продолжение романа карьера

18.


   - Я покажу тебе свой Рим, - садясь в такси, торжественно заявила Лиза и  попросила шофера везти их в городской отель, где они должны были остановиться, не по центральным магистралям, а по Appia Antica – забытой богом мощеной улочке, тихой и провинциальной, которая спряталась среди ярких цветов, пыльных пальм и кипарисов. 
   Гостиница, в которую Елизавета привезла Глеба, находилась в старом здании весьма причудливой архитектуры и, видимо, когда-то очень давно была дворцом. Ее окна выходили в узкий проулок неподалеку от Piazza Venezia. Выложенный булыжником внутренний двор окружали выкрашенные охрой, бурые от времени мощные стены, которые надежно охраняли постояльцев от уличного шума. Где-то на верхнем этаже, в самый разгар солнечного дня, приятный женский голос монотонно и самозабвенно напевал попурри из церковных мелодий. Маркушев заметил, что в таких местах, как утопающая в цветах Appia Antica или эта гостиница, где древность оживала не только в камнях, но даже в запахах и напевах, Москва и Париж как будто не существовали вовсе.
   После того, как они распаковали багаж и наскоро освежились в душе, Лиза предложила пообедать в «Casina Valadier». 
   Сидя на террасе ресторана, они обозревали раскинувшийся внизу город, - согретый ласковыми лучами средиземноморского солнца, Рим как будто пребывал в томном забытьи…
   Маркушев блаженствовал в предвкушении предстоящих свободных дней, когда не нужно составлять рабочие планы или мчаться куда-то по служебным делам. Очарованный прелестью открывшейся перед ним панорамы, он непроизвольно воскликнул, обращаясь к Лизе:
   - Никогда не думал, что может быть такая красота!.. А ведь ты, вероятно, много раз бывала здесь.
   - Ну, положим, может быть не так не так уж и часто, как мне того хотелось бы, однако знаю, что таких замечательных уголков, как этот, здесь великое множество. И вообще, может, это прозвучит и банально, но, по-моему, целой жизни не хватит для того, чтобы познать этот город.
   - Между прочим, в Москве очень недолго у меня работала секретарем одна девушка… молодая женщина… Она переехала в Рим, и теперь это счастливое создание живет где-то здесь… Мне кажется, вы могли бы понравиться друг другу. Или женщины на это не способны по определению?
   - Каждый раз по-разному… Я думаю, в таких случаях, мы, женщины, следуем морским правилам: если горизонт чист, то и волноваться нечего, если же что-то не так – бури не избежать!..      
   - Кстати, только теперь, под здешним солнцем, мне удалось разглядеть цвет твоих глаз! Оказывается, они зеленые и блестящие, прямо как наши русские березовые рощи в мае месяце…   
   Она рассмеялась:
   - Надо взять это сравнение на заметку! Из него получится неплохое название для ткани!..
   - Должен заметить, что ты уже успела увидеть меня и за работой, а я до сих пор не имею ни малейшего представления о том, чем ты занимаешься…
   - Рассказ о моей профессиональной деятельности способен до смерти утомить кого угодно! Впрочем, если у тебя есть желание послушать про двойную нитку из синтетических полимеров или про свойства нейлона в трикотажных тканях, - пожалуйста, я готова доставить тебе это удовольствие! Хотя не думаю, что тебе это в самом деле интересно.
   - Да я и выговорить этого не смогу!.. Давай-ка лучше договоримся никогда больше не говорить о работе!   
   Лицо Лизы сразу посерьезнело:
   - Нет, Глеб, я так не согласна… Если мои профессиональные занятия можно назвать пустяками, о них вообще можно не вспоминать, то ты, напротив, делаешь очень важную для каждого человека работу… И мне всегда будет интересно послушать тебя.
   - Пусть так… Но только не сегодня!..
   Покончив с обедом, они спустились по кривой каменной лесенке к Pincio. В тихих послеполуденных садах Villa Medici на все лады заливались птицы. Глеб и Лиза, подобно Адаму и Еве, бродили, взявшись за руки, под чарующей сенью далекого прошлого.
   - А почему здесь почти никого нет?
   - Потому что все спят. Ведь никто иной, как римляне придумали сиесту.
   Они остановились у самой кромки воды небольшого озера, где в тени прибрежных деревьев пара белых лебедей пряталась от солнца. 
   - Как много счастливых минут пережито нами за эти несколько дней! - с тихой печалью в голосе сказала Лиза. – Европа оказалась щедрой к нам на незабываемые мгновения… В Москве нас ждет совсем иная жизнь.
   - Почему иная? Как я понимаю, отныне мы каждый день будем вместе!
   - Хотелось бы верить, что так и будет, - заметила она.
   - Вот увидишь!..
   Глеб обнял ее, и в ответ Лиза тесно прижалась к нему всем телом. Она была так близко, что он мог ощутить на вкус крошечные, восхитительные капельки пота над ее верхней губой. И эти нежные, с солоноватым привкусом капельки распалили его до невозможности… 
   - Я люблю тебя, - тихо сказал он, совершенно раздавленный чувственным порывом.
   - И я люблю тебя… - как зачарованная шепнула она в ответ и тут же, глядя на него серьезно и восторженно, быстро заговорила, взволнованно и сбивчиво, словно торопясь поделиться с ним своим счастьем: – По-моему, для меня все началось, когда я впервые увидела тебя на телевизионном экране. И услышала твой  голос… Не знаю почему, но тогда мне показалось, что ты очень нуждаешься в любви, в душевной поддержке, в  женском участии… Конечно, я и думать не могла, что встречу тебя, для меня это было бы слишком смело!.. И все-таки, вопреки всему, это случилось! Как говорится, человек предполагает, а бог располагает… И в наш первый с тобой день в Париже я готова была отдать тебе не только всю себя, а вообще все, что у меня есть, но… но при этом мне безумно хотелось, чтобы ты тоже принадлежал мне - весь и всегда!..
   - А разве ты не почувствовала, что так оно и было?..   
   Он был уверен в том, что сказал Лизе правду. Только на мгновение Глеб вспомнил о Варе, удивившись тому, как легко он забыл и о ней, и вообще обо всем, что с сегодняшнего дня ушло в прошлое, - в прошлое, о котором ему отныне совсем не хотелось вспоминать. Меньше месяца назад он сгорал от желания увидеть в Риме Риту Вишневскую, - сегодня она находится рядом, и можно без особых усилий разыскать ее, но ему теперь совершенно безразлично, увидит ли он ее когда-нибудь еще… Такое же равнодушие Маркушев испытывал при мысли об Алисе Гориной, которая, как он знал, с нетерпением ждет его в Москве. Как и Рита, Алиса была для него и хорошей подругой, и пылкой любовницей. Конечно, ему придется повидаться с ней, чтобы обо всем рассказать, и сделать это надо совсем скоро – до того момента, когда Лиза вернется в Москву. Что и говорить, жалко Алису, ей, наверное, будет очень больно, тем более что ему самому во время этого разговора будет ни жарко, ни холодно, потому что отныне во всем белом свете для него не существует других женщин, кроме одной – его Лизы…
   Словно прочитав его мысли и как бы желая ободрить его, Лиза тихо сказала:
   - Только не теряй уверенности в себе, милый…
   - Не волнуйся за меня! Я уверен в себе, как никогда!..


   Близился вечер. Посвежело, и фиолетовые тени пересекли мощеный внутренний двор гостиницы. Глеб зябко повел плечами, повернулся от окна и увидел, как Лиза, лежа в постели, улыбается ему.
   - Давно проснулся? – спросила она.
   - Несколько минут назад… Знаешь, мне нравится наш гостиничный номер,  особенно балдахин над кроватью!..
   - А ты обратил внимание на биде? Оно служит, по меньшей мере, со времен Микеланджело!
   Глеб взглянул на настенные часы в тяжелой бронзовой раме.
   - Я никогда так долго не отдыхал. Уже восемь часов!..
   - А какой сегодня день?
   - Суббота, кажется… Впрочем, какая разница! Для меня время словно остановилось. Было бы здорово остаться здесь навечно и заниматься только тем, что любить друг друга и спать, любить друг друга и есть, а потом снова и снова любить друг друга!..
   - И снова спать и есть!.. – засмеялась Лиза.
   С трудом поборов в себе желание в очередной раз заняться любовью, они быстро собрались и направились в деловой и финансовый центр города, но там все оказалось закрыто. Тогда в районе Корсо они взяли такси и в сгущающихся сумерках поехали через реку в сторону Trastevere: маленькая мама захотела показать Глебу полюбившийся ей когда-то ресторанчик на открытом воздухе.
   За небольшим столиком, при свете молодой луны, под аккомпанемент скрипки, мандолины и гитары, Лиза демонстрировала Маркушеву свои незаурядные познания в итальянской кухне. Она предложила начать с minestra di foratini, затем перейти к piccione con arancine и все это сопроводить бутылкой благородного красного вина «Grignolino».
   Глеб, ни слова не понимая по-итальянски, только каждый раз послушно кивал головой в знак согласия. Однако выбор Елизаветы действительно оказался безупречен, и она только посмеивалась от удовольствия, наблюдая за тем, как он с большим аппетитом опустошал тарелку за тарелкой.
   - Не забудь, - напомнила она ему, - завтра утром я подниму тебя ни свет ни заря: мы идем в католический собор. Обычная церковь, ничего особенного, просто мне хочется, чтобы ты побывал в здешних храмах. 
   - Только имей в виду - я не католик!
   - Я тоже не католичка, но верующая, христианка. Правда, не такая усердная, как хотелось бы, однако в Москве я, по крайней мере, каждое воскресенье посещаю церковь… А ты верующий?
   - Я вообще мало во что верю, - уклончиво сказал Глеб, пребывая то ли в каком-то сомнении, то ли в раздумье. Ему не очень хотелось рассказывать Лизе о том, почему так получилось. Он невольно вспомнил о своем отце, который в каждом своем поступке был настоящим безбожником, хотя на словах и провозглашал себя православным христианином, и о матери, убежденной старообрядке, - она сама никогда не посещала церковь и своих детей туда не пускала. Правда, жить она старалась по-божески, никого не обижая…
   Он резко переменил тему разговора:
   - А ты часто ездишь к себе домой?
   - Каждый год на новогодние праздники. Вся наша семья старается в это время собраться вместе, - но всех нас так разбросало по белу свету! У меня есть четыре брата, все старше меня и все живут в разных концах страны.
   - Ничего себе, - четыре брата!
   - Все думали, что я тоже буду мальчиком. А я оказалась девочкой. И все равно братья дружно стали учить меня играть в футбол и хоккей, стрелять из ружья и ловить рыбу. А я все это ненавидела! Впрочем, вру, не все: кроме всего прочего, меня научили также скакать на лошади и ходить на лыжах, - и этому я училась с удовольствием! Теперь это мои любимые виды спорта, которыми я занимаюсь на досуге. А что любишь ты?
   - Есть и пить!.. Уверен, что ты не ждала от меня такого ответа!
   - Почему же… Как известно, Экклезиаст был такого же мнения. Правда, к этому он присовокуплял еще и веселую жизнь…
   - Да ну вас - тебя и твои заумные книги! – отшутился Глеб. – Экклезиаст – это что-то библейское, не так ли? Единственными библейскими историями, над которыми мне пришлось здорово помучиться, были рассказы о Гедеоне. И знаешь, где я их случайно нашел?  В номере захудалой Ржевской гостиницы! Сколько же неведомых умников бродит по Руси, страшно подумать!
   - А с рассказами-то как, - понравились?
   - О чем ты говоришь! Я так ничего в них и не понял!
   - Не бери в голову! – рассмеялась Лиза. - Когда-нибудь обязательно разберешься! А если не разберешься – не беда, Гедеон тебя простит…
   Маркушев искоса взглянул на нее:
   - Вообще говоря, есть кое-что, о чем с некоторых пор я стал думать постоянно… и, надо признаться, крепко думать!..  Хотя раньше я вообще ни о чем серьезном особенно не задумывался. Мыслитель из меня, конечно, никудышный!
   - И о чем же ты стал думать? 
   - О нашей тверской футбольной команде «Волга» и о новых фильмах, которые вышли на экраны! 
   - Кстати, не хочешь ли ты пригласить меня в кино, когда мы вернемся в Москву? На что-нибудь интересное…
   Глеб галантно поцеловал ей руку:
   - С удовольствием, сударыня!
   - А за это я тебе что-нибудь почитаю. Потому что, как мне кажется, в твоей теоретической подготовке есть некоторые изъяны…
   - По рукам!..
   Их ужин затянулся, они сидели в ресторане до тех пор, пока над маленькой площадью не раздались одиннадцать оглушительных ударов церковного колокола.       
   - Ну, и куда теперь? – спросил Глеб, расплачиваясь с официантом.
   - В Париже, как ты помнишь, была только одна возвышенность, - сказала Лиза, - а в Риме я собираюсь показать тебе целых семь!..
   - Надеюсь, все обойдется без швыряния монет в фонтаны. Говорят, здесь так принято…
   - Видите ли, Глеб Петрович, эта экскурсия организована для вас не Куком, а Елизаветой Максимовой! Чувствуете разницу?
   Они вышли из-за стола и направились к конному экипажу, в который был запряжен сытый мерин с мощными, толстыми ногами и в соломенной шляпке набекрень.   
   Обняв Лизу за плечи, Глеб прислушивался к тому, как уверенно и деловито она объясняла что-то вознице на итальянском языке. Тот уважительно и вежливо улыбался и послушно кивал головой, точно лошадь, когда ее запрягают. Было очевидно, что извозчик выказывал полную готовность исполнить любое ее указание, чего, как показалось Глебу, никак нельзя было сказать о беспокойном мерине в легкомысленной шляпке…
   Тем не менее, норовистый мерин добросовестно протащил их коляску по всем семи холмам, однако он вез их настолько медленно, что, когда они въезжали во двор гостиницы, колокола на римских соборах пробили три раза… 
   

   Вечером следующего дня Лиза поехала провожать Глеба в аэропорт. Устроившись в одном из уютных баров, они молча смотрели в окно. Маркушев думал об их последней поездке - в маленький собор у Porta Latina, в который Елизавета непременно хотела попасть. К службе они опоздали, но
поставили свечи и, по православному обычаю, с легким поклоном трижды перекрестились перед образами. Для Глеба все это было впервые в жизни. Вообще-то говоря, ему не хотелось креститься в чужом, не православном храме, но Лиза упросила его и, как он теперь понимал, совсем не напрасно…
   Из Porta Latina они поехала к себе в гостиницу, - им хотелось на прощание побыть немного наедине. Глебу нравилось, что каждый раз в моменты их интимной близости Лиза вела себя так, словно все это было для нее впервые. При этом она была настолько естественной и непринужденной, что у Глеба иногда и в самом деле возникала иллюзия, будто он действительно у нее первый и единственный мужчина в жизни, и эта иллюзия приятно щекотала его мужское самолюбие. 
   Эти мысли заставили Глеба отвлечься от раздумий. Он спросил:
   - А что ты скажешь своему приятелю, когда вернешься в Москву?
   - Позвоню и скажу, что больше не хочу с ним встречаться. Иначе я была бы несправедлива по отношению к нам с тобой.
   - И ты расскажешь ему обо мне?
   - Если он спросит – расскажу…
   - Однако тебе едва ли удастся избежать встречи с ним, ведь вы оба работаете в штабе Явлинского.
   - Возможно. Но ты можешь не волноваться: вокруг нас будут люди…
   - Что же, желаю вам обоим удачи!.. – бодро сказал Глеб и, улыбнувшись, многозначительно пояснил: - я, конечно, имею в виду тебя и Явлинского…
   - А за кого ты будешь голосовать? – спросила Лиза.
   - А разве это не все равно? В любом случае мы получим очередного поденщика из числа политиканов, и все останется как прежде… Так было, так есть, и так будет…
   Елизавета поставила на стол чашку с кофе и промокнула губы бумажной салфеткой: 
   - Ты меня удивляешь, Глеб!
   - Чем же? Разве я не прав?
   - Для того чтобы достигнуть перемен, надо трудиться… Надо бороться, в конце концов!.. А уж тебя-то, на твоем месте, это касается больше чем кого-либо другого! Как говорится, тебе и карты в руки!   
   Глеб обнял ее за плечи и поцеловал в волосы:
   - Мы опять заговорили о политике, о работе… Разве нельзя после сытного ужина поговорить о чем-нибудь более приятном? Скажем, как нам бывает хорошо, когда мы остаемся одни…
   Как это часто бывало, она ласково взяла его за руку, но в этот раз, кроме  нежности, в ее прикосновении было что-то такое, что невольно насторожило его: возможно, просто-напросто ему показалось, что движение ее руки было как никогда уверенным и крепким. 
   - Мне очень хорошо с тобой, Глеб, и с каждым разом это чувство усиливается… Но ведь кроме плоти существует разум…
   - Господи, маленькая мама, кто бы спорил! Да у тебя ума - палата!
   - У тебя, между прочим, тоже. Поэтому ты должен понимать, что есть вещи, которые поважнее тебя или меня или даже нас обоих, вместе взятых!..
   - Протестую!
   - Кажется, ты не вполне отдаешь себе отчет в том, что многие миллионы людей находятся в определенной зависимости от тебя. Потому что только из твоих уст они ежедневно узнают правду о том, что происходит в мире. Если тебе на это наплевать, тогда скажи мне, кто для них может это сделать вместо тебя?
   - Послушай, у меня существует определенный круг обязанностей. Предположим, когда я еду в Чечню или Париж, поездку для меня готовит  Валя Маркин, включая регламент всех моих встреч и бесед с моими клиентами, и я имею полномочия официально рассуждать о той или иной ситуации исключительно в рамках того, что он для меня приготовил. Понятно?.. Мы все как бы заранее договариваемся, что, если, читая их бредни на каком-нибудь, скажем, корпоративном мероприятии, я даже не до конца понимаю, о чем толкую, я все равно во время выступления обязан не отступать от заранее приготовленного для меня текста или сценария. И я послушно говорю, что надо, а хозяева рекламных компаний, которые спонсируют и наши передачи, и работников, и даже наше руководство, – все они внимательно слушают меня и согласно кивают. Они считают, что если об этом говорит Глеб Маркушев, значит надо внимательно послушать, - ведь он, находясь в центре событий, не просто владеет достоверной информацией – он знает всю подноготную!.. А потом, сделав дело, мы, как обычно, все вместе дружно идем куда-нибудь выпить и закусить за счет компании… и…
   - Мне всегда было понятно, что очень многие участвуют в подготовке твоей программы. Но чтобы все было так, как ты рассказал! Это как-то даже несерьезно…
   - Это более чем несерьезно! Как можно всерьез верить в то, что один человек, например Глеб Маркушев, может рассказать им правду о том, что думают и чем живут люди не только в нашей стране, но и во всем мире? И  ведь так считают многие из тех, кто по вечерам смотрит по телевизору мою передачу!.. Что такое работник информационной службы на телевидении? Это человек, который якобы знает обо всем понемногу, но на самом деле он знает не больше рядового обывателя. Ну, может быть, со временем, с опытом, его кругозор заметно расширяется, но поначалу он такой же, как все. Я всего лишь рупор для большого количества журналистов, каждый из которых, как пчелка, в течение дня добывает малую толику новой информации и тащит ее в наш улей. После этого редакторы складывают эти крупицы по сотам, готовый материал передают мне и вот, пожалуйста, - я вещаю, как оракул, из волшебного ящика, который мы называем телевизором… Если кого-то это устраивает, ну что же, это его дело!.. Согласись, маленькая мама: смешно было бы ожидать, что кто-то из нас, телевизионщиков, способен решить хоть одну проблему в глобальном масштабе! Мир не становится меньше и теснее, как нам иногда кажется. Напротив, он разрастается, становится стремительнее, сложнее и, следовательно, недоступнее для человеческого понимания. Нынче, чтобы докопаться до сути, нам иногда уже недостаточно собственных человеческих возможностей, мы вынуждены прибегать к помощи компьютеров… Но если вдруг, ценой больших усилий, удается получить какой-то результат, то оказывается, что большинство людей даже не удосуживается уделить ему должное внимание! Такова уж человеческая натура! Что же остается? Остаются достаточно простые и достаточно близкие нам проблемы. Ну, скажем, проблема Глеба и Елизаветы. Нам еще повезло в том, что мы полюбили друг друга, что мы  можем жить вместе и что мы пользуемся этим, пока есть возможность! И если другие не столь удачливы, это уже их проблема – не наша!.. – Глеб рассмеялся и сделал глоток холодного кофе. – Уф, совсем зарапортовался! Надеюсь, теперь я могу выкурить сигарету?
   - Ты произнес настоящую речь, дорогой, - грустно сказала Лиза.
   - Мне не стоило говорить об этом, чтобы не расстраивать тебя.
   - Нет, хорошо, что ты высказался. Ведь мне очень хотелось познакомиться с твоим образом мыслей.
   - Образ мыслей? У меня?.. Чтобы иметь образ мыслей, надо думать, а разве у кого-нибудь сейчас есть время на раздумья? Это было возможно в старые добрые времена, но не сейчас. Жизнь мчится слишком быстро!..
   Лиза глубоко вздохнула:
   - По-моему, люди не достаточно часто общаются между собой. Во всяком случае, я хочу, чтобы между нами все было иначе.
   - По моему мнению, у нас и так все прекрасно!
   - Глеб, - осторожно заметила Лиза, - я знаю о твоих взглядах больше, чем ты думаешь. Я собирала их по кусочкам, один к одному, как осколки бесценной амфоры, - так сильно мне хотелось знать, кто ты есть на самом деле!
   Глеб ласково поцеловал ее в висок:
   - Мой маленький личный психиатр. Но я ничего не желаю слышать о себе самом, мне и так все известно!
   - Ты все уже взвесил и все вычислил, не так ли?
   - Что-то вроде того…
   - Тогда тебе должно быть совершенно ясно, что мы по-разному смотрим на некоторые весьма значительные вещи.
   - А кто сказал, что мы должны смотреть на них одинаково? По-моему, иметь разные взгляды веселее!
   - Сдается мне, что веселье – главный критерий твоей жизни.
   - Не совсем. Мне дали должность, и в этой должности я усердно тружусь. И там мне совсем не до веселья. Но как только кончается мой рабочий день, я имею полное право забыть о делах и от души повеселиться! Вот и сейчас я приглашаю Елизавету Максимову провести следующие выходные в Москве вместе со мной, где-нибудь на природе…
   - Это звучит так заманчиво, милый, - провести выходные дни на лоне природы! Однако – увы! – я не смогу поехать!..
   Глеб в изумлении уставился на нее:
   - Это почему же? Что тебе мешает?
   - В свои выходные дни я буду по горло занята работой в предвыборном штабе.
   Какая-то недобрая пауза на минуту возникла между ними, но тут же  Лиза как можно мягче добавила:
   - Прости, Глеб, но я никак не могу…
   - Ты что, чем-то обязана этому чудику - Григорию Явлинскому?!. – почти не сдерживая раздражения, спросил Маркушев.
   - Дорогой мой, мы только что говорили об этом… Дело не в Григории Явлинском, а в том, как складываются обстоятельства в целом!..
   - Боже мой, но хотя бы раз можно отложить свои занятия!
   - Я откладывала их слишком долгое время, Глеб. Можно сказать, в течение всей своей сознательной жизни. Возможно, тебе трудно понять мои чувства, но больше я не хочу сидеть, сложа руки, и только наблюдать за тем, что происходит вокруг. Конечно, мое участие в общем деле – сущий пустяк, и все-таки для меня в этом хоть что-то есть!
   Смягчившись, Глеб взял ее руки и увидел, что она готова расплакаться.
   - Я люблю тебя, - сказал он, - в этом ведь тоже что-то есть, не так ли?
   В это же время радиоголос сообщил пассажирам какую-то новую информацию, которую Маркушев не расслышал. 
   - Кажется, тебя приглашают в полет, - сказала Лиза. – Пора прощаться…


   В ожидании, пока самолет наберет высоту и можно будет отстегнуть привязной ремень, Маркушев, закрыв глаза, размышлял об их последнем разговоре. На душе было тревожно и обидно. Да, ему в очередной раз улыбнулась удача, и он нашел свою женщину – женщину, которую ищет для себя каждый мужчина. Почему же между ними возникают какие-то сложности? В конечном итоге, если не мудрствовать лукаво, для чего существует женщина? Чтобы любить и радовать своего мужчину, делить с ним тяготы жизни и морально его поддерживать. А Елизавета постоянно пытается внести что-то новое в эти традиционные, всеми признанные отношения между мужчиной и женщиной, пытаясь пробудить в нем чуть ли не личные чувства к его профессиональным занятиям. Зачем? Ведь, вообще говоря, Глеб Маркушев в профессиональном смысле ничем не отличается от простого техника или шахтера. Вот и Углов, когда бывает чем-то очень доволен, называет его «чертовски способным технарем»… Маркушев всего лишь смазливый язык у телекамеры, не более того, - как и множество молоденьких мальчиков, по сути выполняющих те же обязанности, только у них нет своей программы, и их пока не сделали знаменитостями…
   Телекомпания требует от него, чтобы он никоим образом не вносил ничего личного в текст передачи, - пожалуйста, он старается самым тщательным образом исполнять это требование. Разве не так?.. Ему легко это делать, потому что в некотором роде требования компании совпадают с его личными особенностями. Спросите тех, кто его хорошо знает, и они скажут, что бесстрастность – одно из качеств его характера! Нынче модно кричать о демократии, а что такое настоящая демократия в действии? Это когда, занимаясь своими делами, вы не суете свой длинный нос в мои дела…
   Если студенты в Париже поджигают чьи-то машины, а московские бомжи дерутся за большой кусок испорченной колбасы в помойных объедках, - я так об этом и говорю, спокойно и беспристрастно. А к чему здесь лишние эмоции? Мы все сейчас живем по принципу: лес рубят – щепки летят. Ну и пусть себе летят, лишь бы они не  залетали на мой двор, вот и все! Тем более что отныне он не только мой, но и Елизаветы Максимовой, с которой я не намерен расставаться…
   В общем, если уж на Лизу нашла такая блажь, пусть себе немного помотается по политическим задворкам. Со временем она успокоится и вернется к обычному московскому образу жизни…
   Таким вот образом обернувшись сначала в свое прошлое и заглянув потом в будущее, Глеб счастливо улыбнулся, потянулся в кресле и почувствовал, как нервное напряжение сменилось сильной усталостью.
   Итак, удовлетворенно подвел он итоги своих размышлений, можно считать, что начальная стадия его отношений с Лизой осталась позади, и до того, как Елизавета закончит свою работу в Италии и вернется домой, у него есть несколько дней, чтобы дурные мысли и некоторые сомнения окончательно выветрились из головы. А потом начнется совсем новый этап и в их отношениях, и в его жизни…
   Через пять минут после взлета Маркушев уже крепко спал…