Позднее прозрение

Жил–был Карандаш.Звали его Простым. Работы у него всегда было очень много. Он чувствовал собственную востребованность. Прежде,чем взять краски или цветные карандаши, брали его.  Задания у него были самые разнообразные: он писал черновики, делал наброски будущих  образов, чертил. Карандаш уставал от такого напряжения, подвергался часто экзекуциям. Его даже грызли в минутной растерянности или паузе между  работой. Небрежно кидали на стол или теряли в ящиках. Потом его же и ругали, куда это он закатился. Попробовали бы не закатиться в укромный уголок, если вас швырнули в отчаянье. Был у него друг Ластик. Им реже пользовались, только когда нужно было что–то затереть на листе, подправить неверное слово или линию. Ластик был чистильщиком погрешностей. Карандаш уменьшался в размерах, Ластик – худел на глазах. Но один без другого существовать они не могли. Можно ли все с первого раза правильно написать на чистом листе бумаги? Кто–то должен исправлять наши ошибки, удалять их, ища компромиссы. Карандаш и Ластик уживались мирно. И все было бы хорошо, если бы однажды от безделья Ластик не заметил:
- Что бы ты без меня делал, Карандаш? Испачкал бы всю бумагу. На труд твой смотреть даже тошно было бы. Но тебя только и хвалят, а про меня забывают.
- Так ведь я создаю, я творю образ, пишу слова,я «строю», а твоя роль – удалять, то есть «разрушать« созданное мной. Разрушать – не строить. За что тебя благодарить? 
Ластик обиделся на друга и покинул его, спрятавшись в пенал. Теперь Карандашу ничто не мешало стать Свободным художником. Он почувствовал себя вольным в суждениях, махал направо и налево, и при этом без друга своего часто менял белые листы, испорченные скидывал на пол, и все начинал заново. Карандаш потерял четкость мысли, утратил бдительность,и некому было исправлять его заблуждения. Однажды, лежа на краю стола, он увидел сугроб из бумаги, ужаснулся самому себе. Листы, уродливо скомканные, как будто корчились от боли в этом сугробе. Минута прозрения наступила,Карандаш стал противен самому себе. 
- Нет, я не Простой, я глупый до без предела тщеславный уголь. Я просто безобразен в своем эгоизме. Прекрасные краски ложились на мой эскиз, точные, исправленные другом строки поэзии возвышали душу, разве я ценил это? Ластик приводил меня в чувство,  придавал стройность моим линиям, помогал мне, никогда не критиковал и молча выполнял свой долг. А теперь что я один, без него? Сколько бумаги испортил, она–то в чем виновата была, чтобы теперь так страдать?
Карандаш поклялся отправиться на поиски друга, просить его вернуться,да и самому начать жить с белого листа. Утром пришел художник, взял Карандаш в руки. Повертел: тот стерся совсем, стал маленьким и неудобным. Тогда небрежная рука бросила его в корзину с мусором. Зачем он был нужен, если на столе лежала целая пачка новых отточенных его собратьев.
Значит, все снова по кругу? Неужели нужно все испортить, чтобы однажды прозреть? А хватит ли жизни? И опоздание – не наказание ли нам за позднее прозрение?