был бы я летчиком

           Был бы я летчиком! В синем, как апрельское небо, выглаженном полушерстяном костюме. В хлопковой рубашке с белоснежным, накрахмаленным воротничком. В свежих носках на упругих итальянских резинках. В погонах, шитых витиеватым военным золотом.
           Я вкусно бы пах нежной калифорнийской мятой и тщательно брился на ночь. Я бы широко и искренне улыбался и жал теплые человеческие ладони. Я бы охотно любил свою родину и чужих жен. По утрам бы пил черный, густой кофе с шоколадом на теплой булочке и читал свежую газету.
           Меня бы очень интересовали новости. Волновали бы ураганы в Мексике и забастовки в Париже. Беспокоила бы иранская ядерная программа. Будоражили бы сводки с Уолл-стрит. Я следил бы за развитием национальной китайской экономики и последними открытиями квантовой физики. Переживал бы за всех тюленей Гренландии. Верил бы в розу ветров и глобальное потепление.
           На аэродроме меня всегда ждал бы самолет. С незапотевающими стеклами, красными звездами на серебристом фюзеляже и рацией в теплой, маленькой коробочке. С приставной алюминиевой лесенкой и тугими замками бомболюка. С усатым штурманом, вечно посвистывающим пустяки. С полными баками керосина. С полетным заданием.
           Летал бы я везде и всюду. Например, на юг. Вслед за ласточками, гусями и турецкими авиалиниями. Подо мной расстилались бы поля, полные сладкой кукурузы и волн озимой пшеницы, сверкающие озера, под завязку набитые жирными налимами и серебристыми карпами, темные леса с пугливыми вальдшнепами и грузными лосями. Я пролетал бы над стогами, реками, холмами, водопадами, островами и пойменными зелеными лугами.
           Потом взлетал бы очень высоко, почти трогая рукой немыслимо черный космос, взлетал в его фантастическую и бесподобную тишину. На лбу моем выступали бы капельки морозного пота, а обшивка фюзеляжа пугающе леденела от жуткого холода.
           Тогда я бы спускался. Быстро, быстро, словно камнем, падал бы вниз, разрезая пухлые, мокрые тучи. Вжимаясь в сиденье, тяжело дыша кислородом и резиной гермошлема. Почти ничего не слыша, я останавливал бы собственное падение почти у самой земли, лишь в нескольких сотнях метрах от чужого города, усеянного цветными квадратиками домов. Я бы кивал притихшему усатому штурману, улыбался и гостеприимно распахивал дверцы бомболюка.
           Разрывы ложились бы под нами роскошным, будто в детском калейдоскопе, радужным узором, причудливо и совершенно бесшумно расползаясь по нитям улиц и переулков, по кружкам городских скверов и мозаике торговых площадей. Тогда самолет мой, вздохнув, облегченно взмывал, а штурман бы снова что-то насвистывал.
           Возвращались бы мы счастливые, ели ароматный, горячий борщ, свиные, рубленые котлеты и запеканку с густой, деревенской сметаной. Потом, устало улыбаясь, мы жали бы теплые человеческие ладони и вкусно пахли нежной калифорнийской мятой. Был бы я летчиком!








москва,2010,оа