Убитое счастье. Глава восьмая

- Вернулся?
Мать посторонилась, пропуская его, как показалось Игорю, неохотно и с таким выражением на лице, что сразу захотелось убежать куда-то далеко, лишь бы не слышать все, что она должна была сейчас сказать.
Всего две недели он не был в квартире, а она показалась чужой, незнакомой и даже враждебной. Невзирая на то, что родился здесь и прожил всю жизнь. Воспоминания казались блеклыми отрывками из некачественного черно-белого фильма. Ничего родного, яркого, такого, о чем можно было пожалеть. Пустая оболочка из стен и мебели, без души, без ауры...
Хотя, нет.
Аура была. Только с ним она не имела ничего общего. И была настроена к нему агрессивно. Давила, угнетала, ломала волю, убивала желание радоваться чему-либо.
Мать провела его заставленным узким, темным (электричество нужно экономить!) коридором к кухне. Именно, провела, словно он больше не имел права самостоятельно передвигаться по квартире. Он видел свои книги в шкафу, с антресоли кисло улыбался детский любимец медвежонок Топтыга. Только все было как из иного мира, иной жизни, имеющей к нему лишь отдаленное отношение.
- Рассказывай, сынок.
Голос матери - сухой, лишенный интонации, а ударение на последнем слове придавало фразе не столько укоряющий, сколько - обвиняющий оттенок.
- В гости пришел...
- Хм... Удивлена. Неужто, вспомнил о матери? О той, которая растила тебя, недосыпала ночей, тянулась из последних сил, чтобы сделать из тебя человека.
Блеклый свет из окна падал на ее сухощавое лицо, придавая ему сероватый оттенок. Игорю показалось, что, пока они не виделись, она очень сдала. Матери едва перевалило за шестьдесят, но выглядела она старухой. Неопрятные редкие волосы, собраны на макушке в старомодный узел, от чего кожа на лбу натянулась и выглядела неестественной, словно у пластмассовой куклы. Вылинявший халат с острым запахом нафталина, толстые коричневые чулки, сохранившиеся, наверное, еще со времен ее студенческой юности, рваные тапки, из дыр которых выглядывали капроновые подследники.
"Приличные девушки всегда должны носить подследники!" - доставала она в свое время Юлю. Сначала она смеялась, не воспринимая слова свекрови всерьез, а дальше от одного слова "подследники" ей становилось не по себе. Юля нервно закусывала губу и, дабы не наговорить лишнего, удалялась в спальню, единственное место, где можно было, хоть немного передохнуть от надоедливого брюзжания.
Привычный заунывный тон доводил до отупения, со временем смысл сказанного терялся, а голос воспринимался, как заунывный фон, вносящий в сознание дискомфорт, наподобие жужжащей у соседа электродрели. Неприятный, нудный, гипнотизирующий.
- Да, мама, вот...
Игорь вспомнил о пакете, который до сих пор сжимал в руке, и нашел способ прервать затянувшийся монолог.
Мать недоверчиво посмотрела на баранки, словно сомневалась, стоит ли принимать угощение, потом достала из шкафчика плетеную вазочку и высыпала в нее сушку. Зажгла газ, поставила на огонь чайник.
- Покормлю тебя. Твоя, ведь и приготовить ничего не умеет. Смотри, какой худой стал.
Из "приготовленного" матерью на столе появилась открытая банка шпротного паштета, несвежего, уже успевшего покрыться темной коркой и пачка быстроприготовляемой вермишели. Игорь ужаснулся от осознания, что ему придется, все это есть, но виду не подал, дипломатично улыбнулся и с обреченным видом стал ковырять вилкой в консервной банке.
***
Игорь ушам не поверил, когда мать согласилась поехать в гости. Когда он расписывал прелести сельской жизни, она недовольно хмурилась, нервно сжимала и разжимала маленькие костлявые кулачки. Не понравились ей и восторженные слова сына о прекрасном уютном домике. Она не могла смириться, с тем, что ее ребенку может быть хорошо где-то еще, кроме, как в этой квартире, рядом с ней. Но переломным стал рассказ Игоря о помощи, которую оказал тесть. Мать даже в лице изменилась.
- Мне нужно все увидеть! - заявила голосом, не допускающим возражений. - Я должна знать, в каких условиях живет мой сын.
Игорь понимал, что решение матери не продиктовано желанием чем-то помочь. Она руководствовалась единственной мыслью: доказать сыну, как у него все плохо. Тем не менее, считал, что одержал, хоть и маленькую, но победу. И, чтобы не выпустить ее из рук, согласился не сразу. Намекнул, что еще не все готово для приема гостей и, что, возможно, мать будет чувствовать себя некомфортно в непривычной для себя обстановке.
Мать насупилась, ее тонкие шершавые губы сжались до узкой прорези. Она молча убрала со стола, достала из холодильника две баночки шпротов, из шкафчика несколько пакетиков вермишели, бросила все в пакет, туда же высыпала недоеденные бублики (в гости с пустыми руками не ходят) и направилась к выходу.
***
Юля и ждала, и боялась возвращения Игоря. Она не верила, что ему удастся уговорить мать приехать, но где-то в глубине подсознания не исключала такой возможности. И временами жалела о легкомысленном предложении.
Легкомысленном ли?
Нет, она поступила правильно. Иначе трещина, образовавшаяся в отношениях с Игорем, достигла бы катастрофических размеров. Получалась парадоксальная ситуация. Они сбежали от свекрови, чтобы жить нормальной жизнью, и в тоже время, чтобы сохранить отношения, нуждались в ее присутствии...
Несколько раз Юля намеривалась позвонить Игорю, но сдерживала себя. Она хорошо представляла реакцию свекрови на звонок и не желала лишний раз напоминать о своем существовании. И так не сомневалась, что на голову Игоря вылит не один ушат грязи, относительно неблагодарной, недостойной и так далее и тому подобное. Зачем же лишний раз нарываться?
Когда Игорь уехал, она пропылесосила в их комнате, в который раз до блеска вытерла подоконники, навела идеальный порядок на веранде. Собрала мусор на дорожке, ведущей к калитке. Больше, вроде бы, и делать нечего. Идеала достичь невозможно. Но и тешиться надеждой на похвалу тоже не стоило. Знала об этом, но, все равно, заранее, чувствовала себя незаслуженно обиженной.
***
Чай пили на веранде. Свекровь косилась на приготовленный Юлей пирог и налегала на купленные сыном бублики. Игорь пытался рассказывать, что-то веселое, Юля, как могла, его поддерживала. Но все их попытки создать непринужденную обстановку, отскакивали, словно горошины, от непробиваемой брони недовольной сердитости, которая маской застыла на лице гостьи.
Раньше свекровь внимательнейшим образом осмотрела дом. Раздраженно сморщилась при виде новой мебели, коврового покрытия и современного телевизора. Сама она до сих пор пользовалась черно-белой "Березкой" купленной еще покойным мужем, лет тридцать назад. Все новое, современное вызывало у нее гнев, пока еще невысказанный вслух, но уже готовый прорваться наружу. Ее терзала, нет, правильнее сказать - бесила мысль о напрасно потраченных деньгах. И, конечно же, осознание того, что все приобретено вопреки ей, без ее ведома и согласия.
Первым пострадал домашний любимец Мурзик, он по наивности доверчиво потерся об ногу гостьи. Со словами:
- Фу, какая мерзость! - свекровь с силой отшвырнула котенка прочь.
Животное мяукнуло, неуклюже кувырнулось и, шмякнувшись об стену, быстренько убежало.
Юля едва сумела сдержаться, Игорь побелел от негодования, но тоже промолчал. Чтобы замять неловкую ситуацию, пригласил мать на веранду пить чай. И это, теоретически приятное занятие, превратилось в пытку. Само присутствие свекрови создавало дискомфорт, ломало приятную ауру, которая, как до сих пор считала Юля, была неотрывной составляющей этого места.
В какой-то момент Юля посмотрела на тень свекрови, черным пятном отражающуюся на стене. И снова увидела злобную, мерзкую старуху, которая преследовала ее все время, пока они здесь жили. Только теперь в ней не было ничего мистического. Все страшное и непонятное, что беспокоило ее, стало реальностью, воплотившись в облике живого человека. И эта реальность казалась ей страшнее кошмара.