продолжение романа карьера

17.


   В первый день работы на парижском саммите для Глеба Маркушева составили особый рабочий график, с учетом его высокого звания звезды телевизионного экрана. Конечно, первым делом он посетил открытие российско-французских переговоров, после чего побывал на совместной пресс-конференции французского и российского президентов, а затем сфотографировался на фоне Елисейского дворца. Больше никаких дел,  связанных с подготовкой к выходу в эфир его очередной информационной программы,  у него не было, поскольку ими занимались другие:  Григорьев писал сценарии, Константин Бардов и Василий Сомов готовили интервью, репортажи и комментарии, а Женька Власов сочинял для газет и журналов небольшие очерки и статьи, в которых довольно искусно драматизировал работу тележурналистов в Париже.
   Одним словом, до семи часов вечера Глеб в полном одиночестве бродил по городу абсолютно без дела.
   Когда к назначенному времени Маркушев, наконец, появился в студии, его первым делом направили к французскому гримеру, и только после этого он попал к редактору. Внимательно прочитав сценарий, Глеб досконально изучил каждый эпизод, стараясь как можно лучше запомнить тексты, которые их сопровождали.    
   «Это и есть то, чего от меня требует Углов, - думал при этом Маркушев, - в этом заключается суть нашей с ним сделки. Все просто и понятно. И Углов абсолютно прав, когда просит меня не заниматься самодеятельностью…»
   Все последующие дни Маркушев был предоставлен самому себе с утра до вечера, так что у него было достаточно времени для того, чтобы на практике убедиться в верности или ошибочности философских суждений Василия Сомова  об образе жизни французов. В конце концов, он пришел к выводу, что французы не были бы французами, если бы ограничивались только тем, что сибаритствовали в многочисленных кафе и ресторанах.            
   В погожие, теплые дни Париж превращался в подобие пляжа. Жан Кроул как-то раз сказал Глебу, что у французов по этому поводу есть даже поговорка: «Парижский асфальт лежит на пляжном песке!» На набережных вдоль канала Сент-Мартен и реки Сены загорали студентки из близлежащих колледжей, на лавочках под платанами дремали старики, плескались дети в фонтанах. Рыболовы на острове Святого Людовика, точно так же как и волжские удильщики, неотступно следили за поплавками, а рядом с ними, как на живописном натюрморте, стояла бутылка красного вина и на мятой газете лежали копченая колбаса, длинный и узкий батон белого хлеба и сыр камамбер. У мутной воды Арсенальской гавани бездельники разных возрастов, комфортно расположившись на зеленом газоне, мечтательно и лениво наблюдали за тем, как швартуются и отчаливают от причала белоснежные яхты и катера. А в парках Бютт-Шомон и Бютт-о-Кайл шла совсем уж по-деревенски простая жизнь: молодая пара вяло  перекидывалась в картишки, одинокая дама, с безмятежным видом расположившись в тени, вязала кофточку, а невдалеке мужская компания неторопливо, но с азартом гоняла по траве металлические шары…
   Нет, пожалуй, Василий Сомов был не прав. У суматошного и невротического Парижа есть много способов, чтобы расслабиться…
   Так как парижская публика ничего не знала о существовании Глеба Маркушева, а массовая интервенция во Францию российских туристов еще только начиналась, он практически повсюду оставался незамеченным и, к своему удивлению, получал от этого большое удовольствие. Каждое утро он вставал очень поздно, обедал вместе с Жаном где-нибудь в дорогом
ресторане, а вечером наслаждался ужином, и даже такой малоприятный момент, как присутствие Женьки Власова, не мог испортить ему настроения. Каждый раз за ужином Власов, сгорая от нетерпения и удовольствия, показывал Глебу состряпанные им статейки, рассказывающие о деятельности Маркушева в Париже и иллюстрированные фотографиями, на которых Глеб был запечатлен на фоне парижских достопримечательностей. При этом Женька, без зазрения совести, обильно сдабривал свои опусы придуманными им цитатами из высказываний, якобы «сделанных известным комментатором по поводу происходящих в Париже переговоров».
   Увидев это, Глеб недовольно заметил: 
   - Я понимаю, что бросаю слова на ветер, и все-таки не могу тебя не спросить: а тебе не приходила в голову мысль о том, что прежде чем браться в таких случаях за перо, неплохо было бы и меня спросить?
   Женька Власов искренне изумился:
   - А зачем тебя лишний раз беспокоить? Знай себе отдыхай, развлекайся! Неужели ты станешь заниматься подобной мелочевкой?
   - И все-таки, откуда тебе известно, например, о моих оптимистических прогнозах по поводу стремительного роста наших торговых отношений с французами?
   - Странный вопрос!.. Насколько я знаю, ты об этом говорил Эдуарду.
   - Неправда! Ничего подобного я ему не говорил!..
   В ответ Власов, сделав укоризненный вид и продолжая старательно выковыривать устрицу из раковины, только недоуменно пожал плечами.
   Что было делать? Не затевать же скандал из-за этого! Оставалось только посмеяться и забыть об этом разговоре. Только для Глеба это был совсем невеселый смех. Маркушев видел, что бесцеремонность Женьки Власова была всего лишь следствием той неестественной жизни, которой он жил в последнее время.    
 

   Поджидая Лизу у входа в ресторан, Глеб впервые имел возможность рассмотреть ее издали. Глядя на нее, он невольно подумал о том, что, пожалуй, ни у одной женщины не видел такой красивой, сексуальной походки: голова  поднята вверх, осанка прямая, стройное тело подтянуто,  колени прямые, шаг идет от бедра…  В Лизе не было даже намека на кокетство, все в ней было просто и естественно, и вероятно поэтому она заметно выделялась в людском потоке.
   Интересно, сколько ей лет? Двадцать пять?.. Тридцать?.. Впрочем, какая разница, если на вид у нее тело восемнадцатилетней девушки!..
   Лиза увидела его и с радостной улыбкой направилась к нему. Она была в темно-синем платье, но без шляпки, - такие женщины не любят носить головные уборы…
   - Прости, я опоздала, Глеб!..
   Кажется, это были ее первые слова, когда она подошла к нему…
   Больше он ничего не помнил, кроме радостного, счастливого ощущения ее близости… Бутылка бургундского, которую они осушили за обедом, только усилила это чувство. Только теперь, думал он, мне стало по-настоящему понятно, для чего люди пьют вино, и Лиза, похоже, испытывает то же самое…
   Машина такси свернула на мост через Сену, потом проехала вдоль причалов и, миновав несколько узких улочек, остановилась у небольшого отеля с окнами на реку. По приезде в Париж Лиза всегда останавливалась в этой гостинице, где им пришлось долго подниматься по витой, покрытой выцветшей ковровой дорожкой лестнице, чтобы попасть на третий этаж.
   Оказавшись в гостиничном номере, они некоторое время молча стояли на крошечном балконе – французском балконе для двоих, - откуда хорошо был виден Лувр, расположенный на противоположном берегу. Стоя позади Лизы, Глеб чувствовал слабый запах ее духов, - этот запах постоянно преследовал его с тех пор, как они вышли из самолета. Внезапно повернувшись к нему, она положила руки ему на плечи и тихо сказала:
   - Как давно мы не виделись!..
   Маркушева охватило чувство такого изумительного счастья, как будто он встретил свою первую любовь, словно до этого у него не было ни одной женщины, которая стояла бы так же близко к нему и смотрела бы на него такими же влюбленными глазами.    
   Глядя ему прямо в глаза, она сказала просто:
   - Я хочу тебя…
   - Я боюсь прикоснуться к тебе, Лиза…
   Когда он осторожно обнял ее, неудержимый чувственный трепет охватил все его тело. Больше они не произнесли ни слова, и все, что происходило с ними потом, походило на долгое и блаженное забвение…      
   Должно быть, прошло немало времени, прежде чем сознание Глеба стало постепенно возвращаться к реальной жизни. Он услышал шум проезжавших под окном автомашин, короткий и хриплый гудок проплывающего по реке теплохода, голоса в коридоре, которые то затихали, то вновь становились громче…
   Маркушев открыл глаза и, боясь пошевелиться, стал смотреть в небрежно побеленный потолок; ему не верилось в то, что рядом, тесно прижавшись к нему и вложив свою маленькую ладошку в его руку, лежала Лиза. Желая убедиться, что это не наваждение, он чуть крепче сжал свою ладонь, и тут же почувствовал ответное движение ее руки, легкое, почти незаметное.      
   - Ты неповторима, - прошептал он, - ты совсем лишила меня разума… Кстати, мы забыли о всякой осторожности…
   - Плевать на это!..
   Лиза повернула к нему свое раскрасневшееся лицо и пальцами закрыла ему рот.
   - Не надо ни о чем жалеть… Мы просто не могли поступить по-другому…
   Глеб поцеловал ее пальцы и почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.
   - Тебе не холодно, маленькая мама?
   Она улыбнулась.
   - Мне вдруг стало страшно! Не знаю отчего…
   Лиза поцеловала его в плечо и села, обхватив руками колени. Немного помолчав, она спросила:
   - О чем ты сейчас думаешь?
   - Так, ни о чем особенном… А что тебя интересует?
   - Расскажи мне, сколько у тебя было женщин?
   - Наверное, столько, сколько мне уготовила судьба…
   Лиза по-прежнему сидела в постели, уткнувшись подбородком в колени.
   - Практически я ведь ничего о тебе не знаю, Глеб Маркушев.
   - По-моему, теперь ты знаешь обо мне все!
   - Я знаю о тебе только самое лучшее. Потому что мы с него начали…
   Он привлек ее к себе:
   - А мы не теряли времени, не так ли?
   - Не моя вина, что все случилось так быстро. Просто я была не в силах совладать с собой. Наверное, в твоих глазах я выгляжу жуткой бесстыдницей! 
   - Вопрос, конечно, не простой. Не знаю, что и ответить на него… Одно могу сказать со всей определенностью: сегодняшний день навсегда останется в моей памяти… Навсегда!..
   Она снова вздрогнула, словно испугавшись его решительного «навсегда!». 
   - У меня такое ощущение, как будто все это происходит во сне. Сейчас я проснусь, и окажется, что я просто ненадолго задремала в купе поезда… Кстати, ты снился мне прошлой ночью в Бове. А когда я проснулась, мне очень захотелось, чтобы ты меня обнял… И мне было очень грустно, что этого не случилось…
   - Успокойся, пожалуйста. Отныне и навсегда это не сон! - сказал Глеб.
   Он стал целовать ее плечи, шею, губы… Спутанные волосы Лизы наполовину закрывали ее лицо, но не могли скрыть ее слез.
   - Ты плачешь?
   - Не могу сдержаться… - прошептала она, всхлипывая и мотая головой из стороны в сторону. – Я так счастлива!..


   Взволнованный Женька Власов ждал их у лифта.
   - Боже праведный!.. – начал было он, театрально воздев руки к потолку. 
   Однако Глеб решительно прервал его:
   - К чему такой высокий слог, Женя?  Тебе не идет… Пожалуйста, не надо…  - И, обращаясь к Лизе, он сказал: - Вот, познакомься, пожалуйста, - это моя няня – Евгений Власов. А это Елизавета Максимова, или просто Лиза. Прошу любить и жаловать!..
   Но взбешенный Женька, не слушая Маркушева,  упрямо продолжал гнуть свое:
   - Мы уже собирались звонить Углову, чтобы сообщить ему, что ты пропал! Где тебя черти носили?
   - Елизавета Викторовна, Евгений Олегович страдает хроническим недостатком вежливости, поэтому, за неимением какой-либо работы для невежливых людей, в нашей телекомпании специально для него придумали должность, которую и выговорить-то сложно: представитель по связям с общественностью. Как видите, в самый раз угадали!.. – Глеб взял Лизу за руку и пошел с нею по коридору, оставив Евгения стоять в вестибюле.
  Жан Кроул встретил их улыбкой:
   - Mon cher Глеб, ваши друзья волновались за вас, – и если бы вы только могли видеть, как сильно они волновались!.. Я сказал им на это: если в Москве принято всегда так волноваться понапрасну, то мне искренне жаль вас!..   
   - Не мог бы ты сделать для меня маленькое одолжение, mon cher Жан? Достань мне билет на тот же самолет, которым в субботу собирается лететь мадам Максимова. Свой билет она тебе покажет. – И обращаясь к Эдуарду Григорьеву, который, сидя за компьютером, нервно покусывал губы, Глеб спросил: - У тебя есть ко мне какие-нибудь вопросы, Эд?
   - Нет, никаких вопросов нет… Бардов и Сомов закончили свою работу… Все под контролем…
   - Иначе быть не могло!.. Пожалуйста, скажи тому сумасшедшему в вестибюле, чтобы он немного остыл. Скажешь? Он гуляет около лифта…
   Маркушев принял из рук редактора сценарий и погрузился в чтение.  Жан и Лиза вышли в соседнюю комнату, и Глеб слышал краем уха, как Кроул разговаривал по телефону с представителем авиакомпании.
   Судя по информации, которая вошла в сценарий, сегодняшний день был относительно спокойным. 
   В студию вошел Василий Сомов и сразу же спросил:
   - А кто та хорошенькая женщина в другой комнате?
   Глеб, улыбаясь, ответил:
   - Из-за этой хорошенькой женщины по пути домой я собираюсь сделать остановку в Риме. Кажется, мое благое намерение помириться с Бардовым подождет до следующего раза.
   - Какой-то ты бледный сегодня, - как бы невзначай заметил Сомов. – С тобой все в порядке?
   - Были небольшие проблемы с желудком, но это все из-за вашей парижской кухни, Василий!..
   Сомов иронически хмыкнул, но промолчал.
   Специально для Лизы в дверном проеме поставили высокий барный табурет, и, взгромоздившись на него, она наблюдала за тем, как идет
передача. Находившаяся перед ним камера не позволяла Маркушеву видеть Лизу, но он постоянно ощущал ее присутствие и благодаря этому чувствовал себя уверенным и гордым как никогда. Передача подходила к концу, когда Григорьев подбросил Глебу свежую информацию: «Как сообщают наши корреспонденты, в настоящий момент в центре Парижа проходят самые ожесточенные за всю прошедшую неделю уличные столкновения между полицией и тысячами студентов и забастовщиков…»
   Когда они с Лизой выходили из студии, их остановил Женька Власов.
   - А можно я пойду с вами? – спросил он.
   - Конечно, нельзя! – воскликнул Глеб. – Сегодня вечером я сам позабочусь о себе…
   Тогда в отчаянии Власов обратился непосредственно к Лизе Максимовой:
   - Послушайте, я головой отвечаю за него. Его безопасность – наша главная забота. Он должен немедленно ехать в гостиницу. Я думаю, в Москве меньше всего на свете хотели бы, чтобы он бродил по городу, когда на улицах жуткие беспорядки. Почему бы вам обоим не пойти сейчас со мной? Перед сном мы могли бы выпить чего-нибудь в «Meurice». Согласны?..
   Глеб расхохотался:
   - Не волнуйся, старик, все будет в порядке. Мы намерены как можно дальше убраться от места боевых действий. Тебе не о чем беспокоиться.
   - Глеб, если у тебя есть еще какие-то дела, я не хотела бы тебе мешать, - вопросительно заглядывая ему в лицо, осторожно сказала Лиза, как только они оказались на улице.
   - У меня нет никаких других дел, кроме желания быть вместе с тобой!..
   Она удивленно воскликнула:
   - Но в последней срочной информации говорится, что уличные беспорядки усилились! Может быть, тебе следовало бы все увидеть самому, чтобы потом подробно рассказать о них? Ведь тот коротышка тебе не указ, не правда ли?
   - Послушай, мой рабочий день закончился. Сегодня я свою работу выполнил и имею полное право отдохнуть на всю катушку!
   - Но разве тебе самому – как журналисту и как человеку - не интересно, что там происходит? – В голосе Лизы звучало недоумение, смешанное с разочарованием. – Я могла бы добраться до своей гостиницы и без твоей помощи, самостоятельно.
   Посмотрев на нее сверху вниз, Глеб снисходительно ухмыльнулся:
   - Господи, Лиза! Достаточно один раз увидеть уличные беспорядки – и можно считать, что ты видел их все! А я их уже видел! Так что мы убираемся из этой части города - и как можно быстрее! Едем на Монмартр…
   Судя по тому, с каким бурным восторгом водитель такси отнесся к просьбе Глеба отвезти их куда-нибудь подальше от беспокойных районов, можно было подумать, что его подослал Женька Власов. Однако очень скоро выяснилось, что француз меньше всего думал о безопасности своих пассажиров: он был либо слегка пьян, либо немного не в себе, либо то и другое вместе. В течение всего пути он гнал как сумасшедший и при этом, отчаянно жестикулируя, ввязался в такой горячий спор с невидимым собеседником, что, казалось, совершенно не смотрел на дорогу. Поэтому, когда Глеб и Лиза вышли из машины на Place du Tertre, они, с трудом придя в себя, залились счастливым смехом:
   - Господи, неужели мы живы, маленькая мама?
   - Я уж подумала, что это наша последняя поездка на такси! – отозвалась Лиза…
   Как всегда, Монпарнас был похож на бойкую торговую ярмарку. Вокруг все выглядело точно так же, как на красочных открытках для туристов: горели разноцветные фонари, по узким улицам, мешая друг  другу, шумно и весело бродили толпы людей, художники торговали своими картинами, маленький оркестр на площади с экзальтированным вдохновением нес какую-то отчаянную отсебятину…      
   Быстро убедившись в том, что им не удастся поговорить среди такого шума и гама, Глеб и Лиза направились в кафе, где можно было бы укрыться от уличной суеты.
   - Как здесь называется яблочный бренди? – спросил Глеб.
   - Кальвадос…
   Потягивая вино, они некоторое время молча наблюдали за тем, как какой-то пьяненький старичок в восторженном самозабвении отстукивал на рахитичном пианино что-то вроде музыкальной азбуки Морзе.
   Лиза вдруг задумчиво спросила:
   - Скажи, Глеб, ты не чувствуешь себя сейчас оторванным от жизни?
   - Наоборот! Я с тобой - и поэтому полон жизненных сил!..
   Они опять замолчали. Обоим было ясно, что беседа почему-то не ладилась. За соседними столиками много пили, курили и вели оживленные разговоры, то и дело раздавались веселые крики и хохот.
   Лиза поставила недопитый бокал нас стол и сказала:
   - Глеб, тебе не кажется, что здесь довольно шумно? Давай подыщем что-нибудь более спокойное…
   Маркушев расплатился, и, снова влившись в беспорядочную толпу, они спустились к террасе, с которой открывался прекрасный вид на город.
Где-то глубоко внизу, как в гигантской чаше, ярко горели огни большого города, их свет отражался серо-голубыми сполохами в ночном небе. Повеяло прохладой, и Лиза крепче сжала пальцы вокруг руки Глеба.
   - Интересно, там, внизу, идет жесткая борьба, пожалуй, ее можно даже сравнить с маленькой революцией, - заговорила она тихо, - но, как всегда в подобных случаях, большинство людей даже не догадывается об этом или им совершенно наплевать на то, что происходит…
   - Ну, это ты уж слишком! Ничего революционного там не происходит, - равнодушно отмахнулся Глеб, - мужики затеяли обычную забастовку, а молодежь тут как тут – рада стараться, беснуется по обыкновению…
   Лиза пристально, из-под ресниц, взглянула на него:
   - Как-то все это странно у тебя прозвучало! Люди вышли на улицы, потому что хотят перемен!
   - Они их и получат. Только не сразу и не так много, как им хотелось бы… Но беспорядки и насилие им не помогут… 
   - Как ты не понимаешь: они вынуждены прибегнуть к беспорядкам, чтобы привлечь к себе внимание!
   Досадуя на бесполезную трату времени, Маркушев снисходительно рассмеялся:
   - Ну, хорошо, хорошо… Будь по-твоему…
   Он усадил Лизу на одну из скамеек, спрятавшихся в сумрачной глубине террасы, и, пристроившись рядом, крепко обнял ее за плечи:
   - Что у тебя за страсть такая – рассуждать о революционной борьбе, когда мы могли бы поговорить о чем-нибудь таком, что касается нас самих? Мы ведь почти ничего не знаем друг о друге!
   - Просто у нас не было для этого времени, - прошептала Лиза, кладя голову ему на плечо.          
   - Помнится, в гостинице ты интересовалась моими женщинами. Теперь я хотел бы спросить о твоих мужчинах. В первую очередь, меня интересует, как много их было?
    - Их было немного. Всего несколько… - Она кокетливо улыбнулась. – В конце концов, мне двадцать девять лет, и я не монахиня…
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что на каждого из них тебе было достаточно одной ночи?
   - Нет, конечно… Если уж я ложилась с кем-нибудь в постель, то, как правило, это было началом продолжительного романа…
   - И все-таки, как я понимаю, мужчины не задерживались около тебя надолго? 
   Прежде чем ответить на этот вопрос, Лиза некоторое время молча гладила его по ладони, лежавшей на ее плече:
   - Кроме одного человека. По-моему, я действительно была готова полюбить его.
   - Он где-то рядом?
   - Да. Иногда я вижу его в Москве.
   - Он любит тебя?
   - Наверное, любит.
   - Это кто-то из сослуживцев?
   - Он юрист. А сейчас активно занимается политикой в предвыборном штабе Григория Явлинского. Там я с ним и познакомилась.
   - А каков он в постели?
   Лиза весело рассмеялась:
   - Послушай, Глеб, это похоже на допрос! Разве я задавала тебе подобные вопросы?  Я даже ничего не стала спрашивать о твоей жене!
   - Это несложный вопрос. Она была алкоголичкой.
   - Почему «была»?
   - Не подумай чего-нибудь такого, - она жива и полна сил. Сейчас проходит курс лечения. Просто мы решили развестись.
   Между ними воцарилось долгое молчание, во время которого каждый думал о своем. Глеба переполняло чувство радостного удовлетворения и полного благополучия: как-то совершенно неожиданно для него, в его судьбе все устроилось само собой. Теперь ему было совершенно ясно, куда и с кем идти по жизни…
   Елизавета неожиданно прервала его благостные раздумья:
   - Глеб, с тех пор, как я познакомилась с тобой, у меня на языке вертится один вопрос.
   Он безмятежно рассмеялся:
   - Если ты опять о политике, то, как говорится, - без комментариев!..
   - Нет, пожалуй, не столько о политике, сколько о тебе… Почему в тот раз ты не стал бастовать вместе со всеми?
   Память о тех днях больно кольнула его в сердце, и Маркушев на минуту задержался с ответом. Затем, еще крепче прижав Лизу к себе, он тихо сказал:
   - Я очень много об этом думал. Это была ошибка. И я сожалею, что совершил ее. Страх и эгоизм одолели меня, ведь все произошло слишком скоро и слишком стремительно!.. Сейчас бы я так не поступил. Просто не смог бы… Я уверен в этом… 
   Крепко сжав его ладонь обеими руками, Лиза воскликнула:
   - Больше всего мне нравится, когда ты искренен перед самим собой!..
   Они бродили по ночному городу до тех пор, пока Елизавета не сказала:
   - Кажется, с меня достаточно. Я устала и проголодалась, Глеб…
   Несмотря на то, что рассвет только-только занялся и до начала рабочего дня было еще далеко, некоторые парижские кафе уже работали в полную силу. Сидя на открытой веранде одного из них, Глеб и Лиза с большим аппетитом съели по тарелке лукового супа, а вместе с ним нарезанные тонкими кружочками яйца в горчичном соусе и холодную арденскую ветчину, и все это запили крепким белым вином в толстых стаканах.
   В такси Лиза сразу заснула. Когда машина остановилась у входа в гостиницу, Глеб нежно разбудил ее и проводил по лестнице до самого номера.
   Маркушев помог ей раздеться, и, прежде чем он успел накрыть ее простыней, она опять крепко заснула…