продолжение романа карьера

24.


   - Для меня есть что-нибудь, Полина? – спросил Глеб, усаживаясь за письменный стол.   
   - Ну вот, не успели придти – и сразу за дело! Я даже не успела сказать вам добро пожаловать домой!
   - Тогда подойди поближе и позволь мне обнять тебя!..
   Выразительно погладив ее пухлую талию, Маркушев шутливо заметил:
   - Сдается мне, ты немного располнела? Как говорит Роберт Добрынин, наш общий друг, знаменитый актер и великий знаток женщин: к сожалению, еще не изобрели такого пояса, с помощью которого размер этой женской части тела можно было бы сделать величиной постоянной!
   Полина засмеялась и в ответ поцеловала Глеба в макушку.
   - Вы здорово поработали, Глеб Петрович! Особенно вам удался ваш последний репортаж. Гордитесь!
   - Хватит подлизываться, а то я и впрямь задеру нос. Лучше неси почту.
   - Для начала есть кое-что более срочное. Во-первых, Маркин просил вас подняться к нему в офис, как только вы появитесь на работе. – Вице-президент компании был единственным человеком на свете, которого Полина всегда называла только по фамилии. – Во-вторых, Анатолий Анатольевич тоже изъявлял желание как можно скорее повидаться с вами. И Женя Власов… Ой, чуть не забыла! Дважды звонил Сайм Лотман и просил вас связаться с ним. – Полина усмехнулась. – Все вас ищут, все вас хотят! Вы там прятались от них, что ли?..
   - Если бы я мог!.. К сожалению, во время работы мне просто негде было от них  спрятаться. Зато после работы я действительно предпочитал бродить по лесу в полном одиночестве, сам по себе. С некоторых пор у меня почему-то пропала охота с кем-либо общаться. 
   Многозначительно взглянув на Маркушева, Полина положила перед ним большую пачку писем.
   - Вся эта почта в основном адресована лично вам. В основном, здесь письма от рекламных агентств, но одно письмо, со штампом министерства обороны, пришло даже от какого-то генерала. Почту от ваших зрителей я передавала Элле. Писали как никогда много. Однако я уверена, что после ваших выступлений в Самаре наверняка будут писать еще больше. Из всей этой кипы писем немедленного ответа требует, пожалуй, только одно – с просьбой информационного агентства «Интерфакс» выступить завтра вечером за «Круглым столом». Что им ответить, вы примите их предложение?
   - Ты же знаешь, что я слишком занят для этого!
   - Господи, откуда же мне знать! Вы только что явились после долгого отсутствия, да и вообще своим временем вы распоряжаетесь по собственному усмотрению. Поэтому и спрашиваю…
   Зазвонил телефон, Глеб взял трубку.
   - Итак, ты опять дома, мой маленький друг! – загудел в трубке радостный и заразительно беспечный голос. – Короче, как я понимаю – ты, как пионер,  опять готов!..
   - Привет, Боб! К чему я должен быть готов, скажи на милость?
   - Я торчу тут по кайфу в одном очень милом заведении, совсем неподалеку от тебя. И мне пришла в голову сумасшедшая, просто сокрушительная мысль! Приходи сюда  сегодня вечером, после передачи, - вздрогнем по маленькой, выкурим по сигаретке с марихуаной, с дамами побалуемся…
   - Не могу, Боб.
   - Подожди минуту, послушай…
   Но в этот момент его перебил громкий девичий голос:
   - Ну, как, все готовы? Лично я готова!..
   Чувствовалось, что обладательница этого звонкого голоса действительно была уже готова ко всему.
   - Слышишь, малыш?.. Что скажешь? Мы ждем тебя!..
   - Я постараюсь, - недовольно поморщившись, сказал Глеб и быстро положил трубку.
   И в тот же миг опять раздался звонок. На этот раз звонил Сайм Лотман. Он
начал разговор таким многозначительным тоном, что Маркушев сразу насторожился.   
   - Как хорошо, что я поймал тебя. Ты уже говорил с кем-нибудь? Если нет, то лучше не надо. Не говори ни с кем до тех пор, пока не встретишься со мной.
   - Что случилось, Сайм?
   - Пока ты был в «Волжском утесе», в верхних эшелонах вашего заведения созрели кое-какие решения. Довольно значительные. Разве ты не знаешь?
   - Я знаю только, что Маркин немедленно хочет меня видеть.
   - Вот-вот!.. Он собирается объявить тебе, что отныне твоя программа будет идти не сорок пять минут, как прежде, а в течение часа! Как тебе это нравится?!. Пока не давай никаких обязательств, Глеб! Даже в устной форме!
   - Понятно, Сайм.
   - Мы приступим к делу завтра утром. Надеюсь, ты не забыл, что я начинаю с одиннадцати?..  Имей в виду, что, возможно, тебе придется пожертвовать своим обеденным перерывом. 
   - Для чего нам так много времени?
   По приглушенному звуку, напоминающему скрежет, Маркушев сообразил, что своим вопросом сильно развеселил Лотмана.
   - Дружище, это время нужно нам для того, чтобы нацарапать новый контракт и приступить к пересмотру прежних соглашений. Все просто… Никому ничего не говори, - ни Углову, ни кому-либо еще!..
   - Как скажешь, Сайм…
   Глеб положил трубку и задумался. Но вновь зазвонил телефон и отвлек его от мыслей. Вообще в этот день телефонные звонки раздавались один за другим. В конце концов, Глеб не выдержал и попросил Полину ответить на очередной звонок.   
   - Женя Власов, - доложила она.
   - Он несколько дней подряд висел на моей шее! Что еще ему от меня надо?!. Скажи, что меня нет…
   Глеб слышал, как Полина сказала:
   - Глеб Петрович в отъезде, он только что звонил и сказал, что направляется сюда, но что-то я его пока не вижу. Мне кажется, Женя, что ты быстрей меня можешь его найти, если сам возьмешься за дело. – Положив трубку, она с тяжелым вздохом сказала: - Неплохой человек, но зануда страшная!..
   Спустя некоторое время Полина появилась в дверях с сумочкой в руках:
   - Не возражаете, если я отлучусь на обеденный перерыв?
   - Иди, конечно. Ты мне сейчас не нужна.
   Полина пристально взглянула на него:
   - С вами все в порядке?
   - А почему ты спрашиваешь?
   Она пожала плечами.
   - Не знаю. Есть в вас что-то такое, что меня немного беспокоит…
   Глеб рассмеялся:
   - Ступай отсюда, сердобольная душа! Я всегда знал, что ты добрая девочка…
   В приемной Маркина Маркушеву пришлось потерять минут десять, прежде чем секретарь позволила ему пройти в кабинет.
   Маркин сидел за огромным, массивным, совершенно пустым металлическим столом. Перед ним, чуть ли не во всю стену, висел огромный телевизионный экран, на котором беззвучно разворачивалось действие какого-то сериала.
   - Здравствуйте, Валентин Серафимович! – как обычно, произнес Глеб, но, почувствовав в Маркине что-то не то, смешался и остался стоять у порога. 
   Обычно вице-президент в подобных случаях напускал на себя гостеприимный вид и, демонстративно отбрасывая все условности, с сияющей улыбкой и с протянутой рукой, по-юношески легко и стремительно выходил из-за стола навстречу гостю. В этот раз он не двинулся с места и даже не улыбнулся, только в знак приветствия молча кивнул головой и указал на стул напротив себя. Маркушев послушно сел. Между ними повисла пауза, во время которой Валентин Серафимович, продолжая одним глазом посматривать на телевизионный экран, другим внимательно присматривался к Глебу. Наконец, переведя на Маркушева мрачный взгляд обоих серых прозрачных глаз, похожих на две крошечные медузы, он медленно произнес:
   - Извини, что в первый же день после твоего возвращения приходится тебя беспокоить. Я знаю, как много у тебя работы!
   Глеб спокойно улыбнулся и шутливым тоном возразил:
   - О чем вы говорите, Валентин Серафимович! Вам лучше меня известно, что за меня все делают другие люди! Если меня некоторое время не будет на месте, никто даже не заметит этого…
   - Кроме того, мне очень жаль, что нам не удалось побеседовать в Самаре, - не обращая никакого внимания на замечание Глеба, продолжал Маркин. – Мы  там оба были по горло заняты, а тут еще, за некоторое время до окончания форума, меня срочно вызвали в Москву.
   - Можно сказать, вам крупно повезло.
   И опять между ними возникла томительная пауза. Невозмутимое лунообразное лицо Маркина казалось угрюмым. Пожевав губами, он сказал:
   - Наверное, не надо объяснять тебе, что у нас возникли серьезные проблемы.
   - У нас?..
   - У телекомпании…
   - А что, собственно, случилось?
   В первый раз за время их беседы Маркин поднял к Маркушеву свое белое лицо.
   - Виной всему эти чертовы демонстрации протеста в Самаре. Местные власти, некоторые участники съезда и даже депутаты Госдумы очень недовольны тем, как мы прокомментировали уличные беспорядки. Мнение Кремля пока еще не вполне известно, но, думаю, скоро мы его узнаем, и, скорее всего, оно будет не в нашу пользу. 
   - И что из того? – спросил Глеб.
   Маркин жутко поморщился, словно подавился долькой лимона. 
   - Беспечное самодовольство не доведет до добра! Кроме того, оно может помешать принять правильное решение. А между тем в наших отношениях с руководством партии «Наш дом – Россия» возникли большие проблемы, и нам – кровь из носа! – нужно что-то предпринять. Причем, как можно скорее!
   - Мне кажется, что не следует также забывать и о другой стороне. Я имею в виду тех, кто тогда вышел на демонстрацию.
   Взгляд Маркина потемнел и стал суровым.
   - Всему свое время. Займемся и другой стороной. Если потребуется, - веско добавил он. – А пока я хотел бы вернуться в недалекое прошлое и напомнить тебе о ремарках, которые ты сделал во время репортажа о событиях в Ростове-на-Дону. Не забыл? Правда, они нам, кажется, не навредили, но и пользы от них тоже никакой не было. 
   И в третий раз между ними внезапно возникла пауза. Маркин недовольно сопел. Глеб выжидал.
   - Бог с ним, с Ростовом-на-Дону, не о нем сейчас речь, - сказал Валентин Серафимович спустя минуту. – Теперь меня заботит «Волжский утес». До конца своей жизни не смогу понять, как тебе могло прийти в голову выскочить в эфир с авантюрным замечанием о том, что никому из делегатов форума якобы нет дела до каких-то там чувств (кажется, ты говорил о чувствах горечи и негодования?) в душах простых людей!.. – Задохнувшись от возмущения, Маркин закашлялся, потом из кармана брюк вытащил носовой платок и долго в него сморкался. - Я спрашивал об этом Углова. К сожалению, он не смог просветить меня. Может быть, тебе это удастся?
   Маркушев пожал плечами.
   - Я высказал свое убеждение. В тот момент я просто не мог поступить иначе. Дело в том, что я очень хорошо понимаю проблемы тех людей, потому что сам неоднократно сталкивался с подобными трудностями в моей жизни. Только тогда у нас не было прав на демонстрации протеста. За это сажали.         
   - Глеб, твоя работа, как тебе должно быть хорошо известно, как раз в том и состоит, чтобы в любой момент, в любой подобной ситуации ты умел справляться со своими эмоциями! – Валентин Серафимович молитвенно простер руки к потолку. – Убеждения!.. Конечно, они есть у каждого из нас! Но на нашей работе твои убеждения – всего лишь твое личное дело! И не более того!.. Тебе платят совсем не за то, чтобы ты в эфире высказывал свои убеждения, используя каналы нашей телекомпании. Безусловно, мало кого волнует то, о чем ты толкуешь в частной, приватной беседе, среди коллег или близких друзей. Ты волен нести там любую отсебятину. Однако дело принимает совершенно другой оборот, когда твои слова становятся достоянием средств массовой информации!.. Находясь в эфире, ты обязан сдерживать себя от всяких соблазнов!
   - Я стараюсь. В пределах человеческих сил и возможностей…
   - Ты читал хоть одно из тех писем, что потоком идут в наш адрес с того момента, как ты сделал это замечание?!.
   - Я слышал, что их якобы очень много.
   - И более того, - большинство из них с прекрасными, а иногда просто с   восторженными отзывами! Однако нам не хотелось бы получать такого рода письма, когда речь идет о твоей программе. Они не нам не нужны!.. О чем говорят эти хвалебные отзывы в твой адрес? Они говорят о том, что мы выступили в роли дешевых и очень опасных интриганов, ибо привели в беспокойство умы и души людей по обе стороны разделительной линии: власть - народ. Тем более что твоя ремарка – это не информация, это чистой воды комментарий! Я вовсе не собираюсь сказать, что в принципе против комментариев, что комментарий – всегда плохо! Вовсе нет!.. Только он хорош в свое время и для определенной категории телевизионных передач.
   - Мне кажется, Валентин Серафимович, вы придаете этому вопросу слишком большое значение.
   - Глеб… - Маркушев заметил, как Маркин скрепя сердце попытался  разомкнуть в улыбке свои тонкие губы, но это ему не удалось. – Сегодня я пригласил тебя не для того, чтобы спорить с тобой. Это было бы пустой тратой времени. Что сделано, того не воротишь. Если бы это была единственная твоя ремарка, ее можно было бы как-то объяснить. Например, сослаться на то, что это была непреднамеренная, неудачная оговорка, или придумать еще что-нибудь в этом же роде. Потом принести извинения – и дело с концом. Однако этот случай – совсем другое дело, он является всего лишь составной частью чего-то более значительного. Все это очень похоже на первые признаки какой-то новой тенденции в твоей работе, которая способна вызвать в определенных кругах ненужные разговоры о редакционной политике нашей компании. А этого мы хотели бы меньше всего на свете!..
   - Почему, Валентин Серафимович? Может, такие обсуждения принесли бы какую-нибудь пользу людям из этих самых «определенных кругов»? Шучу, конечно…
   Ответом на его неуместную шутку стал свирепый взгляд вице-президента.
   - Глеб, - тихо, сквозь зубы, сказал он, явно теряя терпение, - сегодня утром, сидя здесь, я вспоминал другое утро, по-настоящему доброе и радостное, в питерской гостинице «Астория». Тогда некий молодой человек, очень, кстати, приятный и покладистый парень, который за наши деньги поселился в той же гостинце, спустился ко мне в номер, чтобы побеседовать со мной, и я, ни много ни мало, предложил ему работу. Глядя тогда на того молодого человека, я даже представить себе не мог, что он окажется способным в один прекрасный день подвести меня. Тогда, как, впрочем, и теперь, я был абсолютно уверен в том, что если он и допустит какую-нибудь ошибку, пусть даже серьезную, то непременно сделает все возможное, чтобы исправить ее и полностью искупить свою вину. Если бы у меня и сейчас не было такой уверенности, я безо всяких разговоров немедленно уволил бы тебя!.. 
   Несколько мгновений Маркин молча смотрел на Маркушева, словно ожидая от него чего-то.
   Однако Глеб спокойно сказал:
   - Продолжайте, Валентин Серафимович, я слушаю.
   - Я пытался разобраться, как лучше выйти из этой ситуации, и пришел к выводу, что нам нужно сделать отдельную, специальную передачу о самарской администрации. А вести ее будешь ты, конечно!.. Она поможет восстановить равновесие сил. Концепцию и проблематику этой передачи мы  согласуем с губернатором и мэром, и все это уложим в хороший сценарий. Что ты думаешь по этому поводу, Глеб?
   Маркушев весь вспыхнул от неприкрытого цинизма, с которым Маркин задал свой вопрос.
   - Должно быть, вы забыли, Валентин Серафимович. Мне платят не за то, чтобы я думал!
   Маркин рассмеялся коротким, ничего не выражающим смехом, давая понять Маркушеву, что воспринимает его замечание не более как легкий юмор. Его взгляд стал мягким, почти добросердечным.
   - Наверное, ты слишком устал для того, чтобы сейчас думать об этом. Я тебя понимаю. Я сам устал. У нас были чрезвычайно трудные дни… Однако я уже обсудил эту идею с Анатолием Анатольевичем, вам с ним остается только скорее приняться за дело. – Маркин стал медленно подниматься из-за стола, давая понять Маркушеву, что аудиенция закончена. – Итак, я немедленно звоню в Самару. Углов даст тебе знать, когда мне удастся все уладить.
   На этом аудиенция была закончена. Шагая по коридору, Глеб думал о том, что создание такой передачи было бы немыслимо без ободрения большого босса. И еще он с усмешкой подумал о том, что всезнающий Лотман в этот раз ошибся: Маркин даже намека не сделал на то, что программа может быть увеличена до шестидесяти минут. Впрочем, теперь надо послушать, что скажет Углов…


   Всю вторую половину дня Маркушев трудился не покладая рук, поэтому повидаться с Угловым ему удалось только вечером. Заканчивая передачу, он увидел, что Анатолий Анатольевич ждет его в дверях студии.
   - Когда освободишься, заскочи ко мне, Глеб, - сказал он, когда Маркушев проходил мимо него. Уступая ему дорогу, он слегка хлопнул Глеба по ягодицам, словно тренер футболиста после удачной игры.
   Полина встретила его с телефонной трубкой в руках:
   - Звонит какая-то женщина. Говорит, - по личным вопросам, - сказала она.
   Сердце Маркушева сначала подскочило, как мячик, а потом стало стремительно падать куда-то.
   - Слушаю, - с трудом выговорил он в трубку.
   И в ответ услышал голос Алисы Гориной:
   - Глеб, дорогой, как я рада, что ты снова в Москве!
   - А я безумно рад снова услышать твой голос! - искренне сказал он. Конечно, это был не тот голос, который он на самом деле жаждал услышать, но все-таки он принадлежал одной из его близких женщин…
   - Ты правду говоришь? – ее взволнованный, отрывистый, восторженный смех с непривычки показался ему несколько развязным, даже циничным.
   - А почему ты сомневаешься?
   - Да ты хотя бы вспомни для начала, как давно мы не виделись! Когда мы с тобой в последний раз оставались наедине?..
   - Алиса!.. – Стараясь как можно веселее произнести ее имя, Глеб в то же время кивком головы дал понять Полине, что она может идти домой. – Я тебе скажу больше: если бы ты только знала, какое трудно это было для меня время! Меня буквально завалили работой! Честно говоря, просто удивляюсь, как мне удалось остаться живым в Самаре…
   - Однако на проводах Маркина в Шереметьево ты выглядел весьма  импозантно…
   - Понятно. В каком журнале ты это подсмотрела? «7 дней»?..
   - А что за женщина изображена на фотографии рядом с тобой?
   - Жена моего босса, - того самого Маркина, которого я провожал. Она улетала вместе с ним.
   - Я видела тебя в твоих передачах из Самары. Кажется, там был некоторый щекотливый для вас момент во время демонстрации протеста?
   - Обычное дело. Не всем нравится, когда ты просто исполняешь свой долг. Понимаешь, только идиоты могут требовать от телевидения объективности. А какая может быть объективность, когда, как известно, сытый голодного не разумеет?!. Мы не можем одновременно угодить и нашим, и вашим!.. По-моему, и мы с тобой не смогли ужиться исключительно из-за классового антагонизма…
   - Глеб Маркушев, до чего же ты любишь насмехаться надо мной! Впрочем, если совсем чуть-чуть, то можно…
   - Действительно. Хотя бы совсем-совсем немного… - На какое-то мгновение Глеб вдруг почувствовал ностальгию по тем временам, когда они с Алисой были вместе. Но всего лишь на мгновение она вспыхнула в его душе – и тут же погасла, только дымный след от нее остался.
   - Иногда мне кажется, что в отношениях с тобой я совершенно теряю  чувство собственного достоинства! Впрочем, плевать на это!.. Честно признаюсь, что я позвонила тебе не для того, чтобы обсуждать демонстрацию протеста в Самаре или философствовать о сытых и голодных, - решительно заявила Алиса. – Мне хотелось бы поговорить только о тебе и о себе. О нас двоих - и ни о ком больше… Я достаточно ясно выражаю свои мысли?
   - Алиса, ты выбрала не самый удачный момент. В моем офисе полным-полно людей, которые ждут, когда я освобожусь…
   - Странно, - кроме твоего неподражаемого голоса, я не слышу больше ни звука! Впрочем, может, так оно и есть: со мной часто такое случается, когда я чего-то не слышу или не вижу… И все-таки, когда я могла бы встретиться с тобой один на один? Могу ли я вообще рассчитывать на такую встречу?
   - Ну, конечно, - замялся Глеб, - как сказать… непременно… Слушай, давай я завтра позвоню тебе?..
   - Хорошо! Завтра вечером, когда ты освободишься от всех этих безмолвных посетителей, приезжай ко мне, мы выпьем и поболтаем, - сказала Алиса таким тоном, словно вопрос уже был решен. – Можешь быть уверен, у меня других посетителей не будет! – она рассмеялась дробным, резким смешком, который Глеб ужасно не любил. – Буду ждать, дорогой!..
   - Алиса! – Он хотел выиграть время, чтобы придумать что-то, что позволило бы ему отказаться от ее приглашения, но она уже положила трубку.
   Озабоченно нахмурившись, Маркушев тоже повесил трубку и потянулся за сигаретой. Затем вышел в коридор и с сигаретой во рту направился к офису Анатолия Углова. Пробегавший мимо него ассистент гримера широко, по-мальчишески, улыбнулся и восхищенно крикнул:
   - С гримом на лице вы смотритесь просто потрясающе!
   - Ты выглядишь гораздо лучше, Эдик!
   - Ах, бросьте! – смущенно откликнулся польщенный Эдик уже из-за спины Маркушева.
   Глеб совсем забыл, что на его лице до сих пор лежит плотный слой грима. Еще один признак того, что в последнее время он явно не в своей тарелке.
   Углов только что кончил разговаривать по телефону и вожделенно потянулся за бутербродом с кровяной колбасой.
   - Что-то я проголодался. Садись поближе, приятель. Колбасы хочешь?
   - Нет, спасибо, я сыт! – поспешно отказался Глеб, стараясь не глядеть на кроваво-красную колбасу. - О чем вы хотели со мной поговорить, Анатолий Анатольевич?
   - Со следующей недели продолжительность программы составит шестьдесят минут!
   - Надо же! А, между прочим, я догадывался об этом.
   Опешив, Углов даже забыл о своем бутерброде, но быстро пришел в себя и буквально взорвался от гнева:
   - Что значит – «я догадывался»! Да знаешь ли ты, что это была совершенно конфиденциальная, секретная информация? Ах, да!.. Наверное, Маркин тебе сообщил об этом…
   - Маркин об этом даже не заикнулся. Эта новость пришла ко мне сегодня утром из уст Сайма Лотмана.
   - Опять Лотман! А он откуда знает?
   - Этого он не сказал. И, пожалуйста, Анатолий Анатольевич, не вымещайте на мне свою злобу против Лотмана. Я никогда не рассказываю ему о делах компании. Кстати говоря, никто и не посвящает меня в них до тех пор, пока они не станут достоянием гласности. Даже вы.
   - Итак, программа будет идти целый час. Я мог бы сообщить тебе эту новость раньше, например - в Самаре, но ты постоянно куда-то удирал от меня. – Углов вприщур бросил на Маркушева пронизывающий взгляд. – Нельзя ли поинтересоваться, - куда?..
   - Никуда в особенности…
   - И чем ты там занимался, в этом «нигде в особенности»?
   - Вообще-то это мое личное дело, Анатолий Анатольевич, - сказал Глеб очень мягко, чтобы понапрасну не дразнить продюсера. – Я размышлял.
   При этих словах Углов расхохотался. Отсмеявшись, он дожевал бутерброд и стал набивать трубку.
  - Ишь ты, елки-палки, - «размышлял»!..
  - Представьте, именно этим я теперь с удовольствием и занимаюсь в свободное от работы время. Мне же не положено размышлять на работе. 
   - А мне, наоборот, кажется, что в последнее время ты слишком часто стал заниматься этим во время работы! - тут же вставил продюсер.
   - Удивительное совпадение! То же самое сказал мне сегодня Валентин Серафимович.
   - А он не сказал тебе, что самарский губернатор потребовал выделить ему по крайней мере полчаса самого выгодного эфирного времени, чтобы он мог выступить в свою защиту?
   - Нет. Он преподнес все так, словно мы сами собираемся предложить ему это время.
   - Какая разница! – воскликнул Анатолий Анатольевич, шлепнув по столу тяжелой ладонью и сплевывая в мусорную корзину. – Похоже, в любом случае нам придется это сделать. А Валентин сказал о своем решении поручить тебе вести программу?
   - Да, а еще он сказал, что она должна быть заранее одобрена губернатором и мэром, так?.. И, кроме того, все самым строгим образом должно быть в рамках сценария.
   Углов глубоко вздохнул и стал старательно раскуривать трубку:
   - Мы вынуждены пойти навстречу самарским администраторам, Глеб. И поэтому мы обязательно позволим им высказаться. А ты должен нам помочь в этом, да смотри, чтобы с твоей стороны больше не было никаких фокусов!               
   - Интересно, - ухмыльнулся Маркушев, - как бы повел себя Визенталь в таком случае?
   - Уж не думаешь ли ты, что он вроде тебя сидел бы сейчас здесь, терзаясь сомнениями? – Откинувшись на спинку кресла и напустив на себя благодушный вид, Углов миролюбиво сказал: - Слушай, приятель, выбрось из головы этого Визенталя! Ну что делать, если все так сложилось, что надо замолвить словечко за этих самарских начальничков! Все-таки они члены общественно-политического движения «Наш дом – Россия». А это – власть… Правда, решение губернатора о разгоне демонстрации только подлило масла в огонь. Что и говорить, протестантам крепко досталось! Но, если вдуматься, то и его можно понять. Ведь не мог же он позволить этим демонстрантам растоптать себя? Да они все были куплены!..
   - Так уж и все!..
   - Вообще говоря, откуда тебе знать, что там происходило на самом деле? Ведь ты сидел в зале заседаний, не отрывая задницу от стула!
   - Передо мной был монитор. И вообще, в конце концов, если так рассуждать, то получается, что и вы знаете не больше меня. А картинки на мониторе менял, между прочим, ваш человек – режиссер…
   - Верно. И я хорошо их помню. Поверь мне, картинки с протестами и мельканием милицейских дубинок глубоко запали и в мою душу тоже… Однако то, что я сейчас скажу, тебе, наверное, даже трудно будет себе представить! От меня добивались признания, что это мы инсценировали тамошние беспорядки. Чтобы поднять собственный рейтинг!..
   - И что вы им сказали на это?
   Продюсер предпочел, однако, уклониться от ответа на этот вопрос и сменил  тему разговора:
   - Кажется, тебя не очень обрадовало известие о том, что программа будет длиться теперь шестьдесят минут?
   - А что вы хотите, чтобы я скакал от радости? Разговоры об этом идут уже давно. Не волнуйтесь, Анатолий Анатольевич, я действительно рад этому!..
   - Это я должен волноваться? А ты знаешь, что она принесет каждому из нас? Это же большое событие в жизни нашей информационной службы! Правда, работы теперь будет невпроворот.
   - А те, кто будет делать эту работу, станут грести деньги лопатами, так?
   В глазах Углова снова мелькнули злые огоньки:
   - Ты что, ни о чем другом думать не можешь? 
   Глеб уныло покачал головой:
   - Я думаю так, как меня здесь научили.
   - Во всяком случае, мое ведомство деньгами не занимается.
   - Рад за вас. Тогда вам не придется вести переговоры с Саймом Лотманом.
   - Пошел он в жопу, этот Сайм Лотман! Я вызвал тебя не для того, чтобы говорить о нем! Мне нужно обсудить с тобой новую шестидесятиминутную программу, которую должен вести Глеб Маркушев.
   - Все ясно. Но я могу заняться этим делом только завтра, - после того, как Глеб Маркушев встретится со своим поверенным.
   - Советую тебе не забывать, что пока еще ты работаешь у меня, парень! – вынув трубку изо рта, рыкнул Углов.
   Некоторое время они молча испепеляли друг друга взглядами. Наконец, деланно рассмеявшись, Маркушев спросил:
   - А в чем, собственно, дело, Анатолий Анатольевич? Чем вы недовольны?
   - Ну, это слишком сильно сказано… - Углов утомленно вздохнул и опустил глаза. – Просто мне вспомнился твой первый день здесь, - тот день, когда ты впервые пришел ко мне. А ведь это было меньше года назад! Не много же тебе понадобилось времени, не правда ли?..


   В пустом офисе Глеб сел за свой письменный стол, освещаемый мягким  светом одинокой настольной лампы, и задумался над словами Углова.
   Вся студия погрузилась в темноту. Какие-то неясные звуки, свидетельствующие о человеческом присутствии, доносились только из комнаты, в которой находились журналисты, дежурившие в ночную смену. Как памятники отшумевшим событиям, стояли в полумраке накрытые чехлами камеры. Вся жизнь вокруг Глеба замерла до утра, и только светящиеся часы над режиссерским пультом по-прежнему смотрели в мир своим голубым недремлющим оком.   
   Углов прав, действительно, не так уж много времени прошло, а Маркушева, которым Глеб был когда-то, и след простыл, его не стало! Даже сам Глеб Маркушев забыл о нем!.. Где тот молодой, сговорчивый парень из гостиницы «Астория», которого в одно прекрасное утро вызвал к себе Валентин Маркин, чтобы предложить ему неземное счастье? Где он теперь?.. Ни Маркин, ни Углов никогда не простят его за то, что того парня больше не существует… Однако чья же все-таки это была вина – их или его, что он вышел из рамок того образа, который они создали для него? Судя по их словам, думал Маркушев, выходит, что с моей стороны это была непростительная, непозволительная ошибка – быстро набраться профессионального опыта, укрепиться нравственно и духовно, стать личностью?.. Значит, они признавали меня пригодным для использования в редакции лишь до тех пор, пока я не давал повода для того, чтобы случилось то, что случилось со мной?..
   Из-за включенного кондиционера в помещении было прохладно и душно. Слегка поежившись, Глеб огляделся вокруг, и вдруг ему показалось, что он ощущает присутствие призраков, - они буду вечно окружать его и исчезнут только тогда, когда он сам уйдет из жизни. 
   Прошло совсем немного времени, всего-то меньше года, а уже так много призраков столпилось вокруг него, и главный среди них – Глеб Маркушев. Тот самый Глеб Маркушев, который в ту ночь, когда началась забастовка телевизионщиков, сидел за этим же письменным столом, оказавшись лицом к лицу с необходимостью самостоятельно принять решение, от которого, может быть, зависела его жизнь. А еще среди этих призраков толчется некто, кто называет себя отцом Глеба Маркушева. Однажды он пришел повидать сына, а его вытолкали на улицу, как попрошайку! А ведь это мой отец, бедолага!.. К счастью, есть у Петра Маркушева еще один сын, более достойный, который никогда не отвергнет его! И еще есть Варвара, оставшаяся один на один со своими трудностями и проблемами. Впрочем, нет, не совсем так: его брат Федор и ее тоже никогда не оставит в беде.
   Бывает, осенью, откуда ни возьмись, налетит на золотую рощу порыв шального ветра, - и, опадая, закружатся над землей сухие листья. Точно так же нахлынули вдруг на Глеба воспоминания о давнишних, счастливых днях, проведенных вместе с Варей, и в потоке грустной, нестерпимой нежности перед его душевным взором, как осенние листья, поплыли картины не такого уж и далекого прошлого. Их было много, этих внезапных воспоминаний, и, кружась, они постоянно менялись. Но одно из них, совершенно вроде бы непримечательное, почему-то стояло перед его глазами постоянно: песчаный пляж на берегу Волги, они с Варварой под горячим солнцем нежатся на мелководье, Федор заходит в реку по щиколотку и начинает горстями брызгать на них речной водой. Варвара заливается счастливым смехом, теснее прижимаясь к Глебу, он тоже хохочет и старается рукой защитить от брызг ее счастливое, смеющееся лицо… 
   Маркушев вдруг почувствовал, как на глаза навернулись слезы, и, словно отступая перед теснящимися у его стола тенями, резко поднялся.
   Если Алиса Горина действительно ждет его сегодня вечером в своей квартире, то она напрасно это делает, - ничего у нее не выйдет. И Добрынин, забавляясь со своей визгливой малышкой, тоже напрасно рассчитывает на то, что сможет с бесшабашным радушием брата по духу приветствовать его на их порочном ложе. От всей души спасибо тебе, Боб!.. Хотя, в общем-то, вроде как бы и не за что тебя благодарить…
   Глеб знает, к какому из этих призраков ему надо обратиться, чтобы немного придти в себя, раскинуть мозгами и, наконец, принять решение, - к призраку Влада Говорухина…
   Ему захотелось выпить.
   Злачное заведение сегодня пустовало точно так же, как и в тот вечер, когда началась забастовка. То же самое лицо мелькало за стойкой бара. Неназойливо и тихо играла музыка. Никто не глядел на него и не пытался завязать разговор. Глеб сидел за пустым столом, склонившись, как над философским камнем, над стаканом шотландского виски. Не замечая времени, он бросил взгляд на свои часы: так же, как и на голубом циферблате в студии, его красная секундная стрелка совершала неспешные и бессмысленные обороты, и так она без устали будет бежать до самого утра.
   Маркушеву было не до ужина, ему совершенно не хотелось есть. Да и не с кем ему было ужинать. Так что о еде он подумает позже. Ему хотелось только пить…
    Интересно, работает ли сейчас тот официант из Одессы, который спрашивал его о трамваях? С ним Глеб всегда чувствовал себя как дома. Впрочем, подумал Маркушев, а где вообще мой дом или хотя бы его подобие? В «Кавказской пленнице», в «Сирене», в «Национале» или в одном из многочисленных пивных ресторанах?.. Во всех этих заведениях он чувствовал себя тепло и комфортно, но все-таки это было не домашнее тепло, и уж тем более – не домашний уют…
   Пожалуй, он выпьет здесь еще пару бокалов, а потом, где-нибудь по дороге домой, надо будет поужинать…