенко В.Т. История международных отношений в Европе во второй половине IV — начале VI века. Пермь, 1975, с. 151.
18. Скржинская Е.Ч. Иордан. “Getica” комментарий // Иордан. О происхождении и деяниях готов. СПб., 1997.
19. Скржинская Е.Ч. Олимпиодор и его сочинение //Византийский Временник, т. VIII, 1956. С. 253. Attila: The man and His Image / Ed. by Franz H. B;uml and Marianna D. Birnbaum. Budapest, 1993.
20. Bayless W. The Treaty with the Huns of 443 // American Journal of Philology, 97, 1976. P. 176 — 179.
21. Bury J.B. History of the Later Roman Empire. Vol. 1. N.Y., 1958.
22. Croke Brian. The Context And Date of Priscus Fragment 6 // Classical Philology, 78, 1983, №4, p. 297—308.
23. Gordon C.D. The Age of Attila. V-th. c. Byzantium and the Barbarians. University of Michigan press, 1961.
24. Jones A.H.M. The Later Roman Empire 284 — 602. Oxford, 1964. Vol. 1 -3.
25. Lee A.D. Information and Frontiers. Roman Foreign Relations in Late Antiquity. Cambridge, 1993.
26. Martindale J. The Prosopography of the Later Roman Empire, vol. 2. Cambridge, 1980.
27. Movcsy A. Pannonia and Upper Moesia. A History of the Middle Danube Provinces of the Roman Empire / The Provinces of the Roman Empire. London — Boston, 1974.
28. Nagy T. Reoccupation of Pannonia from the Huns in 427.// Acta Antiquae Academiae Scientarum Hungaricae, XV, 1967. P. 169.
29. Thompson E.A. Priscus of Panim. Fr. 1b. // Classical Quarterly, 39, 1945, № 3-4.
30. Thompson E.A. A History of Attila and The Huns Oxford, 1948.
Список сокращений
АС — Археологический сборник
ВВ — Византийский временник
PLRE — The Prosopography of the Later Roman Empire. Cambridge, 1980.
http://www.centant.pu.ru/sno/downloads/Nechaeva.zip
Если бы труд Г.В.Вернадского "Древняя Русь" был дополнен такими уточняющими работами по всем сюжетам, "норманисты" бы давно не лезли в науку, а занимались бы спокойной рыбалкой, полезной работой на дачах и т.п. Здоровья им.
http://www.proza.ru/2011/02/06/291
.
Русь дипломатия Скифии
© Copyright: Петр Золин 2, 2011
Свидетельство о публикации №211022400524
Свидетельство о публикации №211022400524
Рецензии