продолжение романа карьера

25.


   Программа началась, как обычно. После пятиминутной рекламы под звуки музыки на экране телевизоров появились титры: «Вечерние новости с Глебом Маркушевым».
   - Добрый вечер! – как всегда, энергично и уверенно начал Глеб и привычно улыбнулся своей красивой и спокойной улыбкой. Ни по его голосу, ни по выражению его лица  нельзя было даже предположить, что сегодняшний вечер в жизни Глеба Маркушева является особенным, ибо он принял для себя очень важное решение. Правда, наблюдательный зритель наверняка заметил, что в этот раз его лучезарная улыбка не была профессионально-бесстрастной, она была теплее, мягче и задушевнее. 
   В нескольких словах Маркушев ознакомил зрителей с содержанием программы, - ничего экстраординарного в ней сегодня не было: встреча Бориса Ельцина с Виктором Черномырдиным; война в Чечне; интервью нового министра обороны Игоря Родионова; открытие в США летних Олимпийских игр; состояние дел на фондовых рынках; кризисное противостояние вдоль израильско-палестинской границы…
   Воспользовавшись десятисекундной музыкальной перебивкой, во время которой его не было в эфире, Глеб Маркушев слегка расслабился и быстро облизал обметанные от грима губы…
   Его не оставляли воспоминания о сегодняшних бурных конфликтах с руководством.
……………………………………………………………………………………….       
   Скептически тыча в него пальцем, Анатолий Анатольевич Углов насмешливо воскликнул: «Ты отказываешься вести передачу? Ты не хочешь с ними встречаться? – Он исторгнул из себя мученический смех. – Что за шутки! Будь уверен, Лотман заставит тебя взяться за эту работу!..»
……………………………………………………………………………………….
   Глеб снова появился на экране и продолжал вести программу: 
 - Сегодня президент России Борис Николаевич Ельцин принял в Кремле премьер-министра Виктора Черномырдина. По сообщению пресс-службы президента, они обсуждали основные направления экономического развития страны на ближайший год. С материалом на эту тему выступит наш корреспондент Виктор Чумизов…
   Не медля ни секунды, репортер принялся за дело.
   Наблюдая за «картинкой» и слушая стремительную, мало разборчивую речь корреспондента, который, постоянно захлебывался словами, словно безумно торопясь куда-то, Глеб в очередной раз с удивлением спрашивал себя: каким образом этот человек, с его бестолковыми текстами и ярко выраженными дефектами речи умудряется прочно удерживать репутацию популярного журналиста!
   Налицо еще один из многочисленных парадоксов, которые обычно называют «специфическими особенностями» телевидения. Казалось бы, вместо Чумизова в любой момент можно найти другого парня, способного написать хороший текст и изложить его вразумительно и толково, но весь фокус в том и состоит, что если бы и нашли такого парня, то едва ли и руководству компании, и телезрителям он показался бы лучше Чумизова…
   Тема передачи сменилась. Борис Немцов выступал с рассказом о том, как обстоят дела в «Союзе правых сил». Главный человек в партии начал с места в карьер. Глаза его сияли торжеством победителя. В этом году они добились значительных успехов, но в дальнейшем партию ждут еще более значительные достижения. Кроме традиционного электората в крупных городах, за «Союз правых сил» готова голосовать вся забытая богом российская провинция. И вообще за ними идут все порядочные, думающие люди, которые не дерут понапрасну глотки на демонстрациях, а добросовестно трудятся, и, между прочим, трудятся не для того,  чтобы наполнить собственный карман, но для блага Родины, не забывая при этом исправно платить налоги. Меня часто спрашивают, удастся ли мне когда-нибудь стать президентом? – с загадочной улыбкой поведал телезрителям Борис Немцов. Вполне может быть! Сейчас, конечно, рано об этом говорить, но, скорее всего, когда-нибудь Борис Немцов наверняка снова выставит свою кандидатуру…
   Пришло время рекламной паузы: на экране монитора замелькали женские прокладки, крем для лица, краска для волос, орешки в шоколаде…
   И Маркушев невольно вернулся к воспоминаниям о своей беседе с Анатолием Угловым. 
……………………………………………………………………………………….
   «Слушай, парень! Слушай меня внимательно! Я не враг тебе, поэтому хочу по-дружески предупредить. Неужели ты хочешь, чтобы новую шестидесятиминутную программу отдали Беланову?»
……………………………………………………………………………………….
   … А между тем программа идет своим чередом: в военном госпитале, недалеко от Грозного, министр обороны вручает орден раненому бойцу. После вручения награды министр демонстративно не спешит уходить из палаты, - улыбаясь и слегка кивая головой, он продолжает говорить какие-то слова. Боец, недвижимо лежа в койке, настороженно смотрит на него и молчит. А что вообще может сказать солдат генералу армии? Хочу домой?.. Теперь и без слов ясно, что безногого в армии не оставят. Страшно представить, какая жизнь  ждет его дома…
……………………………………………………………………………………….
   Предостерегающе подняв брови, Полина почти беззвучно доложила:  «Маркин на проводе». И как только Маркушев  поднял трубку, невозмутимый голос, весь пронизанный такой лицемерной приторностью, что у Глеба противно засосало под ложечкой, расслаблено произнес: «Глеб, что там Углов пытается втолковать мне относительно твоей работы с нашими самарскими друзьями? Наверняка ты подшутил над ним, ведь мы вчера обо всем договорились. Я только что провел нелегкие переговоры с губернатором и с руководством партии «Наш дом -  Россия». Все в порядке. Они пребывают в превосходном, я бы даже сказал, - великодушном расположении духа!»      
……………………………………………………………………………………….
   И снова на камере зажглась красная лампочка – настало время представить специального корреспондента на Ближнем Востоке Ивана Рябова. Как только он вышел в эфир, Глеб Маркушев по привычке поправил галстук и,  продолжая незрячими глазами смотреть на экран монитора, насмешливо усмехнулся, - ему вспомнилась неприкрытая угроза, которой сладкоголосый Валентин Марков закончил разговор. 
………………………………………………………………………………………
   «Нет, Глеб, ты не можешь так поступить со мной, со всеми нами. Слишком многое поставлено на карту. Не только для нашей компании, но и для твоего будущего, мой дорогой, для твоей карьеры! Ты хорошо понимаешь меня, не так ли? Имей в виду, я говорю это от имени руководства, которое гораздо выше меня! Учти, это последнее предупреждение!»
………………………………………………………………………………………
   Пришел черед специального репортажа. Простые россияне, жители Калуги, Краснодара, Томска, Хабаровска, а также сельчане из Новгородской области, отвечали на вопросы корреспондентов телекомпании по поводу того, что они думают о прошедших выборах и о своей теперешней жизни: «Не знаю, - недоуменно пожимая плечами, энергично отмахнулась продавщица из Калуги. – Нет, мне нечего сказать!.. Да и некогда мне, работы – по горло!..» - «Может быть… - задумчиво поскреб в затылке пенсионер из Краснодара. – Может быть… А вот лето в этом году выдалось на славу, так что удалось немного подзаработать. Это хорошо!» - «Знали бы вы, что творится на улицах Хабаровска! Убивают, насилуют, грабят… Просто беспредел какой-то! Дошло до того, что по вечерам мы боимся выйти в аптеку в нашем же доме!..» - «А у нас в деревне одни старики остались. Мы можем вам порассказать о том, что было, а о том, что будет, – один Бог ведает!.. Пусть молодежь скажет свое слово. Молодые ребята иногда могут присоветовать толковые вещи, если к ним прислушаться… А что касается голосования, то это для нас дело привычное. Всю жизнь голосуем. Отчего не проголосовать? Проголосуем! Дело привычное!..» - «О чем вы говорите?!. Разве у нас есть выбор?.. А вообще в президенты, как правило, лезут политические поденщики, готовые каждому обещать что угодно, или вообще серость какая-то необразованная!.. Стоит ли тратить время на голосование?!.»
   Глеб улыбнулся: этот парень ему понравился. 
   Но тут же его улыбка погасла, и Маркушев опять погрузился в мрачные раздумья, уставившись отсутствующим взглядом в стену студии.
……………………………………………………………………………………….
   Лотман завел разговор строгим, но добрым голосом, по-отечески: «Не делай этого, малыш, не пускай все под откос. Кого ты уничтожишь, кроме самого себя? С таким контрактом, который сейчас лежит у меня в кармане, мы крепко держим их за яйца! Поверь мне, ты станешь королем, ко-ро-лем!..»
……………………………………………………………………………………….
   Последним сегодня был репортаж из Петербурга, только  готовил его не Константин Бардов. После работы в «Волжском утесе» он взял короткий отпуск. Никто не знал, куда Бардов уехал отдыхать, поэтому все попытки Маркушева разыскать его оказались тщетными. А Глебу очень нужно было встретиться с Константином Николаевичем. Ему было просто необходимо посоветоваться с ним!..
   Почти не слушая, Маркушев смотрел, как Женя Лисов завершает программу интересным репортажем из Питера о прожиточном минимуме. Хороший парень, этот Лисов, и он на правильном пути. Все материалы готовит самостоятельно, и во всем, что он делает, ясно видна его личная точка зрения. Да, это единственно верный путь для настоящего журналиста, который дорожит собственной репутацией…
   После питерского репортажа пошел тридцатисекундный рекламный ролик, по окончании которого Глебу предстояло сказать несколько заключительных слов и попрощаться. Маркушев на какое-то мгновение вспомнил тот день, когда решалась судьба этой злосчастной рекламной вставки. Тогда между Шереметевым и Угловым разгорелся по этому поводу нешуточный спор, из которого Шереметев, в конце концов, вышел победителем. Хороший торговец, как правило, в сделке не знает поражений…      
   Маркушев бросил взгляд на последний лист бумаги с текстом, который Эдик Григорьев с заботливой предусмотрительностью распорядился напечатать очень крупным шрифтом, чтобы Глебу легче было читать.
   Ни Григорьев, и никто другой ни сном ни духом не ведает о том, что нынешним вечером прощальные слова Глеба Маркушева будут совсем не такими, как обычно. Он не станет, как всегда, читать готовый текст, а выступит со своей, можно сказать, собственной программной речью, не имеющей ничего общего с утвержденной тематикой сегодняшней программы. Поэтому чтобы сказать то, что он хочет, ему не нужен этот листок бумаги, который лежит перед ним на столе. Заветные слова с раннего утра нетерпеливо теснятся в его голове и настойчиво просятся наружу…
   Маркушев разволновался так, что едва не прозевал момент, когда реклама кончилась и на камере вспыхнула красная лампочка. Все, пора заканчивать программу, и теперь он может, наконец, сказать все, что задумал. 
    - На прощание я хотел бы сказать вам несколько слов от себя лично, но они уже никак не связаны с темами сегодняшнего информационного выпуска, - забыв о волнении, спокойно произнес Маркушев и сразу же просто физически ощутил, как это непредвиденное начало конца  привело в замешательство всех сидящих за режиссерским пультом. Глеб старался говорить как можно медленнее, и в напряженном безмолвии студии каждое его слово звучала весомо и отчетливо, как удар метронома. – Я искренне благодарен судьбе за то, что она предоставила мне возможность в течение долгого времени каждый вечер общаться с вами, дорогие телезрители, и, образно говоря, присутствовать в ваших домах на экранах телевизоров. Это чувство я сохраню навсегда. Я беззаветно люблю свою профессию - тележурналистику. У меня были радужные надежды, когда меня пригласили вести эту программу. К сожалению, они не оправдались. Я превратился в обычного диктора и вот теперь хочу признаться, что бездумное чтение текстов, специально написанных для меня другими людьми, больше не приносит мне удовлетворения. Моя работа на телевидении может и должна приносить больше пользы не только мне, но, что самое главное, - и вам, моим зрителям. Для этого я должен начать все с самого начала. И я принял трудное решение. Я хочу расстаться с ролью ведущего этой информационной программы, чтобы стать обычным репортером или разъездным корреспондентом. Это даст мне возможность выезжать к месту события и своими словами передавать о нем правдивую информацию, каким бы оно, это событие, ни было и где бы оно ни происходило. Если когда-нибудь мне посчастливится все-таки снова стать ведущим телевизионной программы, то это уже будет по-настоящему моя собственная программа. Конечно, мне и в этом случае скорее всего не всегда будет дозволено говорить все, что я думаю, но все-таки… Своим решением я обязан многим хорошим и талантливым людям. Например, прекрасному журналисту и настоящему  человеку Ренату Темирканову, погибшему в Чечне. Я очень сильно обязан также обозревателю Владимиру Визенталю, всем вам хорошо известному, который до меня вел эту программу, а теперь, будучи в опале, оказался не у дел. Но, самое главное, этим решением я обязан самому себе и вам, уважаемые зрители. Вот почему я решил, что будет совершенно справедливо, если вы первые услышите о моем намерении уйти с этой работы. Я собираюсь известить моих работодателей о том, что Глеб Маркушев просит перевести его на должность корреспондента.    
   Глеб замолчал. Он использовал ровно столько времени, сколько ему было отпущено для заключительных слов и прощания, чтобы не помешать рекламе. Однако Маркушев еще некоторое время видел себя на экране монитора; режиссер, по странной забывчивости, продолжал держать его в эфире. Но вот экран, словно опомнившись, нервно мигнул, погас, засветился снова, и, наконец, на нем появилась реклама. Передача, которую вел Глеб Маркушев, закончилась – и закончилась навсегда.
   Нечаянно смахнув со стола сценарий, листы которого широко разлетелись по полу, Глеб резко поднялся и стремительно зашагал через студию. Он видел вокруг себя обращенные к нему лица людей, которые по-разному смотрели на него: большинство из них глядело с пониманием или тоскливым недоумением, но были и такие, которые не скрывали злорадства или даже презрения. Но при этом на каждом лице было выражение полного изумления. 
   Маркушев быстро прошел мимо них, ни с кем не заговаривая и нигде не задерживаясь. Внезапно позади него с шумом распахнулась дверь в помещение, где находился режиссерский пульт, и до Глеба донеслись возбужденные голоса. На пороге стоял Эдик Григорьев и с суеверным страхом смотрел на него.
   За рабочим столом Полины с усталым видом сидел Анатолий Углов и, приставив к уху телефонную трубку, рассеянно кивал большой головой. Он был так занят серьезной беседой с кем-то, что даже не заметил, как Глеб, завидев его, быстро развернулся и направился к запасному лифту.


   Опершись затылком о стену и широко расставив ноги, Маркушев в рубашке и брюках сидел в изголовье своей одинокой постели и, смакуя остатки коньяка, раздумывал, когда ему лучше принять тазепам: сейчас или немного позже. Он готовился к длинной, бессонной ночи впереди. 
   Перед этим он какое-то время бесцельно бродил по улицам, пытаясь осмыслить произошедшие в его жизни перемены, и горько удивлялся тому, как быстро он потерял все, что любил: сперва Елизавету, а теперь вот и хорошую работу. Можно сказать, его карьера кончилась, едва начавшись…
   Чтобы не впасть в ипохондрию, Глеб решил где-нибудь перекусить и, главное, хорошенько выпить. Он вспомнил про захудалый ресторанчик в большом доме, в котором находился вход на станцию метро «Проспект мира», и подумал, что  там, благодаря скверному освещению и высоким перегородкам между столиками, ему наверняка никто не помешает.
   Маркушев с удовольствием расправился с бараньей корейкой, оказавшейся на удивление вкусной, и выпил сто пятьдесят граммов водки. Правда, водка кончилась так быстро, что он заказал еще столько же… К концу ужина хандра рассеялась, и, оставив официанту щедрые чаевые, Глеб в приподнятом настроении направился домой…      
   Открывая дверь в квартиру, он услышал телефонный звонок. Звонки следовали один за другим, каждые несколько минут. Однако Маркушев твердо решил отложить на завтра все телефонные разговоры. Он отключил аппарат, - и звонки прекратились…
   Перегнувшись через край постели, чтобы поставить пустой стакан на пол, Глеб рассеянно взглянул на ворох деловых писем, газет и журналов, в беспорядке разбросанных на тумбочке, и увидел сверху  серый клочок почтовой бумаги. Это была телеграмма от Варвары на имя Лотмана по поводу бракоразводных дел. 
   «Моя жена, моя бывшая жена, теперь она стала одним из призраков, постоянно преследующих меня! К жене у меня нет претензий, она хорошая женщина и к тому же несчастная, но призраку я не позволю портить мне настроение!» - раздраженно подумал Глеб и, грубо скомкав бумажку, швырнул ее в угол комнаты.
   Наверное, пора спать.
   Он взглянул на светящийся циферблат электронного будильника – уже давно перевалило за полночь. Выходит, вот уже около двух часов он пьет не переставая, но спиртное почему-то не действует на него, даже дремы не чувствуется! Пожалуй, сначала нужно все-таки принять снотворное, а уже потом раздеться и лечь в постель.   
   Открывая шкафчик в ванной комнате, Глеб вдруг услыхал быстрый и легкий стук в дверь, а вслед за ним - тихий, но настойчивый голос Лизы Максимовой:
   - Глеб, - звала она, - Глеб, ты здесь?
   От неожиданности у Маркушева перехватило дыхание. Он выронил из рук пилюли и рывком открыл дверь, повторяя недоверчиво и ошеломленно:
   - Нет, не может быть… нет, нет…
   -Да, - в ответ сказала она. – Я вернулась, Глеб!..
  Никогда Маркушев не испытывал такого ослепительного счастья, как в это мгновение. Он протянул к ней руки и стал молча целовать ее лицо, шею, глаза, а она так же быстро и страстно отвечала на его поцелуи, и все ее тело судорожно сотрясалось, словно от рыданий. Все это живо напомнило ему их первую встречу в парижском отеле, - да и множество других таких же счастливых мгновений, пережитых ими до того момента, когда настали плохие времена. 
   Глеб не помнил, как долго они простояли в дверном проеме ванной комнаты, слившись воедино в чувственном порыве.
   Наконец, держа ее за руку, он повел Лизу в гостиную.      
   - Почему ты вернулась?
   - Не говори ни о чем! Я все тебе расскажу! Только не сейчас…
   - Я не успокоюсь до тех пор, пока не удостоверюсь, что ты всамделишная!
   - Я всамделишная! Клянусь тебе, - всамделишная! В конце концов, если хочешь, можешь удостовериться… - уткнувшись носом ему в плечо, пробормотала она глухим, слабеющим голосом.
   В ответ Маркушев снова прижался к ее губам и потом, держа Лизу за плечи, долго и пристально вглядывался в ее лицо, все еще не веря своим глазам.
   - Я хочу, чтобы ты поскорее убедился в том, что я всамделишная, - сказала Лиза, глядя ему в глаза. – Я очень этого хочу… Прямо сейчас…
   - Счастье мое! Жизнь моя!.. – в счастливом оцепенении шептал он.
   - О, Глеб, я снова с тобой! И это уже не в ночном кошмаре, а по-настоящему!..
   - Любимая, любимая моя…
   Она закрыла глаза и, подняв лицо, мечтательно сказала:
   - Я вижу Париж. И реку. Помнишь?.. Ты помнишь?.. Мы оба воскресли… Я больше не хочу ждать, пойдем скорей…


   Они молча лежали в темноте, лицом друг к другу. Ее дыхание было так близко, что он чувствовал вкус каждого ее слова. Немного придя в себя после бурных ласк, Маркушев безмятежно наслаждался звуком ее голоса.
   - … По-моему, я пришла к этой мысли приблизительно за год до того, как встретила тебя, - продолжала рассказывать Лиза. – С того момента мои политические пристрастия стали для меня хуже наркотика. Я вдруг поверила,  что могу помочь сделать Россию такой страной, в которой моим детям было бы хорошо и не опасно жить.
   - Нашим детям, - немедленно поправил он и почувствовал, как Лиза улыбнулась в темноте.
   - Знаешь, если ты не сделал мне ребенка несколько минут назад, в этой самой постели, значит, я просто вообще не могу их иметь.
   - Не волнуйся, они у тебя будут! И не один, а несколько!..
   На этот раз Лиза оставила без ответа его полушутливую реплику.
   - Конечно, с самого начала у меня были сомнения относительно наших с тобой отношений. Ибо очень скоро я убедилась, что во многом мы сильно расходимся, и эти расхождения оказались гораздо серьезнее, чем я предполагала. Они были настолько серьезными, что, испугавшись, я предпочла не говорить с тобой на эту тему, рассчитывая на то, что когда-нибудь жизнь сама поставит, наконец, нас обоих перед необходимостью задуматься над глубинными причинами этой несхожести. Однако этого так и не произошло. Как только у нас появлялась возможность остаться наедине, мы тотчас же придумывали какое-нибудь развлечение, как эпикурейцы, для которых наслаждения и невозмутимость души были основными принципами их существования. Мы не задумывались ни о чем серьезном. Так могло бы продолжаться до бесконечности, если только… если бы мы были обычной, случайной парой, которая вместе спит только для того, чтобы развеять тоску в этой маленькой, сильно потрепанной и не в меру искушенной старушке Москве. Не знаю, как ты, но что касается меня, то мое положение сильно усугублялось тем, что я влюбилась, - впервые в моей жизни я влюбилась по-настоящему!.. Вот почему я старалась быть с тобой предельно откровенной. Мне хотелось, чтобы ты имел обо мне полное представление!..
   - Я испытывал абсолютно то же самое, Лиза! – воскликнул Глеб и лукаво добавил: – Причем, уверяю тебя, с другими женщинами, у меня никогда такого не было!      
   С благодарной улыбкой поцеловав его в плечо, она уверенно сказала:
   - Мы любим друг друга. И всегда любили. Я знаю это. Но я стремилась к чему-то большему. Мне безумно хотелось, чтобы мы превратились в единое целое, а для этого нужно было, чтобы ты разделял мои взгляды и убеждения.
Поэтому каждый раз, когда я замечала в тебе духовную апатию или безразличие к тому, что происходит вокруг, я впадала в неистовство. Мне начинало казаться, что ты такой же, как все, или, вернее, что ты один из тех, кого в этой жизни ничто не интересует, кроме денег и марки автомашины, которую можно приобрести на эти деньги. Как я ни старалась, мне никак не удавалось избавиться от мысли, что ты никогда не поймешь меня, и вот тогда, незадолго до смерти мамы, я пришла к выводу, что у нас ничего не получится.
   Лиза глубоко вздохнула, и Глеб почувствовал, как ее упругие, набухшие от чувственного напряжения соски коснулись его тела.
   - Но ты был так добр ко мне, что я, как могла, боролась с собой. Я пыталась жить так, как мы жили в самом начале, продолжая верить в то, что для меня стало высшим благом на свете, – в наше личное счастье. А в результате я все больше чувствовала себя виноватой из-за того образа жизни, который мы вели, ибо мы всегда думали только о собственных мелких удовольствиях - в Париже, в Риме, в Москве. Конечно, у нас были чудесные, замечательные дни, которые мне никогда не забыть, но, тем не менее, я все больше утверждалась в своем мнении, что такая жизнь не для меня. Политический крах Явлинского и последовавшая за ним смерть мамы заставили меня принять окончательное решение.
   Лиза сделала паузу и, глядя ему прямо в глаза, сказала:
   - И тогда я возобновила свои отношения с Борисом. Меня всегда подкупала его мужественность, решительность, стремление постоянно действовать… И он действительно сумел все вернуть на круги своя, - все, кроме моей личной жизни, конечно. И, честно говоря, мне понравилось, как быстро и просто ему удалось с этим справиться… 
   - Ага, оказывается, его зовут Борисом. Ты ведь никогда раньше не упоминала его имени.
   - А зачем? Раньше это было ни к чему. Впрочем, и сейчас это уже не имеет никакого значения… Перед моим отъездом в Киев он сделал мне предложение, но я не готова была дать ему положительный ответ. – Она крепко сцепила пальцы вокруг его запястья. – Я уехала… С тех пор, как мы разошлись, я постоянно буквально заставляла себя не смотреть тебя по телевизору. С трудом, через силу я не позволяла себе хотя бы даже одним глазком взглянуть на твою передачу. Мне было страшно. Я говорила себе, что, во что бы то ни стало, мне надо забыть тебя. Мне казалось, что, независимо от того, насколько глубока была наша любовь, она непременно кончилась бы точно так же, как все кончилось у тебя с Варей. Только для нас это обернулось бы еще большим несчастьем!..
   - Ты спала с ним, когда вернулась в Москву?
   - Да… Один раз…
   - В твоем доме?
   - Нет, это было бы выше моих сил, - шепотом сказала она. – Я старалась быть честной по отношению к нам обоим – к себе и к нему. Борис видел, что со мной происходит. Кстати, он просто обожает слушать комментарии  Константина Бардова, однако, находясь со мной, всегда вынужден был смотреть другие информационные программы, потому что я честно заявила ему, что не в силах видеть тебя по телевизору. Безусловно, это, мягко говоря, беспокоило его. Борис все замечал и внимательно прислушивался к тому, что я говорю, поэтому он гораздо лучше меня самой понимал, какие чувства я испытываю к тебе. Ведь сама-то я вплоть до вчерашнего вечера по-настоящему не отдавала себе отчета в том, насколько сильна моя любовь к тебе…
   - А что же случилось вчера вечером?
   - Мы договорились встретиться у него. Он очень хотел, чтобы я еще раз осталась у него на ночь. Я согласилась из чувства благодарности, а еще потому, что мне было ужасно жаль его… Борис так ждал этой встречи, что даже дал мне ключи от квартиры, опасаясь, что я могу уйти, если приду первой. Но получилось все наоборот. Я сильно задержалась на работе и застала его врасплох, - в тот момент, когда он, пользуясь моим отсутствием, смотрел твою программу. Он даже не слышал, как я вошла. А я как встала на пороге, так и стояла как вкопанная до самого конца передачи!.. – Голос Лизы слезливо задрожал. – Не думаю, что кто-нибудь может хотя бы представить себе, какое она произвела на меня впечатление! Вся изобретенная мною система умозаключений относительно нашей с тобой несовместимости,  приведшая к нашему разрыву, в одночасье распалась, рухнула, исчезла, как будто ее никогда и не было! И хотя сделанное тобою в самом конце программы заявление о намерении уйти с программы было как гром среди ясного неба, однако не оно стало истинной причиной моего шокового состояния. Просто я снова увидела тебя, - ты как бы вернулся ко мне, ты здесь, ты в Москве, ты опять рядом со мной!.. И это было для меня самое главное! Я поняла, что мне ничего больше не надо, лишь бы быть с тобой! И знаешь, что я почувствовала при этом? Я поняла, какое это счастье – разделывать для тебя твою любимую селедку!..   
   - Любовь моя, - целуя ее волосы, сказал Глеб.
   - Мне пришлось здорово постараться, чтобы Борис не заметил, как я взволнована. Само собой, я уже не могла ни минуты оставаться у него и предложила пойти в ресторан поужинать.
   - В один из наших ресторанов? – ревниво прищурив глаз, спросил Маркушев.
   - Между прочим, с тех пор, как мы расстались, я не была ни в одном из них. Ни разу… В общем, я просто сидела молча и делала вид, что внимательно слушаю его. Он что-то говорил, но его слова не доходили до моего сознания. Я вдруг живо представила себе, что случилось бы, если бы я вышла за него замуж. Ведь в один прекрасный день, так или иначе, я все равно вернулась бы к тебе! Тогда, совершенно неожиданно не только для него, но и для себя, я решительно поднялась и сказала: «Боря, я ухожу…» В полном замешательстве, не зная, что сказать и что делать, он вежливо поднялся. Я попросила его не провожать меня, быстро повернулась и пошла к выходу. У двери я обернулась и увидела, что он по-прежнему потерянно стоит около нашего столика и смотрит мне вслед, теребя в руках салфетку. Мне стало жаль его, и я махнула ему на прощание… - Тут Елизавета не выдержала и залилась горючими слезами: – Он чертовски порядочный человек, Глеб!.. Он очень порядочный!..
   Слезы Лизы были настолько трогательными и беспомощными, что Маркушеву кое-как удалось подавить в себе яростную вспышку уязвленного мужского самолюбия.
   «После разберемся!» - подумал он и, обняв ее за плечи, мягко притянул к себе. 
   - Не плачь. Успокойся. Я постараюсь быть не хуже него…


   Их разбудил телефонный звонок.
   Глеб испуганно вздрогнул во сне. Ему снился солнечный летний день в Париже, маленькая гостиница на берегу Сены, за распахнутым настежь окном снуют по реке прогулочные теплоходы, с открытой веранды доносятся оживленные голоса людей, сидящих за завтраком, а рядом с ним, накрывшись тонкой простыней, лежит обнаженная Елизавета…
   Телефон продолжал звонить, и Маркушев с трудом открыл глаза. Вокруг стояла кромешная темнота. Он сел в постели и ощупью стал искать телефонный аппарат, мысленно проклиная себя за то, что перед сном зачем-то включил его.   
   - Алло… - пробормотал он в трубку.
   - Не хочешь ли ты сказать, что уже спишь?
   Маркушев сразу же узнал голос Моторина.
   - Кирилл? А который час?
   Пауза.
   - Четыре часа двадцать три минуты, вторник, второе сентября… Между прочим, Митя Беланов убеждал меня, что ты в ночном клубе. Но я-то был уверен, что ты дома, и решил себя проверить – и вот, как видишь, не ошибся.  Какой из этого можно сделать вывод? Никогда не ленись лишний раз проверить информацию, которую тебе подбросили, Маркушев! Доверяй, но проверяй!..
   Как всегда, Кирилл разговаривал с ним в каком-то неприязненном тоне, с нескрываемой насмешкой в голосе.
   - Погоди-ка, спросонья никак не могу вспомнить, как ты меня окрестил перед своими друзьями… Ах, да, вспомнил – Павлином! Ну, что же, Павлин так Павлин, и он к твоим услугам! Кстати, ты откуда говоришь?
   - Я все еще на работе, наш милый друг! А у тебя, наверное, очередное романтическое свидание с какой-нибудь красоткой?
   Маркушев недовольно поморщился.
   - С чего ты взял? Я спокойно спал, а ты меня разбудил.
   - Ой, так ли это?..
   - Слушай, давай по делу. Зачем позвонил?   
   - Ты же знаешь, что я всегда звоню только по делу!.. Ходят слухи, что ты сильно озабочен собственной карьерой, так вот по доброте сердечной я решил тебе в этом помочь. 
   - К твоему сведению, со вчерашнего вечера мои планы в смысле моей будущей карьеры несколько изменились. И все же интересно было бы узнать, каким образом ты собрался мне помочь?
   - Есть интересная работенка. Если ты ее сделаешь, слух о тебе пройдет по всей Руси великой, как сказал бы Александр Сергеевич Пушкин. Впрочем, если честно, то, сам понимаешь, твоя слава меня мало волнует. Речь идет о спасении людей.
   - Да говори ты толком, в чем дело?
   - В одном из районов Москвы чеченские боевики, скрываясь от милиции, засели в кафе, а припозднившихся посетителей взяли в заложники. Настрой у отморозков очень агрессивный. В перестрелке они уже ранили одного милиционера и к тому же угрожают расправиться с заложниками. Каким-то образом милиции удалось установить с ними связь. Один из представителей спецслужб хотел встретиться с ними для переговоров, но они наотрез отказываются говорить с представителями власти. Тогда я предложил свою помощь в качестве посредника, но милиция и слушать меня не захотела.    
   - И дальше что?
   - А ты еще не понял? – с недоброй иронией в голосе спросил Моторин. – Ты притворяешься или на самом деле забыл, что говорил Темирканову и мне в Ингушетии? Ну-ка, вспомни! Ты уверял нас, что в Москве тоже бывает жарко, и даже обещал показать горячие точки, когда мы приедем… Пойми, Глеб, - неожиданно смягчившись, серьезно и просто сказал Кирилл. – Милиция права. Действительно, чеченцы и близко меня не подпустят, я ведь человек безвестный, сам приехал бог весть откуда! Они еще подумают, что здесь кроется подстава какая-нибудь, тогда никому мало не покажется! А тебя в России знает каждая собака! Я уверен, они согласятся на переговоры с тобой. Для них, как и для всех, ты не обычный человек, а телевизионная звезда, знаменитость, авторитет. Понимаешь?
   Теперь Маркушев все понял и проснулся окончательно. Он почувствовал, как сзади него беспокойно заворочалась Елизавета, разбуженная их разговором.
   - Где тебе удобнее встретиться со мной, Кирилл? – поспешно спросил Глеб, словно опасаясь, что Лиза не отпустит его.
   - Недалеко от твоего дома. Только выйди на улицу. Я подъеду за тобой на такси, - и он положил трубку.
   Сладко потянувшись, Лиза сонным голосом спросила:
   - Кто это был? Кто-нибудь из твоих загулявших друзей?
   - Мне надо ненадолго съездить на работу. Просят сделать срочный материал. – Глеб наклонился и поцеловал ее в теплую щеку. – Постарайся снова заснуть. А к завтраку я тебя подниму и все тебе расскажу…
   - Угу… - согласно промычала Лиза, снова закрывая глаза.
   Сна как не бывало! Чувство безмятежного, долгожданного счастья внезапно охватило Глеба. Он реально почувствовал начало новой жизни.
   Окрыленный, Маркушев быстро оделся и выбежал на улицу. Ждать пришлось недолго, - очень скоро подъехало такси с Моториным. Улица была совершенно пуста, если не считать поливочной машины, медленно ползущей вдоль тротуара. Между домами, словно в горных расселинах, клубился предутренний туман. Кирилл, ссутулившись, сидел на заднем сиденье и только устало кивнул головой, когда Маркушев, поздоровавшись, уселся рядом с водителем. Машина тотчас же тронулась с места.   
   - Съемочная группа подъедет к нам, как только будет готова, - сказал Моторин, равнодушно глядя в окно.
   - А разрешение на съемки есть?
   - Да где же его возьмешь в четыре часа ночи? Авось повезет, на месте договоримся. А не повезет, без них обойдемся. Не это сейчас главное…
   - А что конкретно происходит?
   - Да я почти все тебе рассказал. Говорят, чеченские боевики ворвались в кафе и забаррикадировались там, захватив заложников. Впрочем, кто эти люди, сколько их и почему за ними гнались милиционеры, я и сам не знаю. Но они хорошо вооружены. Ранили одного милиционера и, кроме того, слегка зацепили случайного прохожего. Милиция, конечно, оцепила территорию и теперь пытается уговорить подонков хотя бы отпустить заложников. - Моторин мрачно усмехнулся. – Как я тебе сказал, моего авторитета оказалось мало для переговоров с ними. И тут я вспомнил о тебе. Мне показалось, что для тебя, пожалуй, сейчас представляется прекрасная возможность не только выступить героем на переговорах с террористами, но и показать себя в качестве репортера. Кажется, именно таким ты представляешь себе свое новое амплуа? Я ведь слышал сегодня вечером твое заявление. Или это всего лишь очередное павлинье перо, показуха?
   - Нет, это правда.
   - Ну что же, круто… А я уж, грешным делом, решил, что это очередной дешевый трюк, придуманный для тебя твоим пресс-секретарем.   
   Такая неприкрытая, прямолинейная язвительность только рассмешила Маркушева. Сегодня на него почему-то совершенно не действовали нападки Кирилла. 
   - Нет, я говорил искренне, - благодушно и даже весело сказал он.
   Моторин изумленно покрутил головой:
   - Так или иначе, но ты их здорово переполошил. По словам Беланова, Маркин вне себя от ярости. Телефоны в компании просто надрываются. Впрочем, со временем все уладится, конечно…
   Глеб промолчал.
   Туман сгущался, и водитель несколько раз включал стеклоочистители, чтобы убрать с лобового стекла мелкие капли утренней росы. По пустынным улицам они быстро проскочили центр города, Тверскую улицу, Белорусский вокзал, Сокол… 
   Когда машина подъезжала к «Войковской», Моторин, обращаясь к шоферу, сказал:
   - Поворачивайте на улицу Космодемьянских и езжайте все время прямо. До кинотеатра «Рассвет». Мы уже совсем близко…
   Действительно, скоро впереди показались красные проблесковые маячки на милицейских машинах, между которыми изредка сновали темные фигуры людей. Сзади вдруг коротко и резко рявкнула сирена. Глеб испуганно обернулся и увидел, как мимо них проехал еще один милицейский патруль. Несмотря на ранний предутренний час, тротуары по обе стороны улицы постепенно оживали, к месту происшествия осторожно стекались любопытные.
   Машина проехала еще несколько кварталов и остановилась. Гаишник знаком показал, что им надо свернуть в боковой проезд.
   - Порядок. Не надо нам никуда сворачивать, здесь мы и выйдем, - удовлетворенно сказал Кирилл, протягивая водителю деньги.
   - Извините, как вас зовут? – спросил шофер, поворачиваясь к Маркушеву.
   - Глеб, - немного растерявшись, ответил тот.
   - Будь осторожнее, Глеб, - веско сказал таксист, - а вечером расскажешь  нам со всеми подробностями обо всем, что здесь происходило.
   - А автограф ты не хочешь у него взять? – издевательски буркнул Кирилл, вылезая на улицу.
   Они направились к залитому светом кварталу. Кафе находилось в одном из домов, окружавших площадь перед кинотеатром «Рассвет». Моторин шел в двух шагах впереди Маркушева. По обеим сторонам улицы стояло много машин – милицейские, скорая помощь, пожарная автоцистерна, два автобуса с омоновцами.
   Когда они вплотную приблизились к линии оцепления, Кирилл, оглядываясь назад на Глеба, громко спросил:   
   - У тебя есть служебное удостоверение или хотя бы какой-нибудь документ? 
   Однако его опасения оказались напрасными. Едва взглянув на них, капитан, стоявший во главе омоновцев, с радостным удивлением воскликнул:
   - О, кажется, к нам пожаловала телезвезда! Собственной персоной!..
   - Совершенно верно. Большой человек – и собственной персоной! Глеб Петрович Маркушев! – представил его Кирилл Моторин. – Что-нибудь произошло за это время, ребята?
   Капитан отрицательно покачал головой:
   - Все тихо.
   - Ни в кого больше не стреляли?
   - Пока нет.
   - Ну вот, как обещал, привез вам переговорщика. Надеюсь, этот вам понравится.
   - Напрасно вы его не пустили сегодня на переговоры, капитан. Это же наш лучший военный корреспондент на Кавказе, очень смелый человек! – сказал Маркушев.
   - Хватит болтать! – оборвал его Кирилл Моторин. – Так вы пустите нас туда или нет?
   - На вашем месте я бы не пошел, - заметил капитан. – Была бы моя воля, не стал бы вас пускать. Но наверху решили иначе. Видимо, дело совсем плохо, и начальство рассчитывает на вашу помощь… А я бы не пошел, честное слово…
   Глеб, внезапно почувствовав тяжесть в желудке и сухость во рту, в ответ на вопрошающий взгляд Моторина только молча кивнул…
   Безнадежно пожав плечами, капитан куда-то позвонил, и немного погодя к ним подошел седоволосый, но очень моложавый на вид, розовощекий подполковник.
   - Батурин Виталий Алексеевич, - представился он и, обращаясь к Маркушеву, заговорил так, как будто продолжал уже начатый с ним и не оконченный разговор. - Конечно, они вас знают. Кто же вас не знает? Поэтому мы и согласились пустить вас на переговоры с ними. Но учтите – это ваше личное решение, потому что, откровенно говоря, дело это чрезвычайно рискованное. – Он сделал короткую паузу, испытующе взглянув Глебу в глаза. - Постарайтесь долго не задерживаться. Только попросите их освободить заложников, выслушайте встречные условия, если они будут, – и назад. Попробуйте убедить этих бандитов сдаться добровольно во избежание лишнего кровопролития. Посоветуйте им подумать о спасении своих душ тоже…
   И они пошли, причем Кирилл Моторин опять оказался впереди. Как-то сразу они оказались на открытом пространстве, - у всех на виду, в полном одиночестве, совершенно не защищенные. Вокруг стояла какая-то неестественная, полная тишина, даже человеческих голосов сзади не было слышно. С правой и с левой стороны улицы перед въездом на площадь стояли две милицейские патрульные машины, а по обе стороны здания, в котором находилось кафе, в выжидательной позе застыли омоновцы. Молоденький лейтенант, прячась за багажником одной из машин, энергично махнул им рукой, приказывая вернуться назад.
   - Пресса! – нарочито громко и спокойно крикнул ему Моторин.
   При этом он остановился и медленно оглядел угрюмые дома, в темных окнах которых не было видно ни одного лица. Вслед за ним Глеб тоже взглянул вверх и увидел над крышами слабую, еле заметную светлую полоску зарождающейся утренней зари.
   Улица была ярко освещена прожектором и автомобильными фарами, и по сравнению с этим резким, неестественным светом ночная темнота в глубине дворов показалась Маркушеву настолько мрачной и угрожающей, что он почувствовал, как по всему его телу пробежала легкая отвратительная дрожь. Если до прихода сюда Глеб наивно полагал, что все пройдет легко и просто, то теперь все складывалось скверно и трудно.
   - Возможно, нам удастся выманить их из кафе. Тогда омоновцы без труда смогут покончить с ними, - ни к кому особенно не обращаясь, как бы рассуждая сам с собою, вполголоса сказал Кирилл Моторин.
   Глеб только удивленно и испуганно уставился ему в спину.
   Они снова двинулись вперед, вдоль тротуара с правой стороны улицы. Кирилл ступал медленными, но уверенными, решительными шагами, изредка взглядывая по сторонам, словно к чему-то присматриваясь. Маркушев неотступно следовал за ним, то отставая, то боясь натолкнуться на него.
   Застывшая в мертвой тишине улица пугала своей безжизненностью.
   Еще час назад Глеб Маркушев находился в полной безопасности; более того, он считал себя счастливым обладателем всего, чего ему когда-то так хотелось достичь в своей жизни. А теперь, неизвестно каким образом, он вдруг оказался совсем в другом конце Москвы и след в след идет за каким-то сумасшедшим, жаждущим смерти!..
   «Боже, зачем я здесь? – в запоздалом отчаянии спрашивал он самого себя. – Как я здесь оказался?»      
   Может быть, ему всего лишь снится страшный сон, в то время как он лежит в своей постели рядом с Елизаветой?  Может быть, стоит открыть глаза, и он вновь очутится в привычном для себя мире, протянет руки и жадно обнимет теплое, податливое тело Лизы?..
   Ладони Глеба внезапно мелко задрожали, и чтобы унять дрожь, он крепко прижал их к телу. Каждый шаг казался Маркушеву чрезвычайно широким и долгим по времени, как в замедленной киносъемке. Прошло всего лишь несколько минут с того момента, как они двинулись в путь по этой кошмарной улице, но ему уже кажется, что эта прогулка самая продолжительная в его жизни…
   И вдруг, неожиданно для себя, он услышал собственный голос, - словно над его ухом раздался чей-то громкий возглас, похожий на крик, эхо от которого тяжелым чугунным ядром покатилось по асфальтовой мостовой…
   - Кирилл, елки-палки, сколько еще времени это будет продолжаться?!.
   В ответ военный корреспондент, не сбавляя шага и не оборачиваясь назад, тихо произнес:
   - Если тебя что-то беспокоит, ты можешь повернуть назад. Мы уже совсем близко. Теперь я и сам справлюсь…
   Не для того ли Кирилл Моторин привел сюда Маркушева, чтобы осуществить свое честолюбивое намерение самому выйти на переговоры с бандитами? И не хотел ли он заодно наглядно доказать Глебу правоту своего невысокого мнения о нем, терпеливо дожидаясь того момента, когда тот струсит и уйдет? Если так, то Моторин безусловно был очень близок к своей цели!
   Внутренне подобравшись, Маркушев собрался уже сказать ему в ответ что-нибудь очень достойное и храброе, но в этот момент внезапно раздался звон разлетевшегося вдребезги стекла. Кто-то изнутри разбил одно из окон кафе, в котором засели бандиты, из него высунулась женская рука и затрепетала в воздухе, как тревожный вымпел, а затем раздался заполошный крик: «Спасите! Спасите!..» В следующее мгновение воздух содрогнулся от резкого и оглушительного звука, - одиноко-сиротливого и страшного. Стоявшие по обеим сторонам кафе омоновцы в шлемах, как по команде, припали к земле и стали куда-то целиться. 
   - Не стрелять! Не стрелять!.. – отчаянно орал кто-то в мегафон, совсем как режиссер на съемочной площадке.
   Вероятно, что-то пошло совсем не так, как надо, потому что опять зазвучали выстрелы, - сначала короткими очередями, а вслед за ними начался шквальный огонь.   
   - Ложитесь! Ложитесь, мать вашу!.. – вопило множество голосов Кириллу Моторину и Глебу Маркушеву. 
  Услышав команду, Кирилл быстро упал плашмя на землю, распластав руки, а Глеб резко развернулся и рванулся куда глаза глядят с одной-единственной мыслью в голове – найти хоть какое-нибудь спасительное убежище. 
   Это была последняя мысль, которая успела мелькнуть в его сознании, прежде чем он навсегда погрузился в небытие…