Бронепоезд 2. Часть 9. Глава вторая

Глава вторая

Из дня в день мы двигались на север. Деревья вокруг постепенно начали мельчать. Всё больше встречались обширные участки болотистых равнин, лишённые всякой растительности и  простирающиеся  до самого горизонта. Полярный день  вступал в свои права, и по ночам уже почти не темнело. Всё это говорило о том, что конец нашего путешествия был близок.

Когда на горизонте появились голубые силуэты горных вершин, Урм неожиданно остановился и лёг на снег. Я сразу всё понял и стал снимать с него упряжь. Медведь неторопливо поднялся во весь свой гигантский рост и лизнул меня шершавым языком в лицо, как бы извиняясь за остановку. Последнее время я начал задумываться о том,  что делать с нашим преданным медведем-другом. Как объяснить дикому зверю, что в Коммуну ему лучше не показываться даже вместе с нами? Оказалось, что Урм сам всё прекрасно понимал и сделал свой выбор.

-Ничего, друг! Всё хорошо! Понимаю тебя. Спасибо за всё … -  шептал я ему в ухо, обхватив за мощную шею и удивляясь собственной сентиментальности.

Сделав привал, мы подкрепились жареным мясом, устроив  прощальный обед. Урм осторожно брал у меня с рук самые лакомые куски, трогательно моргая маленькими чёрными глазками и шумно вздыхая. Мне пришлось сильно напрячься чтобы заглянуть ему в голову. Среди звериного сумрака там тлела крошечная искорка  бескорыстной любви к нам и горечь предстоящей разлуки. На моих глазах навернулись слёзы.

Стыдясь их, я резко встал и, надев на себя постромки, быстро зашагал вперед.  Голован заскользил на своей лыжной тележке рядом.  Через некоторое время, не выдержав,  оглянулся. Медведь одиноко стоял среди снежной пустыни, неотрывно смотря нам в след. Прощай Урм!

*   *   *
По мере нашего приближения, горы на горизонте увеличивались в размерах, проявляя на своих склонах языки снежников  и  чёрные скалы.  В широкой долине  уже можно было различить тонкие черточки бездействующих заводских труб и серые кубики построек.

На душе у меня было пасмурно и беспокойно.  Самые мрачные предчувствия, касающиеся судьбы моих самых любимых людей, глодали воспалённый мозг. Я гнал их прочь, непроизвольно ускоряя шаг и мечтая как можно быстрее попасть в город-призрак, туда, где среди вечного льда в сырых каменных коробках обосновалась Коммуна.

Вот уже и окраина города. Никто не остановил нас на входе. Огромные сугробы, почти до самых полуразрушенных крыш, занесли здания. На грязно-сером снегу улиц не видно человеческих следов. Осторожно, с трудом переваливая через многочисленные заструги, напоминающие  гигантские застывшие волны, мы продвигались к центру.

Вокруг центрального здания Управления Коммуны тоже не было никаких следов пребывания людей. Дощатая входная дверь валялась рядом, а сам вход оказался наглухо занесённый плотным снежным настом. Подобрав валяющуюся рядом ржавую металлическую лопату без черенка, я прокопал небольшой лаз и проник во внутрь. Зловещая темнота и тишина встретили меня. Впечатление было такое, словно я умер и попал в жуткий склеп.  Вспышки искр от огнива на доли секунды осветили стены, покрытые длинными иглами инея. Пройдя несколько шагов вперёд, наткнулся ногами на какое-то препятствие. Пучок искр выхватил из темноты жутко оскаленное лицо с вырезанными щеками и губами. Нижняя челюсть с черными обломками гнилых зубов лежала на груди. В откинутой руке труп сжимал потухший факел. Содрогнувшись от увиденной картины, я с хрустом вытянул его из обледенелого кулака и попытался зажечь.

После нескольких неудачных попыток промасленные тряпки нехотя разгорелись чадящим, красным пламенем.  Освещая путь этим призрачным светом,  я обошел ближайшие комнаты. Везде были видны следы борьбы и валялись  трупы. У многих отсутствовали  мягкие ткани. Гадать, зачем это сделано, не приходилось: именно так  наспех срезают мясо,  пока мертвые тела ещё не успели застыть от мороза. Преодолевая отвращение,  обыскал несколько покойников, в надежде найти какое-нибудь оружие и мне повезло: на поясе у одного из них оказался неплохой охотничий нож. Факел уже догорал  и я поспешил выскочить на улицу.

Весь  остаток дня мы методично обходили бывшие жилые общежития и бытовые помещения. Везде было одно и тоже - мрак, грязь, обезображенные тела. Постепенно становилась ясной общая картина. Доведённые до отчаяния непосильным трудом и голодом коммунары взбунтовались.  В жестокой борьбе  погибли почти все: НКВД, охрана, рабочие. Похоже, что  руководство некоторое время отбивалось от нападавших, забаррикадировавшись в здании управы. Естественно,  в ходе  восстания, и без того шаткая экономика Коммуны, рухнула. Крысы на фермах сдохли без корма, столовые перестали работать. Победители,  которых должно было остаться очень немного, ещё некоторое время питались мясом убитых врагов, а потом куда-то исчезли. Оставалась слабая надежда на то, что мои дети и амазонки окажутся в числе ушедших.

До вечера я  успел осмотреть женские общежития. Там изнеможенные трупы лежали рядком на нарах, укрытые брезентом, из чего можно было предположить, что умерли они не от насильственной смерти, а от голода и холода.
 Методично смахивая рукавицей, иней с мертвых женских лиц, страшился обнаружить в них знакомые черты. Всё было бесполезно. Среди  этих покойниц моих амазонок не оказалось.…