Петрович

Судьба человека определяется тем, что он сам о себе думает
Генри Давид Торо

***
Пьяницей быть трудно. Труднее, чем баянистом. Вечные поиски денег, ходьба по магазинам, муки похмелья, утренний стыд за вчерашнее, даже если вчера ничего не было. Пьяницей быть трудно. Может, даже труднее, чем депутатом. Хотя, кто знает...
Петрович не был депутатом и потому не мог сравнивать. Он был пьяницей. Лысеющим, стареющим пьяницей с грустными серыми глазами. Всё ещё цепляющимся за прошлое, ушедшую молодость, мечты о славе и тех днях, когда он был счастлив и прекрасно проводил время. За то, чего больше нет. А может, никогда и не было.
Днями стоял у магазина, сидел перед телевизором или бродил по улицам, раздумывая, чем заняться. Он словно искал и никак не мог найти самого себя, того, каким он был. Всё пошло не так, перепуталось в его жизни, но, если бы он мог понять, найти себя прежнего, он бы распутал клубок, виток за витком.

***
Он снова стоял перед магазином, тем самым, куда сходятся все тропинки на районе. Просто стоял в помятой рубашке и чёрных заляпанных брюках. Стоял и вглядывался в лица тех, кто выходит. Сегодня он уже принял достаточно, и можно было бы идти домой, но он любил потолкаться у магазина, побыть с народом…
И выпить любил. Даже не то, что любил, пьянство было его нормой жизни. А что такое норма? У каждого она, ведь, своя. Вот, скажем, утренний опохмел – это норма? Для него да. А кому-то, может, головная боль и скрежет зубовный…
- Петрович, – выскочил откуда-то из-за угла Вася-Мормышка, щупленький мужичонка с красным носиком в потрёпанной байке и кепочке набекрень, – что ты тут стоишь?
- Тебя забыл спросить.
- Так я это… – покрутил головой по сторонам Мормышка. – Там у третьего дома бочку с пивом привезли. Пошли заправимся?
- Погоди, я Бурого жду.
- А, ну как знаешь. Если что, я там…
Мормышка развернулся и скрылся за углом. Один карман его подозрительно оттопыривался: видно, успел уже затариться и хотел раздавить малька втихаря. «И не поделился», – Петрович сплюнул в сердцах окурок и задумался о смысле бытия. Стоял и думал.
«Вот, скажем, депутат, – думал он, – или даже премьер. Какой он премьер, если я его даже не видел? Может, и нет никакого премьера? А вместо него по телевизору выступает нанятый клоун?.. Учит нас жизни… Или, скажем, депутат…» По своим делам пробежала ничейная палевая собака. «Пушистая собака… - потекли мысли в новом направлении. – Хорошая шапка кому-то будет…»
Подошел Бурый. В синем спортивном трико и выцветшей оранжевой ветровке с надписью «Зеленстрой» на спине. В раках он держал пакет с чем-то круглым и приятным на вид.
- Ну, что? – осклабился Бурый, подходя к Петровичу. – Что ты пришипился и поник, словно обоссанный цветок? Или ты трезвый?..
- Ну, не то чтобы трезвый… – ухмыльнулся Петрович, пожимая протянутую руку. – Слыхал, возле третьего дома пиво привезли?.. Пойдём, вмажем? Или примем отравы?..
- Нет, – помотал головой Бурый. – Что мы не люди, что ли?.. Для отравы нужен третий… Давай, может, пройдёмся туда-сюда, а потом уже и бахнем по маленькой…
- Ну, или так, – согласился Петрович.
И только они собирались сдернуться с места, как из дверей магазина вышел Хомич, в майке и шароварах с лампасами. Не сходя с крыльца, он открутил крышку и хотел уже вдуть бутылку «портвешка», но тут заметил товарищей.
- Ну, ты мастер, – заметил Петрович, – Или душа горит?
- Ты думаешь, я вышел из дома, не приняв для рывка? – проговорил, подходя, Хомич. Он пожал протянутые руки. – Я только попробовать хотел, чтобы вкус не забыть. А распивать это богатство хотел по дороге…
Он улыбался, уже успел где-то принять... Петрович и Бурый переглянулись и пошли к тополю, в метрах сорока от входа в магазин. Хомич торопливо пошкандыбал следом.
Как только зашли под ветки, сразу и дернули. Сначала открытую, Хомича.
- За что пьем-то, – переспросил Бурый.
- А просто так, за встречу…
Повторили. Потом Петрович расстегнул ширинку и полил дерево.
- Ты это, – пробормотал Бурый, – хоть бы прохожих постеснялся.
- Чего мне стесняться? Чужих взглядов, что ли?.. Хочешь – пей, не хочешь – не пей. Хочешь в туалет – отойди в сторонку… Я тебе не депутат какой… Да депутат и свалился бы, небось, после первого стакана…
- Это точно, – кивнул, ухмыляясь, Бурый, – дурак ты, а не депутат…
- Слушайте, – вдруг вспомнил Петрович, – что мы синячим здесь, у магазина? Пойдёмте лучше ко мне, там и закуска надеется!
- Верно, – согласился Бурый.
Сделали ещё по глотку, пошли к Петровичу. Вообще, в их компании было принято заполировать выпитое по дороге домой. В связи с этим Бурый предложил зайти в бар, догнаться…
- Помните, – мечтательно протянул он, – как однажды мы шли на своих двоих, и хмель не брал. Зашли догнаться к Анатольевне – выползали на четвереньках…
- Ага, – подхватил Петрович, – тебе только дай волю… Скажи, Хомич, мы с тобой приходим в бар, а там Бурый уже весь нарядный и лыка не вяжет!.. Нет, сегодня идём ко мне и никуда не сворачиваем…
Дома у Петровича было тихо. Товарищи устроились за кухонным столом, а он сходил в комнату, чтобы погромче включить телевизор. Потом сел на свободную табуретку.
Бурый достал из пакета бутылку «Столичной».
- Хомич, - проговорил Петрович, расставляя стаканы, - глянь, что съедобного в холодильнике…
И тут же, не дожидаясь ответа, кивнул Бурому:
- Наливай!..
- Ну, как, где ты сегодня жарил? – спросил Хомич, обращаясь к Петровичу.
- Да, практически, везде, – отозвался тот, выпивая содержимое. – И тут, и там…
- Да…– задумчиво выдавил Бурый, обтирая рот тыльной стороной ладони. – И как оно?.. Как жизнь вообще?..
- Да что там, – отмахнулся Петрович. – Живу, как могу… Всё просто… Повторим?
Повторили.
- Не скажи, – продолжал Бурый свою мысль. – Всё не так просто… Вот, скажем, водка, – он приподнял наполовину опустевшую бутылку и поставил обратно, – у каждого в жизни своя норма, сколько водки ты можешь выпить… Вот и меряем жизнь стаканами…
- Ничего, – радостно перебил Хомич, – если здесь не напьёмся, на том свете догонимся…
- Думаешь? – Бурый сидел, слегка покачиваясь, опираясь локтем на стол. – Думаешь, рай и ад где-то там, далеко?.. Я вот что скажу, - он поднял бутылку и разлил содержимое по стаканам, - рай и ад – это и есть то, как мы живём. Вот прямо сейчас…
Снова выпили, думая каждый о своём. Помолчали.
- Ну что? - предложил Хомич. – Может, в карты сыграем?.. Я мигом, домой мотнусь…
- Нет, - выдавил Бурый. – Я всё, на сегодня хватит…
Поднялся, помахал рукой и вышел. Чуть погодя поднялся и Хомич:
- Ладно, Петрович, бывай…
Он немного посидел, тупо глядя вслед ушедшим товарищам, потом встал, чтобы набрать из крана воды, но передумал и пошёл в спальню. Шёл себе, потихоньку косея, как-то походя и в слякоть.

***
Он снова стоял перед магазином, тем самым, куда сходятся все тропинки на районе. Просто стоял. Стоял и вглядывался в лица тех, кто выходит. Стоял, ожидая кого-нибудь, с кем можно было бы перекинуться словом…
Никого не было. Он уже думал уходить, как показался сын Хомича, Витя-Кот. На лице его были свежие царапины.
- Где это тебя?..
- Да так, – уклончиво ответил Кот. – С азерами поцапался…
- Бывает…
- Ну что, трахнем по маленькой?
- Давай, - согласился Петрович.
Зашли в магазин. Не оглядываясь по сторонам, направились в вино-водочный отдел. Сегодня как раз была продавщица, что нравилась Петровичу, вон та, с ****ской улыбкой.
- Зачётная баба, – вырвалось у Кота, – я бы пощекотал ей гланды…
- Отлезь, это моя.
- А что, уже что-нибудь было?..
- Пока нет, - отмахнулся Петрович, – собираюсь…
- Собиралась бабушка в лес по рыжики, да снег пошёл… – заметил Кот. – Вот у меня одна была… Покувыркается со мной полчасика, и в школу! Завуч, учительница младших классов…
- Вы брать что-нибудь будете? – раздался весёлый голос продавщицы. – Что вы ходите друг за другом, как потраханные?
Они переглянулись.
- Водки давай, две бутылки... Хлеба… И колбасы, вон той, вареной…
Рассчитались и вышли на крылечко.
- Ко мне? – предложил Петрович.
- Не охота… Пойдём лучше в тенёчке на лавочке.
- Пойдём, – легко согласился Петрович. Терять ему было нечего.
Прошли через арку во двор ближайшего дома. Здесь в глубине двора стояла лавочка, вокруг которой густо росли кусты сирени. Земля перед лавочкой была усеяна бычками и пивными пробками.
Только достали хлеб и колбасу, как откуда-то появился Бурый.
- Привет, – обрадовался Петрович, – потянешь?
- Мне бы только горло промочить, - кивнул тот, пожимая руки. - Чуток пригублю и пойду…
- Дело твоё… - проворил Кот, разливая по пластиковым стаканчикам. – Вздрогнем!
Вздрогнули, стали закусывать.
- Как Хомич? – спросил Бурый, прикуривая от копеечной зажигалки.
- Да что ему… - отмахнулся Кот. - Пришел пьяный, в каких-то обоссанных шароварах… Даже не знаю, где успел так надраться… Мать его спать положила…
- Да, – кивнул Бурый, – хорошо, когда бабы понимают…
- Да что они понимают? – Кот перестал жевать и посмотрел на него. – Что они вообще могут понять?
- Не скажи, – отклячился Бурый, рассматривая пустой стакан, – вот даже Пушкин… Он, ведь, не только о водке любил порассуждать, но и о бабах…
- Да что бабы? – настаивал Кот. Морда у него пошла пятнами от выпитого, словно кто-то почесал кулаками. - Причем тут бабы?
- Ну знаешь…
Короче, не оставалось ничего другого, кроме как распечатать ещё бутылочку. Бурый и Кот говорили, перебивая друг друга, а он не слушал. Все пытался понять, что-то понять в своей жизни, что-то важное и необходимое.
…Но вот всё было выпито.
- Ну что, по домам? – предложил Кот, подавая Петровичу последний бутерброд.
- Я посижу, – ответил тот, отдавая опустевший стаканчик, – подумаю…
- Только смотри, не напивайся, как сука… - улыбнулся Бурый.
- Куда уж… – пробормотал Петрович под нос, погружаясь в свои мысли.
Парни ушли, пожав на прощание руку. Идти домой не хотелось. Он сидел на лавочке и смотрел никуда, словно пытаясь увидеть невидимое. Мир его детства, мир, который он знал и любил, затерялся в далеком прошлом, и никакие воспоминания не могли его вернуть.
Петрович почувствовал, как что-то коснулось правого колена. Посмотрел вниз. Выгнув спину, под лавкой прохаживался кот в черных и белых пятнах. На мордочке чётко выделялось черное пятно под носом, отчего кот казался похожим на Гитлера. «Только Гитлера мне не хватало», - усмехнулся он своим мыслям. Снял колбасу с бутерброда и протянул коту. Тот повертел мордой, лизнул и ухватил кусок зубами. Колбаса выпала на землю. Кот благодарно ткнулся мордой в колено и утащил добычу под лавку.
- Вот говорят, депутат, депутат… – негромко рассуждал Петрович, глядя на кота. – А я думаю, что депутат имеет те же права, что у всех... И даже таксует нелегально, если захочет…
Он не хотел думать про депутата, но думать про то, что жизнь прошла зря, было ещё более невыносимо. И с этим уже ничего нельзя поделать…

***
Он снова стоял перед магазином, тем самым, куда сходятся все тропинки на районе. Просто стоял. Стоял и вглядывался в лица тех, кто выходит. Стоял, ожидая кого-нибудь, с кем можно было бы перекинуться словом…
Люди шли мимо. Шли, каждый в своем ритме, и тени ползли по земле следом за ними. Петрович стоял, покачиваясь, и чувствовал, как бешено колотится сердце. Хотел сделать шаг, но сил почему-то не было. «Ничего, я потихоньку, - уговаривал он сам себя. – Дом, улица, фонарь, аптека... А там совсем близко...»
Он заставил себя сделать шаг и пошёл, слегка клонясь от жары и общей разочарованности. Шёл, ощущая, как ноги, руки, язык перестают слушаться его, и тень, что ползла за ним, догнала его и прихлопнула...

***
Он снова гулял. Просто гулял дворами и тихими улочками. Закатное солнце золотило окна домов, лёгкий ветерок шелестел листвой, девочки играли в прыгалки и догонялки… Он просто гулял, он наконец вернулся.
И только брошенное тело в помятой рубашке и черных заляпанных брюках осталось лежать на дорожке…