продолжение романа карьера

23.


 - Твоя личная жизнь меня не касается, - сердито обрушился Углов на Глеба, когда тот явился к нему на следующий день. – Делай что хочешь, но при одном условии: ты всегда должен быть в пределах досягаемости. Имей в виду, что для меня ты как секретный агент особой важности, которого я в любой момент могу послать на задание. Это первое. А во-вторых, не слишком ли сильно ты пристрастился к выпивке в последнее время?
   - А откуда вы знаете, Анатолий Анатольевич? Вам кто-нибудь наговорил на меня?
   - Неважно. Как говорится, слухами земля полнится. Все мы, конечно, не промах по этому делу, и здесь я тебе никаких условий не могу ставить, но можешь себе представить, что случится, если ты вдруг потеряешь голос или в нужный момент окажешься недееспособным.    
   - Понимаю, - улыбнулся Глеб. – Спасибо за предупреждение. 
   - Очень хочу надеяться, что от моих предупреждений тебе будет какая-нибудь польза, юноша, - щелкнув себя подтяжками по животу и заметно смягчившись, сказал Углов. – Итак, приступим к делу… В Чечне опять неспокойно. Сепаратисты нарушили мирные договоренности, нападают на города и села, убивают и захватывают в заложники местных руководителей, журналистов… Федеральная власть принимает ответные меры, в Грозном введен комендантский час… Само собой, такое развитие событий влечет за собой цепную реакцию. Теперь вот у нас в Москве гремят взрывы, ни за что ни про что гибнут мирные люди… Пришлось вызвать сюда Кирилла Моторина: нам кажется, что в свете нынешних событий здесь от него будет больше пользы, чем в Чечне…
   «Каждый раз этого парня призывают туда, где льется кровь!» - подумал Маркушев.      
   - Короче говоря, мы решили провести парочку «ток-шоу» с обсуждением последних событий на Кавказе. Пригласим известных людей, пусть каждый из них выскажется по этому поводу.
   - Значит, очередное занудство с «говорящими головами»?
   - К сожалению, никуда от них не деться!.. Но чтобы не было совсем уж тоскливо, мы решили разбавить состав участников такими людьми, с которыми не соскучишься. Их вообще-то немало, но в первую очередь я имею в виду наш проверенный джентльменский набор: Никиту Михалкова, Андрея Кончаловского, Олега Табакова, Марка Захарова, Михаила Барщевского, Владимира Жириновского… И, конечно, политологи… А так как, судя по редакционной почте, телезрители просто обожают общаться с тобой, мы пришли к единодушному мнению сделать тебя ведущим этих программ…   
    - Не подарок, конечно, но что делать. Я постараюсь…
   Как бы подчиняясь приказу, Маркушев сокрушенно развел руками, но в душе он был рад этому предложению, надеясь, что срочная работа отвлечет его от навязчивых мыслей о Лизе Максимовой.
   Затея удалась, «ток-шоу» прошли на удивление успешно, и в редакцию посыпались письма от телезрителей. Среди них оказалось одно, подписанное Тимофеем Колесовым. И хотя оно было адресовано лично Глебу Маркушеву, как напоминание о беседе в Грайвороне, сначала письмо почему-то положили на стол Валентину Маркину. Передавая его Маркушеву, тот с интересом взглянул на него:
   - Вот уж не думал, что ты знаком с Колесовым!..
   - Ничего особенного, случайная встреча.
   - Обязательно ответь ему. И как можно теплее… 
   - Это уж я гарантирую, Валентин Серафимович!..
   Однако мрачным предсказаниям Тимофея Колесова, о которых он напоминал Глебу в своем письме, не суждено было сбыться. День за днем напряжение спадало, и жизнь постепенно возвращалась в обычное, относительно спокойное русло, что само по себе стало очередной неожиданностью в бурном потоке неподдающихся никакому прогнозированию событий. Хотя всем было понятно, что эти благотворные моменты происходили вовсе не потому, что где-то там, наверху, нашлась, наконец, какая-то умная голова, а что они совершаются сами по себе, благодаря всеобщему замешательству в мозгах.
   Однако события в Чечне, второй тур президентских выборов, финансово-экономическая ситуация в стране ни на миг не давали расслабиться журналистам из информационного департамента.  У Маркушева тоже было дел невпроворот, поэтому прошло немало времени, прежде чем ему удалось снова встретиться с Бобом Добрыниным за стойкой бара на первом этаже Останкинского телецентра.
   - Опять ты нацепил на себя эту козлиную бороду!
   - Я сделал это исключительно ради тебя, голубчик, ну и еще назло этой сексапильной негритянке, которая за своими огромными солнечными очками решила спрятаться от всего мира. Но ей от меня не скрыться, потому что я всегда ее безумно хочу и ее присутствие чую по запаху! – и Добрынин обернулся в сторону Елены Ханги, которая сидела за соседним столиком, - в темных декоративных очках без оправы и в каком-то немыслимом прозрачном пончо. - А вообще-то все гораздо прозаичнее, ты и сам мог бы догадаться: просто-напросто съемки мыльной оперы все еще продолжаются… И, на мое счастье, неизвестно, когда они закончатся. Так что я теперь имею относительно стабильный источник неплохих доходов.
   - По-прежнему консультируешь молоденьких девушек?
   - Естественно! Кстати, какие новости из Киева?
   - Ох, лучше не спрашивай, старик!
   - Понимаю, видимо никаких! Не принимай близко к сердцу. Когда их ждут, они все возвращаются. В том, как это происходит, ты скоро сможешь убедиться воочию. Я уверен в этом.
   - Может быть, все именно так и поступают. Только не она.
   - Откуда тебе знать, мастер?
   - Да вот знаю…
   - И тем самым собираешься по-прежнему отравлять себе жизнь? «Ах, как сладко с тобой засыпать, ах, как сладко с тобой просыпаться, и тепло твое вмиг ощущать, и желаньям твоим отдаваться» - кажется, так пропела мне однажды наша общая знакомая Рита Вишневская. Правда, это была всего-навсего шутка!..
   Глеб от души рассмеялся:
   - Господи, как мне ее не хватает!
   - Представляю. Ты не один такой… Между прочим, известно ли тебе, что в Риме она живет с каким-то парнем, который когда-то тоже работал здесь, на телевидении?
   Глеб уставился на Боба. Ну, конечно же! Он мог бы и сам догадаться!
   - И этого парня зовут Влад Говорухин?
   - Представления не имею, как его зовут, но он богат и близок к нашему так называемому светскому обществу.
   - Кто тебе сказал об этом, Боб?
   - Мой приятель, который только что вернулся из Италии со съемок. Знаешь, он очень похож на Питера Устинова, ну просто как две капли воды! И такой же толстый, как я. И такой же талантливый.
   Влад и Рита вместе в Риме! Глеб улыбнулся. Это была новость, которая почему-то порадовала его. Маркушев желал им добра, он от всей души хотел, чтобы им было хорошо друг с другом!..
   Глеб поднялся:
   - Увы, Боб, мне пора прощаться! Надо собирать вещички. Завтра вставать ни свет ни заря, уезжаю в Самарскую область. Едет почти вся наша телевизионная братия, включая руководство. «Наш дом – Россия» проводит там свой партийный съезд, предполагается присутствие почти всей правительственно-политической элиты. Но главное, конечно, что туда же собирается сам президент, который совершает сейчас круиз по Волге.   
   - Насколько я понимаю, на это время вашим скромным приютом станет правительственный санаторий «Волжский утес»? 
   - Он самый.
   - Надеюсь, у вас все под контролем?
   - Можешь не волноваться. Уж мы постараемся сделать так, чтобы  предвыборный спектакль прошел без всяких пауз и непредвиденных антрактов…
   - Ну что же, желаю тебе попутного ветра, юноша!..


   Собственно говоря, жителям иссушенного солнцем Поволжья не было абсолютно никакого дела до проблем общественно-политического движения «Наш дом – Россия», однако известие о грядущем съезде вселяло в них призрачную надежду на то, что это событие принесет с собой хоть какое-нибудь улучшение в их повседневной жизни. По крайней мере, может быть, им вернут долги по зарплате.
   Маркушев не догадывался, конечно, об этих подспудных надеждах и, глядя в окно автомашины, с безнадежной грустью думал о том, что, несмотря на произошедшие перемены, в целом жизнь на волжских берегах от Твери до Астрахани, как и прежде, оставалась такой же однообразной в своей неизбывной тоске и удручающей бедности.
   Зато санаторий «Волжский утес» являл собой совершенно иную картину.  Здесь, словно на другой планете, в современных домах, отделанных мрамором, зеркальным стеклом, пластиком и гранитом, с декоративными фонтанами и просторными бассейнами, делегаты съезда с головой погрузились в подготовку к очередному партийному форуму. 
   Милицейские кордоны перекрыли все подступы к санаторию, чтобы не допустить возможного проникновения на его территорию посторонних людей извне. А в кулуарах съезда шла активная работа с внутренней оппозицией с тем, чтобы во время заседаний не было даже и намека на инакомыслие, - предполагалось, что все решения партийного форума должны быть традиционно единодушными.   
   Для передачи информации о работе съезда в «Волжский утес» прибыла из Москвы передвижная телевизионная станция. Глеб Маркушев, сидя в небольшой импровизированной студии, привычно наблюдал за ритуальными действиями технических работников, которые готовили сложную инженерную систему к кульминационному моменту – выходу в эфир. Рядом с ним сидел Константин Бардов, справа от них занял свое место Халил Галимзянов, а слева пристроился Эдуард Григорьев. Сидя за пультом управления, Борис Лукин, не спуская глаз с экранов многочисленных мониторов, пристально следил за качеством изображения каждой  камеры, а Анатолий Углов по каналам внутренней связи в очередной раз требовал от кого-то провести тщательную «проверку звука». Это сложное и дорогостоящее хозяйство было развернуто здесь только для того, чтобы на протяжении многих дней передавать в эфир интервью политических и государственных лидеров, их  искренние заверения и клятвенные обещания  в готовности отдать все свои силы порученному делу.
   Каждый рабочий день заканчивался для Глеба Маркушева одной и той же скучной, тягостной, но совершенно обязательной процедурой: он должен был назубок вызубрить распорядок следующего дня, который в своем огромном блокноте составлял для него Эдуард Григорьев. Только после этого Маркушев мог отправиться спать в свой уютный флигель.
   Дорога от главного корпуса до его флигеля шла через лес, и для Маркушева, измученного физически и внутренне, эта ежевечерняя прогулка по ночному лесу была единственной радостью. По крайней мере, здесь он мог остаться наедине с самим собой, со своими мыслями, душевными переживаниями. Здесь он чувствовал себя в безопасности от посторонних глаз. Его никто не донимал просьбами оставить автограф, никто не пытался докричаться до него, по делу или просто так, через головы множества людей в холлах и коридорах. Никто не толпился вокруг него, как это часто случалось на многочисленных приемах, где Глеб пользовался не меньшим успехом, чем сами хозяева торжества.
   В «Волжском утесе» негде было скрыться, если не считать тихого номера во флигеле. Но даже этот покой был относительным, поскольку Глеб уставал настолько, что просыпался от каждого шороха, а уж тем более от звука шагов в коридоре, когда постояльцы, его соседи, возвращались под утро домой с так называемых протокольных мероприятий или с обычных дружеских попоек.
   Как-то раз, поднявшись во второй этаж и направляясь к своей комнате, в которой ему предстояло провести очередную беспокойную ночь, Глеб в щели под дверью заметил свет, но не придал этому значения. Однако, войдя в номер, он увидел девушку, сидевшую в большом, глубоком кресле у окна. Похоже, она поджидала его.
   - Добрый вечер, - сказала незнакомка, не двигаясь с места.
   Глеб остался стоять на пороге, недоуменно уставившись на гостью.
   - Боюсь, вы не туда попали, - сказал он после некоторой паузы.
   - Я попала туда, куда нужно. Вы не могли бы закрыть дверь?
   Теперь Глебу удалось лучше разглядеть ее. Она сидела, освещенная большим торшером, высокая, статная, лет двадцати трех или двадцати пяти.  У нее было иконописное лицо: тонкие губы, узкий, длинный, прямой нос; красивые дымчатые глаза, как два агата, смотрели на него невозмутимо и внимательно. Ничто в ее облике не говорило о том, что перед ним была легкомысленная провинциальная простушка, хотя по каким-то неясным признакам ему было совершенно очевидно, что она местная.
   Что-то неуловимое в ней напомнило Глебу о Рите Вишневской, и он непроизвольно усмехнулся:
   - Скажите мне, пожалуйста, как вы сюда попали?
   - Дверь оказалась не заперта. Кто-то оставил ее открытой. Ваша горничная… или вы сами забыли ее запереть, когда уходили отсюда…
   Голос у нее был низкий, то ли сиплый немного, то ли с хрипотцой, но приятный и волнующий. Она по-прежнему спокойно сидела в кресле, сложив руки на коленях.
   - Очень может быть, - сказал Глеб, пытаясь вспомнить, запирал ли он сегодня дверь. – Однако это мне никак не объясняет, зачем вы сюда пожаловали.
   Девушка спокойно и открыто улыбнулась:
   - Да просто очень захотелось поговорить с вами. Если вам здесь неудобно,  давайте найдем какое-нибудь более подходящее местечко. 
   - Вот что, юная леди, - Глеб вытянул ключ из замочной скважины и сильно хлопнул дверью. – Это моя комната, и, кроме того, я сильно устал. Мне необходимо выспаться. Если вам нужен автограф, назовите ваше имя и дайте мне клочок бумаги, на котором я могу расписаться. А потом будьте добры, оставьте меня в покое. Договорились?
   - А нельзя ли сначала познакомиться? Меня зовут Яна Маринина. И я рассчитывала на нечто большее, нежели простой автограф. А если вы устали и хотите спать, я не намерена мешать вам – валяйте!..
   Глеб рассмеялся:
   - А вы будете по-прежнему сидеть в кресле?
   - А почему бы нет? Что здесь смешного? 
   - Тогда позвольте спросить, что именно вам нужно от меня?   
   - Вам этого не понять. Во всяком случае, не то, о чем вы думаете. Вернее, это совсем не обязательно… Я полагаю, таких предложений вы получаете предостаточно.
   - Я ни о чем не думаю, просто спрашиваю.
   Маркушев молча присел на край постели и в упор взглянул на нее. Она ответила ему таким же прямым взглядом, при этом в ее миндалевидных глазах мелькнула лукавая усмешка, но в целом странная незнакомка по-прежнему сохраняла полное самообладание. Только еще крепче сжала ладони, крепкие, с длинными пальцами, и приняла такую позу, словно ждала от Глеба каких-то слов…
   И он не выдержал:
   - Я предложил бы вам выпить, но боюсь, не привлекут ли меня за развращение малолетней?
   - Мне уже за двадцать. Поэтому я не откажусь от выпивки, но только если вместе с вами. 
   Маркушев пожал плечами и поднялся. Он плеснул в бокалы коньяку и снова сел на кровать. 
   - Скажите мне вот что, Яна. Неужели вам позволили вот так запросто бродить по территории санатория и, более того, пробовать, заперты или нет чужие двери? Как мне показалось, эта территория тщательно охраняется!
   - Действительно, охраняется. Можно было бы солгать вам, что я дочь одного из делегатов, но, пожалуй, лучше я вообще помолчу по этому поводу. Скажу только одно, - мне пришлось ждать несколько дней, чтобы получить шанс увидеться с вами один на один.
   - Несколько дней?
   - Ну да. Я была уверена, что это случится в субботу или воскресенье. Но вы как сквозь землю провалились! Интересно, где вы были?
   Ревнивый, даже немного сердитый тон девушки заставил его улыбнуться:
   - Какое вам дело до того, где я был? Лучше все-таки объясните мне, как вам удавалось каждый день проникать в отель. Или вы живете здесь?
   - Я попадаю сюда через кухню. А впрочем, это неважно… Кстати, вчера вечером мне почти удалось поймать вас!.. Скажите, кто живет в соседнем номере?
   - Господи, какое отношение ко всему этому имеет мой сосед?
   - Он опередил меня, первым войдя к вам в номер!
   - Ой, как нехорошо с его стороны, милая Яна! Однако вы меня удивляете: что помешало вам, с вашим-то нахальством, все равно ворваться ко мне в комнату?!.
   Она расплылась в лукавой усмешке:
   - Сразу двое мужчин мне ни к чему! 
   - Неужели испугались, что мы можем вас изнасиловать?
   - Кто вас знает…
   - Один из нас способен изнасиловать вас с такой же легкостью, как и двое. Об этом вы не подумали?
   - Глеб Петрович, - веско сказала девушка, - давайте не будем тратить время на пустые разговоры.
   - Тогда будьте добры объяснить, зачем вы пожаловали сюда, и позвольте мне скорее лечь спать. У меня был трудный день. Собственно говоря, несколько трудных дней…
   Слегка склонив голову к плечу и в задумчивости наморщив лобик, словно оценивая Маркушева на вид, она серьезно сказала:
   - Хорошо. Только, возможно, вам будет не просто понять меня. Конечно, у вас есть все основания думать обо мне сейчас как угодно плохо. Теперь, когда я здесь,  вы, безусловно, вправе поступать со мной по своему желанию. Я это понимаю и готова к этому. Вот, собственно, и все, потому что, я думаю, для вас самое главное – снять с себя моральную ответственность, не влипнуть в нехорошую историю… А что касается меня, - о, это особый разговор! Я пришла к вам не за любовью, хотя, не скрою, давно уже являюсь  вашей поклонницей. Я пришла к вам за помощью. Здешняя жизнь меня окончательно доконала. Помогите мне перебраться в Москву. Или хотя бы научите, как это сделать…
   - Почему я, Яна?
   - Потому что вы лучше кого-либо другого способны понять меня. По происхождению вы такой же провинциал, как и я. Только выросли мы в разных концах Волги: вы в тверской области, в ее верховьях, а я – в Самарской, ближе к устью. Мы связаны одной рекой, как же вам не понять меня?
   В знак согласия Маркушев грустно кивнул головой:
   - Понимаю.
   - Вот и расскажите мне, как вам это удалось.
   - Удача.
   - Не думаю, что это была всего лишь удача. Ведь вы что-то делали, как-то старались, чтобы она пришла?
   «Ничего не делал и никак не старался! - с тоскливым сарказмом подумал о себе Глеб. – Но тебе лучше об этом ничего не знать, бедная девочка!..»
   - А до этого вы что-нибудь предпринимали? – уклончиво ответил он  вопросом на вопрос.
   - Конечно. Вот уже второй год один из депутатов местного областного совета обещает обязательно перевести меня в Москву. Он регулярно присылает за мной машину, которая привозит меня к нему домой, заводит в спальню и там каждый раз, между делом,  равнодушно объясняет, что все оказалось гораздо сложнее, чем ему прежде казалось, и потому дело затягивается на неопределенное время… Раньше он все это проделывал как-то приличнее, - с какими-то эмоциями, с цветами, с вином, с хорошей закуской, даже с танцами. И обещания были оптимистические… А теперь остался только бокал вина, – без танцев, без цветов, без закусок и, главное, без оптимизма… Привезли – увезли… Кроме того, в прошлом году к нам приезжали столичные литераторы. Заприметил меня один очень известный поэт, пожилой уже, предложил место горничной с постоянным проживанием в его московской квартире. Я согласилась. Он обещал переговорить со своей женой, а потом вызвать меня в Москву. Да вот незадача – жена почему-то не согласилась!.. Впрочем, все равно эти варианты не так интересны, как телевидение… Чтобы попасть туда, я готова на все. Для начала меня устроило бы  любое место и  любая зарплата! Лишь бы там оказаться, а уж обо всем остальном я сама позабочусь, - ведь там передо мной открылись бы такие перспективы!
   - А как на все это смотрит ваша семья?
   - У меня нет семьи. Только мать. И больше никого. Но мать мне не мешает.
   Глеб осушил свой бокал и почувствовал себя легче.
   - И ваша мать работает здесь на кухне? Правильно?
   Яна вдруг звонко расхохоталась.
   - Нет! Совсем нет!..
   Глеб предостерегающе поднял указательный палец.
   - Вам придется говорить тише! В соседней комнате меня сторожит дуэнья! Между прочим, очень строгая!
   - Так я и знала! Ваша дуэнья – в мужских штанах и плохо выбритая - иногда строит мне глазки в вестибюле.
   - Пожалуй, я не стал бы его упрекать за это.
   Она улыбнулась:
   - Но я не вижу, чтобы вы строили мне глазки.
   - Я непременно сделаю это, - сказал он, - но только в том случае, если вы сейчас допьете коньяк и немедленно пойдете домой!
   - Разве вы не видите? Я уже допила и хочу еще. Неужели вы откажете женщине?
   - Ну почему же, - пожалуйста… - Глеб опять поднялся. – Но лучше бы вам не пить.
   - Уж не хотите ли вы сказать, что я недостаточно привлекательна для того, чтобы обратить на себя внимание Глеба Маркушева?
   - Вы очень симпатичная. Просто красавица!.. Только не забудьте, что вы мне обещали. Пейте и уходите.
   - На брудершафт?
   Оба рассмеялись, почти как старые друзья.
   - Так и быть. Пусть это будет последний бокал для нас обоих.
   Ее поцелуй оказался совсем легким, целомудренным, почти незаметным, - словно нежное дуновение воздуха коснулось губ Маркушева. Глеб поставил пустые бокалы на стол и уже хотел снова сесть на кровать, как вдруг острая боль под левой лопаткой пронизала его. Он вздрогнул и поморщился.
   - Что случилось? – озабоченно спросила Яна, от которой не ускользнула болезненная гримаса Маркушева.
   - Ничего особенного. Невралгия, по-моему. Видимо, перетрудился сегодня…
   - Раздевайся и ложись в постель. Я знаю, как помочь.
   «Ясно, детка, - беззлобно, почти весело подумал он. – Это твой последний шаг на пути к моей постели. Увы, зря стараешься!»
   Глеб не чувствовал в себе никакого желания заниматься сексом ни с ней, ни с кем-либо еще. После того, как он побывал с Лизой, к другим женщинам его не тянуло.
   - Иди лучше домой, Яна!
   В ответ она выключила свет и близко подошла к нему, чтобы помочь раздеться. 
   - Ложись спать, - услышал Глеб в темноте ее шепот, - и тогда я уйду.
   В ту же секунду за дверью послышался топот ног, хмельные мужские голоса, заливистый женский смех.
   - Господи, когда же они угомонятся! Они что – намереваются колобродить всю ночь напролет? – удивилась Яна.
   Внезапно на Маркушева навалилась такая усталость, что ему стало безразлично, уйдет она или останется. А между тем девушка, стоя рядом с ним, помогала ему снять пиджак. Она его больше не удивляла и не мешала ему, он чувствовал себя, как малое дитя в темной спальне. Опустившись на постель, пытаясь на ощупь расстегнуть непослушные пуговицы на рубашке, Глеб в полумраке комнаты смотрел, как девушка, став перед ним на колени, снимает с него ботинки.
   - Бедный, усталый ребенок, - бормотала она, и, странное дело, ее успокаивающий голос больше не казался ему чужим или фальшивым.
   Маркушев поднялся, чтобы сбросить брюки, а Яна, воспользовавшись моментом, тем временем быстро сняла покрывало и затем, положив руки ему на плечи, заставила Глеба лечь ничком.
   - Ну, теперь будет намного лучше, - продолжала она заботливо и терпеливо нашептывать ему.
   Он почувствовал, как девушка, подняв майку, стала легкими, но уверенными движениями поглаживать его обнаженную спину, ему было приятно, что ее растопыренные пальцы оказались такими прохладными, нежными и упругими. Приятная истома пронизывала все его тело. 
   - Господи, как хорошо! Какая же ты ласковая! – пробормотал Глеб в подушку.
   Он не испытывал никакого сексуального влечения – только легкость во всем теле от искусного массажа и от удивительной доброжелательности ее ловких и сильных рук. Шум за дверью стал постепенно рассеиваться, как ночной туман, мрак сгустился, и комната медленно поплыла куда-то в черное пространство. Глеб бессильно смежил веки и, незаметно для себя, крепко заснул.


   Как обычно, его разбудил Женька Власов условным постукиванием в стенку. Однако в этот раз ему пришлось стучать долго, потому что Маркушев никак не мог проснуться. Наконец, Глеб открыл глаза и потянулся за часами, - на них было около одиннадцати: стало быть, он проспал как никогда долго!    
   Только увидев под часами записку, Маркушев вспомнил о вчерашней гостье. Выходит, как только он заснул, девушка ушла.
   «А эта Яна оказалась не такой испорченной, как я себе представлял. Гораздо лучше!» - самокритично отметил про себя Глеб и улыбнулся.
   Видимо, она все-таки рассчитывала на его помощь, потому что оставила в записке свое имя, адрес и телефон. Больше никаких следов после нее не осталось; можно подумать, она ему привиделась во сне…
   Маркушев задумчиво повертел записку в руках и, подумав, что едва ли он сможет быть чем-нибудь полезен, небрежно сунул ее в брючный карман.
   Их пребывание в «Волжском утесе» подходило к концу. Кажется, политической элите удалось успешно избежать ситуации, при которой она могла лишиться власти. Очень скоро участники форума общественно-политического движения «Наш дом – Россия» единодушно проголосуют за то, чтобы оставить себе прежних лидеров, и страна заживет по-старому. 
   Усаживаясь перед камерой и прилаживая ладонью наушники, Маркушев улыбнулся. Благодаря совершенно незнакомой ему девушке по имени Яна Маринина, сегодня он чувствовал себя, наконец, абсолютно здоровым, отдохнувшим и бодрым, и на душе у него было легко и спокойно!
   Словно в перевернутый бинокль Глеб видел, как где-то очень далеко, в переднем ряду зала заседаний, Дмитрий Беланов, размахивая руками и подпрыгивая на месте от нетерпения, требовал от звукооператоров, чтобы они провели ему микрофон. Вопреки возражениям Углова, он сумел все-таки убедить Маркина в том, что утренняя информационная программа тоже должна идти из «Волжского утеса», через передвижную телевизионную станцию, а заодно добился разрешения брать интервью у делегатов съезда. Как интервьюер он был удивительно, до бестактности, назойливым, в результате чего почти всегда получалось так, что его вопросы оказывались намного длиннее ответов…
   - Дима предлагает провести интервью с Черномырдиным в другом аспекте, - услышал Глеб в наушниках голос одного из редакторов, - немного изменить угол зрения…
   - Сейчас мы свяжемся с ним, - пробубнил Углов, сидя за главным пультом.
   Глеб вздохнул и, откинувшись на спинку стула, посмотрел на своих коллег из других компаний, которые или так же сидели перед камерами, или стояли с микрофонами в руках, готовые к работе.
   Конечно, никаких новых «углов зрения» в интервью Черномырдина не получилось, зато Беланов добился того, чего хотел, - ему в очередной раз дали эфир.      
   - Из раза в раз у него выходит все та же чепуха, - заметил Константин Бардов. На его лице была широкая улыбка. Но улыбался он не Глебу Маркушеву. Когда они вместе находились перед камерой, улыбка Бардова была чисто профессиональной необходимостью, напрасно было бы искать в ней чего-нибудь другого. Он по-прежнему сторонился Глеба, точно так же, как во время их последней совместной работы в Париже.
   Воспользовавшись паузой для рекламы, Эдуард Григорьев положил перед Маркушевым список кандидатов, которых в конце рабочего дня участники съезда должны были избрать лидерами движения. Предполагалось, что, как только позволит время, Глеб зачитает его и сразу же передаст Константину Бардову, которому в течение этого знаменательного дня предстояли скучные и безнадежные обсуждения с этими кандидатами близких и не близких перспектив развития страны.
   Глеб спокойно, без профессиональной ревности, относился к тому, как много эфирного времени давали Бардову для комментариев. Маркушев по-прежнему симпатизировал ему. Другое дело Дмитрий Беланов, - этот действительно беспокоил его. Для того чтобы сделать себе имя, Беланов готов был пуститься во все тяжкие, лишь бы привлечь к себе внимание зрительской аудитории, которая, как показывали опросы, почти не смотрела его утренние информационные программы.
   Нервно подрыгивая под столом коленкой, Маркушев раздраженно прислушивался к интервью.
   - Он перемалывает какое-то старье!
   - А что еще он может здесь сказать? – с прежней бесцветной улыбкой сказал Бардов.
   В это время Григорьев подкинул Маркушеву на стол еще один листок:
   - Как насчет этого?
   И тут же Глеб услышал в наушниках встревоженный голос Халила Галимзянова:
   - Анатолий Анатольевич… шеф!.. Поступила срочная информация: на территории Самарской области происходят жуткие беспорядки. Народ возмущается, что его якобы обманули, и требует выплаты долгов по заработной плате и улучшения социальных условий… Рабочие, пенсионеры, служащие – все вышли на улицы… Что делать будем? Надо как-то отреагировать, иначе нас могут потом обвинить в дискриминации… 
   - Скажите Беланову, пусть немедленно закругляется!.. – приказал кому-то Углов. – Сейчас достану машину, и кто-то из вас срочно поедет к месту событий…
   - Зачем? – недоуменно спросил Галимзянов. – Там уже находится Кирилл Моторин. Он готовил репортаж о подготовке праздничного концерта на улицах города для делегатов съезда!
   - Отлично… - облегченно вздохнул продюсер.   
   Спустя некоторое время, во время очередного выхода в эфир, Маркушев сообщил зрителям последние новости:
   - Руководство Самарской области покинуло форум. Оно намерено на месте ознакомиться с требованиями демонстрантов и призвать их к порядку. Группа наших журналистов готовит репортаж с места событий, и скоро мы представим его вашему вниманию…
   В наушниках Глеб слышал, как Углов сердито взывал к техническим службам: 
   - Дайте Моторина!.. Слышите вы меня, черти полосатые?!. Пусть на связь выйдет Кирилл Моторин!..
   А на экране монитора перед взором Маркушева опять появился Дмитрий Беланов, который, подняв лицо, смотрел в сторону студии и при этом возбужденно и быстро говорил что-то в микрофон.
   - Беланов снова готов к работе, Анатолий Анатольевич, и просит эфир, - сказал режиссер устало. – У него готов комментарий о социальных и трудовых проблемах в стране в свете последних событий. Давать или не давать?
   Маркушев взорвался: пошел он к черту, этот Беланов! В любое время суток я, Глеб Маркушев, могу сделать то же самое лучше Беланова! А эфир в данный момент принадлежит мне, Маркушеву, и я никому его не уступлю!..
   - Едва ли большинство членов общественно-политического движения «Наш дом – Россия», - как ни в чем ни бывало, продолжил программу Глеб Маркушев, - готовы уделить достаточное внимание тем событиям, которые сейчас, в данную минуту, происходят на этом же берегу Волги, всего в нескольких десятках километров отсюда. Они слишком заняты подготовкой к словесным баталиям в поддержку своих фаворитов. Однако налицо один неоспоримый факт: во всех речах, произнесенных здесь, и во всех интервью, которые дали нам участники съезда, никто даже близко не подходил к таким реальным проблемам, как социальная незащищенность и  нищета вследствие безработицы, маленькой пенсии и невыплаты заработной платы. Как-то незаметно, чтобы кого-нибудь по-настоящему волновали чувства негодования и горечи, которые вызывают эти проблемы в душах простых людей, и из-за которых бушуют сейчас страсти не только по всей Самарской области, но и во многих других регионах страны. Похоже, некоторым нашим делегатам следовало бы напомнить, что эти страсти происходят не где-то в другой стране,  далеко отсюда, а здесь, в России, рядом с ними…
   Глеб сделал паузу, чтобы передохнуть, и заметил, что Константин Бардов даже слегка подался вперед, внимательно прислушиваясь к его словам.
   В туже секунду перед ним тревожно замигал сигнал, предупреждающий о необходимости сделать рекламную паузу.
   - Оставайтесь с нами, мы вернемся после рекламы… - быстро сказал Глеб и привычно улыбнулся в камеру.
   И сразу же, под мелодичные звуки восточной музыки, на экране монитора появился великолепный морской пейзаж на анатолийском побережье. В баре, за столиком около бассейна с голубой водой, атлетического вида молодой красавец галантно угощал золотоволосую девушку коктейлем ядовитого желто-зеленого цвета, по их ослепительно белозубым улыбкам было видно, как они безмерно счастливы…
   Глеб вспомнил вдруг о Тимофее Колесове, и ему стало любопытно, слышал ли он его сейчас.
   Халил Галимзянов загадочно ухмылялся. А на лице Константина Бардова застыло выражение доброжелательного удивления.
   В дверном проеме, за спиной Маркушева, вдруг возникла массивная фигура Анатолия Анатольевича Углова. Сердито поводя бровями, он спросил:
   - Глеб, скажи мне, ради всего святого, - ты в своем уме? Сказанного тобой вполне достаточно, чтобы нас здесь растоптали так, что и пыли не останется!..
   Он громко, вызывающе хлопнул дверью и ушел к себе.
   Глеб сидел неподвижно, не сделав даже попытки обернуться. Он смотрел  вниз, где Дмитрий Беланов, не сводя глаз с расположенной наверху студии, в микрофон что-то строго выговаривал редакторам, которые координировали работу в зале заседаний.
   - Моторин готов к работе, - сообщили из режиссерского отсека передвижной телевизионной станции, припаркованной недалеко от главного входа в санаторий.
   - Пусть приступает, как только кончится реклама, - приказал Углов.
   Да, подумал Глеб, обстоятельства складывались совсем не в пользу Беланова. Времени ему не остается. Сейчас появится Кирилл Моторин со своим репортажем из Самары, а после этого начнется утверждение кандидатов…


   … Глеб стоял в толпе озябших, промокших от дождя людей у основания широкой мраморной лестницы, - такой высокой, что ее верхний конец исчезал в нависших над ними тучах, которые ползли со стороны Северного Ледовитого океана. Его барабанные перепонки готовы были лопнуть от неистовых, безумных криков, доносившихся неведомо откуда, потому что люди вокруг него стояли молча, обратив свои взоры к лестнице, словно чего-то ожидая. Никто из них не обращал на Глеба никакого внимания, и это ему было досадно. Крики становились все ближе, громче, туман стал понемногу рассеиваться, и в просвете между облаков вдруг показалась яркая радуга. Сквозь сплошную завесу спустившихся с неба золотых шаров ударили в глаза ликующие солнечные лучи, и Глеб услышал звуки струнного оркестра, вдохновенно исполняющего мелодию зажигательных «Коробейников». По мраморным ступеням, в мягких тапочках на крошечных ступнях, пританцовывая, спускался Борис Ельцин, он держал за руки Виктора Черномырдина и Дмитрия Беланова. На каждом из них был белый фрак и белый цилиндр. Они самозабвенно пели: «Эх, полным-полна коробушка, есть и ситец, и парча!..» -  и приветственно махали собравшейся толпе, слегка подгибая колени и притопывая каблуками в такт музыке. В лацканах у каждого из них торчало по гвоздике, а на их лицах светились широкие, белозубые улыбки. Встречу им, снизу вверх, раздался гром аплодисментов, и какой-то стоящий позади Глеба здоровый мужик в экстазе едва не сбил его с ног.
   - Ослеп, что ли? Хлопай, ты, педераст! – орал он в самое ухо Маркушева, грубо и сильно толкая его в спину.
   Глеб узнал голос Анатолия Анатольевича Углова.
   В ужасе он захлопал в ладоши и даже попытался кричать вместе со всеми, но звуки почему-то застревали у него в глотке…
   И в этот момент зазвонил телефон. Не открывая глаз, Глеб взял трубку:
   - Алло…
   - Это Эдик Григорьев, Глеб. Я подумал, что тебе, может быть, интересно будет узнать, что премьером пятого правительства Российской Федерации снова собираются назначить Виктора Черномырдина.
   Спросонья  Маркушеву почудилось, что Григорьев стоит рядом с ним около мраморной лестницы, и он уже открыл рот, чтобы спросить его, какое назначение получил Беланов, но в этот момент окончательно проснулся и открыл глаза. 
   - Шутишь! – Маркушев облегченно расхохотался. – Значит, опять будем стараться как лучше, а жить как всегда?!.   
   - А что? Можно только похвалить Черномырдина, - хваткий мужик!
   - Так-то оно так, но я уверен, что и он долго не продержится. Просто сейчас, после увольнения Барсукова и Коржакова, Борис Николаевич решил, видимо, взять паузу. Слишком много крови…
   - Пожалуй, ты прав… В общем, мне поручено предупредить тебя, что предстоит уйма работы по этому случаю. Сегодня вечером это назначение, как и приезд президента в «Волжский утес» на отдых, станет самой горячей темой. Во-первых, нужно будет сделать репортаж о встрече Ельцина с Черномырдиным, на которой Борис Николаевич должен объявить о своем решении. Во-вторых, придется готовить дополнительный материал о Викторе Степановиче. Когда он будет готов, я зайду к тебе. Пожалуй, придется взять что-нибудь старенькое из наших досье. В любом случае, я буду держать тебя в курсе событий… Завтра, слава богу, эта бодяга кончится, и мы, наконец, уедем отсюда. Надоело все до чертиков!..
   Глаза Глеба постепенно привыкали к дневному свету. Даже шторы на окнах не могли сдержать ярких солнечных лучей. Глеб медленно поднялся и с трудом опустил ноги с постели. С похмелья страшно болела голова, впервые за все время его пребывания здесь. Удивительно, как он вообще-то поддался вчера на уговоры Женьки Власова заглянуть в кабак где-то на опушке леса. Кстати, как он назывался?.. Было выпито так много вина и водки, что он теперь почти ничего не помнил и ничего не ощущал, кроме безумной усталости, - только головная боль и усталость, головная боль и усталость… Как хорошо, что сегодня последний трудный день!..
   Неестественно выпрямившись и обеими руками держась за поясницу, словно его схватил приступ остеохондроза, медленной, нетвердой походкой Маркушев направился в ванную комнату. Горячий душ сделал свое дело, - спустя некоторое время к Глебу вернулась способность свободно двигаться и мыслить.
   Насколько она нужна и удивительна, эта способность мыслить, он мог оценить вчера, когда, сидя в студии, вел программу с общественно-политического форума, и когда слова сами срывались с его губ, словно не принадлежа ему… 
   Маркушев вспомнил, как давным-давно такое же вдохновение собственной, свободной мысли осенило его во время репортажа о траурной процессии в Ростове-на-Дону. Тогда тоже слова рождались не в сознании, а где-то в глубине его души. Только ничего хорошего из этого не вышло. После того, как он высказал все, что чувствовал в тот момент, начальство в полном составе навалилось на него так плотно, словно на него сошел горный оползень. 
   Правда, в этот раз Маркин не произнес ни слова. Во всяком случае - пока… Может быть, просто не успел, потому что сразу после передачи, прежде чем Углов мог остановить его, Глеб вместе с Женькой Власовым потихоньку смотался из студии. Когда он проходил мимо Константина Бардова, который все еще оставался сидеть за своим рабочим столом, тот тихо сказал:
   - Отличная передача, Глеб! Спокойной ночи… - и при этом даже слегка улыбнулся, почти как во время их встречи в Питере…
   Как же давно это было! Теперь Маркушев даже не мог себе представить, каким он тогда был. Ему было ясно только то, что это был совсем не тот человек, который сидел вчера вечером за микрофоном в зале заседаний «Волжского утеса».
   Сделав глубокий вздох, Глеб на секунду задержал дыхание и вышел из душа. Он чувствовал одновременно облегчение, радость и тревогу.
   Если бы его сейчас спросили, он, пожалуй, не смог бы подтвердить, что вчера он говорил то, что думает на самом деле. Но зато Маркушев точно знал, что каждый раз, когда он говорил то, что думал, становился для него причиной сильнейшей головной боли. Как ему хотелось скорее вернуться к своей рутинной работе в Москве! Там за тебя все делают другие, или, в конце концов, всегда можно положиться на телесуфлера, который безотказно подскажет тебе выверенные по стилю, краткие по форме и емкие по содержанию тексты. Там можно вообще ни о чем не думать!..
   Анатолий Анатольевич Углов, видимо, как всегда прав, когда говорит, что зритель способен спокойно выдержать кого бы то ни было не более полутора минут, да и то при условии, что за это время ему успеют показать какие-нибудь картинки, желательно – с насилием и сексом. В результате зрители видят столько  насилия, что, кажется, весь эфир залит кровью. Бьюсь об заклад, продолжал Маркушев рассуждать сам с собой, растираясь полотенцем, что Игорь Шереметев бьется сейчас в нервной истерике, видя, как катастрофически падает рейтинг передач из-за набившей оскомину пустой болтовни делегатов съезда. Ведь им никто не верит, несмотря на все попытки искусственно подогреть интерес к этому событию.
   А чему все-таки люди верят, интересно? Впрочем, теперь это уже не загадка и не тайна. Они верят компьютерам. Отныне именно к компьютеру они обращаются с вопросами, на которые, между прочим, сами же и отвечают.
   Как бы в продолжение этих мыслей, вечером, когда Маркушев пришел на свое рабочее место, Константин Бардов скептически заметил, что в нынешнем виде партийные съезды не могут больше повторяться, и для того чтобы телевидение могло удержать зрительскую аудиторию, нужно непременно придумать что-нибудь новое.
   Внимательно наблюдая, как проходит заключительное заседание, Глеб не мог не видеть, что только журналисты работали в поте лица, а делегаты были заняты только тем, чтобы показать, что рабочая атмосфера царит на съезде благодаря исключительно их стараниям. В действительности как-то само собой выходило, что для Глеба Маркушева, как и для всех остальных телевизионных ведущих, они были всего лишь марионетками. Ибо для  многомиллионной аудитории, которая смотрела картинки со съезда по каналам его телекомпании,  реальным источником информации был именно он, Глеб Маркушев, а готовый материал для своих передач в виде резюме он черпал из обширного досье Эдуарда Григорьева. Кстати сказать, в этом досье можно было найти интересные сведения почти о каждом человеке, который сидел в зале заседаний, будь то мужчина или женщина, - как о его политической деятельности, так и о личной жизни. Кроме того, люди, сидящие перед экранами телевизоров, привыкли думать, что правду о происходящих событиях, в том числе и в «Волжском утесе», они могут услышать только из уст Глеба Маркушева. Мысль о том, что единственным источником объективной информации является телевидение, представляется всем настолько бесспорной и естественной, что мало кто прибавляет при этом, что она, эта мысль, бывает справедливой только в тех случаях, когда у самого телевидения появляется желание сказать людям правду…   
   Итак, дамы и господа, сегодня у вас последний шанс увидеть себя на волшебном экране, заседающими в правительственном санатории «Волжский утес»; это ваша последняя возможность, если будет на то ваша воля или желание, обратиться отсюда к мировой общественности; это ваша последняя попытка сделать вид, будто не все было решено за вас еще до вашего прихода в этот зал и будто вы обладаете реальным правом сделать собственный выбор или хотя бы высказать личную точку зрения. Ведущему телевизионной программы остается только профессионально улыбаться, глядя на вас сверху вниз, одновременно внимательно наблюдая за тем, как Дмитрий Беланов неустанно мечется от одной группы депутатов к другой. Пусть его бегает, - всякое бывает, вдруг это его последний выход!..
   Вслушиваясь в приветственную речь президента, которая скорее напоминала собой прощальное напутствие перед отплытием Виктора Степановича Черномырдина в долгое и опасное плавание, Глеб быстренько пробежал глазами информацию о развитии событий в Самаре, только что переданную по телефону Кириллом Моториным. Обстановка явно накалялась и становилась угрожающей. Еще одна «горячая точка», как теперь принято говорить, - подумал Глеб. Однако это уже другая история, потому что здесь, в этом большом и комфортабельном зале, возмущенных выкриков не слышно. А ведь здесь собрались политические деятели, которые считаются законными представителями всего российского народа. Так что все остальные пусть подождут, пока не стихнут овации. Они просто обязаны подождать!..