7. Слабости

                №  7

Мальчику   Саше  Бреусу   четыре  с  половиной  года. 

Вместе с ним  и  его  мамой  мы  пошли  покупать  телевизор.

Если  заранее  не  прицелиться,  то  быстро  выбрать его вряд  ли  получится.

Дело  это   требует  труда  -  надо  посмотреть,  оценить,  обстоятельно  поговорить  с  продавцом.

Не увидев  в  этой  обстоятельности   никакой   прибыли  для себя,   Саша пошёл  бродить  по  магазину.

Когда  же  мы,  наконец,  определились, оплатили покупку и начали  оформлять  гарантию,  вернулся  Саша.

Он  отозвал  маму  в  сторону.

Диалог  у  них  вышел  короткий.

Мама  резко  оборвала  его,  а  итог  -  горечь  страдания  и  море  слёз.

Нет  ничего   трогательнее  и  обаятельнее,  чем  разговор  с плачущим  крохой, у   которого  такая  сила  в  собственной  правоте,  какую  пересилить  невозможно,  можно  только  уступить:

-   Сашенька, что  случилось? 

-  Дааа.  Это  не  честно.  Вы   себе  выбирали,  выбирали.
    Я  вам  не  мешал.   Я  себе  тоже выбрал  игру.
    А  она  не  хочет  ее  купить.

-    Покажи,  что  ты  выбрал.

-    Вот  эту -  про  Монстров.

-    Мне  кажется,  мама  права.
     Надо  брать   не  эту   игру,   а   вот  эту –  про  Рыцарей.
     Она  намного  интереснее.

-   Правда?

-   Поверь  мне.

Страдания  быстро  уступили  место  интересу,     море  тоже    ушло  в  песок,   и  лишь    в    уголках   глаз,    как      хрустальные   капли  на   яркой  люстре,   застыли   две   слезинки.   
 
Первая  из  них  упала  на  выходе  из  магазина.

Когда  упала  вторая,  мне  уже  не  пришлось  видеть.

Да  и  мальчика   больше  не  видел  и,    никогда  больше  не  увижу…

Нет,  нет,   не  тревожьтесь  -  с ним  всё  в  порядке.   Просто  ему  именили  судьбу – дали другую  фамилию.

Саше  Бреусу  посвящаю  мои  « Слабости».



                С Л А Б О С Т И

-   Ах,  негодник.  Ты  зачем  подслушиваешь?
-   Не  знаю.

           Коленька  еще  не  различал   разницы   между  слышать  и  подслушивать, а  следовательно,  не  знал,   какую      выгоду   можно  извлекать   из  подслушивания.
  .
-   Так  не  хорошо  подслушивать  чужие  разговоры.
-   Почему ?

           Тетя  Паша  была  умная  женщина,  она  знала,  почему  нельзя  это  делать,  но    продолжала  внушать:

-   Это  очень  скверно.
-   Почему?
-   Да,  пойми  же,  нельзя.
-   Почему?


                Тетя  Паша  была  умная  женщина,   но   откуда   ей   было  понять,  что  в «Почему?»  спрятан  другой  смысл –«Почему  чужие?  Ведь  это  был  разговор  мамы  и  папы. Все, что  они  говорят – для  всех».   

-  Какой  ужас.  Тут,  Коленька,  и  до  воровства 
   недалеко. Тут,  можно  сказать,  даже  хуже  воровства.

Что  сделалось  в  душе  Коленьки   после  того,  как  тетя  Паша   так  резанула  этим  словом  -  «Воровство» -  известно  лишь  ему.  Но  только  это  слишком.  Сегодня  его  второй  раз  незаслуженно  обвиняют…

Завтра  Коленьке  исполняется  пять  лет.  То,  что  родители  назначили   ему  в  подарок   железный   грузовик,  он  уже  знал.  Третьего  дня  малыш  случай-но   обнаружил  машину  на  кухне.   Она  была  куплена   еще  неделю  назад  и  спрятана   там  до  торжества.

 «Наверно   хорошая» - вздохнул  Коленька,  аккуратно  прихлопывая  ладонью   чуть-  чуть  потревоженную   упаковку.  Родителям  некогда  было  знать,  что  ему  скорее  пришелся  бы  самокат  с  надувными  шинами,  такой  как  у  Феди  с 15-ой  дачи.  Однако  Коленька  быстро   смирился  с  грузовиком   и,  чем  ближе    ко  дню  рождения,  тем  больше  грузовик  ему  нравился. 

Сегодня  утром  Коленьке  вдруг  особенно  захотелось  с  ним  поиграть.  Мальчик  понимал,  что  просто  взять  машину  нельзя,  она  еще  официально  не  была  объявлена  его  собственностью,  а  попросить  ее  он  не  решался.  Не   решался  не  из  боязни,  что  ему  могут  отказать  или,  того  хуже – отругать: - Зачем  он  лазает, где  не  следует?  -  нет.   Не  решался   из  побуждений  куда  более  благородных – ведь  в  том  случае,  если  он попросит  машину  сегодня,  родителям   нечего  будет  дарить  ему  завтра,  в  праздник,  и  они  могут  обидеться  на  него.  Коленьке  стало   жалко  своих  родителей.  Он  даже  побежал  посмотреть,  не  случилось  ли  что  с  маши-ной.   В  кухне  никого  не  было.   Машина  покоилась  на  месте.   

 Но  уйти  теперь  просто  так  Коленька  уже  не  мог.  Он  решил,  что  устал  и  присел  на  маленький  табурет  немного  отдохнуть.  Пока он  сидел,  всякие  мысли  завертелись.  Сначала  робко,  потом  увереннее.  Ему  вдруг  показалось,  что  машина  вовсе  не  такая   сильная,  какой  она  представлялась  ему,  когда  он  ощупывал   упаковку  в  первый  раз, и  кузов  у  нее  вроде  бы  не  желез-ный,  и  не  зеленый, и  руль  наверняка  не  рулит  круто,  и  вместо  фар  там  приделаны   какие-нибудь  пуговицы…    Так,  увлекаемый  все  дальше  желанием   иметь  машину  сейчас  же, Коленька  придумал  для  этого  еще  кучу  всяких  причин  и  сомнений.  Но  и  все  это  вместе  взятое  не  могло  заставить  его  перейти  границу  до  тех  пор,  пока,  наконец  не  удалось  уравновесить  сомнения  таким  решением,  которое  пришлось  ему  по  душе -  машину   можно  взять,  осмотреть,  поиграть немножко   и   положить  на  место.  Действие  последовало  тут  же.  Малыш  схватил  ее  подмышку,  но  машина  была  большой  и  не  помещалась  в  одной  руке.  Тогда  он  её  обнял   обеими  руками,  прижал  к  животу  и…   в  дверях  ударился  о  чье-то  колено.

-   Ты  куда? – спросило  колено.
-   Я  потом  опять  незаметно…   Папа  ты  завтра…  Мы  маме  не  скажем  и  она  не  обидится  на  меня….   Папа  я…

Но  разве  мог  Коленька  объяснить  весь  клубок  своих  переживаний  так
сложно  сплетенный  из  любви,  страсти,  хитрости  и  умудриться, еще  при  этом  сделать  отца  своим  союзником?  Разве  мог  Коленька   выставить  что-нибудь  ясное  против  моросивших  уже  нравоучений? 

Отцу  виделось  одно -  сын  совершил  проступок,  за  который  обязан  понести  наказание.  Наказание,  в  свою  очередь,  обязательно  надо    сопроводить  разъяснением,   как  вины,  так  и  последствий,  которые  могли  быть  в  случае,  если  бы  проступок  не  открылся.    Причем  вершиной  педагогики  тут   должно  стать -  непременное  привлечение  провинившейся  стороны  к  совместному  определению  степени  виновности  и  меры  наказания.

Клубок  становился  все  меньше  и  меньше,  покуда  совсем  ни  растворился в  отчаянии:

-   Это  моя  машина.

Пошел  сильный  ливень.

-   Это  моя  машина.

Тут  град  ударил  по  всей  клумбе  разом:

-  Да  ты,  оказывается,  просто  во-о-о-рр.

Коленьку  первый  раз  в  жизни  назвали  вором.  Он  не  знал значения этого
слова.  Но    звонкое  - « о-о-рр»,  в  сочетании  с  нарастающим   сверху криком,  которым  отец  пытался   вдавить  его  в  пол,  так  оскорбило  его,  что  он  выпустил  машину  из  рук.   Она  еще  не  успела  упасть  к  ногам  отца,  а   Коленька  уже  сидел  за  сараем  и  плакал.   Он   не  мог  понять  до  конца  своей  провинности,    не  мог  понять,   как   он  дальше  будет  дружить  с  отцом,  как  будет   вести  себя  завтра  на  дне  рождения, что  скажет  мама,  будет ли  ему  подарена  машина...    Коленька   плакал  тихо,  плакал   от  несправедливости,  и  потрясенная  душа  его  переворачивалась  и  не  находила  успокоения.  Он  так  устал  от  переживаний,  что  незаметно  для  себя  буквально  провалился  в  сон. 

Но   сон   получился  недолгий.  Прибежала  любимая  такса  Глаша  и  стала  лизать  его в  нос.   Тут  же  Коленька  услышал  за  забором   голос,  промчавшегося  на  своем  самокате  Феди  и  он  с  Глашей  побежал  на  улицу…

И  вот  теперь, когда  разные  утехи  казалось бы  вытеснили  это  проклятое-«о-о-рр»,  явилась  тётя  Паша.

Подбородок  у  Коленьки  сморщился,  глаза  стали  моргать  часто-часто.

-   Ну, хорошо,  хорошо…-  сказала  тетя  Паша,  -  Иди  играй.  Только  так 
    больше  никогда  не  делай.

-   Я  её  не  воровал, -  закричал  вдруг  Коленька,  – Она  все  равно  мне  дарилась…  И  подслушивать  буду,  буду...

Тут  он,  что  было  в  его  силах,   ударил  тётю  Пашу  своим  кулачком  по 
филейной    части    и,  сдавленный  от  обиды,  опять  убежал  в  другой  конец  дачи,    за  сарай,   чтобы   там  отстрадать   новую    долю   страданий…

Рассказанный  отрезок  из  жизни  мальчика  Коли, если  и  вышел  не 
веселым,  то   это  отнюдь  не  значит,  что  вся  его  жизнь  не  веселая.  Говорю  так   не  потому,   что  хочу  раскрасить  эту приключившуюся  с ним  черно-белую   картинку  ,  а   потому что знаю  это.  Ведь    Коленька  мой  сосед  и  по  даче,  и  по  квартире  на  Сретенском  бульваре.   Мы  настоящие  друзья.  Часто  бываем  вместе. 

Особенно  нравится  мне,  когда  мы  с  ним  прогуливаемся  в  сквере  и  разговоры  разговариваем.  Иногда  я  от  них  испытываю  самое  большое  удовольствие,  а  иногда  нет.  Но  виноват  в  этом,  прежде  всего,  я сам.  Сколько  раз  выказывал  незнание  самого  простого   предмета,  который,  как  мне   думалось  знаю  совершенно,   и  как же  мне  становилось  радостно,  когда  видел,  что  Коленька    не  замечет  моих  промахов.   Ничто  так   ни  обнажает  невежество  людей,  как  их  разговоры   с  детьми.  Но  знаний   и  умений  в   этих   разговорах  все  равно  мало.   Тут   нужна  еще  не  вялая, а  особенная   фантазия,  сопоставимая  с  детской   и   особенное   мастерство  держаться  с  ними  на  равных…

 А  когда    Коленька  уходит  домой,   у  меня    возникает         непреодолимое  желание   посидеть  на  скамейке  в   сквере  и  …  - Ах,   какой   я     негодник!- …  подслушивать.     Но  поверьте,  из  этой  слабости  выгоды  тоже  не  извлекаю.  Правда,  этому  научился.      
 
Незаметно  пересаживаюсь  на  соседнюю  скамейку.  На  ней  двое. Он  в  позе.    Она:

-   Я  тебя   очень  люблю.            
-   Я  тебя  тоже  люблю.
-   Мы  поженимся?
-   А ты  ночью  храпишь?  Гы-ы-а-аа.
-   Не  знаю.
-   Улыбнись,  а  потом  зевни.
-   Зачем?
-   Я  хочу  тебя  лучше  узнать.  Гы-ы-а-аа.
-   Как   это?
-   Ты  по  всякому  должна  мне  нравиться.  Гы-ы-а-аа.

Она  зевнула.  Продолжая  нравиться,  она  спросила:

- А  я  возьму  твою  фамилию?
- Конечно.  Не  я  же  твою.
- Значит  я  буду  Райская ?
- Конечно.   Не  становиться  же  мне  Адским.  Гы-ы-а-аа.
- А  где  мы  проведем  медовый  месяц?
- Подальше.
- А  когда  вернемся,  ты  уйдешь  из  общежития,  и  мы  будем  жить у меня.
- Тебе  придется  полюбить  музыку.
- Я  люблю.
- Обманываешь
- Честное  слово  люблю.
- А  кто  говорил,  что  у  меня  нет  магнитолы?
- Я.
- Вот  видишь.
- Прости,  я  так  больше  не  буду.
- Ладно,  -  и  помолчав  немного,  добавил,-  А  все-таки  хочется  многого...

Прошло  два  года.  Коленька  стал  ходить  в  школу.   У  меня  вышла  при-
личная  книжица.  Но  за  это  время   традицию   мы  не  нарушили   ни  разу  и,  по  вечерам,  по-прежнему   прогуливаемся   вместе  в  нашем  любимом  сквере.  Правда, чуть  реже. 

И  вот  однажды,  во  время   одной   из  таких  прогулок,   приметил  на  скамейке  пару.  Проходя  мимо,  сразу  их  узнал.  Во  внешности  они  не  изменились,  только  лица  у  них  стали  бледнее.  Он  смотрел  поверх  деревьев.  Она  что-то  очень  тихо  говорила.   

Но  как  не  выдать  Коленьке  мое  желание  подслушать  этот  разговор?  Нехитрая  уловка  -  остановился  чуть  сбоку от  скамейки,  наклонился  и начал  завязывать  шнурки  на  ботинках.

-   Ты  не  волнуйся.  У   мамы   нам будет  хорошо.
    Ты  не волнуйся.  Она  и  Алёнку  полюбит.
-   Ладно.
-   А  если  захочешь  Алёнку  посмотреть,  приезжай.
    Пусть   знает,  что  у  нее   тоже   отец   есть.

-   Хватит  тебе.
    Не  плачь. 
    Не  люблю.
-   Не  буду.
    Только  один  приходи,  без  этой…
-   Хватит.
    Не  люблю….

            Быстро  завязав  шнурки,  увлек  Коленьку  домой…

            Теперь  у  меня  одной  слабостью  меньше.