Пробуждение

 Пробуждение
      (рассказ)

Сергей проснулся с ощущением какого-то неподотчетного, бездумного счастья. Как в детстве, когда у человека кроме ожидания всего только хорошего и уверенности, что тебя все вокруг любят, нет никаких других мыслей. Яркое летнее солнце стремилось заполнить всю комнату, и только белоснежная кружевная занавеска стояла, вернее, висела у него на пути, слегка колеблемая ветром из открытой настежь балконной двери. Она отбрасывала на стены, мебель, вещи, на его лицо ажурные движущиеся тени, которые, казалось, даже слегка щекотали.   Еще было чувство абсолютной свободы, то есть такой свободы, когда не надо думать не только о работе, о больших и мелких домашних делах, о каких-то договоренностях с друзьями и знакомыми, но даже о том, чтобы просто приготовить себе завтрак. Эта свобода, например,  давала право снова уснуть и проспать хоть до часу дня, но этого делать не хотелось. Вернее, ему было жалко отключиться от возникшего с пробуждением счастья и не насладиться им в полной мере. Но, главное, он вдруг подумал, что сегодня должно что-то произойти, что-то большое, положительное. Не вообще, а именно с ним.
Он встал и вышел на балкон.
С седьмого этажа открывался вид на утопающую в зелени одноэтажную, старую часть города. Дальше каменные коробки пока не двинулись. Их девятиэтажка была как раз последней по улице, на которой и асфальт тоже сразу обрывался. А в следующем уже   частном, настоящем деревенском  доме жили тетя Маруся и дед Коля, соответственно бабушка и дедушка его жены Оли, с которой они вчера приехали в этот небольшой среднерусский городок в отпуск. Естественно был накрыт стол в саду, собралась куча близких и не очень родственников. Домашнее вино, домашние колбаса и соления, от которых и сейчас слюнки текут, нескончаемые разговоры о машинах, запчастях, рыбалке, о том, как люди живут здесь и у них на Севере, о ценах, да мало ли еще о чем. Вечер закончился далеко за полночь, и он и с Женькой, мужем Олиной старшей сестры Лены, прихватив с собой еще бутылочку, пошли ночевать в квартиру. Опять долго разговаривали, пили вино, пили много кофе, курили. Спать разошлись часа в четыре. А на сегодня у них была запланирована поездка в областной город.  Надо было снять с регистрации машину какого-то родственника. Чтобы немного отойти от вчерашнего, решили ехать после обеда, на обратном пути переночевать в деревне Женькиных родителей, что располагалась по пути, и на следующий день вернуться. Женька обещал там рыбалку и настоящую деревенскую баню. От предвкушения поездки и всех, связанных с нею удовольствий настроение у Сергея стало еще лучше.
День разгорался, обещая быть жарким, впрочем, как и вчера, как и всю последнюю неделю.
К тете Марусе пришли немного с опозданием. Все уже завтракали, сидя, как и накануне за столом в саду. Его поразила белизна и чистота свежей скатерти. Она буквально ударила по глазам, как внезапно открывшееся окно в абсолютно темной комнате. Он, даже, непроизвольно остановился, не в силах оторвать взгляд от этого белого пятна на фоне зелени.
- Ты, чего? Пойдем, - толкнул его сзади Женя.
Поприветствовав всех, они сели за стол. Тетя Маруся, не смотря на свои  семьдесят пять, живо бегала от стола до летней кухни и обратно. Сегодня угощали драниками со сметаной, но сначала Сергею налили стаканчик холодного малинового вкуснейшего вина, так сказать, для поправки здоровья. Женька завистливо стрельнул глазами, но ничего не сказал. Ольга о чем-то тихо разговаривала со своей сестрой и еще одной дальней родственницей на другом конце стола. На его приветствие Лена широко улыбнулась, а Ольга безразлично кивнула, но он не обратил на это внимания.  Возникшее при пробуждении чувство счастья не покидало его, а белая скатерть усилила  это чувство и придала ему новый оттенок. Оно окрасилось детскими воспоминаниями, приобрело какую-то «домашность». Лица сидящих за столом людей, как бы, подсвечивались снизу отраженным и рассеянным от скатерти солнечны светом, и были на редкость красивыми, чего раньше он никогда не замечал, а сегодня вдруг увидел и очень этому удивился. И еще им овладело чувство умиротворенности и покоя. Оно полностью вытеснило остатки городской суеты и городских проблем. «Как, все-таки, хорошо приезжать сюда, - подумал он. Крым, Кавказ, конечно, необходимы в первую очередь, но сюда надо приезжать, хотя бы, раз в два-три года. Почему-то только Ольга не любит сюда ездить. Это же все ее, родное. Не совсем простые отношения с родственниками? Возможно».
После завтрака они с Женькой пошли в гараж. Дядя Коля попросил поставить возле гаража кресло. Сам он не мог. Артрит раздул и обезобразил пальцы так, что кроме стакана и ложки он ничего не мог в руки взять. Развалившись в кресле, дед блаженно подставил лицо солнцу. По всему было видно, что с утра он подлечился не одним стаканчиком малинового. Тетя Маруся, зная, какие боли одолевают старика с его артритом, смотрела на это не очень строго. Когда-то он работал начальником автотранспортного предприятия, отчего до сих пор осталась привычка руководить. Тетей Марусей не очень-то поруководишь, поэтому все его внимание переключалось на молодежь. Из уважения к деду они с Женькой во все ему потакали. Но скоро старик задремал.
Выехали ближе к часу дня после хорошей тарелки борща. Жара уже набрала полную силу. Выгнанная из прохладного гаража темно-зеленая «шестерка» сразу раскалилась, и, не смотря на полностью открытые окна и скорость, ехать было тяжело. А провести в дороге предстояло пол дня. В начале немного разговаривали. Потом замолчали, и Сергей стал вспоминать недавние события.
Месяц назад в Питере он защитил кандидатскую диссертацию, на которую потратил почти четыре года. Защита прошла на «ура». Ни одного «черного шара», отличные отзывы и прекрасные виды на докторскую. Его руководитель гарантировал место в докторантуре, богатую хоздоговорную науку, и взял с него твердое обещание приехать осенью уже, так сказать, насовсем. Перед ним открывалась отличная перспектива перебраться из их жутко провинциального промышленного города в северную столицу. Ольга тоже была близка к защите. Скорее всего, она будет готова к весне будущего года. Только ее ВАК находился в Москве.
Они работали в филиале Московского НИИ в их родном городе. Там и познакомились и поженились пять лет назад. На детей времени пока не находилось. Оба увлеченные наукой, они стремились, прежде всего, преуспеть в ней. Защититься, сделать, хотя бы первые шаги в научной карьере. Все остальное потом. Поэтому и отношения между ними были своеобразными. Длительные командировки, связанные со сбором материалов для диссертаций, с отчетами перед научными руководителями то у него, то у Ольги изредка прерывались короткими встречами дома, двух-трех дневными вспышками близости и пусть не идеальной, но все-таки какой-то совместной семейной жизнью. Но, насытившись друг другом, они снова разбегались по своим лабораториям, с головой уходя в эксперименты, приборы, расчеты. Готовить ни он, ни Ольга не любили, да и не умели, поэтому обедали в столовках, дома обходясь пирожками и бутербродами. Между собой они договорились, что о детях и вообще, о нормальной семье начнут думать только после кандидатских степеней. Но за кандидатскими следовали докторские, и, если Ольга раньше про докторскую почти не говорила, то теперь, ближе к защите она твердо решила работать дальше.
Сергей устал. Особенно за последний год. Завершение экспериментов, обработка результатов, написание и редактирование работы, получение отзывов, за которыми надо было мотаться в разные научные учреждения по всей стране, предварительная защита, основная. Он вставал в пять утра и ложился за пол ночь. Сутками просиживал в лаборатории перед приборами, работа с которыми расписывалась по времени между всеми сотрудниками института. Он ежемесячно ездил в Питер к шефу, с которым они правили каждое слово, каждую цифру, каждый график. А после защиты бесконечные проставления и в Питере, и дома. Он очень устал. Бывало так, что он, глядя на своих однокурсников, которые не заморачивались высокими идеями и жили в свое удовольствие, просто ходя на работу, а выходные проводя на дачах или на природе, подумывал, а не бросить ли все к чертям. Но потом усилием воли заставлял себя работать. А сейчас все это позади. Думать ни о чем не надо. До начала нового этапа работы уйма времени. Отпуск. Лето. Блаженство.
Сергей не заметил, как задремал. Вернее натурально заснул. Сказались вчерашние посиделки. Очнулся он от того, что Женька тряс его за плечо.
- Просыпайся, кандидат, проспишь все на свете. Мне, между прочим, скучно ехать.
Оказывается, заснув перед въездом в город, он проспал все то время, пока Евгений оформлял документы на машину, и продолжал спать, когда поехали обратно. Женька, даже успел заскочить в магазин, чтобы накупить продуктов и напитков, потому что в его деревне сельмаг был очень бедным. Свернув минут двадцать назад, они ехали по проселочной дороге, оставляя за собой клубы пыли. Жара не спадала, хотя часы уже показывали седьмой час. Дорога вилась между полей созревающей ржи, изредка проходила по густым  сосновым перелескам, в которых хоть на несколько минут машина оказывалась в тени, мимо маленьких полу заброшенных деревень, с неизменными развалинами церквей, с сидящими на завалинках стариками, провожаемая пустыми взглядами и лаем собак. У Сергея защемило сердце от этих картин. Он сам родился и до двенадцати лет каждое лето жил в такой деревеньке у бабушки. Потом родители стали привозить его все реже и реже. А после окончания школы и поступления в институт он и вовсе перестал там бывать. Хотя нет. Как- то, лет семь тому назад ему вдруг невыносимо захотелось вернуться в деревню. Все его друзья рванули в Сочи, а он поехал в русскую глубинку. Встречая его на станции районного городка, дед, даже не узнал в высоком молодом мужчине любимого внука, прослезился, а после, трясясь в кабине колхозной «буханки», не мог остановиться, рассказывая все «последние» новости. Тогда Сергей пробыл в деревне неделю. И не было ему ни скучно, ни тоскливо, а наоборот, очень хорошо. Остался бы и дольше, но хотелось съездить на море, тем более, что среди уехавшей компании была красивая девчонка, по которой он откровенно сох. 
А после город, «цивилизация» захватили его в свои щупальца, закрутили в суете и беготне, в преодолении каких-то постоянных проблем, в бесконечных вечеринках, в преферансах и нескончаемых «умных» разговорах. Город вытравил у него память о деревне, о бабушке с дедом, и он, даже, не интересовался и не справлялся об их житье-бытье.
- Господи! Какая же я свинья! – вслух сказал Сергей.
- Правильно, свинья. Я целый день кручу баранку, устал, поговорить не с кем, а он дрыхнет, как суслик. Конечно свинья, - весело ответил Женька.
- Так, все-таки, суслик или свинья?
- Свин, хряк, кабан, африканский бородавочник. Кстати, подъезжаем.
 Лесок, тянущийся вдоль небольшой речки, через которую они недавно переехали по довольно крепкому мосту, внезапно расступился, и машина въехала на неширокую деревенскую улицу, вдоль которой за заборами тянулись утопающие в зелени дома.
Деревня Женькиных родителей не была похожа на те, что они проезжали. С первого взгляда показалось, что здесь царит процветание и порядок. Все дома стояли большие, красивые, с  белыми резными наличниками на окнах, без следов облупления краски на стенах, под шиферными, а некоторые и под оцинкованными крышами. Заборы тянулись в ровную линию, одной высоты с неизменными скамеечками у калиток. Объяснялось это просто: деревня была под крепким совхозом, руководил которым Женькин родной дядька, Алексей Петрович.
Подъехав к своему дому, Женька продолжительно посигналил. Они выбрались из машины, разминая затекшие после долгой поездки спины, забрали из салона пакеты с продуктами и вошли в калитку. Навстречу уже спешила маленькая благообразная женщина в калошах на босу ногу, в мужских трико, древней зеленой кофте и чистеньком белом платочке. Руки у Женькиной мамы были по локоть в черной земле. Они обнялись, и Женька застенчиво чмокнал матушку в морщинистую щеку.
- Жду, жду, родненькие, умывайтесь и на кухню в сад. Димка, внучок председателев еще утром прибегал, что вы приезжаете. Я курочку зарезала, лапши наготовила, сейчас зелени соберу, огурчиков с грядки, лучку. Дед заждался, сыночек, редко ты стал навещать стариков, яблок вон сколь уродилось, куда девать, и сливы будет полно, - затараторила женщина без всякого перехода, - а это муж Олечкин, ой ладный хлопец. А Олечку я сколь годков не видела, вот уж наверно красавицей стала. Почему не привезли? И Ленку тоже. И внучков. У вас там в городе одна пыль да гарь. Вот здесь красота.
Тетя Маша, так звали Женькину маму, не давала вставить слово. Но тут из сарая, из которого доносилось солидное хрюканье, вышел отец, дядя Саша, высокий худощавый старик с копной абсолютно белых волос, в тельняшке, черных сатиновых трусах и резиновых сапогах. Вид у него был очень живописный.
                - Здорово, сын, здорово, Серега, чё так долго ехали? Ленка звонила утром, сказала, что заедите. Леха уже бреденек подготовил, баню затопил. Сейчас давай по маленькой и айда к брательнику.   
                Пока мы с Женькой мылись и переодевались, Тетя Маша накрыла на стол в красивой шестиугольной беседке. Две огромные миски с дымящейся лапшей стояли в окружении разложенной прямо на клеенке зелени. Дядя Саша произвел на свет графинчик с водочкой, и они втроем с удовольствием выпили, закусывая крепкими пупырчатыми огурчиками, сочным луком и ароматным чесноком. Сергей не думал, что сможет одолеть всю миску лапши, но она оказалась настолько вкусной, что он и не заметил, как миска оказалась пуста. 
Солнце опустилось уже довольно низко, и жара стала спадать, когда они вшестером с Алексеем Петровичем, его младшим сыном, Витькой, внуком Димкой, с Женькиным отцом приехали на тракторе в прицепе к речке, где намечено было потаскать бредень. Дорога от дома председателя заняла минут двадцать. Кузов прицепа был устлан толстым слоем свежего сена, и, вытянувшись в полный рост, Сергей счастливыми глазами смотрел в небо, глупо улыбаясь, наслаждаясь ароматом недавно скошенной травы. Все, что с ним происходило после того, как он проснулся в машине на пути в эту деревню, он воспринимал так, словно попал в сказку, в другое измерение, в волшебную страну. Еще утром он был совершенно другим человеком, городским, «цивилизованным», кандидатом наук, в конце концов. Сейчас он навряд ли бы вспомнил даже тему своей диссертации, если конечно попытался. Но ему и в голову не приходило думать о чем то, кроме этих ржаных полей, этого неба, запаха сена и предвкушения предстоящей рыбалки, а потом бани, а потом ужина в гостях у Алексей Петровича, а потом… . А неважно, что потом. Главное, что сейчас, вот в этот самый момент он ощущал себя самым счастливым человеком на свете. И ему вспомнилось утреннее настроение, когда он явственно понял, что сегодня с ним должно что-то произойти, большое и хорошее. «Вот оно, это самое, большое и хорошее».
 Ширина реки  была едва ли больше шести метров. Расправили бредень. Алексей Петрович с сыном перешли на другой берег, дядя Саша с Женькой и Димкой остались на этом. Сергею доверили идти по дну за бреднем и отцеплять его, если он зацепится за корягу. Вода в реке оказалась неожиданно глубокой и холодной, и у него даже дух захватило, когда он по подбородок зашел в нее. Но после целого дня, проведенного в раскаленной машине, на плавящемся асфальте и в проселочной пыли, окунуться в чистую холодную воду было таким блаженством, что он чуть не задохнулся от удовольствия.  Потащили по течению. Сергей не столько шел по дну, сколько просто плыл за сетью. Но иногда приходилось нырять и отцеплять ее от затопленных коряг. Первый заход сделали метров на пятьдесят. Рыбаки с правого берега перешли на левый, заводя свой конец бредня на сушу. Стали вытягивать. Когда из воды показалась мотня, она буквально кишела рыбой. Десяток щук, несколько хороших карасей, лещей и пол сотни плотвы с окунями бились на траве среди тины и водорослей. Отобрали только самую крупную рыбу, остальную отпустили. Второй заход дал еще больший результат. После третьего, тоже очень удачного, председатель дал отбой рыбалке. Тем более, что сумерки сгустились уже так, что в лесу, окружающем речку стало практически темно. Вся пойманная рыба доверху заполнила тридцатилитровую алюминиевую выварку, которую мужики с видимым усилием закинули в прицеп.
После часового плавания в реке у Сергея зуб на зуб не попадал.
- Ничего, сейчас сразу в баньку, согреешься, а пока будем париться, женщины приготовят рыбку, - сказал председатель, садясь за руль «Белоруся».    
- Б-б-баня – это сейчас с-самое лучшее, что можно придумать, - дрожа ответил Сергей.
Баня стояла в глубине сада председателева дома на берегу искусственного пруда. Мужики занесли на кухню выварку с рыбой и сразу направились туда. Проехав весь путь от речки до деревни теплым летним вечером, Сергей так и не согрелся до конца после долгого купания, и, зайдя  первый раз в парилку, почувствовал, что попал к Христу за пазуху – так там было хорошо. Но тут за дело взялся Алексей Петрович. Быстрыми, резкими движениями он  кинул несколько ковшиков воды на камни, и в парилке стало жарко, как в аду. Сергей невольно опустил голову, а когда Петрович взял веник и начал гонять раскаленный воздух по парилке, он и вовсе слетел на пол, закрыв уши руками, потому что они стали сворачиваться в трубочку. Минуты две он еще терпел, но потом выскочил наружу, пробежал по мосткам, тянущимся от самой двери бани в пруд, и с разгона плюхнулся в воду. И вот тут наступил момент истины. Вода в пруду была настолько приятной, что Сергею, ушедшему с головой в глубину, вдруг показалось, что он очутился в материнской утробе. Она сняла жар не мгновенно, как это бывает, когда ныряешь зимой в прорубь, нет, она ласково обволокла все тело, постепенно расслабляя его, растворяя в себе, принимая свое дитя, когда то из нее вышедшее, успокаивая и отстраняя от всего земного. Там под водой ему сделалось так хорошо и покойно, что выныривать казалось кощунственным, противоестественным. Он задержал дыхание, насколько мог, и только когда без воздуха стало совсем невыносимо, оттолкнулся от холодного илистого дна и вылетел наружу.
Потом они сидели на лавочке, пили ледяной яблочный сбитень, курили, говорили, смотрели на черную воду пруда, в которой отражались звезды, снова парились, снова купались, и так до тех пор, пока женщины не позвали к столу.
Естественно он был накрыт под открытым небом. В абсолютной черноте сада сияло яркое пятно хорошо освещенной белой скатерти с расставленными на ней тарелками, мисками, рюмками и бутылками.
 «Опять белая скатерть», - подумал Сергей, подходя к столу, совершенно обалдевший от всех последних удовольствий. 
Когда расселись, Алексей Петрович хозяйской рукой разлил по рюмкам водку.
-  За гостей! Женя, Сергей, за вас и за удачную рыбалку.
Мужики выпили по одной, потом по второй, потом жена председателя, Наталья Ивановна, вместе с высокой белокурой девушкой принесли большую кастрюлю ухи и поменьше с жареной плотвой. Они появились, откуда-то сзади из темноты, совершенно неожиданно. Но когда вышли на яркий свет ламп, Сергей увидел ее. Нет, девушкой ее назвать было бы не правильно. Скорее молодой женщиной. Это определяется очень просто: по глазам. Ее абсолютно голубые глаза (неужели такие действительно бывают?) смотрели уже не восторженно-пугливо, но вполне уверенно, и, даже, с оттенком некоторой усталости и грусти. Волосы цвета сухой соломы, мелированные солнцем, были заплетены в толстую косу, красиво изгибавшуюся на высокой, может быть чуть великоватой для ее возраста груди. Лицо с правильными, где-то даже, тонкими чертами, совершенно без загара, не испорченное косметикой, очень женственное лицо, казалось, светилось чистотой и спокойствием. Сергей поймал себя на мысли, что если есть такие синие глаза и такие яркие алые губы, то косметика действительно не нужна. А руки, белые и грациозные, как лебединые шеи руки, были просто достойны резца скульптора. Длинный цветастый сарафан не скрывал великолепной фигуры. Она не была худа, и про нее нельзя было сказать «женщина в теле». Нет. Сергей никакого другого определения, кроме как «совершенна» не придумал. Он заворожено наблюдал, как женщины поочередно подходили к мужчинам, наливая им уху. Молодая легко держала в своих красивых, открытых до плеч, руках десятилитровую кастрюлю, а Наталья Ивановна большим половником накладывала в миски волшебно пахнущую еду. Когда они подошли к Сергею, он продолжал, не отрываясь смотреть в ее лицо. Она чуть-чуть улыбалась, но когда ее глаза встретились с его глазами, она улыбнулась шире. Улыбнулась и… не отвела взгляда. Она смотрела смело и в тоже время очень естественно, без тени смущения или робости, как смотрят на давно знакомого человека. А он был не в силах отвести взгляд, даже если бы и очень захотел сделать это. Он вдруг поймал себя на мысли, что оказался подчинен этой красотой, он почувствовал себя маленьким кроликом перед изящным, великолепным удавом, и покорно ждал, когда его проглотят.
Поняла ли его состояние девушка, но она еще шире улыбнулась и спросила:
- Вам сколько половников, один или парочку?   
- Один.… Нет, два.… Нет, лучше, все-таки, один.… Пожалуйста, - заикаясь, ответил Сергей, протягивая свою миску.
Женщины разлили уху и унесли кастрюлю. В пол оборота Сергей  наблюдал, как они удалялись. Он глядел, в тайне на что-то надеясь, на что, не понимая сам. Но то, на что он, как оказалось, надеялся, случилось. Она обернулась. Всего на секунду, на мгновение. Просто перед поворотом за угол дома едва уловимым в темноте движением головы глянула в сторону стола и сразу исчезла.
Мужики продолжали ужинать, говорить тосты, пить, но Сергей от всего этого отрешился. Он машинально чокался, глотал водку, не чувствуя ее крепости, ел, может быть, самую вкусную в своей жизни уху, не воспринимая ее вкуса. Он был потрясен, нет, он был просто повержен этой женщиной в прах и не мог прийти в себя. На перекуре около пруда Женька сказал ему:
- Что, понравилась? Я видел, как ты на нее смотрел. Это невестка Алексея Петровича Оксана, хотя сейчас можно сказать, что бывшая. Полтора года назад овдовела. Муж, то есть, сын Петровича, старший, ехал на тракторе пьяный, на этом, на котором мы сегодня на рыбалку ездили, свалился в кювет, вылетел из кабины, трактором его и придавило. Они, даже, детей не успели родить. Вот, теперь живет одна. Нормальных мужиков то для нее в деревне больше нет, а она, почему-то, никуда не уезжает. Дом им Петрович еще до свадьбы построил, он последним справа по нашей улице стоит. Жалко ее, конечно, такая девка пропадает. Ей всего-то двадцать пять….
От председателя разошлись уже за полночь. Дядя Саша хорошо набрался, и по дороге к дому все пытался спеть «бывали дни веселые, гулял я молодец». Но кроме этой строчки из песни он ничего больше не помнил, поэтому, прокричав ее в очередной раз, что-то бубнил себе под нос, потом, вдруг: «Жека! Все будет тип-топ». Потом опять «бывали дни веселые…».
Тетя Маша постелила Женьке и Сергею в большой комнате («спите, ребятки, завтра вам ехать»), а сама увела мужа в спальню и закрылась. Женька сразу разделся и лег. Через пять минут он уже сопел. Устал сегодня.
Сергей не мог думать о сне. Какой там сон! Перед его глазами стояло лицо Оксаны, ее потрясающе синие глаза, милая улыбка. «Вам сколько половников, один или парочку?» И этот брошенный на прощание взгляд. А, может, не на прощание? Может быть, он что-то означал? Он был потрясен ее судьбой. Такая молодая и уже вдова. Это слово, взятое откуда то из прошлого, из военного прошлого, никак не подходило к ее образу. Жена, - да, любовница, - да, мать, - да, но никак не вдова. Вся его натура протестовала против этого слова.
«Черт возьми! Что это такое со мной происходит? Почему я думаю о ней, а не об Ольге? Что вообще сегодня произошло? Это ведь началось не вечером, когда она появилась, раньше. Ах, да! Когда проснулся в машине. Или утром? Или когда увидел ту белую скатерть в саду у тети Маруси? Когда? А, впрочем, какая разница. Это случилось и ничего не кончилось. Все продолжается. Я не могу думать ни о чем, кроме как о ней, об этой деревне, об этой рыбалке, бане, в конце концов. Почему раньше все это проходило мимо меня, и чем вообще я раньше занимался? Наукой, диссертацией? Да кому она нужна эта наука, кроме меня самого? Все равно ничего из того, что я там наизобретал внедрено не будет. Ну, переедем мы в Питер, сделаю я эту докторскую, положу на нее еще лет шесть-семь, стану профессором, и что? Буду сидеть на научных советах, ВАКах, рассматривать такие же пустые, не внедряемые работы, грызться с такими же «учеными» из других научных школ по пустякам. Ольга тоже станет научной дамой. Она в Москву хочет. Ей рожать давно пора, тридцать лет уже, возраст, а она кроме как о науке ни о чем не хочет думать. Да и я, дурак. Так и будем сидеть по двум столицам каждый со своей наукой. А жизнь, настоящая, полная жизнь, вот она. Вот в этой самой деревне, или в моей. Счастье? Вот оно, счастье, золотыми волнами колышется в полях, живым серебром плавает в реке,  свежей сосновой стружкой снимается с лесов нового дома, своего дома, теплого, родного, построенного своими руками, с настоящей печью, а не с радиаторами отопления. Довольно хрюкает в сарае, гогочет и кудахчет во дворе, горячим паром обжигает тело и холодной живой водой остужает. Счастье ходит одно одинешенько с голубыми глазами, алыми губами, лебедиными руками, спит в холодной постели, ревет, наверное, ночами, а днем всем улыбается. А еще счастье когда-нибудь обнимет твою голову маленькими ручками, прижмется своей розовой щечкой к твоей небритой и скажет «папа». А потом, смеясь, побежит босыми ножками по теплой тропинке навстречу протянутым лебединым рукам, взлетит к небу, визжа от восторга и почти исчезнет в этих руках, укрытое распущенными, выбеленными солнцем волосами. Я же в душе, оказывается, деревенщина. Нигде мне не было так хорошо, как в деревне. Почему я живу в городе, да еще собираюсь перебраться в мегаполис? Дурак! Вот куда надо перебираться, назад, к истокам. Время еще есть для всего, чтобы начать с начала».
Сергей очнулся от своих мыслей и обнаружил себя перед калиткой последнего по улице дома, того, что справа. Он не помнил, как здесь оказался, не знал, сколько времени, а посмотреть на часы не было никакой возможность: улица не освещалась. Немного поколебавшись, он толкнул калитку, в тайне надеясь, что она окажется запертой. Но калитка отворилась, и он вошел в темный двор. Деревянные мостки едва-едва угадывались под ногами, и черная громада дома возвышалась впереди. Он ожидал, что сейчас залает собака и ему придется постыдно бежать, но все было тихо. Не представляя, что делать дальше, стучать в окно, или дверь, он осторожно двинулся вперед, стараясь ступать как можно тише. Подходя к дому, он различил смутное пятно на фоне абсолютно черной стены. Внезапно это пятно пришло в движение. Сергей остановился, чувствуя, как его пронзил  мерзкий холодный страх. Пятно быстро приблизилось к нему, возникли вдруг две, похожие на лебединые шеи руки, легли на его плечи, и горячие губы осыпали его лицо влажными поцелуями.
- Почему ты так долго? Я уже отчаялась тебя ждать.               

 
Ухта. Январь 2008.