Письмо найденное в фолианте

                ПИСЬМО НАЙДЕННОЕ  В ФОЛИАНТЕ.

От издателя:
Путешествуя, в недавнем прошлом по Испании, я не преминул посетить Саламанку, где и по ныне действует один из старейших университетов Европы. С любезного разрешения местных университетских властей, которым я, разумеется вручил рекомендательные письма, мне была предоставлена возможность «порыться в пыли веков», т.е. ознакомиться с фондами университетской библиотеки. Нельзя не отметить, что в сводчатом подвале, куда меня проводил сам ректор, на дубовых стеллажах, плотно уставленных тяжелыми «in folio», чего-чего, а пыли действительно хватало с избытком. Когда я с трудом извлек и доставил на отведенный мне письменный стол один из фолиантов, ей-ей же, в пору было отдышаться! Но стоило мне только отстегнуть медную застежку и не осторожно откинуть крышку переплета и я полностью осознал, что «пыль веков» - понятие отнюдь не абстрактное, и пожалел что не обзавелся предварительно респиратором.
Когда немного рассеялся столб пыли, а у меня мало - по малу прекратился приступ кашля, я смог прочесть на титульном  листе, что книга именуется «Картина первого века», издана она в Ватикане, в 1640 году, в ознаменование столетия со дня основания «Общества Иисуса». Находка меня заинтересовала, и соблюдая большие, нежели прежде меры предосторожности при переворачивании страниц, я  надолго погрузился в чтение. Увлекшись «откровениями», вышедшими из-под пера иезуита я перевернул одну из станиц, но глаза мои уже не встретили знакомого латинского шрифта и я потерял нить повествования. Всмотревшись внимательнее, я обнаружил между страницами несколько слежавшихся листов бумаги иного формата и качества чем в фолианте. Первой моей мыслью было, что это какой-либо вкладыш, но вскоре я  понял, что это рукопись, не имеющая ни какого отношения к книге. Написана она была староиспанской скорописью, довольно четким красивым подчерком, не вызывавшим особых затруднений у специалиста. Бумага прекрасно сохранилась и я разъединил листы без всяких для них повреждений. При беглом осмотре я к своему великому изумлению обнаружил что это… частное письмо, датированное 1641 годом!
Не в моих правилах читать чужие письма, но трезво взвесив pro и contra, я пришел к верному на мой взгляд выводу, что прочтение письма, пролежавшего более 300 лет между страницами никому не нужной книги. Не может принести кому-либо вреда. Собственно, это уже и не письмо. А своего рода – «документ эпохи». Прочитав письмо. Я был несколько разочарован: оно не представляло большого интереса для историка, разве что. Лишь как зарисовка быта и нравов. Тем не менее, что-то подтолкнуло меня к тому, чтобы переписать это письмо, чему я и посвятил остаток рабочего дня. Затем письмо было передано мною руководству библиотеки, которое зарегистрировало его и поместило в отдел рукописей, где оно, надеюсь, хранится и по сей день. (Желающие могут с ним лично ознакомиться – инв. №-63045648.)
По возращению из путешествия, прошло не так уж мало времени, прежде чем я, просматривая свои путевые записки, не наткнулся вновь, на копию этого письма. Прочитав его более внимательно, я пришел к мысли, что хотя письмо не окончено (Последние листы почему-то отсутствуют), оно несомненно представляет собой большой интерес в чисто литературном плане, как художественное произведение. Этому способствовали, впрочем, не столько художественные  качества источника, сколько его фактическая сторона, несомненно связанная с некоторыми известнейшими произведениями мировой литературы. Но всему свое время – не будем торопить события, благосклонный читатель! Если у Вас хватит терпения, пролистав несколько страниц, Вы сами во всем разберетесь и всему дадите свою оценку.
Итак, я пришел к выводу о необходимости опубликования этого письма. К чему я и приложил усилия, предварительно сделав перевод, по возможности максимально близкий к оригиналу. Что же касается моей личной оценки событий, описываемых в письме, то право же, благосклонный читатель, ужасно не хочется морализировать! Пусть каждый из читателей, сам, по своему разумению, извлечет для себя из нижеприведенной истории - …добрым молодцам урок!»

Сыну моему дону Мигелю де Маньера.

Севилья, 1641 г. от  р. Х.

Сын мой! Уже не далек тот час, когда душа моя оставит свое бранное тело и припадет к стопам всевышнего с надеждой на Спасение. Много тяжких грехов лежит на моей совести, и ныне лишь одна забота отягощает мой разум: исправить то из содеянного мною, что еще можно исправить и не допустить большего зла. Уже много лет я стараюсь жить жизнью праведника, но грехи совершенные мной в молодости не дают мне покоя. Ибо известно: один грех рождает другой. Так было изначально предначертано нам людям Господом, с грехопадения праматери нашей – Евы. Все мы, сыны человеческие – плоды первородного греха. Но господь милосерден, он рек: «Ищущий да обрящет!» Ищущий же Спасения должен предстать перед Всевышним с весомой ношей добрых деяний, дабы душа его избежала геены огненной.
Ты дон Мигель – сын мой, плоть от плоти, кровь от крови моей. И больно мне. И горько бывает, когда доходят до меня вести из Саламанки о бесчинствах, творимых тобою. И страшно мне становится, когда я предвижу время ответа перед Господом – все ли я сделал для спасения души сына моего?! Вижу я, дон Мигель, что не внял ты отцовским наставлениям и слезным увещеваниям почившей ныне с миром матери твоей. Вместо того, чтобы в Университете обучаться свободным искусствам, которые приличествуют званию испанского дворянина и исполнять долг доброго христианина перед Пресвятой матерью нашей – церковью, ты подражая самым беспутным бездельникам в Саламанке, ведешь жизнь пьяницы, игрока, записного дуэлиста и развратника.
Довели до меня верные люди, что твоим поведением серьезно озабочены как севильский коррехидор, так и святейшая инквизиция.  В пылу пьянства и разврата ты оставил пресвятую матерь нашу – римско-католическую церковь, богохульствуешь, не оправляешь обряды, шпага твоя – в христианской крови, а стило забыло что такое чернило! Сын мой, заклинаю тебя св. Яковом. Покровителем нашего семейства: вернись в лоно св. церкви, оставь вино, отуманивающее разум; уличные драки, недостойные шпаги дворянина; карточную игру, опустошающую карман и распутство, опустошающее душу и растлевающее тело! Поверь мне, твои проступки – не столь невинные шалости, свойственные юности, какими ты их почитаешь.  Св. церковь не прощает отступничества нераскаянному и имеет средства покарать грешника. Для этого у нее есть святейшая инквизиция и «Общество Иисуса». Если ты не сойдешь с неверного пути тебе не помогут ни знатность рода, ни мои заслуги перед государем. Ждет ли тебя гаррота по приговору аудитора при свете дня, или же шпага одного из твоих приятелей пронзит тебя ночью на одном из перекрестков Саламанки – душа твоя будет навеки погублена, а на твой славный род ляжет несмываемое пятно позора!
Подумай об этом, сын мой.
Я призвал бы тебя к себе, но думаю, что ты уже не внемлешь воле отца и не приедешь…   
Я приехал бы к тебе сам, но Саламанка далеко, а я немощен телом…
Остается надежда, что мои слезы. Упавшие на это письмо, оставят след и в душе твоей. Еще раз призываю тебя: образумься, Бог милосерден, Но св. Церковь не прощает отступничества! Ты молод и беспечен, я стар и опытен, так прислушайся же к моим словам!
Как мне говорили, ты своим беспутным поведением и в особенности любовными похождениями стремишься превзойти покойного дона Хуана де Тенорьо, ставшего уже легендой в устах невежественной черни. Более того, некий Тирсо де Молина написал пиесу о жизни дона Хуана, и бродячие комедианты уже во многих городах смущают ею умы нынешней молодежи. И в пиесе и в народных баснях, как я слышал, дон Хуан погибает от руки каменной статуи, направленной либо божьим провидением, либо происками диавола,  в зависимости от воображения рассказчика.  Все это пустые бредни, сын мой, вызванные глупыми суевериями!  Если ты желаешь знать, как действительно умер тот, кому ты стремишься подражать, не оставь без внимания мой рассказ.
Сорок лет назад, я так же как и ты, заканчивал курс в Саламанском университете и готовился к защите диссертации для получения звания лиценциата. В это же время здесь получал образование и дон Хуан де Тенорьо. Надо ли говорить, что вскоре по моему приезду в Саламанку мы сошлись с ним довольно коротко. Этому способствовали и наше с ним положение в обществе, и общие устремления, свойственные нашему возрасту. Что бы ты лучше понял причины гибели дона Хуана, для начала опишу его внешность и характер. Дон Хуан. Обладая наружностью исконного кастильского идальго, имел довольно высокий для испанца рост. Худоба его членов, не скрывала общей мощности его тела, могучего размаха плеч, узости бедер и талии. На поединках и в уличных драках с городскими стражниками или соперниками в любви, дон Хуан не раз доказал, что его длинные руки обладают недюжинной силой и ловкостью. Что касается его познаний в искусстве рукопашной схватки,  то надо отметить, что некоторые его приемы сделали бы честь иному учителю фехтования. Одежда дона Хуана отличалась той долей небрежности, которая только подчеркивает изысканный вкус. Голос он имел довольно низкий, того приятного бархатного тембра, который так нравится женщинам. Его крепкие длинные пальцы могли с одинаковым изяществом сжимать эфес шпаги или перебирать струны гитары, сопровождавшей его серенады и сегидильи, которые дон Хуан, исполнял с изрядным мастерством. Нельзя сказать, чтобы он был особо прилежен к учению, но разумом обладал глубоким и острым, способствующим быстрому усвоению тех научных истин, которые другим студентам давались с трудом. Если сюда прибавить дар красноречия, которым также в полной мере обладал дон Хуан, можно сделать вывод, что учеба его была отмечена похвалами профессоров, но отнюдь не отличалась долговременными самостоятельными занятиями. Характер он имел довольно особенный: в нем сочетались ярко выраженные черты как флегматика, так и сангвиника, и даже хорошо знающие дона Хуана люди, не смогли бы, пожалуй, ответить – какая из этих черт преобладает и не является ли она всего лишь своеобразной маской, способом защиты. «Защиты?, - спросишь ты ,- но нуждался ли в защите (да и от чего?!) дон Хуан, при всех тех качествах, которыми он по вашим словам обладал?» Да, отвечу я, дон Хуан нуждался в защите, и прежде всего от самого себя. Он сказал, как то мне, что имеет железную силу воли. На мой взгляд  - это не так, даже если он сам в это свято верил. (В чем я, впрочем, сомневаюсь.) Дон Хуан был слаб волей, и это впоследствии послужило одной из причин его гибели. Другой из причин была его извечная тяга к сладострастию: он никогда не мог себе отказать в этом удовольствии, что в свою очередь свидетельствует о слабости его воли. Впрочем, об этом позднее. Вернемся к двум полярным чертам характера дона Хуана. Обладая, как уже говорилось глубоким, аналитического склада разумом, дон Хуан имел склонность к созерцательности, естественно, с изрядной долей скепсиса, присущей всякому истинно глубокому разуму. «Человеку свойственно сомневаться.», - сказал бы я. Скепсис этот, находит свои истоки, прежде всего. В оценке разумом самого себя,  и только через призму собственной оценки, разум воспринимает мир. Право же, сын мой, нет в этом мире ничего более мучительного, чем смотреть на этот мир трезво! Жить же в мире так как, мы его понимаем, вообще невозможно! Для этого и нужна маска, глазами которой ты воспринимаешь этот мир, устами которой ты общаешься с этим миром, кожей которой ты защищаешь свое истинное я. Пожалуй, такой маской и была, проявляющаяся особенно в веселых компаниях, блещущая  красноречием жизнерадостность дона Хуана. Впрочем, это только мое мнение, людям, как известно свойственно и ошибаться. И кто знает, быть эта маска дона Хуана, была и отражением его внутреннего содержания.
При всех его недостатках или достоинствах, как тебе больше нравится, дон Хуан был поэтом, впрочем, лишь в той степени, которая не мешает трезвой оценке объектов своего творчества. Способен ли он был любить? Я думаю, что не в большей степени, чем племенной андулазский  бык в корале. Что касается дружбы, то он не раз поддерживал ее как стаканом доброго бургундского, так и ударом шпаги защищающим спину товарища. На другие ее проявления, ему просто не хватало времени, ибо львиная доля времени дона Хуана уходила на его многочисленных дам сердца. Не скрою, сын мой, что на первых порах моей дружбы с доном Хуаном, я не много отставал от него, как в питье горячительных напитков, так и в обладании сердцами прекрасных. Не проходило, также, пожалуй, и дня, чтобы моя шпага не покидала по разным причинам сои ножны. Но так продолжалось недолго. Св. Церковь стала на борьбу за мою душу, и внял я чрез уста своего духовника: «…Не любите мира, ни того, что в мире… Ибо все что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от отца, но от мира сего. И мир проходит и похоть его, а исполняющий волю божию пребывает вечно.» И внял воле Бога, через словесы апостолов его и отошел от моих греховных утех и беспутных товарищей. Но странно, подобную же перемену я заметил и в моем приятеле, доне Хуане!
Сейчас я открою тебе одну тайну, сын мой. Ибо конец мой уже близок, и главное, мне хочется верить, что сказанное мною пойдет тебе впрок. Но прежде чем продолжить свой рассказ, заклинаю тебя всеми святыми: уничтожь это письмо по прочтении! Примерно в это же время, под влиянием своего духовника, я тайно принял посвящение в новиции «Общества Иисуса». Каково же было мое удивление, когда однажды. В резиденции общества я увидел дона Хуана, и не одного, а в компании с собственным слугой, бездельником Лепорелло! Кстати, Лепорелло являл собой тоже довольно любопытный образчик человеческой породы. Типичный северянин, коренастый толстяк с белесыми волосами и голубыми глазами, он обладал меж тем, чисто южным темпераментом. Любимым занятием его были препирательства с собственным хозяином. Как мне казалось тогда, Лепорелло считал своим нравственным долгом, постоянно поучать дона Хуана, стыдить его, обвинять в безнравственности и грозить ему Божьей карой. Впрочем, это ему не мешало, принимать самое живое участие во всех попойках, драках, и амурных похождениях своего хозяина.
Итак раскланявшись взаимно с доном Хуаном, мы выразили друг другу глубокое удовлетворение тем, что каждый из нас вернулся в лоно Пресвятой церкви и стал солдатом Христовым. Обмениваясь учтивыми фразами, я видел, что Дон Хуан удивлен нашей встречей, не менее чем я. каждый из нас в глубине души не верил счастливому превращению другого. Между нами выросла незримая стена недоверия. Истоки нашей прежней дружбы истощились, высохли под жаркими, благодатными лучами нашей веры; новым же помешали пробиться на поверхность гранитные глыбы обоюдного подозрения. Слишком грешны мы были прежде, да простит нас Господь; каждый из нас видел в друг друге зеркальное отражение своего греховного прошлого. В дальнейшем, изредка встречаясь в стенах резиденции, мы лишь ограничивались пустыми формулами официальной любезности и на этом наш разговор прекращался.
Через некоторое время я перестал встречать дона Хуана в резиденции общества, но до меня стали доходить слухи о новых его греховных похождениях. И я не мог превозмочь гордыни в глубине души своей и уверовавши в собственную проницательность, молил я господа покарать преступника и знал: кара сия неизбежна. Но шли годы, слава дона Хуана все росла, имя его стало притчей во языцах, дабы в последствии превратится в легенду, а ожидаемого божьего возмездия все не было…
Я же по прохождению срока новициата был посвящен в схоластики и еще через некоторое время мне было присвоено звание светского коадьютора общества Иисуса. Вскоре по присвоению этого звания, получил возможность прочувствовать все несовершенство человеческого разума, ложность наших ощущений, греховность нашего себялюбия и гордыни.
Меня вызвали в резиденцию провинциала общества, кардинала, известного своей святостью и отшельническим образом жизни. Без особых церемоний, благословив меня, кардинал сразу перешел к делу, четко, по солдатски обрубливая фразы: «Вам надлежит, - сказал он: возобновить знакомство с доном Хуаном де Тенорьо. Конечной целью Вашей миссии является приведение в повиновение «Обществу Иисуса» его заблудшего сына». Видя мой недоуменный взгляд, кардинал счел нужным пояснить свой приказ и разразился более пространной тирадой: «Как известно, все что ни делается членами «Общества Иисуса», сын мой, делается во славу Господню. Разумеется, в свое время, вступая в общество, дон Хуан дал торжественный обет целомудрия. Но как говорится: человек предполагает, а Бог располагает. Девизом нашего общества является: «Стать всем для всех, чтобы приобрести все». а известно – кому дозволена цель, тому дозволены и средства. Учитель наш. св. Игнатий завещал нам, грешным: «Завоюйте любовь сильных и знатных…» однако же согласитесь – слабые и бедные так же нуждаются в христианской любви, поскольку и они могут стать подспорьем в достижении целей общества. Цели же наши святы: укрепление здания пресвятой католической церкви, обращение в ее лоно всех сынов и дщерей человеческих и посредством сего – установления на земле Царствия Господня!
Дона Хуана, как вызнаете, любили и горничные и герцогини. Отвечая на их любовь он без сомнения нарушил обет целомудрия, грешил блудом и прелюбодеянием, но делал он это не ради плотской любви, а по прямому указанию своих начальников по «Обществу Иисуса». Все мы солдаты Христовы, а потому должны исполнять приказы своих командиров! Следовательно, грехи дона Хуана совершены ради великих целей, преследуемых обществом, а значит, будут прощены Милосердным Господом. Для достижения же наших целей нам надобно знать, что творится в душах людских, дабы на корню уничтожать в них ересь и крамолу! А кто может лучше проникнуть в душу мужа, как не его жена; в душу отца, как не его дочь? А кто может лучше проникнуть в душу дщерей человеческих, как не дон Хуан?! Все таланты от Бога, и нам ли грешным пресекать их развитие? Куда полезнее направлять это развитие в нужное русло, что и было в общем-то сделано со способностями дона Хуана.
Надо сказать, что в течение ряда лет, дон Хуан успешно исполнял приказы, исходившие от его начальников. Залогом успеха его деятельности являлось весьма органичное сочетание интересов общества, и, так сказать, природных наклонностей самого дона Хуана. Ведь как Вы сами понимаете, при желании, церкви не стоило бы большого труда пресечь столь безнравственное поведение. Так было, например, в случае с Вами… у нас для этого имеется достаточно разнообразнейших средств. Кроме того, руководство общества считает, что не всегда следует пресекать грех. Ибо если не будет грешников – не будет и праведников: света без тени не бывает! На судьбе же, одного грешника, могут быть воспитаны тысячи праведников. В приобщении людей к вере, нужны как положительные. Так и отрицательные примеры…»
«Но вернемся к сути вашего задания, - обратился ко мне кардинал, - Итак, примерно месяц назад, дон Хуан получил от общества приказ: прекратить все свои амурные похождения, ибо дурного им было сделано уже достаточно – настало время для покаяния и свершения добрых дел во славу Господню. Ему было предписано возобновить свои отношения с донной Анной де Сальва, дочерью покойного командора, убитого, разумеется совершенно случайно, доном Хуаном. Командор застал их ночью в комнате дочери. Дон Хуан был вынужден защищаться и в результате… донна Анна стала несчастной сиротой и наследницей одного из самых крупнейших состояний Андулазии .
Разумеется римская католическая церковь всегда защищала и будет защищать интересы вдов и сирот. И исходя из этих соображений гуманности «Общество Иисуса» не может не беспокоить вопрос: сможет ли достойно распорядится таким огромным состоянием, столь молодая, неопытная в житейских вопросах женщина, как донна Анна?
Дон Хуан же, соединившись брачным союзом с донной Анной, использовал бы это золото на богоугодные дела, ибо все члены «Общества Иисуса», вступая в него дают обет нищеты. Таким образом, история дона Хуана получила бы счастливое завершение: несчастная сирота обрела бы покровителя и любящего супруга; порок сладострастия обратился бы в добродетель таинства брака; Св. Церковь обрела бы своего заблудшего сына, а «Общество Иисуса» - сокровища командора.
Но неисповедимы пути Господни! Не далее как вчера, духовник дона Хуана известил меня неприятнейших обстоятельствах, суть которых сводится к тому, что замыслы «Общества Иисуса» относительно заключения брачного союза между донной Анной де Сальва и доном Хуаном де Тенорьо близки к крушению. Дон Хуан ослушался приказа  руководства общества, и вместо того, чтобы вести дело к женитьбе с донной Анной, почти совсем оставил ее. Львиную же долю своего времени, он проводит с некой Лаурой, простой гитаной по рождению. Но ныне широко известной в Севилье куртизанкой, славящейся столько же своей красотой. сколько же и своими порочными наклонностями. Эта гитана пользуется большим успехом среди нашей «золотой молодежи», а следовательно ее связь с доном Хуаном не может долго оставаться тайной для света, а значит и для донны Анны.Она уже и сейчас обеспокоена явными признаками охлаждения к ней со стороны дона Хуана, если же случай предоставит ей возможность узнать причину этого охлаждения, то бракосочетание не состоится, разумеется со всеми отсюда вытекающими последствиями.
Допустить это нельзя, и в Вашу обязанность, сын мой. Вменяется сделать все возможное, чтобы дон Хуан возвернулся на путь истинный. Прежде всего, разумеется не премините выразить ему недовольство его действиями со стороны руководства общества. Сообщите ему, что на сей раз он прощен, если же он немедленно не порвет своей безбожной связи с Лаурой не предпримет надлежащих действий для заключения брака с донной Анной его постигнет суровая кара.
Для успешного завершения дела. Ему предоставляется срок в один месяц со дня Вашего с ним разговора. Прежде чем встретится с доном Хуаном для решающего разговора вам необходимо будет побеседовать с его духовником, человеком опытным и вне всякого сомнения глубоко преданным обществу. В его заслуги входит идея привлечения дона Хуана в «Общество Иисуса». Кроме того с доном Хуаном его объединяет долгая совместная работа по выполнению заданий общества. К сожалению в настоящий момент, видимо влияние его на дона Хуана сильно пошатнулось… Но я думаю, он сумеет предоставить вам все необходимые сведения. В Ваши задачи вменяется осуществление контроля как за образом мыслей, так и за ходом действий дона Хуана: приказ общества, должен быть выполнен им без всяких корректив с его стороны. Практически, контроль будет осуществлять духовник дона Хуана, с Вашей же стороны требуется лишь дать соответствующую оценку поведения дона Хуана, и если оно небудет вписываться в рамки приказа… сделать соответствующее устное заключение в присутствии… все того же духовника. На этом Ваша миссия будет завершена… кстати, с духовником дона Хуана вы знакомы, это его слуга – Лепорелло…»
На этом кардинал, счел возможным завершить столь длинную речь. Спросив, напоследок, все ли я понял, он благословив, отпустил меня.
Признаться, разные мысли теснились в моей голове после окончания сей речи… Но более всего меня поразило известие о Лепорелло.
Сын мой, оглянись вокруг! Рядом с каждым из нас есть такой Лепорелло: он живет нашей жизнью, дышит с нами одним воздухом, мыслит нашими мыслями и ждет своего часа… и час этот приходит рано или поздно: помни об этом, сын мой!
С Лепорелло мы встретились в старой венте на краю города. Он сидел в дальнем темном углу один, перед ни стояла пара кружек дрянного светлого пива. Мы поприветствовали друг друга, и я уже хотел было изложить суть дела, но Лепорелло перебил меня. Заявив, что миссия моя ему известна. И что он с помощью Всевышнего сделает все. Что в его силах для ее успешного осуществления, и сей же час постарается  обстоятельно ответить на все интересующие меня вопросы. Я не преминул воспользоваться его любезным предложением.
«Скажите, - спросил я, - сильно ли изменился дон Хуан, со времен нашей с ним студенческой дружбы?»
Немного поразмыслив Лепорелло ответил: «Как вам сказать?.. Пожалуй, он просто стал самим собой, т.е. тем, кем предначертано ему было стать Господом Богом. Вы знаете, в юности и плоть и дух человека податливы, мягки, подвержены разного рода воздействиям. Воздействия эти, одни более сильные, другие более слабые проходят сквозь нас, ну скажем, (простите уж за плебейское сравнение)… как сквозь сито или решето. Что-то уходит навсегда, что-то остается: все зависит от размера ячеек. Но поверьте мне, в любом случае останется само, пресловутое  решето – костяк, данный нам Богом. В конечном же счете, в решете будет только то, что соответствует размеру ячеек, т.е. именно тот продукт, к которому и было приспособлено решето. Таким образом, на мой взгляд, суть вложенная в нас изначально предопределяет очень многое, если не все. Вспомните, дон Мануэль, в первые студенческие годы, Вы не многим отличались от дона Хуана по части распутства, но время шло… и Вы, наконец, стали тем, что Вы есть сейчас. Так и дон Хуан…
Время безжалостно содрало с него покровы юношеской восторженности, Жаром низменных страстей, почти что напрочь, насухо опустошило сосуд светлой безгрешной любви к людям – ее заменили похоть и жалость. Да, да, не удивляйтесь дон Мануэль, именно жалость! Человек, инстинктивно чувствующий свою ущербность, а значит и сам нуждающийся в чьей-либо жалости способен жалеть других. Другое дело, что жалость эта, часто бывает слаба, почти что бессильна, как, естественно и обстоит с этим в нашем случае. Впрочем, это болезнь всего нашего века, имя ей – душевная нищета! Нет ненависти, но нет и любви; нет страха, но нет и дерзания; нет крайностей – есть aureas meditas, есть безграничное равнодушие ко всему на свете! И лишь чуть меньше мы равнодушны к самим себе… А при таких посылках и жалость, как следствие – это уже много!
Опека «Общества Иисуса» позволило дону Хуану долгое время жить так, как ему хочется. И это не пошло ему на пользу: каскад чувственных перемен стер в его душе нравственную сущность человеческой любви. Безнаказанность, породила в нем безосновательную веру в удачу, в Его Величество Случай. Незримое руководство общества, убило в нем  способность к принятию самостоятельных решений, волю к свершению действительно больших поступков. Самое большое, на что он  способен, в настоящее время – это от чего-либо отказаться, уйти в сторону от стоящей перед ним проблемы, но уж ни в коем случае не попытаться как-либо ее решить. Жизненным кредо его стало: «Плыть по течению!» Таков ныне дон Хуан!»
Выслушав столь обстоятельный ответ я попросил Лепорелло высказать свое мнение, почему дон Хуан не выполнил приказ общества.
«Я бы сказал несколько иначе, отвечал Лепорелло, - не не выполнил, а нарушил. Точнее, отступил от данных ему инструкций. Причина все та же: слепая вера в собственную удачу, самоуверенность, ни на чём не обоснованная. А где-то подспудно – равнодушие: «что будет – то и будет». Все просто. Дону Хуану, совершенно случайно, подвернулась эта самая гитана. Он увлекся, на мой взгляд, право же, не больше обычного. В результате: охлаждение к донне Анне, которое скрыть, он просто не в состоянии. Без сомнения, дон Хуан прекрасно понимает, что создается угроза осуществления планов общества в отношении его и донны Анны. Он знает, что нарушение этих планов чревато серьезнейшими последствиями для него личною. Но что делать, он не в силах сладить с собственной натурой, и от тревожных мыслей он отмахивается как от мух.» 
Выслушав Лепорелло, я поблагодарил за предоставленные мне сведения, и попросил его сообщить дону Хуану, о моем желании встретится с ним. На этом мы расстались.
На следующий же день, дон Хуан принял меня в своем городском доме. Встретились мы с ним как старые друзья после долгой разлуки. Но за непринужденным дружеским разговором я явственно слышал тревожный вопрос: «Зачем?» и почти физически ощущал животный страх собеседника. Желая прервать фальшь, стоящую за пустотой слов я поспешил перейти к делу. От имени руководства общества я в нескольких словах, в ультимативной форме изложил позицию общества по уже известным нам вопросам. Внимательно выслушав, дон Хуан признал свою вину, но от вопроса о причинах содеянного им уклонился. Впрочем, скорей всего, он и сам не знал что ответить. Стараясь компенсировать отсутствие ответа, он постарался уверить меня, а в моем лице и руководство общества, что в означенный срок свою задачу он выполнит.
Прошло несколько дней и Лепорелло донес мне, что наша беседа с доном Хуаном, видимо оказала на него свое благотворное воздействие: дон Хуан зачастил к донне Анне, дело идет к свадьбе; у Лауры же появляться он перестал. Еще через неделю Лепорелло пришел ко мне с нежданным столь рано известием: «Нынче же ночью, - сказал Лепорелло, - Дон Хуан и донна Анна обвенчались в церкви св. Антония.» «Благослови их Господь! – отвечал я, и не преминул поинтересоваться: «Кто же присутствовал при столь знаменательном событии?» в ответ, к своему немалому удивлению услышал, что на бракосочетании испанского гранда присутствовали лишь Лепорелло да челядь донны Анны.
«От чего же так скромно?», - спросил я.
«Право, не знаю, - отвечал Лепорелло, - такова воля дона Хуана. Создается впечатление, что ему жаль расставаться со своей недоброй славой.»    
«Пожалуй!» - подумав согласился я, - хотя вполне возможно, дон Хуан просто боится кого-либо, скажем… огорчить этим радостным для него событием. Впрочем, кого бояться дону Хуану?..
Разве что, только Общества Иисуса, да и то, если он… но небудем гадать, сеньор Лепорелло. Рано или поздно все тайное становится явным…
Медовый месяц дона Хуана продлился всего три дня. В городе так и не узнали о его венчании с донной Анной.
К вечеру третьего дня, ком не опять пришел Лепорелло.
«Нынче ночью, - сказал он, - дон Хуан собирается встретится с Лаурой.»
«Вы уверены, спросил я его, что эти сведения абсолютно достоверны?»
«Да. – отвечал Лепорелло, - встреча состоится в доме Лауры.
«Что ж, - констатировал я, нам с вами сеньор Лепорелло, следует признать, что усилия наши, направленные на водворение заблудшей овцы в стадо Христово, не увенчалось успехом! Поведение дона Хуана указывает, что он не внял нашим призывам; вернулся на греховную стезю; не выполнил приказа общества и собирается ныне покусится на таинство, освещенного церковью брака! Одно лишь может служить нам утешением, сеньор Лепорелло,- мы сделали все что могли…
«Еще не все, дон Мануэль…, - отвечал Лепорелло, - Мы не смогли направить Дона Хуана  на добрые дела, но в наших силах предотвратить грех прелюбодеяния.»
С этими словами, раскланявшись, Лепорелло удалился.
Утро следующего дня принесло печальную весть: дон Хуан умер. Об этом событии с равным оживлением судачили и в светских салонах, и в притонах старого города, и в вентах, где собираются за кружкой пива добропорядочные отцы семейства. Об этом говорил весь город.
По слухам, дон Хуан был найден бездыханным в пределах все той же церкви св. Антония, близ места захоронения убиенного им командора дона Диего де Сальва. На теле его не было обнаружено явных следов борьбы или насилия. О причинах смерти ходили самые нелепые предположения.
Этим же днем я счел необходимым посетить дом покойного.
В приемных покоях меня встретил одетый во все черное  Лепорелло. Встретив мой немой вопрос он лишь покачал головой и знаком попросил следовать за собою. В комнате, куда мы вошли. Стоял высокий стол, на котором под белой простыней обрисовывались очертания человеческого тела. Подойдя к столу я откинул простыню с головы покойного. Глаза его были закрыты, но знакомые черты странно исказила гримаса отчаянья и боли. Кожа лица своей бледностью и оттенком желтизны напоминала восковую маску.
«Отчего?..» - тихо спросил я.
Лепорелло так же молча, откинул простыню со всего тела.
При первом поверхностном осмотре я не обнаружил каких либо повреждений, лишь цвет кожи  поражал своим мертвенным оттенком. Но всмотревшись более внимательно, я увидел что у трупа отсутствует часть его мужского естества; каким-то острым предметом было произведено нечто вроде кастрации. Когда я вновь обратил свой взор на Лепорелло, тот счел нужным пояснить: «Он просто истек кровью… После чего его обмыли, одели и оставили лежащим близ памятник командору.»
Видя, что я не совсем удовлетворен ответом, Лепорелло лишь пожал плечами и тихо промолвил по французски: «Ищите женщин…»
Похороны кавалера дона Хуана де Тенорьо были скромны и малолюдны. Немногие из испанских грандов изъявили желание проводить его в последний путь. Этому в немалой степени способствовали распространившиеся суеверные слухи о причинах кончины дона Хуана.
В похоронной процессии принимали участие две женщины. Лица их были прикрыты вуалями, а траурные одежды отличались богатством и изысканностью покроя. Дам этих разнили склад фигур и манера поведения, но в траурном их убранстве была одна деталь их объединяющая. На шее каждой из женщиной, на тяжелой серебряной цепи висело нечто, вроде ладанки или медальона из этого же металла, формой и размером напоминающее грецкий орех. Что было в этих медальонах остается только догадываться, сын мой…
(От издателя: На этом текст письма обрывается.)