продолжение романа карьера

19.


   - Похоже, приятель, ты вовремя убрался из Франции, - крепко пожимая руку Маркушеву, одобрительно заметил Углов. – После твоего отъезда там началось черт знает что такое, забастовала вся страна…
   - Я знаю об этом из газет, – сказал Глеб.   
   - И ты очень правильно сделал, что полетел в Рим, - продолжал Углов, - все остальные во избежание больших неприятностей решили лететь через Брюссель и в результате потеряли там целый день.
   - Вы же знаете, Анатолий Анатольевич, - я смышленый парень.
   - Бываешь иногда… А если говорить серьезно, то уж очень мне не по душе то, что творится в нашей собственной стране. Слышал, что сегодня ночью произошло на Профсоюзной улице? Немыслимое дело: чуть ли не в центре Москвы устраивают кровавые разборки!..
   - Слышал, конечно. Одного не пойму: ради чего эти парни убивают друг друга? Неужели только для того, чтобы их хозяева стали еще богаче? Глупо как-то получается…
   Углов только пожал своими широкими, мощными плечами:
   - Эх, что и говорить, дураки, конечно! Ужас в том, что ни конца, ни края этому не видно! Наверняка совсем скоро опять случится что-нибудь подобное, а потом еще и еще… Эдик Григорьев готовит сейчас материал на эту тему для вечерней передачи. А ты можешь поделиться своими впечатлениями о буйствах парижских студентов, - думаю, неплохая получится связка!
   - Вы хотите сказать, что я могу пойти и самостоятельно написать для себя текст?
   - Нет, этого я не хочу сказать, потому что Эдик уже все сделал для тебя. Бедняга корпел над текстами почти всю ночь. – По лицу Углова скользнула ерническая улыбка. – И вообще он здесь усердно работал для твоей программы, пока ты с еще большим усердием таскался по Риму за женской юбкой…
   «Ах, этот Женька Власов! - вспыхнув, подумал Глеб. – Ну, погоди!..»
   - А кто вам доложил о том, как я провел выходные дни?
   Анатолий Анатольевич поднял голову и, уже не скрываясь, широко осклабился:
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что рванул в Рим только для того, чтобы взять интервью у папы римского?      
   - Увы, с папой римским ничего не вышло! А знаете почему? Потому что рядом со мной не было Эдика Григорьева, чтобы в соответствии с вашими указаниями подготовить для меня текст этого интервью!
   Углов от души расхохотался:
   - О чем ты, Глеб! Каждый раз, когда ты готовишься сесть перед камерой, мы зорко следим за тем, чтобы никто не совал свой длинный прыщавый нос в твои дела!
   - А если я вам расскажу о том, что Власов, по пьянке, взорвал в Париже публичный дом, и жандармы хотели его за это застрелить, да не смогли догнать? В это вы тоже поверите?
   Теперь уже они оба хохотали.
   - Никогда не поверю!.. Только не Женька Власов!.. Он не смог бы убежать!..
   - Сделайте милость, Анатолий Анатольевич, передайте ему, пусть в следующий раз сам ничего не придумывает, а сразу идет ко мне: я ему такого насочиняю о себе, что у него отпадет всякая охота фантазировать…
   - А как там Рита? – неожиданно вскользь спросил Углов.
   - Рита?.. Вишневская?.. – немного растерявшись, переспросил Маркушев. – Я с ней не виделся.
   Анатолий Анатольевич хитро взглянул на него, и Глеб понял, что тот ему не верит. Однако Углов сделал вид, что потерял всякий интерес к этому вопросу, и Маркушев, почувствовав облегчение, поспешил переменить тему разговора:
   - Кстати, я виделся с Матвеем Фединым. Он хочет домой. Очень просил передать вам об этом…
   Нахмурившись, Углов кивнул головой и, с досадой сплюнув в корзину для бумаг, проворчал:
   - Я знаю… Может быть, мы вернем его, но только после того, как там все успокоится… Хотя мне кажется, что он и в Париже прекрасно справляется со своей работой. Что ты об этом думаешь?
   - О! Я думаю, что теперь навсегда запомню этот день!
   - Какой день? – изумленно вскинул брови продюсер.
   - Сегодняшний день… День, когда Углов впервые заинтересовался, наконец, мнением Глеба Маркушева.
   - Оставь, пожалуйста! Ты прекрасно знаешь, что я всегда прислушивался к твоим советам. – Анатолий Анатольевич вдруг откинулся в кресле, вздохнул и как-то необычно мягко, почти ласково, воззрился на Глеба. - И вообще, должен признаться,  я здорово привык к тебе за это время. Даже успел немного по тебе соскучиться, пока ты был в отъезде… Ладно, ступай работать…
   Однако расстались они ненадолго. Сразу по окончании передачи Углов снова срочно вызвал Маркушева к себе. Войдя в его кабинет, Глеб в изумлении остановился. Опершись обеими руками о стол, угрожающе сбычившись, с багровым от гнева лицом, стоял Анатолий Анатольевич, а против него, по другую сторону письменного стола, по-гусарски выпятив грудь и пренебрежительно заложив руки в карманы, с непреклонным видом, но заметно побледневший, покачивался на носках Игорь Шереметев.
   - Мы не станем делать этого! – утробным голосом рычал Углов. – Мы и так уже отдали четыре с половиной минуты, - и вы добились этого, как ты помнишь, исключительно через мой труп!..
   - Ну, Толя, не надо преувеличивать! На мой взгляд, ты выглядишь прекрасно, - с насмешливой улыбкой на лице съязвил Шереметев и оглянулся на Маркушева, как бы рассчитывая на его поддержку.
   - Оставь свой сарказм, Игорь, и попытайся, хотя бы в виде исключения, войти в наше положение. До сих пор мы, скрепя сердце, терпеливо наблюдали за тем, как ты заполнял нашу программу всяким рекламным мусором. Но твой следующий шаг наверняка погубит ее. Зрительская аудитория каким-то чудом еще воспринимает то, что ты навязал нам, - но не более того!.. Нет, нет и нет!... Еще одна капля, - и зрители переключат свои телевизоры на каналы наших конкурентов!
   - Ты преувеличиваешь, Толя! Они способны воспринять гораздо больше того, что ты думаешь!..
   Все еще стоя у порога, Глеб осторожно спросил:
   - Анатолий Анатольевич, мне сказали, что вы хотели меня видеть?
   - Представь себе! – обращаясь к нему, с ходу стал объяснять Углов. – Отдел сбыта…
   - Маркетинга… - вставил Шереметев, демонстративно почесывая мочку уха.
   - Уж позволь мне по старинке… Так вот наши торгаши пытаются втиснуть еще тридцать секунд рекламы в самом конце твоей программы!..
   - Мы вовсе даже и не пытаемся, - перебил его Игорь Шереметев, – это решение уже одобрено Маркиным, а время продано клиенту…
   - Я объясняю ему, - игнорируя вмешательство Шереметева, продолжал Углов, - мы для них сделали, что могли!.. Уж лучше нам обоим написать заявление об уходе, чем принять это предложение!
   Игорь Шереметев, не удержавшись, в отчаянии, по-бабьи, взмахнул руками:
   - Боже мой, Толя, перестань сгущать краски! Ни тебе, ни Глебу не надо писать никаких заявлений! Если бы Маркин был сейчас здесь, тебе и в голову не пришло бы ляпнуть такое!
   - Кстати, хотел бы я знать, почему Маркина здесь нет? И еще я хотел бы знать, почему он предварительно не поговорил со мной?!.
   - Валентин слишком занят для того, чтобы консультироваться с тобой по каждому принимаемому им решению, - с надменным видом заявил Шереметев.
   - Так вот, - как ни в чем не бывало, продолжал Углов, - я хочу знать, действительно ли он одобряет данное решение. Как-то это не похоже на него.
   Шереметев еще больше побледнел:
   - Не хочешь ли ты сказать, что я лжец? Ну что же, сними телефонную трубку и проверь.
   - Не мое дело проверять, что бы там ни было. Если Валентин хочет изменить формат программы, пусть сам позвонит мне, и тогда мы начнем действовать.
   - Ты как миленький начнешь действовать, когда получишь его решение в письменном виде! – сказал, как отрезал, Шереметев и, круто повернувшись, пошел к двери.    
   - В таком случае не забудь передать ему, что тогда от меня он тоже получит кое-что в письменном виде! – крикнул Углов ему вслед. – И от Глеба Маркушева!.. И от Бориса Лукина… И от многих других… Черт бы вас всех побрал!..
   Как только Шереметев вышел, громко хлопнув дверью, Углов, все еще разгоряченный, тут же расплылся в иронической усмешке:
   - Это его старый, излюбленный трюк, Глеб! Сначала он идет к Маркину и говорит ему, что я согласен. Затем приходит ко мне и заявляет, что получил добро от Маркина. После этого он начинает нас обоих убеждать. И знаешь, что я тебе скажу? Иногда ему это удается!
   - Интересно, удастся ли ему на этот раз?
   - Возможно, - пожал плечами продюсер. – В любом случае, моя совесть чиста: я сделал все, что было в моих силах!
   - Если иметь в виду, что мы пишем заявления об уходе, то я с вами согласен. Впрочем, это не беда, потому что на место каждого из нас всегда найдется какой-нибудь Беланов.
   Рассмеявшись, Углов обнял Маркушева за плечи:
   - Никто не собирается уходить. Я пригласил тебя всего лишь для психологической поддержки. И, кроме того, поверь мне, меньше всего на свете Шереметев хочет, чтобы Дмитрий Беланов вел твою программу.
   - Это почему же?
   - Дима – слишком независимый человек. В Питере он прославился тем, что, не таясь, глумился над включенными в его программу рекламными роликами, если они ему хоть чем-то не нравились. Пусть он только попробует сделать то же самое в Москве!
   - Однако признайтесь, что такая выходка привела бы вас в восторг!
   - Между нами говоря, может быть, я и пришел бы в восторг, но в ту же минуту без колебаний распрощался  бы с ним…
   «Двуликий Янус, Анатолий Углов в двух лицах, два совершенно разных человека!» - подумал Глеб.
   Маркушев долгое время размышлял о них обоих, шагая по летней ночной Москве, пока его мысли каким-то неисповедимым образом не повернулись  вдруг к Алисе Гориной. Ей надо позвонить, подумал он решительно, больше откладывать нельзя. Глебу было одиноко, и у него мелькнула шальная мысль сделать это прямо сейчас, ночью, но он тут же отмел ее от себя. Кроме Лизы Максимовой, ему никого больше не надо. Кстати, до ее приезда терпеть осталось недолго – всего несколько дней. 
   В этот самый момент он поднял глаза и увидел, что проходит мимо ресторанчика «Веселые  вечера». В первые недели его пребывания в Москве Рита Вишневская частенько водила его сюда. Глеб никогда не забывал об этом, и эти воспоминания рождали в нем теплые чувства.
   Он остановился и, усмехнувшись, подумал, что Алисе Гориной это злачное местечко наверняка не понравилось бы, - как обычно в таких случаях, она, надменно тряхнув головой, отчеканила бы презрительно:
   - Мизерабль!..
   «А что, пожалуй, она была бы права по-своему», - подумал Глеб.
   Маркушеву стало смешно и весело. Он заглянул в освещенные окна. Глеб увидел, что вечернее застолье для большинства посетителей давно уже закончилось, в зале было тихо, скучно и спокойно, да к тому же и одессит Жора, официант, который в былые времена  нередко обслуживал их с Ритой, находился на своем рабочем месте, и потому Маркушев решил зайти в ресторан.
   Жора повел Глеба к тому же угловому столику, за которым Маркушев,  бывало, проводил немало времени в обществе Риты Вишневской.
   - Мы видели ваши репортажи, которые вы вели из Парижа, Глеб Петрович.
   - Что Париж!.. Я ведь и в Риме был, Жора. Помнится, ты говорил, что тебе очень нравится Рим.
   Подавая Глебу меню, Жора широко улыбнулся:
   - Каждому одесситу нравится Италия, Глеб Петрович. Должно быть, это оттого, что между нами и итальянцами много общего. У них тепло – и у нас тепло, у них есть море - и у нас есть море, у них в Риме много достопримечательностей – и в Одессе их немало…
   - Но, пожалуй, самое главное, что у них есть, - перебил его Маркушев, - это что-то такое,  что позволяет мне почувствовать себя человеком, в отличие от Москвы, где все похожи на роботов!
   - А ходят ли там трамваи, Глеб Петрович? Вот что мне интересно! К примеру, наши трамваи – одна из самых известных одесских достопримечательностей!
   - Извини, Жора, насчет трамваев не помню – хоть убей. Зато хорошо помню, что достопримечательностей там тоже очень много… Кроме одной, наверное, - кроме трамваев!..
   И оба рассмеялись.
   В обществе веселого и общительного одессита Глеб чувствовал себя как дома.
   - А у нас тоже есть новости, - сказал Жора. – Мы обзавелись отличной карикатурой на вас. Ее нам принес… этот… Ох, забыл, как его зовут!.. Ну, тот, кто заменяет вас иногда…
   - Беланов?
   - Да, да… Он однажды принес ее с собой, и теперь она висит в конце бара среди других карикатур. Если, конечно, вы не станете возражать…
   - А зачем мне возражать? Она делает меня еще более знаменитым!
   Официант старательно расставлял перед Маркушевым бокалы.
   - У тебя хорошая профессия, Жора.
   - Вы так считаете, Глеб Петрович? Отчего бы вам тоже не приобрести ее?
   - Я говорю вполне серьезно. Ты помогаешь людям быть самим собой.
   - Если уж говорить о том, кто нуждается в помощи, так это, скорее всего, я сам, а не мои посетители.
   Маркушев сделал жест рукой, словно несогласно отмахнувшись от реплики Жоры.
   - Они видят, как ты внимательно слушаешь их, и охотно делятся с тобой своими секретами. И при этом чувствуют себя в такой же безопасности, как на исповеди у священника. Вот, скажем, если бы я признался тебе, что влюбился в аристократку и потому должен объявить другой аристократке, с которой меня некоторое время связывали весьма близкие отношения, что больше не намерен с ней встречаться. Что бы ты сказал на это?
   Одессит во весь рот ухмыльнулся:
   - Такое случается сплошь и рядом, Глеб Петрович!
   - Но на это не так легко решиться, Жора!
   - Однако это нужно сделать…
   - А как бы ты это сделал, Жора?
   - Нежно, Глеб Петрович, очень нежно…


   Глеб предложил посидеть во «Фреско», - он это сделал только потому, что кафе «Фреско» находилось недалеко от дома Алисы. Она пришла в коротком черном плаще и узком сером платье, которое плотно облегало ее стройную фигуру. Как всегда, Алиса выглядела очень элегантно, держалась независимо и уверенно, как и подобает держаться женщинам ее круга. Глеб встал и, чтобы избежать ее испытующего взгляда, низко поклонившись, поцеловал ее руку.   
   - Должно быть, сегодня ты угомонился только под утро, - хмуро сказала Алиса.
   - Неужели я так ужасно выгляжу? Мне очень жаль.
   - Когда ты говорил по телефону, в твоем голосе чувствовалось какое-то напряжение. Негодник, наконец-то вспомнил обо мне и позвонил!.. 
   - Понятия не имею, что с моим голосом, - неуклюже солгал он. – Кроме кофе и чая, я ничего в рот не брал… Правда, чувствовал себя смертельно усталым, потому что мы только что закончили работать над видеоматериалом, присланном из Франции.    
   - Ты мог бы просто-напросто придти ко мне. Твой поздний визит меня нисколько не смутил бы.
   - Алиса, - Глеб ласково взял ее за руку, - тебе трудно даже представить, как изматывает меня эта работа. До вчерашнего вечера я был занят, как никогда. У меня не было ни секунды свободного времени, чтобы позвонить тебе. А теперь присядь, пожалуйста, - представь, что ты хорошая и благоразумная девочка.
   - Ты хочешь, чтобы я была хорошей и благоразумной девочкой, а сам ведешь себя как отвратительный мальчишка!
   Глеб рассмеялся:
   - Честное слово, я был занят! Спроси кого угодно.
   Она не смогла сдержать улыбки, но в ее короткой усмешке все еще чувствовалась изрядная доля подозрительности.
   - У меня совершенно определенно сложилось впечатление, что ты избегаешь меня.
   - Зачем мне это нужно, скажи на милость?
   - Вообще-то говоря, сегодня вечером я должна была ужинать с Костей Боровым.
   - Это наш российский миллионер?
   - Прежде всего, это мой друг.
   - Ну, извини, если я нечаянно испортил тебе вечер. Просто я подумал, почему так получается, что обычно я провожу время в твоем доме и за твой счет? И мне вдруг показалось, что тебе будет приятно, если для разнообразия я сам приглашу тебя куда-нибудь.
   Они заказали по коктейлю. После нескольких глотков Алиса заметно  отошла, но продолжала обиженно дуться.
   - Каждый вечер я смотрела твои передачи из Парижа и даже пару раз была готова позвонить тебе в гостиницу. Но из-за собственного упрямства решила не звонить тебе до тех пор, пока ты первым не сделаешь этого.
   - Я всегда помнил о своем обещании звонить тебе, Алиса, но там все оказалось гораздо сложнее, чем я ожидал. Дела не отпускали меня ни на секунду, так что к концу дня я буквально падал от изнеможения.
   - Может быть, ты падал от изнеможения совсем по другой причине? В Париже совсем не мудрено потерять голову от какой-нибудь ненасытной девицы!   
   - Пожалуйста, давай без глупостей!..
   - Лучше бы ты навестил Ермилиных.
   - Еще раз повторяю, что я был слишком занят. Думаю, то же самое можно сказать и о семействе Ермилиных.
   - Вот уж об Эдике этого сказать никак нельзя! Даже представить себе не могу, чтобы Эдик был сильно занят делами!.. Кстати, Ермилины сообщили мне, что видели тебя в ресторане.
   - Так ты все-таки звонила в Париж! – расхохотался Глеб.
   - Только для того, чтобы поболтать с Эдуардом.
   - Так я тебе и поверил!.. И какая же из упомянутых тобой ненасытных девиц была в тот момент рядом со мной?
   - Честно говоря, если верить Эдуарду, ты был с мужчиной.
   - Совершенно верно!..
   Потягивая коктейль, Маркушев думал о том, что все оборачивалось гораздо сложнее, чем он представлял себе во время их вчерашнего телефонного разговора. Кроме того, ему очень не нравилось все, что он делал и что говорил. И тут он вспомнил совет одессита Жоры действовать «очень нежно».
   - Что бы ты хотела заказать на ужин?
   - Мне все равно. Решай сам.
   - Это не трудно сделать. Здесь неплохая кухня.
   - Может быть. Но с тех пор, как я однажды увидела здесь Явлинского с его компанией, я вообще больше не захожу сюда.
   Глеб настороженно усмехнулся.
   - И часто Явлинский сюда захаживает? Впрочем, это не так важно. А с каких пор ты стала его яростной противницей?
   - Во-первых, я являюсь яростной противницей всех яблочников. Я всегда советовала Косте Бардову прекратить всякие сношения с ними. С тех пор, как в предвыборную гонку включился этот выхолощенный крысенок Гриша, вообще никто не знает, что может случиться со всеми нами! Если он когда-нибудь станет президентом, не исключено, что нас всех поубивают в наших же постелях!
   - А кого бы ты хотела видеть президентом?
   - Нам всем нравится Боря Немцов, конечно. В конце концов, мы знакомы с ним. Однако, если уж быть до конца откровенной, они все почти ничем не  отличаются друг от друга, даже этот ужасный Ельцин, хотя иногда он способен на весьма разумные поступки.
   Глеб от души забавлялся горячностью, с которой рассуждала Алиса.
   - Ты действительно полагаешь, что Немцов может победить на выборах?
   - Конечно! И станет прекрасным президентом! Он такой здравомыслящий…
   - Здравомыслящий? Так вот почему он полез в борьбу – от избытка здравомыслия! Да он просто псих, по-моему!..
   Алиса промолчала, решив, видимо, что было бы ниже ее достоинства отвечать на подобные выпады.
   - Он готов продать родную бабушку, чтобы стать президентом! – не унимался Маркушев с язвительной иронией в голосе.
   - Если для победы ему надо только это, - спокойно отпарировала Алиса, - тогда у него большие шансы на победу!..
   - Вот уж не думал, что ты так страстно увлекаешься политикой! Настоящий профессионал.
   - Спасибо на добром слове…
   То ли в результате жаркой полемики, то ли от выпитого ею коктейля, но Горина заметно расслабилась и повеселела.
   - Я буду снабжать тебя политической информацией, - с улыбкой пообещал ей Глеб и попросил подать им меню.
   - Я соскучилась по тебе, милый, - засмеявшись, сказала Алиса, нежно проводя пальцами по его щеке, - и, честно говоря, мне почему-то казалось, что ты уже никогда не вернешься домой… 
   Она опять стала такой, какой всегда, и их отношения, казалось, оставались такими же, как прежде. Это сильно осложняло для Глеба его задачу. Всего лишь неделей раньше или, возможно, чуть больше того он видел ее своей женой. Теперь же даже смотреть на нее ему было непросто. При каждом взгляде на Алису он испытывал чувство тоскливого разочарования и запоздалого раскаяния, - настолько чужой и ненужной казалась ему теперь Алиса Горина.
   Маркушев для храбрости заказал водки и во время ужина старательно пил рюмку за рюмкой, но так и не решился сделать заявление, ради которого, собственно, он и пригласил Горину в этот ресторан. 
   А она опять была спокойной и уравновешенной и с милой терпеливостью ждала окончания вечера, чтобы, как обычно, отправиться вместе с ним в ее постель. У нее не возникало никаких вопросов относительно ближайшего будущего. 
   Домой они пошли пешком, по пустынной набережной, и Глеб, чувствуя пьяную тяжесть в ногах, обстоятельно и не переставая рассказывал Алисе о своем пребывании в Париже и о людях, с которыми ему пришлось там работать, – о Николае Бардове, Жане, Женьке Власове, Василии Сомове, - обо всех, кроме, конечно, Елизаветы Максимовой. При этом Горина молча шагала рядом с ним и лишь изредка брала его под руку, - и все, не более того…
   Когда они, наконец, оказались у ее подъезда. Алиса отпустила руку Глеба и тихо стояла, молча, спокойно и серьезно глядя ему прямо в глаза, словно ожидая от него чего-то. Маркушеву вдруг стало совестно перед этой женщиной за то, что он так внезапно охладел к ней, и на мгновение его охватила острая жалость. На секунду он крепко обнял ее - и тут же выпустил из своих объятий. Стараясь казаться пьяным больше, чем это было на самом деле, и тяжело ворочая языком, Глеб пробормотал: 
   - Алиса, не поверишь, - ну такая на меня навалилась вдруг смертельная усталость, что будет, пожалуй, лучше, если я сегодня не пойду к тебе.  Не хочу позориться перед тобой!..
   Она по-прежнему стояла, не шелохнувшись, и продолжала молча смотреть на него в ночном  сумраке. Заметив, каким жестким вдруг стал пристальный взгляд ее немигающих глаз, Глеб приготовился услышать от нее целый поток каких-нибудь злых, обличительных, горячих слов. Но совершенно неожиданно для него выражение ее лица в один миг смягчилось, взгляд изменился. Теперь она смотрела на него с горьким сочувствием и даже пониманием, - и Маркушеву стало ясно, что ему ни о чем больше не нужно говорить.
   Она все поняла и все решила для себя.
   - Возможно, это очень мудрый поступок с твоей стороны, - услышал Глеб ее слова, которые она произнесла раздумчиво и неторопливо, словно тщательно взвешивая каждое из них. – Во всяком случае, сама бы я, вероятно, никогда не решилась расстаться с тобой… Спокойной ночи, дорогой Глеб!
   И Алиса, повернувшись, быстро скрылась в подъезде.
   Во дворе было тихо и пусто. 
   Маркушев сидел на скамейке у подъезда и смотрел на закрытые двери, отчетливо сознавая, что простился с целым миром, - с совершенно чужим для него, но необыкновенным, притягательным миром, в который когда-то он так стремился попасть. Ну, что же, он сам все это затеял, и это был его собственный выбор. Другое дело, что, возможно, сделал он его как-то сгоряча…   
   Маркушев поднялся и вышел на Комсомольский проспект.
   - Куда ехать, хозяин? – притормозив около него, спросил какой-то таксист. Глеб сел в машину и назвал ему свой адрес.
   В Риме уже наступил ласковый, южный вечер, и Лиза, наверное, с головой погрузилась сейчас в его романтическую атмосферу, но все равно,  решил Глеб, он позвонит ей в ту же минуту, как только вернется в свою квартиру. Наверняка Лиза будет рада услышать его голос.