Грустная история настоящего трупа

Я умер. Вы, наверное, никогда не слышали, чтобы человек говорил, будто он умер, ведь это же сущий бред. Как такое может быть, чтобы мертвец разговаривал? Но, тем не менее, я умер.
Впрочем, вам навряд ли будет интересно слушать историю трупа, разлагающегося на кладбище. Так что, давайте-ка мы на пару мину окунемся в мою прошлую, заурядную жизнь.
Маленький Я родился под небольшим городком, что носил название Литл-Рок  в семье плотника. Наверное, вы не представляете себе, что это такое? Каждый день я просыпался, чистил свои зубы, пил молоко, что моя мать покупала на ферме в двух милях отсюда и шел в школу. Проходя мимо небольшого сарая, я всегда заглядывал внутрь. И каждый день что-то новое ожидало меня там.
Отец работал в этом сарае. Топоры и пилы были его вечными спутниками. Нет, конечно, он не совсем работал там. Просто, иногда, когда у Майкла Дугласа старшего было свободное время, он брал маленький брусок, свой ножик и вырезал какую-то маленькую статуэтку, что ждала меня в сарае по утрам.
В школе у меня не было друзей. Это серое здание, обнесенное трехметровым забором, больше напоминало мне психбольницу или тюрьму. Дети там были мрачнее тучи, но, когда учитель выходил из класса, они начинали безобразничать.
- Эй, ты, толстяк!
Я шел дальше, не оборачиваясь, как будто то было не мне.
- Остановись же! Ты что, не слышишь? – Продолжал кричать парень на год старше меня. Его звали Микки. Учителя его любили за примерное поведение и старания. Но никто из взрослых не видел его настоящего.
- Стой! – С этим словом рука здоровяка упала на мое плечо. – Неужели я тихо просил?
Я выпучил на него свои глаза и замер в ожидании чего-то неприятного.
Ткнув в меня пальцем, Микки спросил:
- У тебя есть деньги, недоносок?
Я замялся. Ноги стали подкашиваться. Я попытался отвести взгляд от сурового лица старшеклассника и собраться с мыслями. Но ничего не вышло:
- Нет. У меня нет денег.
Вдруг рука старшеклассника дернулась в сторону моего живота, и я превратился в скрюченную от боли улитку. Мне очень хотелось послать его туда, куда указывал его новенький малиновый галстук, но я не смог.
И так продолжалось каждый день. Возможно, сама школа и не была мне ненавистна. Но, лежа там, на полу и корчившись от боли, я тихо шептал слова о помощи, и никто так и не понял, что на самом деле я кричал.
По возвращению домой я обедал и садился за уроки. Учеба давалась мне так же легко, как Цезарю – управление империей. Так что, когда Микки издевался надо мной, я только о том и думал: «Ну почему я? Я же умнее его. Я же лучше. А он…»
Впрочем, после уроков у меня еще оставалось время до сна. Деревянные, выпиленные отцом игрушки, не обходились без внимания. То лев, обремененный кучерявой гривой, загонял в угол дома деревянную лань, то небольшой ежик спасал гиганта-муравья из лап незнакомого мне существа.
Но как-то раз произошло то, чего я никак не ожидал. Проходя мимо сарая сутра, я как всегда приоткрыл дверь и заглянул внутрь: раздался крик. А потом тьма.
Я проснулся, лежа в палате городской больницы, что представляла из себя двухэтажное обшарпанное здание с маленькими окнами. Как потом оказалось, у отца случился инсульт. Случился еще ночью, во время работы и никто об этом не знал. Естественно, в больнице сказали, что он умер. Умер за долго до того, как приехала скорая.
Крик? Это я кричал.
В тот день мама принесла в палату часы. Старые папины часы в золотой оправе. Одев их мне на руку, она сказала:
- Теперь это твой клад, сынок.
Я улыбнулся. Но мне хотелось плакать. Мне хотелось, чтобы маленькие шарики, похожие на воду, катились по моих пухлым щекам и падали на белое больничное одеяло, проходя сквозь его волокна.
На следующий день я вышел из больницы. Но уже не один. На моей руке сияли часы, отныне, мой вечный спутник. С тех пор я всегда слышал их тихое тиканье у меня на руке.
Выпустившись из школы, я отправился покорять просторы университета. Что это было за учебное заведение вам знать не следует. Сообщу лишь, что мне там, как и ранее, не очень нравилось. Студенты по своей натуре не сильно отличались от школьников - только били больнее.
-Эй ты, сопляк! – Обратился ко мне грузный парень. Он был не очень высокого роста, но крепкого телосложения. Длинные черные волосы спадали на мускулистые плечи. Маленький, почти незаметный прыщ, красовался на крючковатом носу. Глаза цвета собачьих экскрементов отлично комбинировали с его широким ртом.
- Что такое? – Спросил я с видом обиженной овцы.
- Тебе просили передать вот это. – Ответил он и ткнул мне в руки распечатанное письмо. – С тебя пять баксов.
- Но за что? – С Искренним удивлением спросил я.
- Я же передал.
- Но я и сам мог пойти за письмом… - Не успел я договорить, как снова нарушили мои жизненные права.
Через две минуты я снова стоял на ногах. Развернув белый конверт, сделанный из дешевой бумаги, я принялся читать письмо.
Дорогой Том,
Мне очень жаль. Твоя мать умерла. Сегодня утром моя жена хотела отнести ей немного вишневого пиррова и попить чай, но та не открыла. Тогда мы подумали, что ее просто нет дома. Но к вечеру она так и не появилась. Мы посчитали своим долгом вызвать полицию, ведь, если бы она отлучилась на долго, она бы нам непременно сказала. У нее была злокачественная опухоль.
Мистер Робби Таймс, сосед.
Это был один из тех моментов, когда я плакал не от физической боли, а просто потому, что понял: я больше никогда не услышу эти «Привет, Томми. Как дела, сынок?» Никогда.
Ты размышляешь о людях и слово «никогда» кажется тебе не применимым. Но, стоит тебе немного подумать о мертвых людях, как тут же все меняется.
Но я был не один. У меня на руке были золотые папины часы. Они тикали и я знал: кто-то есть еще. Кто-то, кто меня охраняет.
После пяти лет учебы вперемешку с подколками мнимых друзей я устроился на работу. Так всегда бывает: ты учишься на повара, а устраиваешься охранником в тюрьму. И никто и ничто не могут тебе помочь.
Тюрьма Синг-Синг, что городе Оссининг, приняла меня с распростертыми объятиями. Меня, молодого и перспективного, слегка лысого и толстоватого повара. Но, как я уже сказал выше, судьба в очередной раз отвернулась от меня: брать на кухню меня опасались. Так что я каждую ночь делал финальный обход всех камер, а потом просто сидел, слушая, как сопят заключенные.
Правильно говорят, что в тюрьме отбывают срок два вида людей: преступники и надзиратели. Ты охраняешь тех, кому уже некуда идти. И сам становишься тем, кому уже некуда идти.
Пятьдесят лет. Вы знаете, что это? Нет? Я даже не знаю, что лучше: отсидеть столько в тюрьме, или проработать столько в тюрьме. Впрочем, «в тюрьме» - вот, что самое главное. Как я пришел на эту работу, так я и проработал тут. За полвека я бы мог стать начальником охраны, но не стал. Мне не хватало чего-то существенного, мне не хватало чего-то важного. Мне не хватало жестокости.
И вот, я, больной и старый надсмотрщик, после ежедневного обхода всех камер, сел за свой привычный стол из дерева и задремал. В моих мыслях только тихое тиканье часов нашло для себя местечко.
Я умер. Вы, наверное, никогда не слышали, чтобы человек говорил, будто он умер, ведь это же сущий бред. Как такое может быть, чтобы мертвец разговаривал? Но, тем не менее, я умер.
И теперь вы можете дослушать меня. Ведь только что вы узнали про самые яркие моменты моей жизни.
Вы когда-нибудь уже умирали? Нет? Тогда вам только предстоит узнать все. Я сидел и вдруг понял, что моя душа куда-то улетучивается, а я вместе с ней. Будто пол ушел у меня из-под ног, или ноги просто пропали. Я поднимался вверх. Все выше и выше. Я взлетел над тюрьмой, моему взору открылся небольшой массив домов, среди которых был и мой. Далее я поднялся над всей планетой. Казалось бы, куда уж выше?
Облака. Я остановился там. Присел на одном из них и сидел. Никто ко мне не подошел, никого вокруг не было. Только я, облако, и белая арфа, что вдруг появилась в воздухе. Я никогда не учился, но принялся играть. Перебирая струны, я стал извлекать целые созвучия, которые впоследствии переросли в мотив и образовали песню. Я все время ее повторял. Я играл и не мог остановится.
И в этот момент я испугался. Где я? Я в раю или я в аду? Я не знаю. Тут нет ни раскаленных сковородок, ни огромных, сдирающих с тебя кожу монстров, ни чертей, как, впрочем, нет тут и ангелов, нет Бога. Только я, белые облака и арфа.
Я не знаю, что хуже: сидеть тут и играть вечность или жить там, внизу и размышлять о слове «никогда», применяя его к живым и мертвым.
Играя, я вдруг замер. Музыка продолжала звучать и дальше, пальцы продолжали теребить струны, но сам я замер. Мой взгляд упал на левое запястье, а слух обострился. Ничего. Старые часы в золотой оправе так и оставались на руке. Тишина. Они остановились.
Остановились навсегда. И я понял: постаревший повар, что проработал тюремным надзирателем остался совсем один. Один холодный труп на каком-то небе.

Приглашаю всех подписаться на мою страницу:
http://vkontakte.ru/public23597253