Апокалипсис

Апокалипсис.

1. Сирень.
- Ты, милая, знать, не  здешняя…
Что   бродишь средь  наших  могил?
Здесь, видно,  моя сердешная,
лежит тот,  кто  раньше  мил
был сердцу девушки… Так  ли?
– Нет,  милая бабушка,  нет…
Впервые  я  здесь… –  Дождь  капал,
как будто  стучал ответ… –
В  ваш город – по делу  службы.
Могилы мне незнакомы.
Живой  у меня   суженый
и  ждёт меня  в нашем  доме.
Ворчит по  утрам  там  чайник,
и ходики  бьют на стене,
пушистый котёнок в  спальне
мурлычет тихонько  во  сне…
– ЧуднАя!  Между  могил  бродит,
не знает зачем  и  сама...
Неужто  вошла  нынче  в  моду
забытая кладбищ  земля? –
Старушка  пожала  плечами,
сердито  взглянув на Анну:
– Ты  так далека от печали.
возле надгробного камня
тебе не место… Иди-ка,
где солнышко светит,  где жизнь,
где слышно детские  крики,
где  счастье… Остановись…
Постой! Я  тебе  и  слова
сказать-то,  поди,  не дала.
Так  ты  объясни мне,  что ли,
какие   при мёртвых    дела?
– Да  что  Вы, бабушка,  просто
случайно тут  шла  я    мимо,
сирени   пышные  гроздья
меня  вдруг   остановили…
Накрапывать   начал дождик,
потом разошёлся  сильней;
гляжу: на  слёзы  похожи
на  фото  умерших людей
дождя весеннего  струйки…
Стекают  капли  - как плачут
души,  следы чьих жизней 
надгробья надёжно прячут…
– Ну,  глупая, –  перебила
её  седая старуха, –
лишь  тело   лежит  в могиле,
а смерть не властна над духом.
Бессмертны людские души…
Нет смерти – есть  жизнь  у  них…
Долгонько  ж  стоишь  здесь, слушай,
смотри-ка,  ведь  дождик   затих…
А  муж мой здесь  похоронен…
Ох,   сколько  годочков  прошло!...
Так, знать,  любопытство вроде
тебя-то   сюда  привело?...
– Ой, бабушка, а сирень-то
так  пахнет,   как  будто в  раю…
Весна  уступает  лету
над природою  власть свою…
Ах, после дождя деревья
как  будто  стали  стройнее,
и птицы после кочевья
поют  в  стократ веселее…
Пташек   мне  жаль,  ведь осенью
лежит  на  чужбину  их  путь –
в краях  они  тёплых гости  всё ж…
Но мир  увидят…  Взглянуть... –
Опять перебила Анну
та  бабушка  в полушалке:
– ЧуднАя! С чего бы, странно,
вдруг пташек ей  стало жалко?
Людей  теперь не жалеют,
по людям  давно не  плачут…
Зовут-то как  тебя?  Анна?
Аня ты, Аннушка значит…
А милый, поди, Анюткой
зовёт  тебя,  если   одни…
Что, Аннушка,  аль   не жутко
тревожить  покойников   сны? –
Поправила Анна  косы,
закинула  их  за плечи:
– Покойники? Что  Вы,  бросьте,
с живыми  бывают  встречи
страшней,  чем  с призраком ночью.
Нашла  я,  кстати, могилу
прошедшего века. Впрочем,
время   её  сохранило.
Наверное,  Вам  известно,
с  Наполеоном  война    была –
гусар  здесь нашёл  то  место,
где  вечная   тишина...
– Так  кладбище ты,  голубка,
всё, почитай  исходила…
ЧуднАя ты… Да…  – подумав,
старушка вновь повторила.
И побрела восвояси,
сгибаясь под  тяжестью  лет
и  бормоча себе под нос,
что  в мире покоя   нет,
что жить  давно уж   устала
и Бог про неё-то  забыл…
А девушка  всё  стояла,
и  возле   заросших  могил
там  капли дождя на землю
роняла  с  гроздьев   сирень,
томясь своим  ароматом…
Обычный весенний   день…
Но что-то открылось Анне
у памятников надгробных,
сирень  другая ,  и  солнце
среди облаков холодных…
Как  будто она вернулась
сейчас  с  чужбины в Россию,
как  будто она очнулась…
Цветы и  травы -  другие…

2. Сон.
– Анютины  глазки печальны…
– Пустое… Не надо значенья
им придавать. Мучительны
бывают порой  сновиденья.
А  утром  лучи золотые
кошмаров сотрут  и след…
–  Но  ты же   сон  не забыла? –
Вздохнула  тихонько:
                – Нет.
– Родная,  старушечьи вздохи
и вера  в  вещие сны?
– В редакции  от суматохи
устала. Нервы напряжены.
–Приснился   вампир  кровожадный?
Какой-нибудь зверь? Горилла?
Иль, может,  тебя  терзала
зубастая  пасть крокодила?
– Не смейся,  всё  было проще:
я  видела наш  конец.
– Но думать  о смерти рано –
наш   младший  ещё  малец…

Анна, поднявшись  с  кресла,
где  так уютно сидела,
совсем  чужими  глазами
на мужа  вдруг посмотрела:
– Не нашу  я  смерть  увидела.
Мне Апокалипсис  снился.
– Так  что -  было очень страшно?
И Бог для  Суда  явился?
Да  ты не сердись, Анютка,
я  тоже  устал немного.
Мои  дурацкие  шутки –
в  них за  тебя  тревога.
Ты  по ночам  всё пишешь,
прячешь  стихи от  всех…
Наверно, пора печатать –
в расчёте на громкий успех?
Ладно,  моя хорошая,
шутить -  дурная привычка.
Что  у нас  на обед?
Я  голоден,  как обычно.
Однако,  ты  в  самом деле
опубликуй  что-нибудь.
– Ну  что ты,  того довольно,
что  дети,  когда подрастут,
стихи мои прочитают
и наши  души поймут…
– Какими вырастут… Право,
ведь  время не для  стихов.
Элегии и  романсы…
Я  был   в  их  годы  таков
и  сам:  очень далёк от книг.
Молчишь… а  я разболтался…
– Лёшка,  кстати,  дневник
Вчера припрятал за  шкафом,
сегодня нашла –   с  единицей!
– Понятно, у парня пора
как  раз подошла  влюбиться!
Серьёзный мужик! Пятиклассник…
Как тёща зовёт: « Лихой!..»
Анюта, Анечка, Аннушка,
да что, дорогая, с  тобой?
Ты снова сейчас не со мною.
Тщетно   тебя тормошить…
– Я знаю,  милый, порою
со мной  тебе  трудно жить.
А  как на  стройке  идут  дела?
– Ты знаешь, а  я ведь прав,
у  нашего милого  мостика
крутой, несговорчивый нрав.
В расчётах нашли ошибку –
возьмёмся  завтра с  ребятами…
О,  Аня,  твоя  улыбка
со  стройкой, видно,  не связана…
Меня  ты  совсем не слышишь.
– Ты  о  мальчишках,  милый?
Конечно, нужно обедать,
пойдём,  всё  давно остыло…

3. Стихи.
– Смерть  бессмысленна  и  жестока…
Аня, Аннушка,  слышишь? Вернись!
В  ежедневной  пустой суматохе
пролетела,  мелькнула жизнь…
–  Нам  пора,  отец… Ждут нас  дома.
Ты  бормочешь  что-то опять…
Десять  лет,  как погибла   мама.
Десять лет, я  могу  понять,
что утрата невосполнима –
нам её не  хватает всем.
Но ведь жизнь-то  проходит  мимо,
ты стареешь… Прости… Совсем
я  не  то  сказать-то хотел…
Не о  том  я,  чтобы  забыть,
верность  мёртвым -  сильных  удел,
но  ведь надо  же  как-то жить!
Десять лет, как она погибла
среди смятых  машин на дороге.
Смерть нелепо её настигла…
– Знаешь, сын, десять  лет – не много.
здесь,  на кладбище,  мы   к ней ближе,
я  могу здесь  с  ней говорить,
и  так  ясно  её  я вижу…
– Перестань,  дорогой,  чудить!
Ты опять не  в  себе, поедем
и помянем её   за  столом…
Брат  вот  женится… Без  хозяйки
холостяцкий наш  гибнет  дом.
– Лёшка,  слушай, сказать  давно
о стихах  я  хотел. Пора.
– Ты о  чём, отец?..
                – Всё равно
зверя ждёт  его конура,
где,  израненный и одинокий,
доживёт он свой  срок земной…
– Нет, отец,  быстрее в машину,
что  сегодня  стряслось  с  тобой?
– Сын, и  я  за Аннушкой скоро,
вы останетесь  с  братом одни.
Мама   вам стихи завещала –
в  красной папке на полке они.
Средь моих инженерных расчётов,
средь  сухих и  холодных  цифр
я  берёг  живой  и горячий
мамин, вам завещанный  стих.
– Значит,  мама  стихи писала?
Я об  этом  даже не  знал.
Ты, похоже, сентиментален…
Я  стихов  сто лет не читал.
– Знаю, знаю,  вы  с  братом – дети
века строгих  цифр и программ,
облака, деревья  и  птицы –
разве что-нибудь скажут вам?
Красота  для  вас  лишь порядок,
Чёткость  линий,  гармония  формы,
а в  растрёпанных  тех  тетрадках
даже нет намёка на норму.
И  похоже,  что  в  хлам ненужный
вы  забросите  те  листы.
Всё же мама  вам  завещала,
в них -  душа  её  и мечты…
– Ладно,  ладно,  старик, не  стоит
сантименты  здесь разводить.
Мы,  конечно,  стихи прочитаем.
Надо ехать… И надо – жить!

4.  Суд.
– Брат, бредём   мы  уже неделю
и не можем  людей найти…
– Да,  ты прав,  надежды  слабеют.
Видно, скоро  конец  пути:
тьма  кромешная, холод,  муки
неизвестных  болезней… Смерть.
– Брат,  мне  страшно, дай свою руку!
Видишь,  вновь  огня  круговерть.
Двери ада  земного разверзлись!
А  быть  может, мы  точно в аду…
Кто   же мучит нас  огненным  жерлом,
кто  раздул  пожаров  гряду?!
– Гаснет  пламя… В  его отсветах
Землю  в    язвах страшных  я вижу,
шлако-блочных  руин приметы
и разливы  зловонной  жижи…
– Гаснет, гаснет! Ничуть  не  лучше
холод дьявольский и  темнота!
Боже,  сколько нас  будешь  мучить?!
Неужели Земля  пуста?
Будь  же проклят  с  вечным покоем!
Мы  могли  б  ещё  жить  и  жить!
Как  Ты  мог  допустить такое –
мир  и разум похоронить?
– Погоди, ведь,  возможно, где-то
Жизнь  течёт по  своим  законам:
По ТВ какой-нибудь  диктор
сообщает: «Ущерб  огромный.
Погрузилась  Россия во  мрак».
Список  жертв  уточняют. Однако
есть надежда…
                – О если  б  так!!!
Тише,  тише… слышишь? собака?
Показалось? Лай, не пойму –
словно  плач  и надрывный  крик.
– Только  нам -то  она  к  чему?
– Мы  продлим наших  жизней  миг,
Мы  съедим её…
                – А не грустно –
друга  верного  на  тарелку?
– Брат,  оставь  при  себе  свои  чувства.
Надо выжить! Зачем  безделкой
понапрасну  совесть  тревожить?
– Перестань! Лови, коль намерен
список  наших  грехов  умножить.
Лай почудился,  я  уверен.
Знаешь,  брат, когда  закружилось
и  смешалось небо  с  землёй,
выбегая  скорей  из  дома,
я  стихи  прихватил  с собой.
Я  ведь слово отцу давал
прочитать  их  когда-нибудь…
– Подходящий  момент настал
декламировать  рифмы – жуть!
Да  в  себе  ли  ты? что  с  тобою?
Ты о  чём? О  каких  стихах?
Нас  лавина огня  накроет –
впору каяться нам  в грехах!
Мы на грани  жизни и  смерти…
Как  сжимает  виски,  как больно!!!
– Потерпи, нас огонь  минует…
– Ну,  куда  мы  идём? Довольно!
Ведь  конец  всё равно  один,
он  уж  близок  -  и нет надежды.
Я останусь  средь  этих руин.
Помнишь зданий  громады  прежних?
– Смерч  ушёл… Ни  тепла, ни  света…
Помнишь: солнце,  цветы  и  травы!
Так  счастливо  летело  лето…
Где  же  всё  это? Боже  правый!
– Перед  смертью  б  живого тепла!
Ты  сейчас  вспоминал  о  стихах?
Нам  бумага  б  тепло  дала
перед  тем, как  в  холодный прах
превратиться  и ей, и нам…
–  Сжечь? Дай   спички. Конечно, сжечь
как пустой  и ненужный хлам.
Не прочесть. Зачем  же  беречь?..

В  дикой,  страшной, зловещей  мгле
огонёк несмело  рванулся –
на остывшей  чёрной  Земле
первый лист со  стихами  свернулся.
Пламя,  жадно глотая  слова,
на мгновение  у  темноты
отбирало их: «Ты жива…
Солнце… Море… Небо… Цветы…»
Умер  первый   лист, и  второй,
третий, пятый, потом  десятый…

Мудрый Бог над  грешной Землёй
со  слезами  творил  проклятье…
                1991 -  2011